Отчаяние. Романы, повесть, рассказы

Дешевенький пансион наполнен людьми с вынутым настоящим. Физическая связь с прошлым, родным домом, утеряна, и единственный способ вернуться туда – обращаться к памяти. Будущее их туманно как дым из трубы проходящих поездов. Самый короткий путь к новым горизонтам – обращаться к фантазии. У небесно-голубых танцоров – грезы артистических проектов, у старого писателя – мечты о Париже, у одинокой барышни – ожидание тепла и ласки, у предпринимателя – предвкушение деловых замыслов и приезда жены. Сиюминутное же положение оставляет желать лучшего, и вряд ли устраивает каждого. Таков их эмигрантский удел, людей с чемоданным настроением, вечно обреченных на новоселье.
Сама точка их пересечения символична до безумия – дом у железной дороги. Зал ожидания. Перевалочная база между вчера и завтра. Жить в настоящем времени подчас трудно, и это тот самый случай. Поэтому сознание стремиться заместить окружающую действительность виртуальщиной и постоянно убегает по рельсам времени вперед, а чаще назад – в Россию. Так и дрейфуют два пласта повествования: бытовой и иллюзорный, проникая друг в друга, сплетаясь и просачиваясь.
Пример тому – главный герой. Человек деятельный, но утративший смысл жизни и элементарное понимание своих желаний и, как следствие, опустивший руки. Но как только в его жизни появляется цель, пусть не самая достойная, пусть перерожденная под конец, но все равно цель, вектор движения, сразу находится энергия, чтобы покинуть безвременье и решиться на поступки и действия, которые откладывались или робко вызревали где-то внутри. И сюжет вырывается из исходного болота, катится паровозом, стремительно набирая ход. Была ли Машенька только олицетворением России или первопричиной была вновь вспыхнувшая любовь, которая могла бы сотворить рай в шалаше и на чужбине, в пиковый момент эта навязчивая идея оказывается принадлежащей прошлому. В одну реку еще раз войти не суждено, исписанную страницу рано или поздно придется перевернуть, чтобы начать писать новую.
Можно разное искать в книгах: смысловую нагрузку, как длинно-генеральную, так и коротко-афористичную, оригинальность сюжета, сводящуюся к слову «интересно», а можно наслаждаться языком. Найти наивысшую точку каждой добродетели в одной книге вряд ли возможно – кто-то горазд глубиной мысли, кто-то бесподобен в фабульной части. Для меня Набоков является непревзойденным мастером слога и стиля. Такой изящности, плавности, фигурности, утонченности и эстетичности я не встречал никогда и не надеюсь встретить. Если говорить о музыкальности письма, то по сложносочиненности она ближе к баховскому барокко, но при этом льется легко и воздушно как Вивальди. Набокова кто-то ругает за вычурность, где-то говорилось о том, что в России таких примеров мало, а во Франции так пишет чуть ли не каждый второй. Если так, то остается позавидовать французам.
К «Машеньке» двадцатипятилетний Набоков подошел с приличным стихотворным багажом, и это не могло не сказаться. Ему удалось создать собственный узнаваемый язык, который можно смело назвать «поэзией в прозе». В каждый абзац слетается несметное количество тропов и изобразительных средств, и очень частая гостья – аллитерация, прихваченная из поэзии, с которой Набоков прошагает под ручку через все свои произведения. Звукопись прозы Набокова поражает. Не нужно быть особенно чутким к слогу, чтобы узреть «улыбавшийся блеск глаз», «лиловые лоскутки», «хрустящие хрящи».
А вот и целое предложение в изголовье с чередующимися «т» и венчающееся целым каскадов звонких «л»:

Его тяготила томная темнота, условный лоск ночного моря, бархатная тишь узких кипарисовых аллей, блеск луны на лопастях магнолий.

А вот шедевральный звукоподражающий дождю абзац из «щ-щ-щ», «шл-шл-шл» и «ж-ж-ж»:

… и там на шестиколонном крытом перроне чужой заколоченной усадьбы его встречал душистый холодок, смешанный запах духов и промокшего шевиота, – и этот осенний, этот дождевой поцелуй был так долог и так глубок, что потом плыли в глазах большие, светлые, дрожащие пятна, и еще сильнее казался развесистый, многолиственный, шелестящий шум дождя.

Из этой вязи и выпутываться не хочется. Как не возвращаться туда снова и снова? Вопрос риторический с непробиваемой субъективной аргументацией: Мне просто нравится это повторять. Как мантру.

Возрастные мужики, почитайте классика. Может это вас убережет...
В основе сюжета старая как мир конструкция - любовный треугольник. В данном случае муж, любовница и …. любовник любовницы.
Супружеские отношения давно стали для зрелого отца семейства Бруно Кречмара пресными. Он жаждал романтических авантюр. И вот она появилась – юная Магда, дерзкая, соблазнительная… и далее по списку. Трезвый взгляд на партнершу у Бруно отсутствует, он словно ослеп от страсти и несется навстречу «любви» не стоя за ценой, творя полную дичь. Горько, что разменной монетой становится даже маленькая дочь.

