
Ваша оценкаРецензии
Аноним10 октября 2016 г.Читать далееЯ начинала читать эту книгу целых три недели подряд, а прочитала - за три дня.
Язык этой книги очень красивый, но содержит невероятно много декоративных подробностей вроде описания интерьеров, платьев, персонажей, которые появятся в книге лишь раз или два. Для классической французской литературы такие описания в принципе свойственны. Иногда у меня бывает настроение для именно такой прозы, и я получаю от всех этих описаний огромное удовольствие. Но именно сейчас мне почему-то было очень скучно их читать. Поэтому я и не могла взяться за эту книгу почти три недели.
Действие романа происходит во время Второй Империи, во время правления Наполеона третьего. Провинциал Аристид Ругон приезжает в Париж. С помощью брата Эжена он находит место в городском управлении за мизерную зарплату. Семья живет в крайней бедности. Аристид же жаден и мечтает о роскоши и богатстве, завидует всем, кто уже добился успеха, и мечтает оказаться на их месте. И в это же время изучает те финансовые махинации с недвижимостью, с помощью которых делаются баснословное состояния в столице. Казалось бы, успех рядом, только руку протяни, но у Аристида нет денег, чтобы спекулировать. И тут заболевает и умирает жена главного героя. С помощью родственницы ему удается жениться на скомпрометированной девушке, за которой дают сто тысяч франков приданого, так нужного Ругнону для спекуляции. Заодно Аристид Ругон меняет фамилию на Саккар, чтобы никто не узнал в нем человека, принявшего не ту сторону во время переворота.
После предыдущего брака у Саккара осталось двое детей: дочь и сын. Но в дальнейшем повествовании будет брать участие только его сын Максим. Что очень жаль, мне была интересна дальнейшая судьба малышки, которую папаша «сплавил» на воспитание. Максима же отец на много лет отправляет учиться в закрытую школу. И возвращает назад только тогда, когда для образцово-показательной семьи ему нужен сын. Юная жена Саккара, Рене, намного младше своего мужа. Она сразу же подружилась с красивым и покладистым мальчиком. Потом та дружба и фамильярность заводят героев слишком далеко.
Рене пустая и поверхностная, а пребывание в испорченном обществе парижских буржуа еще больше ее развратило. Но мне почему-то было ее жаль. Тем более, что довольно быстро стало понятно, что хорошо она не закончит.
Максим – персонаж, который унаследовал все самое худшее от своих родителей. Слабость и покорность от матери, и жажду наслаждений и богатства от своего отца. Он никогда ни с кем не спорит, скорее согласится сделать так, как хотят другие, будь то мачеха или отец, так гораздо легче. Просто жить, плывя по течению. На его примере Золя показал вырождение французских буржуа. Аморфный, как вода, он легко принимает ту форму, которую готовы придать ему окружающие, будь то обличье пылкого возлюбленного, или послушного сына.
Еще меня очень задела ситуация с любимой служанкой Рене, Сюзанной. Этой девушке хозяйка приписывала совсем не те мотивы, которые у нее были, что доказывает, что мы можем совершенно не знать и не понимать даже тех людей, которых знаем много лет. Золя – тонкий знаток человеческих душ.
Мне понравился этот роман. Но самым любимым на данный момент его произведением у меня пока остается «Дамское счастье», в котором есть хоть несколько положительных персонажей. Герои «Добычи» не могут вызвать никаких других чувств, кроме отвращения.19174
Аноним31 июля 2025 г.Читать далееПродолжаю знакомиться с циклом о Ругонах и Маккарах. Вчера вот закончил "Чрево Парижа" — один из двух самых известных романов цикла. До второго — "Жерминаля" — доберусь не очень скоро, так как Эмиль Золя рекомендовал читать его лишь шестнадцатым.
В центре сюжета — молодой учитель-идеалист Флоран. В декабре 1851 года он выступил против переворота Наполеона III, за что был арестован и сослан на каторгу в Кайенну. Несмотря на чудовищные условия, он не только ухитрился выжить, но и сбежал, после чего вернулся в Париж. Здесь он нашел сводного брата, который руководил успешной колбасной лавкой, и через него получил место инспектора на Центральном рынке Ле-Аль (рынок — это и есть то самое "чрево Парижа"). Вроде бы жизнь наладилась, но размеренное буржуазное существование нашему Флорану не по душе. Поэтому он находит каких-то красных забулдыг (половина из которых на окладе у полиции) и начинает вынашивать планы нового восстания. Ну а дальше уже спойлеры, поэтому затихаю.
Как обычно, Золя насытил роман большим количеством ярких запоминающихся персонажей. Даже у каких-то второстепенных торговок есть характерные черты, словечки и своя мотивация. Честно говоря, за многими из них следить было куда интереснее, чем за кайенским недооводом, а война Красавицы Лизы из колбасной лавки и Прекрасной Нормандки, торгующей рыбой, показалась куда занимательнее, чем все эти революционные бредни. Оцените сами, какие там летают панчи:
"Сражение начиналось с самого утра.
