Табия тридцать два

Как вы относитесь к русской литературе? А как к шахматам? А возможно ли заменить литературу на шахматы? Вот так взять и полностью удалить ВСЮ литературу. Кроме лит-ры о шахматах. Достоевского, Лермонтова, Пушкина, Толстого, Маяковского, Ахматову... всех-всех.

Казалось бы, где шахматы и где литература? Несовместимые вещи же, взаимно незаменяемые казалось бы. Но только казалось. А вот автор дерзнул и попробовал описать будущее России, где это воплотили жизнь. Конечно же всё было для блага народа и не иначе.

Если вы что-то знаете о шахматах, вам эту книгу будет вдвойне интереснее читать. А вот если шахматы от вас далеки, то... думаю будет многое непонятно и придется часто гуглить.

Больше нет станций, улиц, городов с литературными названиями - теперь только шахматные.

И учат теперь партии, историю шахмат, культуру шахмат, теорию шахмат.

И в разговоре - всё шахматы. И стук в дверь теперь не просто робкий, а как ход 1.е3. И поминают не "Боже", а "Каисса", и человек сейчас выглядит и как король, и как ферзь... Везде шахматы.

А еще опять появится "стена". Россия будет изолирована от всего мира, чтобы не нарушить хрупкое равновесие. Только эта изоляция в первую очередь нужна будет самой России, чтобы удержать эту придуманную шахматную муть. И, как когда-то, будут изыматься "опасные" книги/статьи. Не всё можно и нужно будет читать народу.

Понравилась задумка и исполнение. Очень необычно. Рискованно. Не очень понравился финал и как к нему подвели.

Вот только не совсем понятно презрение приверженников классических шахмат к шахматам Фишера. В книге можно смело заменить шахматы 960 на ЛГБТ и получим реакцию общества, когда всё стало свободным, на любителей нетрадиционного секса.

А еще задумалась вот о чем: если бы играя, всё время получать ничью, как быстро бы бросила "вроде бы как любимую игру"? Ведь в этой книге все живут шахматами, а они - умерли. Казалось бы надо наоборот, постараться их оживить, а тут...

Чтобы наше сознание смогло вместить глобальные события и эпохальные перемены, лучше всего пережить их вместе с конкретным героем книги - простым человеком, которого читатель может понять и принять близко к сердцу. Тихий Дон , Война и мир и еще множество текстов тому доказательство.
В этой книге все величие авторского замысла раскрывается через мысли и чувства Кирилла Чимахина, аспиранта СПбГУ по новейшей истории шахмат. Мне показалось, что замысел этот действительно и тонок, и велик: взаимоотношения власти и народа России на сверхсовременном (действие происходит лет на 50 в будущем) этапе. Тема весьма избитая и казалось бы трудно найти новый ракурс, но вот я думаю, удалось, да еще какой!
Я не могу рассказать вам о сюжете и его поворотах, чтобы не лишать вас удовольствия самостоятельно следовать от главе к главе, вначале гадая что это (гротеск? сарказам? памфлет?), а потом все сильней и сильней погружаясь в такую альтернативную и такую актуальную историю.
Этот мир цепляет так сильно еще и потому, что написан с высочайшим стилистическим мастерством. Создана новая языковая картина, новое пространство речевых оборотов, поговорок, фразеологизмов – и работающих на сюжет и просто доставляющих удовольствие. Вот например

И еще одно, о чем можно невозбранно рассказывать – это о магии шахмат. Мне в каком-то смысле повезло: мой никудышный отец был каким-никаким шахматистом, поэтому я обладаю тем самым полузнанием, которое, наверное, самое подходящее для восхищения этой книгой. Наслышан про Тартаковера-Макагонова, понимаю, чем дебют от эндшпиля отличается, знаю про личные особенности Алехина и Фишера, могу оценить величие Ботвинника, и застал в сознательном возрасте дуэли Карпова и Каспарова. Я не знаю, как роман прочтут шахматисты и совсем-не-шахматисты, но я в буквальном смысле очарован, заворожен, потрясен тем, каким получился мир, в котором шахматы заняли место литературы.
И, кстати, натыкаясь там и тут на шахматные аллюзии, понимаешь, насколько мы перестали обращать внимание на то, как плотно словесность наполняет нашу повседневную жизнь.
Чтобы дать понятие как это – вспомните раскиданные по тексту карточные термины в стихотворении Иосифа Бродского - Письмо генералу Z (я насчитал 23).
Р.S. Опять, в какой уже по счету вновь прочитанной книге передают привет Стругацким, вообще прямым текстом.

