Мой очень жизненный путь

К Венечке Ерофееву отношение у меня более чем трепетное. Хотя бы потому, что многие весенние, летние, осенние и даже зимние вечера я провожу у его памятника в маленьком сквере.
Глаза грустного скрюченного человечка внимательно прищурены - он вглядывается, пытаясь уловить хоть что-то впереди...

Дочитав до конца "Шаги Командора", я поняла - с моего лица не уходит точно такое же выражение грустного удивления.
Смешная, грустная, обычная история про самых обычных людей. Одна из тех историй, от которых хочется плакать и смеяться. Она кажется выдуманной, но кто сможет гарантировать, что этого никогда не случится в реальности?

Всем любителям Москвы и Петушков - читать однозначно!

Дебютное произведение Венедикта Ерофеева, которое увидело свет только в 2000 году спустя 10 лет после смерти автора. Своеобразная проба пера и тренировка писательского мастерства от 17-18-летнего юноши Венедикта.

Название и манера изложения пародируют известную повесть Н.В. Гоголя "Записки сумасшедшего". Подача ведётся в форме дневника студента, а после исключения, рабочего Венедикта Ерофеева. Дневник охватывает период с 14.10.1956 по 16.11.1957 и относится ко времени учебы Ерофеева на первом курсе филфака МГУ, скандального исключения из университета и работы разнорабочим в строительном управлении. Но не стоит обольщаться - записки эти далеко не автобиографичны. Хотя, читать их, не будучи знакомым с биографией автора и кругом его общения, довольно сложно. Ерофеев всегда слыл выдумщиком, мистификатором и, вообще, бооооольшим оригиналом. Так что принимать за чистую монету эти записки не стоит. Это, скорее, мироощущение человека с тонкой душевной организацией и богатым внутренним (а Ерофеев именно таким и был), вступающего во взрослую жизнь.

Записки представляют собой адский коктейль мыслей самого различного характера: от переосмысления философских изысканий прошлого о природе человеческого бытия и вопросов религии (это в 1957-м!) до дичайшего алкогольного бреда и плотских утех. Вообще, записки поражают своей чрезмерной эпатажностью, что для конца 50-х не просто смело, а на грани творческого самоубийства. Возможно по этим причинам Ерофеев не спешил давать ход этому произведению даже в перестроечный период. Текст изобилует обсценной лексикой, но она вплетается туда довольно органично, что порой рождаются потрясающие шедевры. Вроде этого:

Много в тексте довольно смелых для того времени размышлений о половом вопросе с неожиданными и откровенными подробностями. Ну и, конечно же, здесь зарождалась уникальная писательская способность Ерофеева - совмещать несовместимое. Эта способность потом во всей красе предстанет в двух главных ерофеевских детищах - поэме "Москва - Петушки" и пьесе "Вальпургиева ночь, или Шаги Командора". Всегда восхищался этим умением заплести, завертеть, навертеть, нагородить "семь вёрст до небес", навалить и скромно стать в сторонке с ухмылочкой вроде: "Ну-те-ка, и как вам теперь?!" Из таких вот ерофеевских штучек рождаются иногда парадоксальные мысли и выводы. Возможно от того, что Ерофеев был жутко начитанным и слыл среди окружения "ходячей энциклопедией". Вот и крутилась у него в голове вся эта информация и складывалась в такие причудливые комбинации.

Как знать, пусти Ерофеев свои "Записки" в самиздат или опубликуй их за границей, слава настигла бы его лет на 10 раньше и была бы ещё скандальнее славы "Петушков". Правда, тогда бы уж ему точно головы было не сносить. Возможно ещё и поэтому он не спешил их обнародовать. А так носил бы сейчас гордое звание "отца русского постмодернизма", а такие люди как, скажем, Лимонов или, прости Господи, Сорокин, рассказывали бы, что вышли все они из "Записок" Ерофеева...

Итог - поклонникам творчества Ерофеева, если ещё не прочли, читать обязательно. Если с Ерофеевым еще не знакомы, то с этой книги точно не стоит начинать его читать.

