Табия тридцать два

Восхитительно созданный мир романа полностью погружает в себя. Грустно наблюдать за тем, как бесцветно и тяжело   живут свою единственную жизнь граждане «переучрежденной»  России, находящейся в карантине (полной изоляции) после поражения в войне.  Отсутствие благ цивилизации, начиная с компьютеров , Интернета и заканчивая  кофе, компенсированы людям новой идеологией -шахматной-, которая на них льется со всех утюгов , создавая  иллюзию всеобщего довольства и оптимистичного настроя на светлое будущее, которое просто невозможно при таком раскладе.

Читается на одном дыхании.

Антиутопии бывают разные. Алексей Конаков в романе "Табия тридцать два" придумал свою. "Шахматную".

Автор переносит читателя не в слишком далекое будущее. 2081 год. Но как все изменилось. Была война, после которой Россия была изолирована от внешнего мира на 200 лет. Это состояние в романе называется еще не совсем позабытым словом "Карантин". Изоляция, не только запрещающая связи страны с внешним миром, но лишившая страну всех достижений современной цивилизации.

Как жить в таком мире? Как развиваться? И извечный русские вопросы: "Кто виноват?" и "Что делать?". Прогрессивные умы, задумывающие о спасении и развитии страны, нашли ответы на эти вопросы.

Виновата - великая русская литература со всеми этими Достоевскими, Толстыми, Пушкиными и им подобными, развивающая в умах людей шовинизм, империалистическое мышление и высокомерие. А значит - её надо искоренить, "убить", изъять из памяти.

Найдена была и замена. Шахматы. Ведь "Шахматы учат логично и строго мыслить, трезво оценивать любые сложные ситуации, не бояться риска, но и не соблазняться миражами — так воспитывается достойный гражданин".

В России наступила Эра Шахмат, где шахматы изучаются в школе, где названия улиц, городов заменены именами шахматистов, где изучением шахматных стратегий занимаются научные учреждения, где человек, слабо играющий в шахматы, считается неполноценным.

Главный герой книги Кирилл Чимахин, аспирант СПбГУ, пишет научную работу по новейшей истории шахмат. Его темой стала "Берлинская стена", некое ответвление в более известной Испанской партии.

Но собирая материал для дессертации молодой ученый сталкивается с неожиданными трудностями. Вдруг оказывается, что все материалы о исследованиях шахматиста Владимира Крамника, который тоже изучал эту партию, изъяты из всех доступных источников.

Кирилл начинает свое расследование, которое приводит к тому, что весь его мир рушится. Оказывается, жизнь в новой России, исправленной шахматами, совсем не такая, какой он знал, какой его учили.

Признаюсь, начинала читать книгу с некоторой опаской. Ведь я практически не знакома с шахматами. Знаю, конечно, как называются и ходят фигуры. Даже могу сыграть партию с таким же специалистом по шахматам, как и я. . Но все эти дебюты, эндшпили, миттельшпили для меня пострашнее самого темного леса. Не говоря уже о больших глубинах игры.

Но все с книгой сложилось. Читалась сбольшим интересом. Ведь в романе хватает приключений и без шахматной теории. В книге много фрагментов, описывающих и историю шахмат, начиная с их древних разновидностей и до компьютерных программ, просчитывающих одновременно тысячи вариантов ходов.

Хотя Алексей Конаков создал, можно сказать, "мягкую" антиутопию, в которой не происходит ничего глобально страшного, в которой люди живут почти привычной жизнью, а самым страшным преступлением является оскорбление шахматных правил, но вместе с тем это все-таки настоящая антиутопия с искаженным миром, с искаженными мыслями людей, с искаженным порядком.

И что самое страшное, что остальной мир за границами "железного занавеса" продолжает жить прежней жизнью и развиваться. Но об этом не дано знать новой, свободной от империалистических направлений, России.

После наступившего в 2020-е годы Кризиса, после того как Россия оказалась "на Карантине", она была отрезана от Запада и его достижений, открытий, технологий. От мира, в котором живут герои, - российского мира второй половины XXI века - исходит стойкий аромат Советского Союза. Но при этом неоднократно подчёркивается: "Мы же не при Советском режиме живём!" (впрочем, этим словам слабо верится). Этакие любопытные заигрывания с современностью и прошлым.