В юношестве мне кто-то как-то показал простую, на первый взгляд, задачку. Нужно было взять листик в клеточку, начертить квадратик 8х8 и начать заполнять его циферками. Правило было простое - "ходить" нужно было буквой "Г". Задача казалась ещё проще - нужно было, кружа внутри квадратика, заполнить его целиком, от 1 до 64. Я был уверен, что смогу это сделать, стоя на мостике и ведя счёт цифрам на каталонском. Ну да, ну да. Смешно теперь находить школьные тетради, которые исступлённо исчерчены этими квадратами вместо разбора стихотворений Фета и Тютчева. Ещё забавнее, что мой детский и пытливый разум не смог сопоставить эту задачку, где присутствовали квадрат, буква "Г" и 64 клетки, с шахматами. Вот такое вот туннельное зрение. Вы фыркнули что ли? Ну так я и не оправдываюсь. Фишер в первой партии в Рейкьявике со Спасским тоже «отравленную» пешку слоном взял, которую не берут даже разрядники. Целый Фишер! И все равно победил же! Я тоже в конечном итоге справился, просто случилось это попозже. Помню, как я наконец-то узнал про Эйлера, графы, гамильтонов путь, изящную и красивую математику, которая стоит за решением этой задачи про шахматную лошадь. Почти закричал от восхищения! А когда у Алексея Конакова в "Табии 32" встретил знаменитое мнемоническое стихотворение Василия Панова, которое позволяет решить эту задачку, то испытал приятнейшую ностальжи! Наверное, я бы мог сейчас развернуться и поширше со своим вступлением, но зачем. Вы и так, наверное, уже поняли, что "Табия 32" (я буду писать цифрами) посвящена шахматам. Причем посвящена она двусмысленно, в прямом смысле этого слова: "шахматные" тут и стиль, и сюжет. Давайте и начнем, пожалуй, с первой, чего тянуть.

Алексей Конаков – умудренный и техничный филолог (я узнал это попозже, из его интервью "Миру фантастики", январь 2025), поэтому инструментарий у него соответствующий. Где-то на 2600 Эло. Текст в его романе стилизован абсолютно мастерски, причем, иногда Конаков находит совсем уж парадоксально остроумные вещи. Да, по первой линии. Запатовался. Ферзевый фланг стола. Словно конь в углу доски. Не говоря уже о постоянно повторяющихся: Каисса! (Боже!) и бонгклауд (глупость какая-то). Читать все это очень здорово, но есть два нюанса. Во-первых, нужно понимать шахматы хотя бы на уровне 1200-1300. Кой вам будет толк от шуток про фианкетто, если бы думаете, что это порода собаки? Не говоря уже о том же "бонгклауде" - автор, конечно, рассказывает про Накамуру и его некорректный (это тоже, кстати, шахматный термин, а не просто слово) дебют, но вскользь. И, на мой вкус, слегка (ну совсем чуть-чуть) неточно. Все-таки бонгклауд - это больше "мем", если переводить с конаковского, а не "ерунда". Ну вот, вы ничего не понимаете опять. Ладно, все равно расскажу. Вкратце.

Американский супергроссмейстер Хикару Накамура (его рейтинг 2800), который особенно (напиши капслоком, не забудь) хорош в быстрых шахматах/блице, развлекал своих зрителей тем, что проводил целые стримы, разыгрывая любыми цветами (розами, незабудками) заведомо проигрышный дебют. И побеждал, хихикая по-хикаровски. Это была такая шутка, анекдотъ. Смотрите, я им показываю руки, медленно-медленно, оп, и они все равно не понимают в чем фокус. Вот это бонгклауд. А в серьезном шахматном мире бонгклауд - это по-конаковски именно что фишеровские шахматы (перверсия, гадость, извращение). Порадуйте себя, найдите запись 4-й партии Накамура-Дуда на Global Chess Championship 2022. Дуда, проиграв первые три партии, решил, так сказать, перейти на шуточный тон, начав 4-ю партию бонгклаудом. Накамура смотрел на Дуду секунд тридцать, как на сильно пахнущее muerde. Потому что любой шутке нужен контекст. Так что вот. Да и вместо Каиссы я бы упоминал всуе Магнуса Пресвятого. Как-то она (Каисса) не из современного вокабуляра, нет? Ой, понесло, в общем. Не слушайте меня, пожалуйста. Все у Конакова очень хорошо. Но если вы не понимаете, что я нес весь абзац - многие остроумные и классные моменты романа вы тоже не поймете. В этом смысле текст очень требовательный, тут не только цитаты Нимцовича и Филидора; тут целый новый шахматный язык.