— Глядите! Жирная корова уже встала! — кричала Прекрасная Нормандка. — А сама-то затянута-перетянута, точь-в-точь как ее колбаса! Ага! Она опять надела тот же воротничок, что в субботу, и все в том же поплиновом платье!
В это самое время Красавица Лиза, по другую сторону улицы, говорила своей продавщице:
— Огюстина, посмотрите-ка на эту тварь напротив, которая так на нас уставилась. До чего же у нее помятое лицо — и ведь только от ее образа жизни… А серьги заметили? Сегодня, кажется, на ней те, что с большими подвесками, правда? На этих девках брильянты никакого вида не имеют, просто жалость берет.
— Что дешево досталось, то дешево и выглядит, — угодливо отвечала Огюстина."
Вот таких вот харизматичных персонажей там множество, что делает роман выпуклым и живым — даже вопреки всей амебности главного героя. Если бы я не знал биографии Золя, я бы даже предположил, что своим романом он красных как раз высмеивает — ну нельзя же реально сопереживать этому Флорану, ну в самом деле. Видимо, просто не вхожу в целевую аудиторию, ведь в "великой войне толстых и тощих", о которой толкует Клод Лантье, я однозначно на стороне толстых. И мой образец для подражания в этой книге не Флоран с его нелепыми товарищами, живущими за счет жен, а прагматичная Красавица Лиза, под многими фразами которой я готов подписаться обеими руками:
"Я благодарна правительству, когда моя торговля идет успешно, когда я могу спокойно обедать и спать, не боясь, что меня разбудит ружейная пальба… Хорошо было в сорок восьмом, а?..."
"...Ты, надеюсь, не желаешь, чтобы разграбили нашу лавку, чтобы опустошили твой погреб, украли твои деньги? А если б эти люди, собирающиеся у Лебигра, действительно восторжествовали, неужели ты думаешь, что на другой день ты лежал бы, как сейчас, в теплой постели?.. Тогда зачем же ты болтаешь о свержении правительства, которое ограждает твои права и позволяет тебе откладывать деньги на черный день?.."
Впрочем, на чьей бы вы стороне тут не были, сюжет в "Чреве Парижа" вообще не главное. На самом деле, по сравнению с первыми книгами цикла он даже бедноват, особенно если брать "Карьеру Ругонов" или "Добычу". В сущности, все эти перипетии вокруг Флорана автор вполне мог бы втиснуть в 100-150 страниц, но основной объем тут занимают описания. Я не случайно отказался от использования во втором абзаце слов "главный герой", потому что главный герой тут вообще не человек. Главный герой тут — это, конечно, Рынок. Золя открыто восхищается рынком Ле-Аль, считает его чем-то вроде кафедрального собора девятнадцатого столетия и оставляет огромное количество подробных описаний чуть ли не каждого прилавка. Особняком тут, конечно, стоит знаменитая "сырная симфония":
"...Вокруг них воняли сыры. На обеих полках вдоль задней стены тянулись огромные масляные холмы; бретонское масло выпирало из корзин; покрытые полотном, пучились глыбы нормандского, похожее на скульптурные этюды животов, завернутые в мокрые тряпки; другие, початые куски масла, которым с помощью широких ножей придали форму остроконечных утесов, изрезанных ложбинами и трещинами, были точно выветривающиеся горные вершины, позолоченные бледным осенним закатом. Меловая белизна яиц в корзинах под красным, с серыми прожилками, мрамором прилавка дополняла картину; сырки, называемые «затычками», уложенные верхушка к верхушке в ящиках с соломой, и гурнейские сыры, плоские, как медали, сливались в более темные полосы, тронутые зеленоватыми тонами. Но больше всего скопилось сыров на прилавке. Здесь, рядом с фунтовыми брусками масла, завернутыми в листья свеклы, раскинулся громадный, словно рассеченный топором сыр канталь; далее следовали: головка золотистого честера, головка швейцарского, подобная колесу, отвалившемуся от колесницы варвара; круглые голландские сыры, напоминавшие отрубленные головы с запекшимися брызгами крови; они кажутся твердыми, как черепа, почему голландский сыр и прозвали «мертвой головой». Пармезан, затесавшийся между грудами этой сырной массы, добавлял к ней свой душок. У трех головок бри, лежавших на круглых дощечках, были меланхолические физиономии угасших лун; две из них, уже очень сухие, являли собой полнолуние; а третья была луной на ущербе, она таяла, истекая белой жижей, образовавшей лужицу, и угрожала снести тонкие дощечки, с помощью которых тщетно пытались сдержать ее напор. Порсалю, похожие на античные диски, носили клеймо с фамилией фабриканта. Романтур в серебряном фольговом платье казался куском нуги или сладким сырком, ненароком попавшим