Ваша оценкаСтильно оформленное подарочное издание. Изящный переплет выполнен из натуральной кожи с золотым тиснением, с трехсторонним золотым обрезом.
"Звон золота, шуршание миллионов, шумные оргии плоти" - в романе "Добыча" французского писателя, основоположника натурализма Эмиля Золя. В то время как биржевой игрок Аристид Саккар занимается финансовыми махинациями, его молодая жена влюбляется в пасынка.
Центральный парижский рынок "Чрево Парижа" сталкивает разных персонажей - художника, беглого катор...
Жанры
Рейтинг LiveLib
4,5
41 оценка
- 566%
- 420%
- 315%
- 20%
- 10%
Ваша оценкаПрочитали 44Хотят прочитать 53
Рецензии
Аноним14 марта 2022 г.Идол удовольствий
Читать далееДолгая временная лакуна между встречами с месье Золя посреди планеты «Ругон-Маккары» способствовала обнулению эмоционального восприятия его творчества, что весьма благоприятно отразилось на впечатлениях от второго романа знаменитого цикла. Здесь автор, с изысканной точностью мастера, избирает жертвой Париж, падший под кружевным бременем роскоши. Блестящим стилетом острого взгляда он вскрывает пышное тело столицы, обнажая её убогую сущность, отравленную сладким ядом порока. Кажется, город, увенчанный императорским знаменем Наполеона III, превратился в порядочную даму, прячущую под маской лживого Арлекина лукавую улыбку безумной, отпускающей бразды усталого рассудка в погоне за утончёнными наслаждениями. Парижская аристократия потворствует тайным желаниям этой великолепной куртизанки и увлекается в фривольное шествие ловких паяцов, умело терзающих её мягкую плоть. Потому что этот роман о безвольном Париже, томно застывшем под сенью безучастного рока. О том, как адской смелостью алчных притязаний на жадное утоление из рога изобилия, грешное человеческое сердце искалечило город. И о неумолимом возмездии Вселенной за безрассудное поклонение идолу удовольствий.
Главной осью сюжета, туго перетянутой китовым усом родственных уз, предстаёт семейство Аристида Саккара. Каприз судьбы сочетает странной рифмой их характеры под крышами прозы парижской жизни. А над каскадом мрачных крыш – реет золотым полотнищем, поражающий до слёз, блеск добычи. Она воплощает себя в причудливых комбинациях калейдоскопа личного воображения. Для Саккара, талантливого спекулянта, обладателя мелкой души и внушительного ума, она предстаёт в желанном образе финансового могущества, увенчанного искрящимся нимбом роскоши. Для Рене, его молодой жены, пресыщенной чувственным самосозерцанием, она раскрывает удушливую фантазию запретного наслаждения в альковном уюте порока. Для сонма парижских аристократов добыча оказывается жизнью в призрачном оазисе, позволяющим погружение в богатство грязного удовольствия под слепым взглядом благонравных законов. Власть и страсть движет двуглавой колесницей общества, в котором не остаётся места для чувства. Это общество обречено на агонию среди изысканных кружев, запятнанных кровавыми слезами разбитых судеб.
На страницах романа оживает блистательная эпоха Империи. Каждая строчка опьяняет едким нектаром наслаждений. На фоне разнузданных нравов, так органичны денежные аферы Саккара, искусного мошенника на игорном столе Парижа, позволяющие карточной колодой обманов сколотить баснословную пирамиду богатства на тленном остове вскрытой столицы. Волею слова город сносят и возводят. Из могилы Парижа бьет дивный ручей золота. Город, словно падшая женщина, пользует своих невежественных отпрысков, лоснящихся от дикого довольства. Образ Саккара, безумного фанатика наживы, просто поражает безразличием к святым семейным ценностям, уродливым атавизмом отмирающим после внезапного столкновения с своеобразным инцестом под покровом денежного занавеса внутри собственного дома. Pecunia non olet! Эти деньги позволяют шагнуть за грань порока и Рене. Вялая в душной обстановке светских развлечений, она стремится испытать глубину разврата. Грешная страсть кровосмешения заставляет её опуститься на колени перед пучиной личного ада, в недрах которого она пытается различить далёкий свет. Но над прелестной головкой молодой эгоистки молчит лазоревое небо. Малодушная женщина отвержена. Но мне было её жаль. Падение было тем более жестоким, ведь было сознательным. Самым мерзким, без оправданий, был Максим, женственный сын Саккара, безвольный и слабый молодой человек с внешностью Фавна и душой Нарцисса. Жалкое дитя своего общества, которое ему тихо потворствует… Здесь каждый герой – лишь исчадье своего времени, новая добыча Судьбы, поклоняющаяся алчному идолу удовольствий.