Перейдем к сюжету. Тут у нас тоже шахматы, но задумка еще более остроумная и изящная (куда уж). Древняя игра заменила в качестве big idea в нашей стране литературу. На смену вечно рефлексирующим и ищущим непонятные материи занудным фантазерам-писателям пришла рациональная, логичная, полная гармонии и порядка игра. Сменился штиль речи (смотрите абзац выше), политика, процесс образования юных умов. Всё вокруг теперь шахматы. Стоит заметить, что страна будущего (речь идёт о конце XXI века) находится при этом в Карантине после некого Кризиса, который случился в 20-е годы. Интересно, что имеет ввиду писатель Конаков (интересуется знакомый майор)? В этих странных, антиутопических условиях живёт молодой человек Кирилл, который готовится писать научную работу о Берлинской защите, одном из вариантов Испанской партии (это все шахматы, да), которую популяризовал в свое время 14-й чемпиона мира Владимир Крамник (она помогла ему, в том числе, победить 13-го чемпиона мира, чье имя нельзя называть (его, кстати, зовут Гарри) нельзя дальше, говорю же). В своих научных изысканиях Кирилл приходит к загадке – оказывается, Крамник почти "разгадал" шахматы; нашел невероятную формулу, которая позволяет сводить любую партию вничью. А что это значит? Это значит, что вся шахматоцентричность страны находится под угрозой! Вся новая основа основ – в опасности!

Что ж, давайте признаем - Конакову удалось придумать прекрасную аллюзивную, интертекстуальную (сейчас объясню) историю, в которой есть абсолютно все: и макгаффин (та самая табия 32), и понятный антагонизм-протагонизм, и многовариативное действо. Читатель (если опустить шахматные штучки) сразу понимает: окей, у нас есть шахматная загадка, которая, в силу новой, простите, ориентации страны, может нанести вред всеобъемлющему русскому. При этом, главный герой, Кирилл, стремится эту загадку разгадать; не потому что он хочет что-то подорвать, а потому что он видит в разгадке прогрессивную силу. Кому не хочется познать игру в полной мере? За этими аллюзиями скрывается его оппозиция, как в шахматах («Кирилл, может всё-таки вам изучить Итальянскую партию?»; Конаков и тут остроумен - всемогущий научрук Кирилла предлагает ему изучать "джоко пьяно" - "тихое начало", еще одна красивая отсылка к тому, что зачем раскачивать что-то), так и в жизни, когда с близкими Кирилла начинает происходить нечто нехорошее.

И все это, правда, очень интертекстуально; я не уверен, что этот термин можно использовать в контексте диалога «текст-шахматы», но кто меня остановит? Каждый кусочек романа Конакова литературно амбивалентен (мы с вами погружаемся в темные и глубокие воды рецензирования, извините); реальность постоянно находит отражение в шахматных партиях и теории; шахматы, наоборот, как мы уже выяснили абзацами выше, диктуют жизнь и реальность. Если посмотреть на все под таким углом, то Кирилл, словно кафкианский таракан, является проходной пешкой, вот только нюанс – он находится в жизненном аналоге того самого знаменитого этюда Рети. Убежать от преследующего его короля он не (с)может. Не знаю, зачем я так усложняю позицию, Магнус Всемогущий, но мне кажется «Табия 32» - это не просто остроумное и живое высказывание; а очень сложный с точки зрения создания текст. Как, знаете, та самая песня Radiohead Videotape. Звучит все так просто, что садись и играй. А в реальности – спрятанная синкопа, тайный ритм, который (если играть песню под правильный счет) сделает ее невероятно сложной для исполнения. Здесь так же; несмотря на понятную композицию, сюжет, героев – что-то тут меж клеток спрятано. И как же здорово.

Что еще понравилось. В произведении Конакова есть прекрасный кусочек про невозможных извращенцев, которые рушат привычный всем порядок и играют в шахматы Фишера (где фигуры по первой линии расставляются произвольно). И смешно, и понятно, о чем речь (не в шахматном смысле; опять, кстати, диалог). Аллюзия здесь проста и понятна, но как же остроумно и здорово все компонирует (если такого слова нет, то вот же оно, пользуйтесь) автор. Кириллу кажется, что нет ничего хуже посягнуть на традиции и шахматные скрепы, чем эта либеральная гадость с произвольной расстановкой шахмат. Смотрит он на них, как Накамура на Дуду. Но есть нюанс, да. А как вам шутка, что собираются эти шахматные извращенцы на улице Рубинштейна? Это же роскошная шутка. И опять шутка многоуровневая, улица эта уже называется не в честь композитора, а в честь великого шахматиста Акибы Кивелевича Рубинштейна. Все в этой книге остроумно и просто замечательно.

Что это за шпиль виднеется вдалеке? Ах, это же эндшпиль моей рецензии! Сам придумал, да. Чуть-чуть всё-таки концовка "Табии 32" ощущается смазанной. Во-первых, куда-то литератор Конаков заторопился. В последние страницы он просто прыгнул, забыв про изящность своих построений и структуры. Нет, сюжетная арка закрывается понятно и логично, но слегка наспех. Как будто бы можно было чуть-чуть ещё покрутить позицию и сделать ещё пару ходов (стиль письма Конакова очень заразителен, кстати). Это раз. Во-вторых, макгаффин. Может я, конечно, занудничаю (почти наверняка), но не было бы изящнее оставить макгаффин макгаффином? Нужен ли был для эндшпиля так принципиально важен этот финальный спич Уляшова? Для сюжета - наверное, да. А для всего остального? Не могу внятно сформулировать, ну чувствую, что некоторые ходы на последних страницах были сделаны не по первой линии. Особенно, наверное, самые последние. Катарсис главного героя в этой книге, извините, шашечный. Смазано, форсированный выигрыш не найден, пришлось уходить в ладейник.