в гущу этой едкой массы, охваченной брожением. А рокфоры под стеклянными колпаками, рокфоры тоже тщились казаться знатными господами; физиономии у них были нечистые и жирные, испещренные синими и желтыми жилками, как у богачей, больных постыдной болезнью от излишнего пристрастия к трюфелям; жесткие, сероватые сырки из козьего молока, те, что лежали рядом на блюде и были величиной с детский кулак, напоминали камушки, которые катятся из-под копыт козла-вожака, когда он мчится впереди стада по извилистой горной тропинке. Затем в общий хор вступали самые духовитые сыры: палевые мондоры, отдающие сладковатой тухлинкой; более острые, очень толстые труа с помятыми боками, вносившие в общий смрад затхлость сырого погреба; камамбер, пахнущий залежалой дичью, невшательские, лимбургские, марольские сыры, понлевеки, квадратные и зловонные, — и своеобразный запах каждого из них врывался резкой нотой в насыщенную до тошноты мелодию смрада; были там и ливаро, окрашенные в красный цвет, от которых дерет в горле, как от паров сернистой кислоты; и, наконец, на самом верху поместился оливе, прикрытый листьями орешника, — так крестьяне забрасывают ветками падаль на краю поля, разлагающуюся на солнце. Сыры плавились от полуденного зноя; плесень на их корке таяла, лоснилась, отливая великолепными медными тонами — красными и зеленовато-синими, походя на плохо затянувшиеся раны; а теплый ветер шевелил под листьями отставшую кожу оливе, и она медленно и тяжело вздымалась, точно грудь спящего человека; волна жизни проникла в один из ливаро, и он разродился кучей червей, выползших из размытой в нем щели. А сыр жероме с анисом, покоившийся в своей тонкой коробке за весами, до того вонял, что мухи попадали кругом на красный мрамор с серыми прожилками...."Извиняюсь за столь обширную цитату, но для рецензии она необходима. Во-первых, это все-таки один из самых знаковых отрывков в истории французской литературы, так что с ним моя рецензия приобретает некоторое образовательное значение (учитель не бывает бывшим:)). Во-вторых, рецензия должна давать представление о том, что это за книга и стоит ли ее читать, а этот отрывок очень характерен для "Чрева Парижа". Поверьте, сырами Золя не ограничивается, такие отрывки там будут и про зелень, и про овощи, и про фрукты, и про рыбу, и даже про прилавок мясника (причем там все описано так натуралистично, что хрупкой особе может и поплохеть). Так что если вы, прочитав "сырную симфонию", получили удовольствие от слога, то "Чрево Парижа" для вас. Если же (как и я, если честно), заскучали и начали скроллить, то, возможно, лучше поискать книги подинамичнее. Тем более таких много даже у самого Золя.
Конечно, не жалею о том, что прочитал "Чрево" — все-таки классика есть классика, Золя есть Золя, радость от чтения местами присутствовала, мысли появлялись. Но ограничусь все же 4/5 — все-таки уж слишком фрустрировали простыни о продуктах, сюжет оказался простоватым, да и чисто идейно я тут на другой стороне.
P.S. Поймал у Золя прямую цитату из Гюго: сопоставляя рынок Ле-Аль с собором Сент-Эсташ, Клод задумчиво говорит, что "одно убьет другое" (у Гюго так говорилось о соборе и книге). На этом фоне интересно было подумать, что Гюго как пиарщик оказался сильнее — его роман заставил правительство отказаться от сноса Нотр-Дам де Пари, тогда как рынок Ле-Аль, несмотря на культурную ценность, в середине ХХ века все же был уничтожен.
P.P.S. Золя увидел крушение Второй империи и благополучно дожил до установления столь чаемой им республики. Республика устроила позорное дело Дрейфуса и вынудила обалдевшего от таких раскладов писателя покинуть Францию.
18356
Аноним12 февраля 2022 г.Пищеварительное счастье, или Кошмар гигантской жратвы
Читать далееВ очередной раз убедился, что художественная литература по важности делится на две неравные части. Примерно 2/3 составляет русские и французские произведения XIX века и оставшаяся треть приходится на всё остальное -- от Гомера до Пелевина.
Эмиль Золя тщательно исследовал так называемых порядочных людей. За изначальной видимой благопристойностью постепенно проступает их гнилая бесовская сущность. Наши бесы побесовитее французских, но это уже другая история.
Золя подошёл к созданию романа со всей серьёзностью. Он всегда так делает.
Если бы его романы не продавались, он вполне мог бы поработать шахтёром, машинистом паровоза или, как в данном случае, инженером-технологом колбасного производства или торговцем рыбой. Все эти виды деятельности он изучил досконально.