Добро пожаловать в Переучреждённую Россию! Страну, из культурного кода которой вычеркнули всю литературу, ведь именно книги были виновны в Кризисе.

Мысли об "империалистических" замашках людей доведены до абсурда. Их создатели новой России выводят из русской классики - из Толстого и Достоевского, из Пушкина и Тургенева. И считают самыми главными врагами каждого человека. И на смену им приходят шахматы, которые своей логичностью, последовательностью и рациональностью "перепрошивают" сознание россиян.

И вот он - классический для антиутопической литературы борец против режима, против системы. Вернее, не совсем борец. Кирилл - аспирант, приехавший в Санкт-Петербург писать диссертацию о "Берлинской стене" по приглашению самого Д.А.У. Он исследователь - борцом ему не суждено стать: по закону жанра, конец пути 22-летнего юноши предрешен. Но до истины он всё же доходит. А истина в том, что режим - это просто гомеостаз, или система, в которой может существовать только то, что для неё полезно.

Эта книга - одна из тех, что заставляют думать. И очень иронично, что именно от литературы отказались в созданном автором мире. Впрочем, здесь автор явно передаёт привет Брэдбери и его роману "451⁰ по Фаренгейту". Да и в целом, редко ли в истории сжигали книги?

Предупреждает ли роман о чём-то? Как и любая хорошая антиутопия. Есть ли в нём надежда? На мой взгляд, надежда живёт прежде всего в душе каждого человека.


Более полный текст рецензии и много всего интересного - в моём литературном канале "Анна на книгах"! Присоединяйтесь - буду рада каждому)

Итак, «Табия 32» — это такая шахматная антиутопия. 2080 год, Россия. Железный занавес, экономический кризис, интернета и мощных компьютеров нет, все играют в шахматы и разговаривают шахматными терминами. А все потому что в далеком 2022 году Россия как бы вторглась на территорию как бы соседнего государства и как бы проиграла. Теперь граждане вот уже почти 60 лет платят репарации и ждут, когда закончится столетний Карантин, введенный против России ООН, и можно наконец будет выезжать за пределы страны. Ну а самое главное, вокруг чего строится весь сюжет — это шахматоцентризм России. После капитуляции, и последовавших за ней люстрации, дедигитализаци, денуклеаризации и демилитаризации встал вопрос о «Переучреждении России». Группа интеллектуалов решила, что реформ и изоляции недостаточно, ведь корень проблемы — в «русском империализме». А что способствуют имперскому мышлению? Книги! Именно русская классика пробуждала в народе «темную страсть к экспансии». Именно русский зловещий «культ литературы» был виновником всех бед. Поэтому нужно заменить эту скрепу на какую-то другую, и ей оказались шахматы. Все памятнику русским писателям снесли, улицы и станции метро переименовали, даже запрещать книги не пришлось — люди просто перестали их читать. Вот такое новое общество!

На самом деле мне гораздо интереснее стало читать эту книгу, когда я узнала про автора. Алексей Конаков, вообще-то, научный сотрудник и работает инженером-гидроэнергетиком. При этом он является специалистом по позднесоветскому СССР, и это отразилось в его нон-фикшн книгах: «Вторая вненаходимая: очерки неофициальной литературы СССР» и «Убывающий мир: история “невероятного” в позднем СССР». Его филологические изыскания тесно переплетаются с литературной практикой: он является соучредителем премии Леона Богданова за «странную» прозу и автором экспериментальных текстов, таких как «Дневник погоды» (там конспирологическая теория про рептилоидов оказывается правдой). Он вообще рассматривает теории заговора не как угрозу, а как своеобразную поэзию XXI века, замену сказкам о феях и эльфах. Интересно, что Конаков — убежденный коммунист и технарь по образованию, и это во многом сформировано его любовью к Стругацким и советской оптимистической фантастикой. Он например, приводит в интервью любимую прочитанную в детстве книгу и это книга рассказов Кира Булычева, посвященных Великому Гусляру. Маленький северный город, где проводят странные эксперименты, изобретают машины времени и общаются с инопланетянами.