Ладно, чего это я. Гадостей каких-то наговорил. Ещё и оценку, слышите, поставил, сначала 4. Ну это, конечно, я знаю кто виноват. С января что-то на работе то цейтнот, то цугцванг. Настроение, что сдвоенная пешка по линии h. Ни туда, ни сюда. Делаем поправки, добавляем половинку очка. Ну а потом я, вообще, остановил себя, посмотрел себе (фигурально) в глаза и спросил - а можно ли было вообще книгу с таким затейным сюжетом и сложной филологической составляющей (так можно филологически говорить?) написать лучше. А много ли вообще молодых отечественных литераторов бы потянули такую сложную, полную остроумных аллюзий и метафор, фактуру. Человек мат ставит со слоном и конем, а я его критикую. Ещё немного переосмыслил и понял, что очень мало кто. "Табия 32" - это умная, многоуровневая и мультижанровая книга; прекрасно разыгранный дебют, насыщенный действиями миттельшпиль, немного смазанный (опять я за свое, извините, не слушайте) эндшпиль. Результат - единичка в табеле, уверенная и безоговорочная победа. Я искренне хлопаю Алексею Конакову, и в шахматах, и в литературе он показал гроссмейстерский уровень. Я буду ждать его новые книги с огромным нетерпением. Наблюдать за работой такого мастера - абсолютное удовольствие. Все равно что мой конь в самом начале итальянской прыгает под защитой слона на ту самую вилку. Посвящаю последнюю фразу всем тем, кто думает, что фианкетто - это название мафии в Неаполе, цугцванг - второе название лошадиного крупа, а гамбит - древнее название цинги.

PS. Пока я писал эту рецензию (в корпоративном автобусе, на синей ветке, на зелёной ветке, в обычном автобусе, пешком), скончался 10-й чемпион мира, упомянутый мной в одном из первых абзацев, Борис Васильевич Спасский. Знаете ли вы, кстати, что было дальше в том самом матче за звание чемпиона мира в 1972 году? После того как Фишер допустил ошибку начинающего в первой партии (и проиграл), он просто не явился на вторую. Причина - все не так, все не то, зал плохой, камеры шумят, ещё эти плохие russians, которые следят за мной даже в душе (Фишер был гением, но странным). Так вот, вторая партия также осталась за Спасским. Наши комитетчики сразу же стали вкрадчиво намекать Борису Васильевичу, что пора писать бумажку, мол, ну давайте завершать, раз не хочет американец играть. Проблема была в том, что Спасский так выигрывать не хотел. Много лет спустя, в интервью он даже признавал, мол, наверное, всё-таки тот матч был не просто кто сильнее играет в шахматы, это была борьба идеологией и всего ей сопутствующего. Спасский остался. Он согласился с требованиями Фишера играть без камер (была всего одна), почти без зрителей, в крохотной аудитории. Только ты и я, да эта клетчатая доска. Матч стал легендарным. Шестая партия вошла в историю. Шахматы стали в тысячу раз популярнее. А все потому что Борис Васильевич хотел победить за шахматной доской, а не в кабинете. Матч он проиграл. Но не стыдно проиграть матч. Стыдно было выиграть, не играя. Борис Васильевич, конечно же, сделал все так, как и должно быть. Большой человек!

Играйте в шахматы! Читайте хорошие книги!

Ваш CoffeeT

Кирилл Чимахин, аспирант-историк, пишет диссертацию о Берлинской стене. Причём пишет так, что получает приглашение от знаменитого профессора в Санкт-Петербургский университет. Время действия в романе — начало 2080-х, кажется самое время изучать её падение, но стена имеется ввиду не та, а прозванная так защита, которую использовал Крамник в матче против Каспарова. Дело в том, что в середине 2020-х Россия напала на неназванное соседнее государство, и в результате потерпела сокрушительное поражение, а в дополнение к поражению получила Карантин, страну отключили от интернета, запретили людям выбираться за её границы, лишили всех технологий и не только. А внутри страны решили провести её Переучреждение. Главной причиной имперскости решили назначить русскую литературу с её культом величия, отменить её и культурной скрепой сделать шахматы. Проворачивал всё это Дмитрий Уляшов, взявший шефство над научной работой Кирилла.

Вопрос почему в спасатели выдвинули шахматы объясняется просто. По плану логика, требующаяся для игры в шахматы, должна вырабатываться у граждан и оберегать их разум от вредного влияния всяких не хороших идей. К тому же шахматы с их чёрными и белыми цветами, разными фигурами, разными ходами, множеством вариантов комбинаций должны приучать к толерантности и инклюзивности. Да и самая простая пешка может обратиться в ферзя. Правда в итоге такая кажущаяся притягательность шахмат оказывается не лучше литературы. Так что похоже всё дело не в народе, а в руководстве, которое решает, что лучше будет для того народа. И лучший вариант идеологии — ни какой идеологии.

