Последний день приговоренного к смерти

Книга читается легко, быстро. Читать очень интересно. Произведение не большое, но емкое.
Сказать, что она меня шокировала я не могу. Потому что она меня не шокировала.
Идея книги очень великая - отмена смертной казни. Гюго описал не просто трагедию человека, он описал трагедию человечества.
Он хочет показать, что гильотина - это преступление, убийство. И это плохой пример для общества. Но тут же защищает убийцу, такого же убийцу. Потому что главный герой - убийца. Но тут же я понимаю, что убить убийцу - это тоже не выход. Это не угроза "с тобой будет так же, если ты сделаешь то же", нет. Это посыл обществу: "Человеческая жизнь ничего не стоит. За любого человека можно решать - стоит ли ему жить дальше." Но он все таки убийца.
И меня совсем не трогают его мысли о "хорошенькой, розовой" дочке, потому что это выдумка. Выдумка автора. О чем тогда гл. герой думал, когда убивал, почему он не подумал раньше, что с ней будет?
Единственная тяжелая сцена здесь - это та, где к приговоренному привели дочку перед казнью и она держит в руках его приговор.
Передергивает и странное варварское развлечение - смотреть как людям отрубают головы. Брр! И то, что листовки об этом продают как афиши, как программки в театре! Какая дикость! Надеюсь, что в странах, где в наши дни смертная казнь законна, из этого не делают развлечений.
Но все же я думаю, не один человек, даже Виктор Гюго, не мог, и не может знать, что творится в душе у смертника. (Хотя я подозреваю, что он все же посетил Бисетр во время работы над книгой:

)

Как раз недавно читала, что заказывают смертники перед казнью, поэтому неубедительно.

Смертная казнь всегда будет предметом споров. И это произведение всегда будет актуальным. Поэтому читать, обязательно читать!

К сведению.
Последний раз смертная казнь в России была применена в 1996 году.
Смертная казнь в России не отменена, на нее мораторий.
Во Франции последняя казнь через отсечение головы гильотиной произошла в Марселе, в правление Жискар д’Эстена, 10 сентября 1977 года. Это была последняя казнь не только во Франции, но и во всей Западной Европе.
20 февраля 2007 года Франция ввела конституционный запрет на смертную казнь.
К настоящему времени в мире насчитывается 130 стран, отменивших смертную казнь в законе или на практике, и 68 стран, которые сохраняют и продолжают применять эту меру.

Гюго своеобразно построил свое произведение, поделив его на три части. Первое - автор пытается своим пером образумить людей, говоря, что смертная казнь - несправедлива.

Второе - небольшая пьеса, осуждение данного произведения, считая книгу - нечто мерзким, кошмарным.. Это нормально, ведь пока беда не постучит в нашу дверь - кто задумается, что она может вообще прийти? Никто не застрахован. И третья часть самая "сладкая" - дневник приговоренного к смерти. Этот отрывок наиболее наполнен символизмом; наблюдения за тем, как других готовят к каторге - последнее развлечение. Встреча с "приемником", который займет его место на соломе символизирует цикличность жизни. Просьба к практически покойному со стороны тюремного служащего - луч надежды, который ярко вспыхнул и сразу погас. Дочь, не узнавшая отца - едва ли не апофеоз; надежды нет вовсе, если даже ребенок не верит, заранее похоронив отца; остальные члены семьи - больны. Возводя героя, кто-то радовался, кто-то снимал с покойника вещи, а другие завидовали красоте.. женщины кидали цветы. Был благословенный вторник, четыре часа утра. Толпа воет.

Здесь не только проблема смертный казни, правильна она или нет.. Всё кроется в людях - их безразличие, желание "хлеба и зрелищ" до тех пор, пока им не светит смертная казнь.. Вот в чем истинная беда, которую отчаянно излагает Гюго, желая быть услышанным.

Хм. Наверно я решила оставить этот отзыв не под впечатлением от самой книги, а от рецензий оставленных к ней. Гюго озаглавил вторую часть книги как «Комедия по поводу трагедии», присвоив этому акту действующие лица, которые обсуждают и критикуют «Последний день приговоренного к смерти». Вот словно со второй части они сюда и перенеслись !) И это просто грустно.

Главный герой не вызывает жалости, да, он не раскаивается, изливаясь крокодильими слезами, он не мужественен, у него подкашиваются ноги и дрожат колени, а последняя его просьба об отсрочке «5 минут, еще может быть 5 минут!» В общем Гюго не берет за живое, преднамеренно, взывая видимо к одному нашему рассудку.