Даже не знаю, хорошо это или плохо. Автор страдает невыносимым многословием. Некоторые страницы его романа я прочитал по диагонали, поскольку бесконечные перечисления подробностей реально утомляют. Ну правда же, мне совершенно не обязательно знать обо всех деталях конструкции здания Центрального рынка Парижа. Точно так же и перечисление всех видов морской рыбы излишне:
Глубинные водоросли, среди которых дремлет таинственная жизнь океанских вод, отдали по воле закинутого невода все свое достояние вперемешку: треску, пикшу, плоскушку, камбалу, лиманду, — простую рыбу, серовато-бурую с белесыми пятнами; коричневых с синевой морских угрей, похожих на крупного ужа, с узкими черными глазками, таких скользких, что, казалось, они еще живы, еще ползают; были здесь и плоские скаты с бледным брюхом, окаймленным светло-красным ободком, с великолепной спиной, которая покрыта шипами и вплоть до торчащих плавников испещрена киноварными чешуйками и поперечными полосками с бронзовым блеском, напоминая мрачной пестротой рисунка жабью кожу или ядовитый цветок; попадались здесь и акулы, ужасные морские собаки, мерзкие, круглоголовые, с растянутым, как у смеющегося китайского божка, зевом, с короткими и мясистыми крыльями летучей мыши, — должно быть, чудища эти сторожат, щеря зубы в беззвучном лае, бесценные клады морских гротов. Далее следовали рыбы-щеголихи, выставленные отдельно на особых лотках из ивняка: лососи в узорном серебре, каждая чешуйка которых, кажется, выгравирована резцом по гладкому металлу; голавли, у которых чешуя толще и более грубой чеканки; большие палтусы, крупные калканы с мелкозернистой и белой, как простокваша, мереей; тунцы, гладкие и лоснящиеся, похожие на темно-бурые кожаные мешки; круглые морские окуни с разинутой во всю ширь пастью, — глядя на них, невольно задумаешься, уж не застряла ли в свой смертный час чья-то непомерно жирная душа в этой глотке? А со всех сторон так и мелькали сложенные попарно серые или желтоватые соли; тонкие, оцепеневшие пескорои походили на обрезки олова; и на каждом слегка изогнутом тельце селедки алели, как раны, сквозящие в их парчовом платье, кровавые жабры; жирные дорады отсвечивали кармином; бока золотистых макрелей, у которых на спинке зеленовато-коричневые бороздки, играли переливчатыми отблесками перламутра; розовые и белобрюхие султанки с радужными хвостами, сложенные головами к центру корзин, сверкали странной игрой красок, пестрели букетом жемчужно-белых и ярко-алых тонов. Еще были там барвены, чье мясо необыкновенно вкусно, были и словно подрумяненные карпы, ящики с мерланами, отливающие опалом, корзины с корюшкой — чистенькие, изящные, как корзиночки из-под земляники, ощутимо пахнущие фиалкой. В студенистой бесцветной гуще перемешавшихся в плетенках серых и розовых креветок поблескивали едва заметными черными бисеринками тысячи глаз; шуршали еще живые колючие лангусты и черно-полосатые омары, ковыляя на своих изуродованных клешнях.
Флоран плохо слушал объяснения Верлака. Широкий солнечный луч, упав сверху сквозь стеклянный купол галереи, зажег эти чудесные краски, омытые и смягченные волной, переливающие радугой и тающие в телесных тонах раковин: опал мерланов, перламутр макрелей, золото султанок, парчовое платье сельдей, крупные серебряные слитки лососей. Казалось, это русалка высыпала наземь из своих ларцов невообразимые и причудливые украшения — груду сверкающих ожерелий, огромных браслетов, гигантских брошек, варварских драгоценностей, непонятных и бессмысленных. Крупные темные камни на спинах скатов и акул — лиловатые, зеленоватые — были точно оправлены в черненое серебро; а узкие полоски пескороев, хвосты и плавники корюшки казались тончайшими изделиями ювелирного искусства.Думаете, уже всё? Ага, как же:
— Теперь, — сказал он, — перейдем к пресноводной рыбе.Ну и, разумеется, перешли. Там ещё пара тонн такого описания.
Впрочем, одно описание мне понравилось. Это разглагольствование свободного художника (действительно свободного и, пожалуй, самого симпатичного персонажа книги) об искусстве. Оно тоже длинное, других Золя не производит.