Что такое табия, тянущиеся от неё шантрандж и чатуранга, шахматы-960 и другие их разновидности в тексте объясняется. В книге много шахматной терминологии, но она не слишком сложная. Так же часто упоминаются фамилии гроссмейстеров, в качестве топонимов. Названия партий, дебютов, гамбитов и защит также во множестве присутствуют, но ни разу не разбираются и не поясняются, так что с ними нужно быть хорошо знакомым, или постоянно гуглить, хотя на сюжет они и не влияют. Можно сказать, что шахмат маловато для шахматной книги.

Сам текст составлен добротно, действие динамичное, читать интересно. Но есть недостатки. Финал книги и подводка автора к нему совершенно не понравилась, ведь как мне кажется в тексте есть все предпосылки, чтобы избежать его, да и вообще перевернуть всю идею книги. К тому же из всего многообразия общества в книге присутствуют только представители академической среды: студенты, преподаватели, учёные. А как живут например дворники, продавцы, шахтёры? как им в жизни помогают шахматы? Это в книге не объяснено.

(маленькая почти не рецензия)

Я не бралась за «Табию», поскольку а) думала, что нужно хотя бы немножечко разбираться в шахматах, и б) боялась тяжеловесной прозы вроде «Защиты Лужина» (не спрашивайте. Я мастер в известном спорте «выстроить ожидания, не согласуясь с реальным положением дел»).

Если бы не рецензия Антона Осанова, я бы ещё долго поглядывала на «Табию» с опаской. После рецензии прочитала меньше чем за двое суток.

Во-первых, это красиво.

Во-вторых, ни грамма тяжеловесности: я давно не встречала такого лёгкого и воздушного языка в современной прозе; меня, признаюсь, слегка переехало этим романом в сторону «кто я вообще такая, чтобы пытаться внести вклад в русскую литературу».

В-третьих, я вообще про «Табию» не смогу сказать лучше, чем это сделал Осанов, поэтому дальше — несколько цитат.

У Осанова есть вполне обоснованные претензии к фабуле романа, к сборке конструкции из деталей, которые — по отдельности — чрезвычайно красивы.

Я, прочитав, со всем согласна.

Тем не менее, «Табия» зацепила меня эмоционально что паровоз Анну Каренину; мне не нужно для объяснения этого феномена использовать рацио.

В «Табии» есть много вроде бы незначимых (а, на самом деле, сильнейших для меня) элементов — любовная линия (мн.ч), по сути, с любви всё начинается, и любовь всё финалит; есть скудные, но дивные описания Петербурга и Москвы в утопическом/антиутопическом будущем (одна поездка на троллейбусе на «окраину» Питера чего стоит!). Сделано всё это с визионерским размахом, по-мужски скупо (спасибо за это), но по-женски трепетно (ну вот, опять я со своими ярлыками).

Словом, под занавес года ко мне внезапно пришла книга, которая оказалась в топе прочитанного за 2024-й.

Помните сеанс одновременной игры в Васюках из "Двенадцати стульев" и радужные перспективы, которые обрисовывает васюкинцам Великий комбинатор, вплоть до межпланетного шахматного турнира? Книга Алексея Конакова- это воплощенная фантазия Остапа о шахматах, как основе социокультурного кода нации. Исконный наш литературоцентризм, топящий собачек, бросающий от любви под поезд и убивающий топором старушек, признан агрессогенным, заменой ему стали старые добрые шахматы - мирные и рациональные. "Что, откуда мирные?- вы спросите, - Разве шахматы с их атаками и блокадами, завлечениями и маневрами, с их тактикой и стратегией, наконец - не аналогия военных действий?" Ну, тут все не так однозначно и зависит от оптики. Вот жил же СССР под лозунгом борьбы за мир, и никого не смущала оксюморонность.

В реальности "Табии тридцать два" страна в изоляции, около 80% богатств недр уходит в зачет жесточайших репараций на коллективный Запад, с оставшихся двадцати существование предельно скудное ("вспоминаются враки Брянцева про людей, у которых есть целых два пальто: основное и демисезонное"). Но едва ли не хуже и не страшнее бедности физической - вынужденная интеллектуальная, под запретом интернет и компьютерная техника. И в этом ключ к основной интриге романа, которого я, конечно, не поверну, лишив вас радости самим решить все его задачи, но читавшие "MANIAC" Лабатута вспомнят завершающую главу про игру в Го с нейросетью.

Молодой аспирант СПбГУ Кирилл приезжает в Питер, чтобы писать диссертацию по истории шахмат под руководством самого Уляшова. апологета шахмат, как национальной идеи (очаровательная перекличка с Ульяновым-Лениным, главным идеологом 70-летнего культурного кода нации). Однако вместо великого человека, научруком становится один из его учеников, что несколько разочаровывает. Близость к интеллектуальной элите культурной столицы и вхожесть в номенклатурную семью любимой девушки Майи, исподволь открывают герою глаза на существование иных правд, критериев оценок и оптики - отличных от пандемос (для народа).