О смертной казни сказано столько, что всё только окончательно запуталось в паутине всех «за» и «против». Основная же проблема такой путаницы в том, (если копать настолько глубоко насколько это возможно ), в том, что люди сами словно утратили свой первоначальный образ и «теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло». Такие радикальные гуманисты как Гюго или Достоевский, дошли до основания. До той правды, которую современному обществу практически принять невозможно. И даже если кто то говорит, о, да, тут накропали до нас такие хорошие добрые тексты, после которых мы невсостоянии осуждать на смерть, то тут же добавляют «если человек и вправду виновен во всех тех делах, которые ему вменяют - то смертной казнью вы его не накажете. Но накажете - пожизненным заключением в одиночной сырой камере, где он будет гнить заживо, медленно деградируя, медленно умирая от болезней и побоев» Что то мне подсказывает что классики, все таки не о том говорили. «Все друг за друга в ответе» (какие вообще необычайные слова!) и преступники являются порождением общества, который составляет каждый из нас. В этой книге главный герой не чувствует раскаяния потому ,что его загнали в тиски, иной не чувствует ничего, другой чувствует озлобленность. Гюго показывает как для всех окружающих и даже для священника все происходящее обычное дело, насколько это пошло и отвратительно. Умывать руки, отписываясь пожизненным заключением, не менее отвратительно. Гюго призывает, как мы видим, направлять и исправлять осужденного. И он призывает к этому не только в этой книге, а невидимой нитью эта мысль тянется и в других его произведениях. Протянуть руку преступнику, каторжнику, убийце или вору, практически для нас это невозможно. Человек же ,отвергнутый обществом ,с двойным, уже оправданным презрением, восстает против него. Гюго же тем, что не раскрывает за что его главный герой взойдет на эшафот, намекает, что даже неважно за что осужден преступник. Он не дает нам этой пищи для рассуждений о преимуществе одного преступления перед другим, за что можно осудить на казнь, а за что нельзя. От сумы и от тюрьмы не зарекайся, - очень хорошая поговорка, напоминающая, что при всей своей пушистости, можешь споткнуться или ты сам или споткнется правосудие об тебя. В общем, планка поднята высоко. Право, так хорошо нельзя думать о людях))

Столько всего написано, столько всего сказано, а для многих людей смертная казнь остается даже актом высшего гуманиза. То есть они окончательно перевернули все с ног на голову. Разве убивающий не становится убийцей? И разве общество, с молчаливого согласия которого творится все это, не является преступным, и если в преступном обществе вырастает преступник, то кто за это в ответе. И самое главное ,если это коснется лично меня, лично каждого, не завопим ли мы с просьбой об отомощении, забывая все когда то сказанные слова. "Но зачем мне отмщение, зачем мне ад для мучителей, когда те уже замучены" Ууу., пожалуй пора закруглятся, чтобы не скатиться в демагогию)

«И сама смертная казнь -- может ли она быть оправдана? Мы видели, какое впечатление производит подобное зрелище на народ; да и самого этого, якобы поучительного, зрелища нет вовсе. Едва ли тысячная часть пришедшей толпы, не более пятидесяти или шестидесяти человек, могла, в полумраке раннего утра, из-за полуторасташагового расстояния, сквозь ряды войск и крупы лошадей, хоть что-нибудь увидеть. А остальные? Какую, хотя бы малейшую пользу могли они извлечь из этой пьяной, бессонной, бездельной, развратной ночи? Я вспомнил о молодом, бессмысленно кричавшем блузнике, лицо которого я наблюдал в течение нескольких минут. Неужели он примется сегодня за работу человеком, больше прежнего ненавидящим порок и праздность? И я, наконец, что́ я вынес? Чувство невольного изумления перед убийцей, нравственным уродом, умевшим показать свое презрение смерти. Неужели подобные впечатления может желать законодатель? О какой "моральной цели" можно еще толковать после стольких опытом подкрепленных опровержений?» Казнь Тропмана Тургенев.