Приведу, пожалуй, маленький кусочек для желающих:
— Нечего сказать, хороши они, те, кто преподносит искусство, как игрушку в коробочке! — помолчав, заговорил Клод. — Их основное положение таково: нельзя создавать искусство с помощью науки, промышленность убивает поэзию; и вот все дураки начинают оплакивать цветы, как будто кто-нибудь покушается на цветы… В конце концов это мне положительно осточертело. Мне иногда хочется ответить на такое нытье картинами, которые явились бы вызовом. Приятно было бы немножко позлить этих добрых людей… Хотите, скажу, что было моим лучшим произведением за все время моей работы, произведением, которым я и сейчас еще больше всего доволен? Это целая история… В прошлом году, в сочельник, когда я был у моей тетушки Лизы, колбасник Огюст, — да вы знаете этого идиота, — вот он как раз и оформлял витрину. Ах, мерзавец! Довел меня до исступления, до того бесцветно компоновал он ансамбль своей выставки! Я попросил его убраться, сказав, что представлю ему все в наилучшем виде. Понимаете, я располагал всеми чистыми тонами: красным цветом шпигованных языков, желтым — окороков, голубым — бумажных стружек, розовым — початых кусков колбасы, зеленым — листьев вереска и особенно — черными красками кровяных колбас: такого великолепного черного цвета на моей палитре еще не бывало. Разумеется, серые тона необыкновенно тонких оттенков дали мне бараньи сальники, сосиски, печеночные колбасы, свиные ножки в сухарях. И вот я создал настоящее произведение искусства. Я взял блюда, тарелки, глиняные миски, банки; я подобрал тона и составил изумительный натюрморт, в котором ракетой взрывались яркие краски, сопровождаемые искусно подобранной гаммой. Красные языки тянулись вверх, как сладострастные языки пламени, а черные кровяные колбасы вносили в светлую мелодию сосисок мрак грозного пресыщения. Я поистине создал картину — ну право же, изобразил рождественское объедение, полуночный час, посвященный жратве, восторг прожорливых желудков, опустошенных церковными псалмами. Дюжая индейка на верху витрины выставляла напоказ свою белую грудь, из-под кожи у нее сквозили черные пятнышки трюфелей. Это было нечто варварское и великолепное — как бы само брюхо в ореоле славы, но представленное в такой беспощадной манере, с такой яростной насмешкой, что перед витриной собралась толпа, встревоженная этой пылающей выставкой снеди… Когда тетушка Лиза пришла из кухни, она перепугалась, вообразив, что я поджег сало в лавке. А главное, индейка показалась ей до того непристойной, что она меня выставила вон, меж тем как Огюст наводил порядок, демонстрируя всю свою глупость. Эти скоты никогда не поймут языка красок, не поймут красного пятна, положенного рядом с серым. Шут с ними, это все-таки мой шедевр. Ничего лучшего я никогда не создавал.Вот тут убавить и правда нечего (хотя и следовало бы).
Если же смириться с многословием (а что нам ещё остаётся делать?), то книга получится отличная. Классики XIX века умели рисовать многогранные характеры.
Насколько неприятна престарелая мадемуазель Саже, настолько же надо отдать должное её наблюдательности и даже аналитическому уму. Пошлое бабское соперничество красавицы Лизы оттеняется её честностью в делах, житейской мудростью и несокрушимой буржуазной логикой. И даже маленький засранец Мюш вообще-то симпатичный.
Все они у Золя интересные.В общем, умели люди писать когда-то. Сейчас так уже не делают.
18573
Аноним14 июня 2017 г.Читать далееСнова открываю Золю. Снова приключение удалось на славу. В романе “Добыча” рассказывается именно об этом - Добыче. Великое начинание новой Империи - перекроить и построить величественный Париж. Но, как со всеми начинаниями, серых мест в грандиозном плане много, что создает лазейки для пытливых умов и пылких рук, таких как один из главных героев романа - Аристид Саккар.
Аристид.
Главный добытчик.Деньги только ради денег, ради чистого азарта.
Он начинал с низа, бедный мигрант в Париж с юга, но за несколько лет стал одним из самых богатых и влиятельных финансистов, зарабатывая свое золото и власть на спекуляциях. Особый талант, нюх, логика, хватка, разумеется нужны. Но не этим одним сыты будем. Быть как можно ближе к кормушке и влюбить в себя, а точнее в свой имидж, картинку, которую так тщательно рисуешь, нужных людей - это дорогого стоит.В личной жизни нет ничего человеческого. Все продается и покупается для Аристида. Приехав в Париж, он поместил свою дочь и жену как можно дальше, почти как ненужную мебель, мешающую порхать в этом вихре денег. Вторая жена, пускай и красавица, и умница, была чистой спекуляцией, целью которой - найти первоначальный капитал. Еще одно орудие в руках талантливого игрока. Даже собственный сын - не человек, а пешка, из возможностей которого нужно выжать как можно больше.
У него есть видение будущего. Разрезать Париж на кусочки и получить свою долю не брутальной силой, а всеми методами Маккиавелли - взятки, лесть, аура богатства и удачи. Даже преуспел на бирже, но, к сожалению, эту часть, в отличии от недвижимости, я не особо поняла.
Ему не важны деньги для комфорта или признания. Не важны люди. Он будто бы наркоман, где главный наркотик - Золотая Река, стремительно несущаяся через новый Париж. Быть в этом водовороте, азарт, риск, игра - единственное, зачем он живет. Аристид готов на многое, чтобы остаться на плаву и не выйти из этой жестокой игры.
Рене.
Главная жертва.Роман начинается с Рене, мачехи-старушки 30 лет, отправившейся на званный ужин со своим пасынком, Максимом, 20 лет.
Скука душит молодую женщину. У нее есть все - самые модный и оригинальные наряды Парижа, роскошные апартаменты в особняке, богатый муж и влюбленные поклонники. Но этого мало. Все не то. Смертельная скука разъедает сердце женщины. Ей кажется, что жизнь прошла и больше ничего интересного не будет. Пресытилась она Добычей. И это пресыщение толкает ее на различные приключения в поисках новых ощущений. Потихоньку она скатывается вниз.