Все куда сложнее. и был, оказывается, гениальный ученик Уляшова, имя которого стерто с академических скрижалей после открытого бунта против отца-основателя. И этот самый Александр Сергеевич занимается страшным, противоестественным - практикует игру в шахматы-960: когда первая линия фигур расставляется в произвольном, а не каноническом, порядке, тем в миллионы раз увеличивая число возможных игровых комбинаций. И снова все окажется не таким, как представлялось. "Табия тридцать два" построена как ряд открывающихся ларцов, один в другом, где всякий новый уровень допуска переворачивает представления об истинах, казавшихся на предыдущем, краеугольными камнями мироздания.

Конаков большой молодец с чередой интриг, перманентно удерживающей читательский интерес, а с уровнем прописанности, логической непротиворечивости мира - так прямо гений. Что не отменяет станиславского: "Не верю", когда дело касается мотивированности персонажей. Да неужели, парень из провинции, который питается на талоны и живет в общаге, где морят клопов и добровольно-принудительно гонят мыть окна - неужели откажется от радостей принадлежности к элите (не сомнительной интеллектуальной, а подлинной, властной) когда и если выпадает шанс? Свежо предание...

У дистопии как жанра мало шансов дать миру по-настоящему великое произведение. Основной ресурс уходит на создание и поддержание фантдопуска, лежащего в основе иллюзорной реальности. Делать из букв живых людей - это все же про другое. Когда Уинстона Смита ("1984") ломают, заставляя отречься от всего, составлявшего прежнюю его суть, когда рушится даже его любовь к Джулии, и ничего не остается в опустевшей оболочке, заполняемой токсичным газом любви к Партии - я верю абсолютно. Поведение Кирилла из области: надо как-то ударно закончить, пусть вот так.

С точки зрения модели реальности - убедительно, хотя лишь на поверхностный взгляд: нефте- и газодобыча, вообще любая современная разработка недр нереальна без расчетных технологий, равно как транспортная логистика. Как живая книга про живых людей - ну, как-то так.

«Шахматная антиутопия о прекрасной России будущего» – звучит как что-то максимально дедовское. Как будто, если не застал времена, когда в газетах печатали шахматные задачи, а люди ходили в парк в компании складной доски, наполненной фигурами, то нечего и соваться: щёлкнут по носу ферзём, долго и нудно будут учить, как правильно родину любить. Поэтому, когда все побежали читать «Табию тридцать два» Алексея Конакова, я решила обойти её буквой Г, но в итоге интерес перевесил. И что вы думаете? Вместо ожидаемых морализаторских нравоучений получила увлекательную историю с необычным лором, да и внутренний дед остался доволен.

На дворе 2081 год, уже больше полувека, как Россия, проиграв в войне с соседом, живёт за «железным занавесом» без новейших технологий и выплачивает репарации. Ещё в 2020е в стране произошло Переучреждение: культурная идентичность россиян стала строиться не на великой русской литературе, а на шахматах. Города, станции метро, проспекты и улицы переименованы, вместо стихов школьники заучивают шахматные партии, но, главное, никакой идеологии «особого пути», никаких размышлений о «право имею», вместо тютчевского «Умом Россию не понять» жители РФ с молоком матери впитывают, что самое важное — соблюдать правила и мыслить рационально, продумывая каждое действие.

Казалось бы, против такой гуманной системы маленькому человеку незачем бунтовать: в целом, жители страны довольны происходящим и тихо-мирно ждут момента, когда границы откроются и можно будет посмотреть те места, где когда-то проходили легендарные шахматные турниры. Вот только есть одно «но»: пока у россиян была очередная эпоха застоя, мир продолжал развиваться. ИИ уже давно просчитал алгоритмы, благодаря которым любую шахматную партию можно сыграть вничью, и интерес к шахматам угас.

На фоне многих других антиутопий последних лет роман Конакова выгодно отличается в первую очередь проработанностью описанного мира. Автор не просто объяснил, как страна дошла до жизни такой и какие бытовые и культурные реалии окружают героев, но и придумал художественные приёмы, связанные с историей шахмат и тем особым мышлением, которое свойственно любителям всяческих «шпилей». Они органично прижились в тексте, стилизованном под советскую прозу середины прошлого века, и придали истории жизнеподобия. Перед нами как будто бы знакомые физики и лирики, только теперь первые просчитывают стратегии, а вторые изучают историю игры.

Все герои романа хоть и в целом одобряют «купирование имперского синдрома», всё же немного по-разному относятся к происходящему. Если для одних шахматы – величайшее благо и спасение, другие воспринимают их как способ «анестезировать народную душу, пока сырьё продаётся за границу». Впрочем, разница мнений не порождает конфликта, он в книгу приходит откуда не ждали, мгновенно превращая идиллический мир в место, полное угроз, в духе кульминационной части «Защиты Лужина».