Гюго великий гуманист.
В предисловии он много говорил о том, как это все недопустимо для цивилизованного общества. С точки зрения морали, гуманизма, Божьих заповедей, в конце концов, он трижды прав. Но с точки зрения справедливости - не знаю...
Когда он заговорил о том, что это общество подводит к преступлению «несчастного», у которого-де есть семья, о которой надо подумать прежде чем выносить смертный приговор, меня передернуло.
Не спорю, во времена Гюго, наверное, не было террористов, отрезающих живым людям головы, не было Брейвика, белгородских и прочих стрелков, чикатил, школьных «мстителей», etc, и, на самом деле, впору было говорить о каком-то снисхождении. Но сейчас, когда по ТВ выступает мамаша такого вот выблядка «он не мог! Он не мог!!! , даже не знаешь, чему ужасаться больше: слепой ли родительской любви (весьма сомнительной, кстати), или дурацким законам.
Да, в какой-то степени все мы виноваты, виновата судебная система (кстати, Драйзер в своей Американской трагедии на эту ему неплохо высказался), и все эти брейвики – всего лишь яйца, снесенные обществом потреблядства,этакие чудовища Франкенштейна, мстящие породившим их создателям. Но когда такой вот брейвик подает документы в университет, чтобы получить высшее образование после отсидки во вполне себе комфортабельной норвежской тюрьме, потихоньку задумываешься о, мягко говоря, несовершенстве этого мира.
Я не могу однозначно ответить на вопрос о смертной казни. С одной стороны – да, дело того же чикатило показало, что смертная казнь должна быть упразднена, но... что делать родителям зверски убитых детей, которые знают, что убийца жив, ест (трижды в день), пьет и спит в одиночной камере? Как им жить?..
Теперь о самой повести: не прониклась я. Думала, что речь будет идти о невинно осужденном, но "герой" сам признается, что убил. Вопрос только: кого? Хотя это не суть важно: из мести ли, ревности- все одно. Вот если бы защищал кого-либо, и убил убийцу в состоянии аффекта, тогда другое дело. Тогда он, возможно, и не стал бы смертником.
Сцены с дочкой меня, такую черствую, не всколыхнули, не потрясли. Какое право он имеет думать о том, что будет с его дочкой в то время, как, возможно, лишил отца других детей?! И вообще, почему меня должна волновать его судьба в то время, как он ведет себя совершенно по-скотски, и цепляется за свою жалкую жизнь? Он ведь не думает о том, как он исправится, он думает о том, как несправедлива жизнь, несправедливо общество и несправедлив закон. Он не кается, он лишь жалеет себя. Причем, жалеет себя так много и долго, что, думаю, обойдется и без моей жалости.
Противники смертной казни, как правило, любят рассуждать о милосердии и прощении. А я считаю, что прощать нужно тех, кто просит прощения. "Герой" не просит. Ну и огребает. Ну и поделом.

ЗЫ: А Гюго-то запросто и ужасы мог бы писать:) Сон этого "мученика" пробирает до дрожи.

"Последний день...", благодаря предисловию-манифесту Гюго и вступительной сценке "Комедия по поводу трагедии", изображающей чувствительных представителей высшего общества, живущих в башне из слоновой кости и картинно падающих в обморок при чтении разных "ужасов" из реальной жизни, всё-таки ближе к художественной публицистике, нежели к аналитическому роману, как представлял своё произведение сам Гюго.

Дневник смертника - это условность, ибо если принимать такую форму за чистую монету, то окажется, что приговорённый сделал последнюю запись в нём непосредственно перед тем, как взойти на эшафот. "Аналитического романа" не получилось, скорее это страстная гуманистическая проповедь, направленная против смертной казни. Вся повесть подчинена одной идее, она призвана напугать, впечатлить читателя и внушить мысль об ужасе человекоубийства, производимого на глазах у публики, жаждущей хлеба и зрелищ. Естественно, что тут нет места объективным оценкам.

Тем не менее, глубина психологического анализа выше всяких похвал. За это произведение Гюго можно назвать даже предтечей экзистенциализма. Написанная в конкретных целях, в определённых исторических условиях, повесть продолжает впечатлять читателя и заставляет его пересмотреть некоторые свои взгляды. Её убедительность несомненна.

Книга состоит из предисловия, одноактной пьесой и самой повести. Предисловие представляет собой обращение к судьям, ходатайство за всех осужденных на смерть без исключения. Это обвинение смертной казни как таковой, развернутое и очень сильное доказательство того, что смертная казнь должна быть отменена навсегда. Гюго ставит задачу добиться своего рода революции - отмены смертной казни - словом, а не мечом. Ставя превыше всего силу слова, разделяю его желание и уважаю за мужество. Его слово подтвержденное приведением исторических примеров, имеет огромную ценность и в наши дни. Очень интересно смотреть глазами неравнодушного человека на все то же самое, что не умерло и за прошедшие 2 столетия - неравенство всех перед законом, помилование богатых и осуждения бедных. Да, смертной казни нет, но и справедливости тоже нет. Читая это, чувствуешь себя не таким одиноким.