Однажды она посмотрит на себя в зеркало и увидит реальность. Будет ли это счастливый конец? Найдет ли она смысл своей жизни? Или же это будет последняя точка, приносящая еще большее несчастье, чем простая усталость от жизни?
Максим.
Богатенький сыночек.Нет отвращения, несмотря на его слабость и инфантильность, иногда даже подлые поступки. Так же как и Рене, он просто живет в этой реке Золота, русло которой его отец, Аристид, боготворит. Просто оказался в такой ситуации и зачем двигаться, зачем амбиции, если есть все и можно просто остановится и насладиться моментом. Каждый день, каждый вечер, каждую секунду. Он сыграет значительную роль в “Добыче”. Его поступки будут иметь последствия. Для кого? Зачем?
Был ли это период взросления? Или же просто раскрытие персонажа? Сложно ответить на этот вопрос, поскольку все внимание сосредотачивается на Рене, ее драме, переживаниях и падении, в то время как Максим показался всего лишь красивым катализатором для истории. В этом романе, хоть и видим его часто, роль у него не главная.
Сидения.
Деятельная сестра Аристида.Craiglist 19 века, знает кому что нужно и как это достать. В том числе и не совсем обычные услуги, к примеру, решение проблем, от которых зависит будущее незамужней девушки, или репутация влиятельного политика. Она знает про всех людей и про все лазейки, которые помогут ей выиграть дело. Иногда кажется, что Сидения - это добрая фея, которой все по плечу и взмахом волшебной палочки, любое желание станет реальностью. Но при этом…
Она никогда не говорила о своем муже, о своем детстве, о родне, о своих делах. Лишь одним она не торговала — собой, и то не из щепетильности, а просто потому, что такая мысль не могла прийти ей в голову. Она была суха, как счет, холодна, как извещение о платеже, равнодушна и груба в душе, как полицейский.
—
Атмосфера.
Роскошная.История обернута в изумительную упаковку Роскоши, которую приносит добыча. Балы, артистическая самодеятельность nouveau riche в попытках жить “высоко” во всех проявлениях этого слова. Званные ужины с пятью блюдами и сотнями лакеев, даже если на последние копейки, ведь престиж важнее таких мелочей.Почти целая глава уделена описанию особоняка у парка Монсо, но это не раздражает и не навевает скуку, скорее очаровавывает и дополняет картину. Но несмотря на то, что это Дом Мечты, жить в нем не хочется. Потому что Эмиль Золя мастерски играет на контрасте и начинаешь задумываться о настоящей цене этой жизни, которая не измеряется франками.
Страшно интересно. Страшно в напряжении. Страшно от пресыщения. И от того размаха, который есть у этого автора. Четвертая или пятая книга Ругонов-Маккаров закончена, но вопросов стало намного больше. Читая эту книгу, я думала, что без исторического контекста не обойтись. Но начиная писать рецензию поняла, что без понимания культуры и истории Франции, понять Золю невозможно. Этот автор для меня - самая настоящая загадка, на разгадывания которой могут уйти даже годы.—
Заметки на полях.
La Curee (1871-72); engl.:”The Kill”
Публ. 2, реком. 3.
После Son Excellence Eugène Rougon, где показывается история старшего брата Аристида.
Следующая раком. L'Argent “Деньги”, продолжение о Аристида и Эжен.18288
Аноним10 апреля 2025 г.Читать далееСочувствие. Пожалуй именно эти эмоции я испытывала к Рене на протяжение всего романа, остальные герои во мне каких-либо эмоция, хотя эта книга будет интереснее, чем первые 2 из цикла, если читать в рекомендованном порядке.
Название книги, мне кажется говорящим, так как для каждого из главных действующих лиц добыча своя, к которой они стремятся на протяжение всего романа.
Адюльтер, который понятен с первых страниц, столь предсказуем, что не вызывает удивления.Из приятного можно отметить слог автора. Его образность повествования, внимание к деталям, выше всяких похвал. Возможно из-за этого я не нахожу ни одного положительного героя, за которого хотелось бы переживать.
Неоднозначные чувства к роману, но точно стоит прочитать тем, кто любит французскую литературу и интересуется обществом. Атмосфера передается прекрасно.17225
Аноним8 апреля 2025 г.Разврат!))) Но как же интересно читать!
Читать далееОчень чувственная книга получилась! Даже не верится, что так откровенно писали 154 года назад!
Здесь речь идёт о сливках общества, куда пробираются зачастую нечистые на руку проходимцы, к которым и относится главный герой, Аристид Саккар, который продался, женившись на испорченной девице Рене и сменил фамилию. Он одержим жаждой наживы и ничто не может его остановить. Он готов переступить через свою совесть, жену, ребенка... сделать всё, ради денег.
Его жена Рене, соблазнившая его сына (большого, правда, мальчика, который и рад соблазниться!), тоже охотится... только не за деньгами, а за тем, кто может удовлетворить её плоть и потребность нравиться. Пресыщенная женщина готова на всё, ради чувственных наслаждений.