Ну а строение самого романа подчинено шахматной метафоре, что проявляется на нескольких уровнях:
♟️Язык и стилистика: сам текст имитирует форму шахматных книг. Периодически автор использует вертикальную организацию абзацев (короткими строчками в столбик), что является визуальной отсылкой к записи шахматных партий. Обилие скобок с пространными отступлениями внутри основного текста пародирует характерный для шахматной литературы прием, когда автор приводит многочисленные боковые варианты и комментарии к основным ходам.
♟️Сюжет и ритм: ритм повествования выстроен по аналогии с течением шахматной партии. Он состоит из долгого и вдумчивого маневрирования (как в дебюте и миттельшпиле), которое внезапно обрывается стремительной и необратимой развязкой (как мат после одной-двух ошибок).
♟️География романа: перемещения главного героя между городами тоже имеют шахматный смысл. Его трехкратный путь по маршруту Петербург — Москва является нарративным отражением шахматного приема «маятник», когда фигура совершает повторяющиеся движения между ключевыми пунктами доски.

Ну и для заключения приведу цитату из книги:
Знаете, даже шутка ходила в те годы: «Английская литература говорит: смерть ради долга; французская литература говорит: смерть ради любви; немецкая литература говорит: смерть ради величия; русская литература говорит: смерть».

https://t.me/dalaaaaadno/139

Алексей Конаков, питерский литературовед и поэт написал книгу «Табия тридцать два», предлагая поразмышлять над тем, что будет, если Россия в качестве национальной идеи выберет шахматы!

Итак, на дворе конец XXI века. Россия — закрытая страна, продолжающая жить под санкциями и лишённая доступа к современным технологиям, таким как компьютеры и смартфоны. Причиной всех бед объявлена русская литература, пропагандирующая с малых лет агрессию, имперское мышление и представляющая мир как место, полное горя и страдания.

Группа учёных разрабатывает альтернативную идеологию, которая изменит путь страны навсегда: место книг в сердцах людей отныне будут заменять шахматы. Эта древняя игра, считают они, способна вырастить человека нового времени, скромного, дисциплинированного и рационального. Шахматы перестают быть спортом, отныне они — главный вид искусства, игра, в которой важна не победа, а мастерство.

Школьники вместо стихов Пушкина разбирают партии Капабланки и Карякина, молодёжь спорит о гамбитах, а малышам перед сном рассказывают про виды дебютов («дебюты — это же мое любимое развлечение лет с трех, еще дедушка мне перед сном рассказывал: вот открытые (Испанская партия, Итальянская, Шотландская, Венская, Русская), вот полуоткрытые (Французская защита, Скандинавская, Каро — Канн, Пирца — Уфимцева), вот закрытые (Ферзевый гамбит, Английское начало, Индийские схемы, Дебют Рети»).

Роман начинается с того, что главный герой Кирилл поступает в аспирантуру к одному из учеников великого Д.А.У. — академика Уляшова, ответственного за разработку всей этой шахматной идеологии. В качестве темы для диссертации он выбирает «Берлинскую стену» — вид защиты, использованный в 2000 году Крамником против Каспарова, благодаря чему первый стал чемпионом мира. Но обстоятельства складываются так, что от «Берлинской стены» университетские профессора его отговаривают, а наработки Крамника на удивление сложно достать... «Совпадение? Не думаю!»

Но Кирилл, будучи человеком упорным и трудолюбивым, пытается достичь своей цели и докопаться до истины, а в итоге докапывается до такого, что ставит под сомнение все его представления о жизни и о шахматах.

«Табия тридцать два» сложно назвать обычным романом. В первую очередь, это литературная игра, потому что автор придумал не только мир, в котором всё крутится вокруг шахмат, но и нашпиговал его ТАКИМ количеством околошахматных подробностей, что голова идёт кругом. Шахматы проникли не только в названия улиц, брендов, они полностью изменили речь жителей России и образ их мышления.

«Ботвинник за тебя ноги будет вытирать?» — ворчит уборщица. «О, Каисса», — в сердцах восклицают студенты вместо привычного нам «вот блин» или «чёрт побери». Вместо «чуши» и «фигни» тут «бонклауд», а вместо «он тут для мебели» скажут, например, «он как французский слон с8». Да, читая книгу, гуглить придётся часто.