С другой стороны автор пишет только о Франции, говоря, что гильотина должна уйти куда-нибудь в Испанию или Россию. Такое человеколюбие, распространяющееся только на одну нацию, пахнет расизмом. Но не берусь судить. Истина раскрывается только в диалоге, поэтому оставляю данный вопрос для возможного посмертия, если оно существует.
Но это все о предисловии, сама повесть написана в виде записок арестанта, интересно и хорошо написана для своего времени, но очень повторяет введение по смыслу и даже расстановке аргументов. Первое издание вышло не подписанным и без вступительного слова, думаю, если бы их можно было поменять местами в нынешнем издании, читать было бы интереснее.

Сейчас она, верно, не вызовет такого восторга, но прочитать, без сомнения, стоит.

Если вы когда-нибудь в детстве прятались в шкаф и закрывали себя дверцей изнутри, то вспомните, как там было тесно, темно и страшно. В голове у приговоренного к смерти куда страшнее, теснее и темнее.

В шкафу хотя бы есть дверца. Когда станет совсем невмоготу, дышать будет нечем, а маленькое пространство вокруг наполнится воображаемыми монстрами, можно открыть дверцу и убежать. Приговоренному к смерти бежать некуда. Его дорога больше не имеет развилок. Все, что бы он ни сделал, неизбежно ведет к одному концу.

Но сознание еще цепляется за жизнь. Главный герой надеется на помилование. Главный герой обманывает тюремщика. Главный герой, совершенно отчаявшись, ищет утешения в своей маленькой дочке, но та его даже не помнит. Все пути к свободе отрезаны, пора прийти к пятой стадии принятия смерти - к смирению, и надеяться, что тот мир будет чуть лучше, чем этот.

Гюго - мастер нагнетать отчаяние. А читатель - он "как рагу, его необходимо хорошенько потомить". Дневник приговоренного к смерти попадет вам в руки не сразу. Сначала автор с трибуны громогласно объявит войну смертной казни, расскажет вам несколько страшилок (его умение рассказывать жуткие истории так, чтобы волосы дыбом вставали, я еще в "Человеке, который смеется" оценила), потрясет кулаком в воздухе, будет, в общем, глаголом жечь. И уже разбередит ваше сердце. Потом покажет вам сценку из мещанской жизни, которая создаст столь резкий контраст с намерениями и речами автора с трибуны, что страх пробежит по телу еще раз. И только тогда вы будете готовы к дневнику приговоренного к смерти.

Говорят, в этом ничего нет страшного, при этом не страдают, это спокойный конец, и смерть таким способом очень облегчена.

А чего стоит шестинедельная агония и целый день предсмертной муки? Чего стоит томление этого невозвратного дня, который тянется так медленно и проходит так быстро? Чего стоит эта лестница пыток, ступень за ступенью приводящая к эшафоту?

По-видимому, это не считается страданием. А неизвестно, что мучительнее – чтобы кровь уходила капля за каплей или чтобы сознание угасало мысль за мыслью.

В своих последних днях в тюрьме, перед лицом неизбежной казни, узник размышляет о своей судьбе и наблюдает за другими заключёнными, которых отправляют на каторгу. Автор стремится передать своё отношение к смертной казни, утверждая, что жестокое обращение с людьми недопустимо, даже если они совершили преступление. Однако история главного героя не тронула меня глубоко: с самого начала он пытается вызвать жалость, но не раскрывает, за какое преступление оказался за решёткой. Может быть, он совершил нечто ужасное? Ведь суть тюремного заключения — не в том, чтобы мучить людей, а в том, чтобы защитить общество от опасности. В те времена обычные люди жили в непростых условиях, а заключённые — ещё более суровых. Но споры о справедливости смертной казни не утихают до сих пор. Большинство цивилизованных стран уже отказались от этого наказания. Повесть не вызвала у меня особого интереса: я не смогла сопереживать герою, в книге нет ярких моментов, которые могли бы удержать внимание. С исторической и социальной точек зрения произведение имеет свою ценность, но как художественное произведение оно показалось мне недостаточно сильным. Касательно произведения Рюи Блаз, оно оставило у меня ещё более негативное впечатление. В нём нет ничего примечательного, за что можно было бы зацепиться.