Читать литературный дневник Ерофеева лучше, зная его биографию и круг общения. И даже обладая этими знаниями разобраться в густой мешанине из имён, сценок, зарисовок и зашифрованных отсылок будет непросто. 18-летний Венедикт, исключённый из Московского университета и выселенный из общежития на Стромынке, объявляет бунт против любой обыденности и любых ограничений, будь то ограничения общества или его собственного организма. Провокации, хамство, решение «полового вопроса», литературные заметки, нецензурщина и водка, водка, водка – таковы ингредиенты, брошенные в плавильный котёл «Записок психопата». Неординарность реакций подсвечивает тот путь, который пролегал между разжалованным студентом и прославленным писателем, но вместе с этим и вскрывает нутро ерофеевской лаборатории. Ярость протеста то и дело заканчивается очередным запоем, а оригинальность диалогов имеет успех лишь на печатном листе, уводя реального Ерофеева всё дальше от каких-то возможностей благополучия. Впрочем, он к нему и не стремится, то и дело объявляя крестовый поход против отупляющего счастья и отрицая всё то, чем он, возможно, хотел бы дорожить. Спустя десять лет он напишет «Москву – Петушки», где на смену Ерофееву-разрушителю придёт Веничка-созерцатель, а яростный дух протеста выльется в необъятную Weltschmerz, мировую скорбь. И когда читаешь о жизни Венедикта Ерофеева в уютном полумраке тихой комнаты, а затем мысленно задаёшься вопросом «А не пропил ли ты, Веничка, свой талант?», то ответ будет ждать уже на первых листах этих «Записок». Конечно, он легко мог с отличием окончить филфак и прожить долгую, приятную жизнь, но никакого ерофеевского надрыва и смеха сквозь слёзы мы бы тогда не увидели. Или увидели, но сильно разбавленными и невзрачными, как «Поцелуй тёти Клавы», которым уместнее поливать фикус. А о фикусах было, кстати, ещё у Оруэлла.

Эту рецензию стоило бы писать теми "крепкими выражениями", которыми так любил пользоваться автор.

Есть такая любопытная штуковина, хоть и не существующая на самом деле, как "загадочная русская душа". Тем, кого она интересует, и стоит, в первую очередь, читать Венедикта Ерофеева, чтобы, словно мастурбируя, разглядывать сквозь мутное стекло из бесконечных алкогольных возлияний, потоков сознания и рвоты её контуры, скользящие и дрожащие. А чтобы оптика стала не то чтобы точной, а соответствующей и, что ли, адекватной, рекомендуется принять на грудь двести пятьдесят водки, и так два раза - это придаст мышлению достаточную расслабленность. После этого за нагромождениями из самовосхваления и самобичевания, хаотичными воспоминаниями, пространными рассуждениями и описаниями человеческих отправлений (в этом пункте Ерофееву никогда не сравниться с Луи Фердинандом Селином, хотя бы в силу откровенно филологического любования ими) откроется Великая Истина, для закрепления которой следует ещё раз принять двести пятьдесят.

На многих ресурсах Ерофееву приписывают религиозно-философскую направленность, в пьяном бродяжничестве усматривается чуть ли не богоискательство, и это является достаточным обоснованием для определения его "величины" в русскоязычной литературе двадцатого века. На самом деле, величины нет, даже пустоты, по-хорошему, нет, потому что пьяные откровения, которыми, в общем-то, и написана данная книга, мог бы поделиться любой алкоголик при наличии минимальных литературных способностей и определённой редакторской обработке. Здесь нет критики советского строя (в тексте она неоднократно упоминается в контексте главного героя, но автор от этого не становится антисоветчиком - напротив, вся его антисоветчина, как мне кажется, начинается и кончается попытками увильнуть от статьи за "тунеядство". Ну и зарисовка о Старом Орле под конец разве что). Здесь нет "крика о простом человеке" (о простом человеке кричит та проза, что посвящалась рабочим и крестьянам в СССР, а ещё лучше - этими самими крестьянами и рабочими и писалась: бесталанно, косноязычно; продраться сквозь такое текстовое поле - вдоволь накричаться самому, как Епифанцев в одном известном фильме). Здесь вообще ничего, кроме "я", нет: сплошной душевный (и душный) онанизм и детское ковыряние пальцем то в носу, то в болячке.

Чем хорош постмодернизм? Тем, что его можно, при большом желании, рассмотреть везде. И "Записки Психопата" для постмодернизма, конечно, тоже подходят: здесь и псевдодневниковые записи главного героя, и псевдодневниковые же записи других персонажей (чаще всего, естественно, посвящённые главному герою, что напоминает строчку из одной старой песенки: "Вращаю планету вокруг себя и не парюсь"), и стихи (весьма так себе), и куски, например, из той же Библии (привет, богоискательство!), и драматичные сценки (вновь главный герой то шутовствует, то циничен, но в центре внимания и вообще "я - Д'Артаньян, все - педерасты"), не говоря уже о избытке ненормативной лексики и "языковых экспериментах", больше похожих на обезьянье кривлянье. Давление формы над содержаниям для постмодернизма - типичный приём, а в этой книге форма настолько всеобъемлющая, что содержание укладывается в условное "хе-хе-хе-хя-хя-хя". Это не "ненадёжный рассказчик", это его отсутствие. Есть ситуации, которые иначе, как матом, и не обрисуешь, мат можно использовать в качестве междометия для усиления экспрессии. А можно заполонить им целые страницы, правда, из-за этого ничего не изменится.