Если отвлечься от лингвистических околошахматных опытов Конакова, то довольно быстро понимаешь, что перед тобой то ли утопия, то ли антиутопия. Общество благодаря шахматотерапии избавлено от большинства пороков, герои упоминают, что войны, преступность и коррупция остались в далёком прошлом. Да, сам герой на своём пути нарушает правила, пытаясь добыть работы Крамника или посещая диссидента Броткина, но всё это выглядит весьма беззубо. Да, литература признана вредной и деструктивной, но при этом никто не сжигает книги, как у Брэдбери, просто они никому неинтересны. Я ожидал из аннотации, что будет какое-то противостояние между условно «шахматистами» и «литераторами», но его тут нет вообще.

Да, в книге есть некая «оппозиция», но она действует исключительно в шахматной теме — некоторые разновидности шахмат тут считаются страшным извращением, и всё же находятся «извращенцы», которые в это играют. Наверное, это самые смешные моменты в книге, когда герой на полном серьёзе выдаёт что-то вроде: «Как жать ему руку, зная, что этой самой рукой он расставлял фигуры в неправильном порядке, готовясь предаться разврату».

Россия 2080-х у Конакова чем-то похожа на СССР середины XX-века — трудолюбивые, интеллигентные люди, живущие в эпоху дефицита, умеющие находить радость в простых вещах и ожидающие светлого будущего (впрочем, сам автор признаётся, что показывает только «сливки» придуманного мира, а остальная страна остаётся за кадром). Мир здесь немного однобокий и повёрнутый на шахматах, но в целом это приятное место, и пожить в нём хотелось бы куда больше, чем в знаменитых антиутопиях Оруэлла, Хаксли и Замятина. Но при одном условии: если вы выберете синюю таблетку. Кирилл выбрал красную.

Тьфу, какую таблетку... Тут же классическая вилка конём!

Я был на представлении автора этого романа в рамках фестиваля ТОМ. Своим мышлением, мотивами и специфическими знаниями, он продал мне эту книгу. Не буквально. Конаков впервые (и пока больше не собирается) писал именно художественный текст и получилось весьма недурно. Только я немного не понял, почему «два восклицательных знака» не записывали просто как «!!». Возможно, в бумажной книге вёрстка была ещё интереснее, но и так всё равно хватает скобках в скобках. Интересные замены восклицаний (слава Богу), названий улиц, памятников. Полное реконструирование сознания на шахматный лад. И хоть действие романа происходит в 2080, советский флёр полностью ощущается. Недаром Конаков сам специалист по советской эпохе и вдохновлялся тем временем.

Люди вроде счастливы под заслоном «Карантина»: никакого интернета и техники, мясо только у богатых, пальто одно и больше быть не может. Все играют в шахматы и живут. Тут как раз вспоминается одна история, что автор сам рассказал.

Спросили у бабушки, какой год в своей жизни она считает лучшим. Она ответила, что 37-й (вроде как). Это был год репрессий, локального голода, с тираном у власти, надвигающейся войной, но именно в этот год она встретила своего мужа. Возможно, всё скрыто именно в этом маленьком счастье. Как лучик света в тёмном царстве, который не даёт заблудиться. Главный вопрос: нужно ли выключать этот лучик, чтобы глаза привыкли к темноте и увидели полную картину темноты, ещё бескрайние юдоли? Лично я (в целом) за горькую правду, нежели сладкую ложь.

Если вы, как и я, не умеете играть в шахматы, это не помешает вам получить удовольствие от чтения «Табии тридцать два». И не только удовольствие, узнаете много неожиданно любопытного! У меня даже муж оторвался минут на пять от скороллинга интернета, пока я рассказывала ему  про «ничейную смерть шахмат» и про то, как можно ее избежать с помощью шахмат 960.

Автор фантазирует на тему, как изменится речь и мышление людей если в России решат заменить художественную литературу литературой о шахматах.

Ну, например, уборщица, ругаясь, будет вспоминать не Пушкина, а знаменитого шахматиста: «Куда прешь? Под ноги смотреть за тебя Ботвинник будет?»