Роман прекрасный. Он пульсирует – кипит жизнью эпохи, нарисованной живописным слогом Золя. И читатель сладко утопает в шелковых тонких воланах, теряется в атласных оборках изумрудных шлейфов, кружится в искристых водопадах шампанского, растворяется в игристом смехе сонных канделябров, закрывая глаза среди пряного флёра горячего ложа любовников… Здесь пышный Париж томно танцует замедленный вальс, в котором позы танцующих цветов становятся странным подобием… жуткой оргии. Их наслаждение похоже на агонию… Им дирижирует жестокий идол удовольствий.
1043,8K
Аноним1 февраля 2016 г.Читать далееВозможно, что в этом своём романе Эмиль Золя превзошёл самого себя. Такого количества прилагательных я наверное ещё не встречал. Взять хоть описание рыбных рядов центрального парижского рынка — что ни рыбу называет нам Золя, то обязательно с одной-двумя, а то и несколькими качественными характеристиками — хоть цветовыми, хоть запаховыми, хоть описывающими форму, размеры или наличие разного рода деталей, но непременно вызывающими слюнотечение и соответствующие образы — зрительные, слуховые, ароматические, вкусовые, осязательные...
И точно такие же картинки рисует нам автор, ведя нас по мясным, овощным и зеленным рядам, таща читателя в птичьи цеха или же на колбасную, сырную и мясную кухню. Это сколько же внимания затрачено Золя, чтобы только суметь разглядеть все эти детали в каждом описываемом им предмете, но ещё и не просто разглядеть, но подобрать соответствующее словцо прилагательного свойства и вставить это словцо в нужное местечко текста, так, чтобы картинка получалась наполненная именно чревными смыслами!Потому что словечко это — Чрево — выбрано автором вовсе не случайно (и браво переводчикам, выбравшим именно это слово в качестве перевода слова французского, поставленного Золя в название книги). И мы видим и буквально попадаем вовнутрь именно Чрева Парижа — во все эти вороха и буквально возы разного рода жратвы и порой едва не начинаем задыхаться от запахов и едва ли не тонуть во всех этих кучах пищи, еды, жорева, харча...
Но образ этот и термин вовсе не случаен и не конечен в романе, потому что, ведя своего героя по цепочке событий, происшествий, ситуаций и всего прочего, автор постепенно заменяет образ просто чрева Парижа как места, куда стекаются и где перевариваются городом потоки пищи, в Чрево Парижа, в его пищеварительный тракт, в его брюхо, истинным назначением и функцией которого становится прожёвывание и переваривание людей; где люди, составляющие ткани этого Чрева, из обыкновенных милых и простых торговцев и лавочников становятся, возможно сами того не замечая, частью пищеварительного тракта, становятся Обывателями и Мещанами, охотно совершающими всякие уже небогоугодные поступки и творящие разные мелкие и крупные пакости и подлости только потому, чтобы было выгодно им самим, а что там будет с другими людьми — то их уже вовсе не касается. Хотя нет, касается, ибо обитатели этого Чрева Парижа охотно и с удовольствием превращают преследование нашего главного героя в зрелище и с азартом досматривают этот зрелищный акт до самого конца. А потом спокойно возвращаются к своим мясным, рыбным, сырным, овощным и зеленным делам и рядам, к своим дорогим им объедкам, огрызкам и обсоскам...