Все герои романа выписаны живо и ярко, едва не гротескно. Автор объясняет, но не оправдывает линии персонажей. К примеру, Магда – девушка с психологической травмой, в детстве не знавшая заботы и любви, родная тетка указала ей единственный путь устроиться в жизни – быть содержанкой.
Интересно, что образы жены Аннелизы и любовника Горна во всех отношениях противопоставлены друг другу. А оба главных героя - Бруно и Магда, делают выбор в пользу недостойного.
Вопрос «возможно ли счастье на чужом несчастье?» давно звучит риторически, и конечно, читатель ждет в финале расплату. Физическая слепота станет ценой духовного прозрения.
Книгу прочитала на одном дыхании с большим удовольствием. Набоков прекрасно рассказал нечто пошлое без пошлости. Исключительно тонко, даже изящно подбирая слова. И определил прекрасное название для своего романа, поиграв смыслами.
В камере обскура, как известно, проецируется перевёрнутое изображение предметов извне. Вот и потребительское отношение соблазнительницы Магды видится Бруно искренним чувством. А собственная разрушительная страсть - мнится ему запоздалой любовью.
Камера обскура показывает картинку только в полной темноте. Герою же открылась горькая правда лишь когда он ослеп в результате автомобильной аварии.
Приедается и кажется пресной даже черная икра, если вкушать ее ежедневно. Кто из нас не желал после новогодних излишеств куриного бульона или простой вареной картофелины? Полезно почитать, чтобы переоценить тихое семейное счастье, если уж повезло его обрести. Страстные романы и в омут с головой, давайте оставим кино и литературе.

Странновато было бы начать третью рецензию на творение Владимира Владимировича Набокова строками о моем восхищении слогом, ритмом, изящным узором текста книги. В этот раз он весь чёрно-белый, в нём на протяжении всех событий «Простирались всё те же шестьдесят четыре квадрата, великая доска». Ну, вот: не опять, а снова. А как иначе, если добрая часть моей любви к автору лежит именно в том, как он выражает мысли.

Я не разбираюсь, если честно, в шахматах. Когда брала в руки книгу – с легким ужасом ожидала подробностей навроде тех музыкальных нагромождений, что Томас Манн прописал в своем «Докторе Фаустусе» и видела, как иду к своему другу, который по полочкам разложит сложные термины и покажет на доске ходы фигур, обозначенные в тексте. Однако прочувствовать роман возможно и без специальных знаний.

Не хочу вдаваться в анализ всего того «откуда ноги растут у характера и поведения», раскрывающего словно бы мотивацию действий героя. Все проблемы из детства и всё такое. Не буду ставить диагнозы – они тем более, как по мне, ни к чему.

Нельзя сказать, что мир вокруг Лужина враждебен ему и ужасен сам по себе. Жена пытается его спасти, Валентинов втянуть в очередной коммерческий проект, череда эмигрантов-журналистов-поэтов вереницей проходит мимо его сознания. Сколько иронии в описании всех этих персонажей. Особенно меня восхищают застрявшие в лубочном мире родители жены Лужина и та дама с сыном, что приехала из новой великой-страны-с-великой-стройкой и просит непременно провести её по лучшим немецким магазинам. Они занятные, несколько карикатурные, дают автору возможность позлобствовать немного и подколоть своих соратников-эмигрантов, как мне кажется.

Валентинов выделяется как фигура судьбоносная – жестокий человек, использовавший Лужина в прошлом и ставший той самой последней каплей для решения о выходе из мира, из игры.

Мне очень жаль, что Лужин её не нашёл. Что оказался вынужден защищаться от виз, дантистов, семейных обедов, навязчивого призрака доски в плитках на полу, в кармане пиджака, в газетах. То, как Лужин защищается в финале от всего и вся – и от реальности, и от сладостного шахматного безумия –напоминает нечто буддийское. Понимание что цикл жизни бесконечен и склонен повторять сам себя. Вот оно детство, наложенное на взрослое поведение. А выхода и нет. Где уж тут отречься от всего если проспекты, рисунки и гости с одной стороны, а Валентинов с его «опасным» предложением с другой.

Где грань между гениальностью и безумием? Как не быть сожранным своими же страстями и тягой к тому, что создаешь? Ответов на эти вопросы нет. Есть тоска по прошлому, нечто ребяческое и теплое в характере Лужина и решительный выход вон из игры, в стекло, холод и тьму.

Пожалуй, это самый грустный роман Владимира Владимировича из всех, что я прочитала. Однако же он согрел мне сердце и нет у меня толкового объяснения этим чувствам.