Вообще, литературная составляющая играет в произведении ничуть не меньшую роль, чем шахматная. А самое интересное, финал истории показывает: как бы ни развивался ИИ, создать алгоритм, уничтожающий интерес к художественной литературе, написанной живыми людьми, невозможно, а потому она, в отличие от шахмат, будет жить вечно.

Антиутопия. После глобального поражения в войне

на 100 лет закрыты границы, страна в качестве контрибуций за бесценок отправляет сырьё за границу, ликвидирован золотой запас, отключен интернет, нет компьюторов и смартфонов, запрещено авиасообщение, поезда ходят в 2 раза медленее, продукты по карточкам и даже электрические звонки отключены - из экономии. Сильно похоже на наши 90-е. На извечный вопрос "Кто виноват?" приходит лёгкий ответ - русская литература, которая столетиями воспитывает имперскость, агрессивность народа:

Раз так, её надо вырвать с корнем. Чем же её заменить в культурном коде?... - Шахматами! (были идеи балета и хоккея - вот это было бы интересно)))
Сказано - сделано. И вот 2081 год , 60 лет прошло после "переучреждения" России. "Наше всё" заменён на Ботвинника, изменена топономика, в школах проходят шахматы, в разговорах - отсылки к гамбитам и эндшпилям, в детсадах...

И даже кони на Аничковом мосту чёрного и белого цвета...
В аспирантуру петербургского университета приезжает Кирилл из Новосибирска, чтобы писать диссертацию о "Берлинской стене"( а может "Итальянской партии") под руководством идеолога "переучреждения" Дмитрия Александровича Уляшева (ДАУ)
В общем-то хорошая, хотя и предельно мрачная завязка. Я то, наивный, полагал, что будет русский вариант "451 градус по Фарингейту". Увы, "шёл в комнату, попал в другую". Никто за русскую литературу так до конца романа и не вступился. Кирилл влюбляется, знакомится с шахматной интеллигенцией, погружается в проблемы возможной "ничейной" смерти шахмат. Написано живо, сюжет есть, но... Шахматного антуража мне хватило только на треть романа. Далее фразы типа "робкий (что твоё е3) стук в дверь" или "А ноги за вас будет Ботвинник вытирать?" стали раздражать. Нет, я ещё застал шахматный ажиотаж 70-х, матч Фишер - Спасский, шахматные баталии на каждой свободной скамейке в парке, и в шахматы слегка играл, и фамилии всех гроссмейстеров мне знакомы... Отдельные фразы шахматистов из комментарий к партиям и воспоминаний интересны. Но, как я понял, автор не шахматист и не для шахматистов писал (кстати любопытно мнение о романе действующего шахматиста), в процессе работы увлёкся и в результате шахмат в романе ОЧЕНЬ много. А противостояние разных подходов к решению вопроса "ничейной" смерти шахмат, которое ломает судьбы и губит жизни... Понятно, что автор хотел сказать (наверное) не об этом - страшно, когда одна идеология, будь то марксизм или шахматы признается непогрешимой, а остальные - "продажные девки империализма", но это в общем то тривиально. Другие свои мысли автор не позволил себе из соображений самоцензуры , либо я не разглядел через обильный шахматный слой. Нарисованное общество как-то неубедительно. Ладно, это практически академическая среда, а как те что добывают сырьё, водят поезда, торгуют в палатках? Собственно их автор оставил за скобками.
Резюме - разочарование, своим друзьям я эту книгу не рекомендую.
Ну а Алексей Конаков?

Динамичное, не провисающее повествование, хорошая концовка. Словом владеет. Буду следить - по моему это первая большая книга известного молодого критика.
А на шахматную тему всё-таки лучше всех написал Владимир Сорокин "Гамбит вепря" с традиционным для него фантастическим финалом.

Роман Алексея Конакова оказался крепким орешком. Нужно было сначала преодолеть целое шахматное поле, а потом позволить себе столько вопросов «А что, если?», что голова начинала гудеть, как улей. Несмотря на небольшой размер книги, для меня это было достаточно долгое путешествие.

Россия 2081 года. Изолированная от внешнего мира на сто лет после поражения в некой войне, замедлившая технологическое развитие, отключенная от интернета. Страна, пытающаяся переосмыслить свое прошлое с помощью отмены всей русской литературы. Вся классика на законодательном уровне признана имперской и воспитывающей разрушительные ценности. Вместо Достоевского, Чехова и Толстого, дети в школе заучивают наизусть шахматные партии. Шахматы стали не просто новой литературой, они стали новым культурно и социально образующим ядром.

Кирилл — обычный, даже немного стереотипный студент-историк. Неказистый, но влюбленный, любопытный, но и верный основополагающим принципам нового общества. Его судьба будто бы написана заранее, но он случайно, под благими намерениями, узнает то, что начинает разрушать понимание мира, в котором он живет.