Однако кроме чисто описательных богатств этот роман блистает и характерами персонажей. Кого только мы тут не встречаем — обилие образов, иногда изображаемых автором во всём великолепии, но порой просто набрасываемых несколькими скупыми выразительными фразами, опять-таки превращает всю эту парижскую людскую массу в портретную галерею. И портреты эти выполнены мастерски, дополняя портреты типов людей, сделанные Гоголем и Достоевским, Салтыковым-Щедриным и Чеховым, и другими мастерами пера.
Что касается характера нашего главного героя, то конечно этот образ весьма противоречив (тут полностью соглашусь с ari ) — с одной стороны, будучи молодым человеком и оставшись старшим в семье, он ничтоже сумняше берёт на себя заботы и ответственность за младшего брата и с честью выполняет добровольно взятые на себя обязательства; но затем ведёт себя подобно романтическому и мечтательному юноше-идеалисту, не умея ни жить самостоятельно, ни работать толком, ни организовать какие-то революционно-бунтарские группы и события. И даже весь его каторжанский опыт нисколько не сбивает с него этого романтико-идеалистического ореола, и потому тот исход, который создаёт для своего героя Эмиль Золя, закономерен и неизбежен.
1042,2K
Аноним7 марта 2020 г.Гигантский натюрморт, или "Царство жратвы и пьяного разгула".
С начала века был выстроен лишь один самобытный архитектурный памятник, памятник, который ниоткуда не заимствован, который естественно вырос на почве современности; и это Центральный рынок — слышите, Флоран? Центральный рынок, смелое — да, да, смелое! — человеческое творение, и все-таки пока еще робкое провозвестие стиля двадцатого века…Читать далееКак же это прекрасно иметь проверенных авторов, тех, чьи еще нечитанные книги ты открываешь с полной уверенностью, что точно не останешься разочарован! Золя явно для меня лично занимает лидирующую позицию среди всего многообразия зарубежной классической литературы, и на то есть причины. В первую очередь, это, конечно же, великолепный язык, когда читаешь и смакуешь каждое описание, каждую строчку, о чем бы он ни писал, я получаю настоящее читательской наслаждение. Но мне нравится не только как, но и то о чем он пишет, весь тот натурализм, за который его при жизни ругали и критики, и многие читатели, находит во мне отклик. Золя, не стесняясь, поднимает непростые темы, рисует сложные противоречивые ситуации, с беспардонным любопытством естествоиспытателя он препарирует человеческую натуру, вытаскивая на свет божий все то, что порой люди и от самих себя то скрывают. Затрагиваемые автором политические, социальные, религиозные и многие другие проблемы не потеряли свою актуальность, увы, и по сей день, пусть и прошло уже полтора века с момента написания, а люди уж тем более ни капли не изменились, тем любопытнее наблюдать за рисуемыми писателем сценами, пусть любопытство и сильно разбавлено горечью...
Куда уже только ни заводил преданного читателя Эмиль Золя! Я и на бирже парижской побывала, и в одном из первых торговых центров, а вот теперь настал черед Центрального рынка Парижа, того самого Чрева, ненасытного брюха буржуазного класса. Люди-то они вроде не плохие, страсть к сплетням все же не самый страшный грех, зато честны, не обманывают никого, не грабят, не убивают, революций не устраивают, живут по принципу своя рубашка ближе к телу, а остальное мне глубоко фиолетово, лишь бы брюхо было сыто. Они как животные в самом плохом понимании этого слова, жрут, пьют и совокупляются, больше их ничего не интересует, и вроде плохого они никому не делают, но как же хочется как и один из героев романа Клод воскликнуть: "— Ну и сволочи же эти «порядочные» люди!" Чем ближе с ними знакомишься, чем яснее видишь этих порядочных буржуа, тем сильнее отвращение к ним, к их ценностям, к их образу жизни, к их заботам и печалям. И затесавшийся волею случая среди них главный герой Флоран обречен с самого начала, человек высоких идеалов, мыслящий широко, любящий людей и желающий им всем добра, мечтатель, верящий, что люди равны, а с несправедливостью нужно бороться, у него не было шансов. Сначала я боялась, что весь этот их затхлый пропахший жратвой мирок поглотит, перемолет его и выплюнет новым человеком, уж больно гладко стелила его невестка Лиза Кеню, отстаивая правоту своих убеждений и жизненных ценностей. Но нет все же не такой он человек, слишком искренний, слишком наивный и чистый, чтобы закрывать глаза на окружающий мир и сосредоточиться только на себе и своих нуждах. И тогда окружающая его действительность отторгла его, как инородное тело, кто не с нами, тот против нас, все эти порядочные люди без малейших сомнений строчат на него донос за доносом, лишь бы быстрее избавиться от него, уверенные, что не совершают ничего плохого, а наоборот, поступают по совести и закону, они обрекают его на гибель от рук других людей, а они снова чистенькие и правильные, тьфу...