Языковая игра – пожалуй, самое интересное, что есть в книге. Хотя в целом язык получился довольно странный: «надобно наслаждаться жизнью», «она возведет на вас и не такую напраслину», «преподаватели стремились разбежаться сразу после окончания лекций, манкируя бумажной работой», «Иван Галиевич никуда не уходил, педантично отбывал присутственные часы». Смесь оборотов девятнадцатого века с шахматным новоязом вызывала у меня легкое головокружение, несмотря на динамичное развитие сюжета.

Странное будущее, в котором, несмотря на радикальное Переучреждение, ничего особо нового не происходит. «И, несмотря на общий оптимизм, владевший гражданами России последние десять лет, лишь немногие могли похвастаться планами, грезами и мечтами; подавляющее большинство населения тратило все силы для простого реагирования на вызовы повседневности».

Главный герой Кирилл Чемахин – молодой аспирант, родом из Новосибирска, не такой. Ему повезло, он понимает, что уже относится к привилегированному меньшинству: «Множество одноклассников Кирилла давно добывали пропитание тяжелым однообразным трудом; множество однокурсников – вряд ли менее талантливых, но явно менее удачливых –так и не получили шанса всерьез заняться наукой, которую искренне любили».

Для меня это очень причудливый микс между альтернативной историей СССР и фэнтези. Что было бы если бы в СССР вместо марксизма-ленинизма был бы культ шахмат? Строгая иерархичность, благоговение перед авторитетами, культура, открывающая для избранных мощный социальный лифт, ложь для масс, знание только для «братства посвященных», жесткая система доступа к информации, спецхран - тут никаких принципиальных отличий.

Я не согласна с утверждением, что единственная литература, к которой есть претензии, это русская. Сейчас есть масса претензий и к британской, и американской литературе 19 века. Литературу обвиняют в том, что помогает воспроизводить гендерные, расовые стереотипы, колониальный дискурс. Например, Пулитцеровскую премию 2025 года получил Персиваль Эверет за роман «Джеймс», в котором приключения Гекльберри Финна рассказываются с точки зрения негра, бывшего персонажем второго плана у Твена. И история сначала меняется в деталях, а потом уже и по существу.

Автор «Табии» ставит очень интересные вопросы о том, как  культуры воспроизводят людей с разными свойствами. Я думаю, литература помогает человеку рефлексировать и искать смыслы, а шахматы создают общество, в котором индивид может обладать знанием стратегии игры, но у него нет рефлексии по поводу бытия человека. Это одновременно и гибкая, и контролирующая система. У человека нет абсолютной свободы воли, у него есть свобода сделать тот или иной ход по правилам игры.

Мне показалось даже, что такое глубокое погружение читателя в мир шахмат в основном служит цели с шахматной ясностью и беспощадностью описать безвыходность человека, живущего в изолированной стране. Кирилл Чимахин – по сути мыслящая пешка, которая при благоприятном стечении обстоятельств может стать кем угодно (кроме короля, конечно). А при обычных – ее приносят в жертву. Пешка не может поменять правила игры. «Но продуман распорядок действий и неотвратим конец пути».

Когда я рассказывала о книге друзьям, они спрашивали: Автор, конечно же, иноагент? Нет! Ну тогда, разумеется, живет не в России? Живет в России! Пожелаем автору, чтобы экспериментальная проза не превратилась в итоге в самосбывающийся автофикшен. Да поможет в этом Каисса!

Очередная "антиутопия", хотя, пожалуй, это не вполне верное жанровое определение. Да, здесь есть некое вымышленное государство будущего, устроенное и функционирующее на не самых приятных принципах, и вполне чётко считываются отсылки и к "Мы", и к "1984", и даже к "Москва 2042". Но в то же время "антиутопичность" тут не на первом плане. Пожалуй, главное тут - размышления о том, что такое истина и нужна ли она человеку (особенно если он от её познания не станет счастливее). Ну, и ещё тут есть добротная литературно-шахматная игра: со стилем, с языком и даже с конструкцией самой повести (называть это романом я бы, наверное, не стал).