Я никогда не интересовалась шахматами. Для меня они столь же загадочны, как подача налоговой декларации в Португалии. И поэтому мой «порог вхождения» в «Табию» был высок — я гуглила все, от Каиссы до Ботвинника. Но, на самом деле оказалось, что главное — продраться через первое непонимание, и шахматные метафоры сами раскроются. Например, игра в шахматы-960 в мире Конакова может разрушить карьеру, уничтожить социальный статус, а то и вовсе отправить игроков из подполья в тюрьму — не так то уж и сложно будет подобрать не шахматную реалию.

«Табию тридцать два» будто бы правильней всего будет обозвать антиутопией, хотя она достаточно успешна в том, чтобы выглядеть почти утопично — да, страна бедна и в глубоком кризисе, но при этом люди в ней живущие кажутся... счастливыми. Шахматы возведены в культ, их обсуждают, в них играют и вокруг них строят свою идентичность. Уже второе поколение выросло в этой новой России, порицая милитаризм и мечтая, что сейчас стране уменьшат срок изоляции за «хорошее поведение», и они смогут увидеть те самые места величайших шахматных турниров. В книге царит атмосфера классических советских фильмов, а девушки и юноши, несмотря на присущий студентам легкий запой, одухотворены, умны и хороши собой.

«Табия тридцать два» - это действительно этакий роман-головоломка, разворачивающий перед читателем мысленный эксперимент и в этот самый эксперимент втягивающий. Но при этом не утверждающий о правильности или неправильности какой-либо из сторон, хотя поначалу это и кажется злой гротескной сатирой. В мысленном эксперименте на тему, можно ли изменить (имперское) мышление с помощью изменения культурного кода слышится лингвистическая гипотеза Сепира-Уорфа, переданная на шахматный лад.

Мне чтение далось непросто, не только из-за шахмат (которые достаточно быстро перестаешь замечать), но и из-за того, что эта книга из тех, к которым нужно быть морально готовым. Но при всех моих сложностях, это хорошо написанный, смелый и очень узнаваемый роман. Конаков будто бы и не стремился прописать на сто процентов правдоподобный мир, но он оставил достаточно намеков-хлебных крошек, чтобы картинка нарисовалась сама собой.

Очень сильный роман. Как сказал бы сам автор, "два восклицательных знака".

В 2020-х Россия вдребезги проиграла какую-то войну, которую "довольно скоро стали сравнивать с Крымской":

После поражения Россию обнесли "санитарным кордоном" и установили Карантин, согласно которому гражданам страны было запрещено покидать ее пределы. Кроме того, России запретили развивать современные технологии, из-за чего страна осталась без интернета и самолетов. Казалось бы, в таких-то условиях "имперский синдром" навсегда купирован, но новым властям во главе с Дмитрием Александровичем Уляшовым и этого показалось мало. Посчитав, что причиной российского милитаризма является токсичная литература ("...путь к военным преступлениям вымощен томами Достоевского"), власти заменили культ русских классиков культом шахмат.

События романа происходят в 2081-м году. Выросло уже несколько поколений людей, учивших в школе не стихи Пушкина, а партии Алехина. Влюбленные встречаются у памятника Ботвиннику, дети гуляют по Таймановскому парку (зовут этих детей Янами и Тигранами). Все используют странноватые для нашего уха обороты:

Главный герой — петербургский аспирант Кирилл Чинахов, изучающий Берлинскую стену (не ту, о которой вы подумали, а одноименный вариант Испанской партии). В процессе работы от натыкается на некую тайну, связанную с ничейной смертью шахмат и потенциально угрожающей всему российскому мирозданию. Чем закончится, рассказывать не буду, но отмечу, что сюжет не провисал и держал в напряжении до последней страницы. Скажу только, что главная проблема России, по мысли Конакова, явно не в "милитаристской" литературе, ибо даже в мире, где ее место заняли шахматы, все в итоге привычно свелось к цензуре, заказным убийствам и травле инакомыслящих.

Помимо основного сюжета, понравились рассуждения автора о тотальной искусственности каких-либо "скреп" — например, той же литературы:

Еще горячо разделяю тезис о том, что в культуре (не только российской) нет практически ничего "исконного". У Конакова один персонаж объясняет это на примере шахмат (герои думают, что они были в центре российской культуры всегда), но между строк легко прочитывается издевка над теми, кто думает то же о литературе. Очевидно, что даже в середине XIX века 90% населения России и думать не думали о каких-то там "национальных гениях", да и кажущийся вечным культ Пушкина, по-настоящему начался в 1937-м, то есть меньше ста лет назад:

Заканчивается роман фразой "Но никакого Кирилла Генадьевича не было", что является очевидной аллюзией на великую "Защиту Лужина". Этакая эстафетная палочка от одного шедевра другому.

5/5, чрезвычайно рекомендую