Единственный роман Набокова, написанный в расчёте на экранизацию. Кинематограф к тому времени в достаточной мере владел умами людей для того, чтобы писатель сделал его темой своеобразного исследования, вынося сразу в заглавие название оптического устройства (ка́мера-обску́ра – «тёмная комната»), позволяющего получить перевёрнутое изображение объектов. Любовно-криминальный сюжет книги мог бы показаться банальным, если бы Набоков не был Набоковым. Со свойственной ему беспощадностью автор доводит до крайности метафору «любовь слепа». В жизни почтенного отца семейства, искусствоведа Бруно Кречмара всё было хорошо до тех пор, пока он не встретил юную Магду, мечтающую стать «фильмовой дивой», т. е. актрисой. «Человек очень приличный, но размазня», Кречмар не смог совладать с охватившей его страстью, что и привело в дальнейшем к катастрофе. Здесь, собственно, начинается самое интересное потому, что писатель использует в своём романе способы воздействия на читателя/зрителя, свойственные в большей степени кинематографу. Персонажи романа – «безнадёжные клише», как сам Набоков их назвал, зато простые и понятные (ведь в кино мы не можем прочитать о внутреннем мире героев, сценаристы наделяют их для нас определённым видимым набором качеств – клише): Кречмар – богатый, простодушный, ослеплённый любовью мужчина на исходе четвёртого десятка лет; Магда – бедная, юная, очаровательная, хищная и беспринципная. И совершенно инфернальный циничный и жестокий карикатурист Горн. Герои такие разные – Набоков явно противопоставляет их друг другу, и это противопоставление является силой, движущей роман к финальной сцене: человек на полу, женская перчатка, открытая дверь, ещё одна открытая дверь – словно оператор камеру наводит. Кстати, на протяжении повествования Набоков неоднократно использует «киношные» приёмы. Что же мы имеем в итоге? Роман для кинематографа, о кинематографе, написанный средствами кинематографа. Написанный не с целью раскритиковать кино, как вид искусства, а с целью подсветить силу его воздействия на людей, стремящихся превратить свою жизнь в фильм. Делается неуютно и странно от того, что Магда, будучи юной девушкой, ведёт себя как многоопытная femme fatale. Она воспроизводит то, что видела на экране. Не понимая разницы между кино и реальностью, идёт к своей цели, разрушив мимоходом жизнь неплохого в общем-то дяденьки, не замечающего алчности и порочности своей любовницы. Мне как читателю сюжет в книге важен. Если история, рассказанная автором, меня не цепляет, то форма, скорее всего, не зацепит тоже. В данном случае писателю удалось найти идеальный баланс формы и содержания, сквозь ажурность слога проступает главное – идея, – и я не могу не восхищаться её воплощением. Необычность и непривычность формы, фирменная набоковская игра словами, знаками, символами наполнили книгу многими смыслами, сделали изящной и остроумной. Именно такого Набокова я люблю.

История о том, как любовь и страсть способны ослепить человека, превратив его жизнь в перевернутую картинку.
Так, Бруно, проводящий свои тихие и спокойные дни в семейной идиллии, встречает шестнадцатилетнюю Магду, которая завладела его сердцем и кошельком.

Камера обскура – устройство, позволяющее получать перевернутое оптическое изображение. Само название является неким спойлером к сюжету, поскольку многие поступки главного героя отзеркаливаются, тем самым меняя местами персонажей в тех или иных ситуациях. Бруно оказывается по две стороны баррикады, так как, обманывая, он становится обманутым сам.

Интересно, насколько жизнь бывает справедлива и жестока. С одной стороны, она дает вкусить человеку плод его поступка, а с другой – отравляет угощение, совершив своеобразный «бумеранг». Но всегда ли яд равносилен содеянному? Кречмар расплатился за свои же необдуманные действия, но слишком жестоко.

Мне кажется, что эта книга отличный пример для того, чтобы лишний раз убедиться, насколько важно иногда остановиться и сделать несколько размеренных вдохов, освежить голову. Повинуясь чувствам, мы нередко упускаем важные детали, поскольку перестаем обращать внимание на окружающий мир и теряем возможность оценить ситуацию со стороны, взвесить каждое решение и подойти к его выбору с должной ответственностью.

Следует ли всегда держать душевные порывы в замке? Нет.

Следует ли тогда отдаваться им на полную? Конечно, нет.

Порой человек путается в вихре страсти, когда действительность превращается в смазанные краски, а реальность становится своеобразным полотном художника, на которое тот выплеснул все свои эмоции. Все вокруг становится неразборчивым и запутанным. Как же в этой неразберихе найти нужный момент и сказать себе «стоп», чтобы не совершить ошибок, подобно Бруно Кречмару? Я думаю, именно в тот момент, когда все начинает терять четкий контур.

Главный герой отдал себя во власть чувств и тем самым сделал первый шаг к разрушению своей жизни. Он начал терять фундамент, на котором стоял все прожитые годы, – семью, друзей, уважение, а после и самого себя.

тг: душа (@averintseva_v)