И как же великолепно выписан фон для разворачивающихся в романе событий! Гигантский рынок с его прилавками, лавочками и магазинами, с его подвалами, где льется кровь убиваемых животных, тесные клетки с птицей, которую насильно откармливают для лучшего вкуса, поставленное на поток убийство живых существ, которым скоро предстоит стать чьим-то обедом. Колбасная Красавицы Лизы в розово-красных кровавых тонах свежего мяса и фарша, прилавок Прекрасной Нормандки, чьи кружевные косынки и даже драгоценности насквозь пропахли выпотрошенной рыбой, тяжелый дух огромных головок с сыром так идеально подходящий вонючим языкам сплетниц, что, сидя среди них, перемывают косточки всем и вся с каким-то практически сексуальным возбуждением и даже фруктовые и цветочные лавки не спасают, слишком хорошо это уже плохо, а потому от терпких ароматов прекрасных цветов и сочных фруктов уже совсем скоро начинает кружиться голова... Золя здесь в описаниях превзошел сам себя, настолько яркой получилась картинка, настолько осязаемо-реальной, что я чувствовала все эти запахи, периодически морщась (я, например, не любитель мяса, особенно жирного), а периодически истекая слюной (черешни захотелось просто дико!), автор здесь смешал два вида искусства, не зря один из немногих приятных героев романа художник, роман написан красками как исключительно талантливая картина и, говоря современным языком, даже с эффектом три дэ)))
P.S.: Мои рецензии на другие части цикла "Ругон-Маккары":
"Карьера Ругонов"
"Его превосходительство Эжен Ругон"
"Добыча"
"Деньги"
"Мечта"
"Завоевание Плассана"
"Накипь"
"Дамское счастье"
"Проступок аббата Муре"
"Страница любви"963,1K
Цитаты
Аноним6 апреля 2016 г.Читать далееЦитата получила название "cырная симфония"
Камамбер, который воняет тухлой дичью, взял верх над менее пронзительными ароматами марольских и лимбургских сыров; его удушливые испарения распространились по всей лавке, он подавлял другие запахи своим насыщенным гнилью дыханием. Однако время от времени в эту мощную мелодию врывался, как свист деревенской дудочки, тонкий голосок пармезана, — а иногда бри сопровождал мелодию глуховатым и бесцветным аккомпанементом отсыревших тамбуринов. Затем ливаро самостоятельно исполнил репризу пьесы. И вся эта симфония на мгновенье замерла, завершившись высокой нотой жероме с анисом, — протяжной, точно звук органа…283,7K
Аноним5 октября 2020 г.В эту минуту возобладал марольский сыр; от него несло крепким запахом прелой соломы в хлеву, заглушавшим пресный душок брусков масла. Затем ветер, видимо, переменился; в лицо трем кумушкам вдруг повеяло тяжким дыханием лимбургского сыра, отзывающим острой горечью, как дыханье умирающих.
212,4K
Подборки с этой книгой
Библиотека всемирной литературы
- 588 книг
Писательский календарь или Вспоминая ушедших
- 365 книг
Золя "Ругон-Маккары"
- 20 книг
Мои книжные полки
- 644 книги
Хочу в подарок
- 78 книг
Другие издания