Есть плохие книги, финал которых становится очевиден в первой половине, и даже детали не спасают, есть очень плохие книги, содержание которых исчерпывается парой-тройкой строчек аннотации. А "Записки Психопата" движутся из ниоткуда в никуда. Мне было совершенно неинтересно, что будет с главным героем дальше, лица в кадре появлялись, чтобы исчезнуть (вообще, конечно, мы все здесь, чтобы уйти, но это тема для другого разговора) и забыться через десяток страниц, и всё это было похоже на отрывок из середины фильма - не видел начала, не видишь конца.

Ставлю балл за пару-тройку эпизодов, показавшихся мне любопытными (зарисовка о Старом Орле, зарисовка о проститутке-убийце, ещё что-то). Читал потому, что подарили на день рождения.

Записки психопата можно читать, как записки буквального психопата в советском обществе. На дворе, а точнее на кухне общежития, сплошные библиотекари, замы, милиционеры и невежества одногруппников. Сквозь все это пробивает плотный, даже крепкий, столб Ерофеевского максимализма. И какой же это искусный максимализм.
От дня в день, от строчке к строчке мы чувствуем запах человека убитого, человека слышащего. Конечно тут есть все, что и в жизни подростка. Плоть, познание и ветер. Веничкина плоть - это литература, познание - алкоголизм, ветер - университет. Спасибо!

"Вальпургиева ночь, или Шаги командора" вещь не менее гениальная, чем "Москва - Петушки" и куда шире разлетевшаяся в виде цитат (про "и попочка добротная", "подводные лодки в степях Украины", "кудри вьются, кудри вьются...", "с тахты на музыку переложить бы надо" и всякое прочее я слышал от людей, которые Ерофеева вообще не открывали, а "М-П" цитируют чаще всё-таки те, кто её прочитал), но выстрелившая менее сильно. Всё-таки 1985-й - не 1970-й, уже, видимо, народ видал и не такое ("М-П" он, например, уже видал) - так что всё остальное наследие Ерофеева навсегда останется в тени поэмы. Во многих случаях заслуженно, а в этом - как минимум, в меньшей степени.
Это пьеса экспериментальная (не уверен, что её можно адекватно представить в театре - хотя бы потому, что она кончается ремаркой "никаких аплодисментов" - и как это сделать?), блестяще написанная, смешная, отвратительная (как и должно быть, дурдом всё-таки, да ещё советский) и с многими кукишами в кармане (в сторону читателя/зрителя в первую очередь - все хоть сколько-то человечные герои к концу погибают, в общем-то, по собственной дурости, в живых остаются и торжествующе побеждают только изуверы). Очень дикая, бессмысленная и беспощадная - куда там иным чернушненьким нонконформистам...
Короче, всё в ней круто. Кроме какой-то её, по большому счёту, необязательности. Если бы не написал её Ерофеев - написал бы, возможно, кто-нибудь ещё, правда, скорее всего, справился бы гораздо хуже (так и вижу себе позднесоветскую версию "Полёта над гнездом кукушки", уплевались бы, наверное), так что нам повезло.
Никак сформулировать не могу. Пьеса классная-прекрасная-замечательная, гениальная. Но почему-то мимо. Может, это противоречие так и должно оставаться недоформулированным.

Читала долго. Не потому, что тяжело или непонятно - потому что божественно, настолько, насколько вообще что-либо может быть таковым. Смаковала, останавливалась каждую страницу, а то и чаще, чтобы разорвать, растащить на цитаты, поделиться с кем-нибудь переполняющими чувствами и впечатлениями.
Каждая страница - надлом, педантичное описание траектории полета мысли самого, пожалуй, душевноздорового гражданина той душевноуставшей Родины. Каждая страница - неотвратимо разворачивающаяся, на просторах палаты № 3, трагедия.

Если по существу - относиться к Венедикту Ерофееву можно совершенно по-разному, но его уникальность не признавать нельзя.
Одна из уникальных, на мой взгляд, черт - умение описывать некоторые реалии как бы вне времени. Похоже, что он ухватил какую-то неизменную суть, какой-то абсолют, постоянную, константу души тех людей, о которых на просторах Родины принято говорить "наши" (вне зависимости от национальной, культурной и интеллектуальной принадлежности)
Вальпургиева ночь написана в 1985 году, но многие цитаты, вырванные мною сегодня, и в 2016 более, чем актуальны и эту актуальность, полагаю, не утратят.

Юношеская проба пера, она же мощный экспериментальный роман в виде дневника, который некоторые странные "читатели" принимают за реальный дневник Ерофеева. Герой, конечно, полный тёзка автора - и описываемые события отчасти происходили в авторской реальности, но ведь только отчасти, многое Венедикт Васильевич вовсе выдумал, ещё больше - преувеличил.
Это неплохая проза, но я её будто застал врасплох - не отпускало ощущение, что Ерофеев хоть и редактировал её, но до конца редактуру не довёл. Хотя, может быть, так оно и должно быть.