Самый для меня интересный персонаж - это Максим, двадцатилетний сын Саккара. В нём столько иронического безразличия, столько эгоизма, такая усталость от жизни, в которой он вкусил всё, что он даже сам! считал себя конченым человеком, о чем с гордостью и сообщал! Он - золотая молодежь, человек без пола с глазами продажной женщины!
Вообще удивительно, насколько откровенно пишет Золя, особенно если учесть, в какое время пишет!
В романе бы найдете лесбиянок (г-жа Гафнер и маркиза д'Ориньи, неразлучная парочка), гея (камергинер Батист, которого Рене даже уважала за то, что он был холоден с женщинами, а оказалось...), неопределенного пола Максима с женственными бёдрами и тягой к женским платьям, типа инцест (вопрос спорный, но автор именно так называет связь между Рене и Максимом), безудержное веселье и разврат!
У меня роман вызывал вот такие ассоциации: по сути, если снять с персонажей длинные платья, панталоны и фраки и обрядить в одежду начала 21 века, то чем не современность?
В общем, я влюблена в творчество Золя и хотя у меня много книг, которые я собиралась читать в ближайшее время, я, пожалуй, начну четвёртую книгу из его знаменитого цикла!
16274
Аноним29 декабря 2023 г.Томная стыдливость в декорациях финансовой паутины
Читать далееЛишь год спустя я осторожно трогаю снова цикл Ругон-Маккары мягкой лапкой.
Эту часть хоть и можно считать небольшой повестью, для меня она снова оказалась довольно тяжеловесной.
У меня нет претензий к слогу, поскольку он красив, понятен и завлекателен. Да, он слегка высокопарен, но мне это нисколько не мешало.Больше всего, мне мешала вникнуть в историю политическая основа. Я слаба в этом направлении и разбираться в финансовых делах, которые щедро обмазаны политической грязью и нагружены той самой терминологией, в которой я мягко говоря, неискушенный поросенок... В общем, тяжко у меня это все читалось.
Другая линия сюжета идет уже о более понятных вещах. Запретной недолюбви между мачехой и пасынком. Ее мне было интересно разбирать и наблюдать, ибо это и кринжом назвать нельзя, но и было как-то... стыдно. Многие поступки этой парочки и их натуры располагали не только к некой жалости и полному непониманию из оперы: ребят, а вы не в себе или да, но и к полному принятию, что иначе тут и быть не могло.
Минусы, недочеты и последнее слово:
Больше всего, мне понравился конец. К середине повествования, автор практически отошел от финансовой паутины и посвятил историю этим больным отношениям.
Что в первой книге цикла, что в этой, Эмиль Золя не расшаркивается перед "счастливым концом" и убивает его одним росчерком пера, при том, выглядит это очень гармонично, поэтично и правильно.16357
Аноним15 января 2021 г.Какие же, однако, негодяи все эти порядочные люди
Читать далееАх, Париж, Париж! Как я не надеялась, что угол обзора Золя сместится на Прованс, этого не случилось. И вот я снова погружена в атмосферу нелюбимого города. Как и госпожа Франсуа, я уверена, что Париж губит людей. Куда приятнее Наслаждаться теплом французского юга, виноградниками, свежей зеленью. Но увы. Париж притягивает к себе горящие сердца. Как мотыльки летят на свет и погибают.
В третей части саги автор подробнее рассказывает нам о центральном рынке Парижа. И одной из главных героев перед нами предстаёт мадам Кеню, в девичестве Маккар. На удивление рассудительная женщина, но и корысть ей не чужда. Она из тех людей, которые ценят свой личный уют. Пока комфортно её семье, другое её не волнует "Моя хата с краю, ничего не знаю". Так и жила. Пока в её Жизнь не ворвался беглый каторжник. Интригует же?16811
Аноним20 июля 2017 г.Куй железо не отходя от кассы.
Читать далееВо второй книге цикла Ругонов мы видим как разворачивается судьба Аристида Ругона. Вот чей хваткой и везением можно было бы восхищаться,Аристид поймал удачу за хвост, и этим он молодец. Он удачно женился, правда жена ему попалась не большого ума, но для предприимчивого человека это такие мелочи.
Какой же мерзкой здесь представил Золя верхушку общества: интриги, измены, разврат, жажда наслаждения и наживы. Мужчины живут ради того, чтобы кого-нибудь нагреть, женщины - чтобы кого-нибудь затащить в свою постель. Рене даром что красотка, но мозгов меньше, чем у курицы, прекрасный экземпляр парижской богемы.
А Максим, вот прямо фу-фу-фу, личико нежное, талия тонкая, рученьки холёные, и бёдрами так ути-ути, тьфу, мерзость какая. И таких вот мужчинок любили французские дамы, смех да и только))
А вообще Золя здесь очень похож на Гюго своими масштабными описаниями.16310
Аноним12 июня 2017 г.Читать далееМне очень нравится Артур Хейли. Он берет одну организацию, скажем, отель, и препарирует ее. В его романах погружаешься в этот маленький мирок, смотришь на него глазами и тех, кто непосредственно работает там, и тех, для кого она существует. Большая машина превращается в паззл, за которым безумно интересно наблюдать. Как все это относится к Эмиль Золя? Уже в который раз заканчиваю читать его очередную книгу из серии Ругон-Маккаров, и вспоминаю о своем первом опыте так называемого “производственного романа”. Проблема с Хейли, что книг у него не так много, и история заканчивается с каждой книгой. Но Золя… Объятия Золи широки. Он показывает мирок целого класса, а если взять еще просторнее - двадцать книг с взаимосвязанными персонажами, но при этом каждая книга как бриллиант - законченная, утонченная, голову срывающая.
Главный персонаж “Чрева Парижа” не Флоран, случайный житель Рынка, бывший каторжник, изгой, и даже не Лиза, связанная со всем циклом, одна из Маккаров. Нет, главный персонаж - сам Рынок. Новое строение Парижа, блестящий, огромный, пышущий жизнью. Он “размалывает пищу для двухмиллионого Парижа”, но при этом Рынок - это свой особый мирок, городок, с районами, иерархией, обычаями у культурой.
Главная пара, вокруг которой крутятся все и вся в повествовании, - красавица Лиза и ее муж Кеню, добропорядочные зажиточные мещане, владеющие колбасной лавкой. Их рутина непоколебима и проста. Даже замужество решилось без всякой романтики и драмы. “Ты хороший работник, я хорошая работница, у нас есть капитал - а не пожениться ли нам и расширить дядушкин бизнес?”. Делай хороший продукт - получай хорошую выручку, - такой девиз у этой пары. Лишь иногда в рутину влезает конкуренция. Главная конкурентка Лизы - красавица Нормандка, работает в рыбном павильоне, и “тягаются” две женщины только лишь, кто красивее приоденется и больше продаст. Но в один прекрасный день появились бедные родственники в колбасной лавке. Флоран, старший брат Кеню, который посвятил всю жизнь своему младшему брату, а потом случайно попал не в то место, не в то время, и был сослан в ссылку. Разумеется, как и полагается добропорядочной жене и невестке, Лиза со скрипом сердца приняла Флорана в свою семью. И тут началась драма… Холодная война с Нормандкой переросла в пекло, Флоран начал увлекаться не совсем добропорядочными хобби, даже был момент, когда и муж взбаламутился под влиянием брата, к счастью всего лишь на один вечер. Но рутина маленькой колбасной пропала. Как хозяйка добротного дома выкрутиться из этого положения? Что будет с Флораном, вечно скитающейся душой, которому противна всем нутром жизнь и Рынок, которые предоставили ему теплое место, деньги, работу, крышу над головой и даже еду?..Вот такая драма. Но на этом не все. Ведь главный персонаж, как я уже сказала, Рынок. И Эмиль Золя мастерски втягивает нас в его жизнь. Мы встретим художника Клода, который черпает вдохновение в этом мирке, но, к сожалению, как все другие художники, не может закончить своего Великого Творения. Мы прогуляемся по самым затаенным уголкам и подземельям этой машины вместе с Кадиной и Майораном - детьми Рынка, “розовощекие домашние духи этих грязных кварталов”. Почувствуем свежесть огорода и земли, та, что вдали от города, благодаря г-же Франсуа, которая приезжает на рынок только продать свои овощи. Зайдем в пивнушку, где Флоран делится своими эпическими планами с самой разношёрстной группой последователей, включая старого Гавара, который слишком поздно поймет, куда может привести язык и фантазии. И, наконец, гвоздь программы - шоураннер интерактивного ТВ рынка госпожа Саже, вся жизнь которой заключается в том, чтобы знать все и вся, подливать масла в огонь и разбавлять и без того не скучную жизнь обывателей, за что ей и тут, и там перепадают всякие снасти совершенно бесплатно.
Забавный мирок, не правда ли?. Но это только начало. Действие впереди. Но стоит начать, будут спойлеры, поэтому здесь и остановлюсь. Иногда должно было включаться чувство отторжения. К примеру, сцена резки голубей. Или сырная симфония, где описания совсем не придают аппетитности, но желудок все равно урчит. Или даже сами обитатели рынка и их поступки. Но нет. Отторжения нет. Честно говоря, я была полностью согласна с Лизой, а страдания Флорана оказались совершенно бессмысленными.
Для меня не новость, что Золя мастер прозы. Но я буду повторять опять и опять… Цвет, запах, звук - нигде больше не встретишь такого погружения в прозу. Он мастерски описывает, удачно окрашивает детали в прозу, что хочется читать и читать и читать.
——
Пометки только для себя.Le ventre de Paris (The Belly of Paris )
Чрево Парижа - рынок, Лиза Кеню (дочь Антуана Макара), 1856 год.
Дата публикации - 1873.
Книга 3 (публикация) - 11 (рекомендация).
Следующая - Завоевание Плассана (публ.), Радость Жизни (рекомендация. Полина, Лиза, Аристид)16415