Мой очень жизненный путь

«Мы немножко недоделаны и недоношены. Но в нас есть заколдованность».

В «Вальпургиевой ночи» можно увидеть художественную иллюстрацию известных фактов борьбы советской власти с диссидентами, отправляемыми в психиатрические больницы. Но при взгляде на пьесу с несколько иной точки зрения становится заметным более глубокий её смысл: своеобразная попытка разрешения героем проблемы человеческого существования. Невозможность достичь единения способна привести к безумию или смерти, так как отчаяние полного одиночества и отчуждённости можно преодолеть лишь путём ухода от внешнего мира. И при чтении этой трагедии вспоминаются произведения, не имеющие прямого отношения к СССР: «Над кукушкиным гнездом» Кизи и «Палата №6» Чехова. Старший врач больницы сразу ассоциируется со старшей сестрой Гнусен (Кизи), а палата №3 - с палатой №6 (Чехов). Если обратиться к символическим значениям, то число 6 связано с дьяволом, а 3 – символ Троицы, знак присутствия Бога. Однако события в третьей палате происходят именно в Вальпургиеву ночь, когда бывают сборища и разгулы нечистой силы.

Главный персонаж пьесы Лев Гуревич – в больнице «новичок… Бред правдоискательства, чувство ложно понятой чести и прочие атавизмы…». Внутренний мир обитателей третьей палаты – вся Земля: «Итак, я люблю Россию, она занимает шестую часть моей души». А внешний мир сосредоточен в замкнутом пространстве палаты, из которого нет выхода. «Зачем я здесь, коли здоров, как бык?». «Кричи-кричи – ни до кого не докричишься». Понятие "заколдованного круга", явно присутствующее у Чехова, прослеживается и в творчестве Ерофеева. Причём не только в этой пьесе, но и в прозаической поэме «Москва – Петушки», главный герой которой мыслил так: «Этот круг, порочный круг бытия – он душит меня за горло».

Самая глубокая потребность человека – преодоление своей отчуждённости и одиночества, так как осознание разобщённости – источник чувства тревоги и вины. И у поэта Гуревича «умысел был: разобщённых – сблизить». Наиболее часто встречающийся способ единения основан на подчинении группе, хотя большинство людей даже не осознают этой своей потребности подчиняться. А подчинение толпе даёт ощущение безопасности и спасает от переживания одиночества. Но обитателями третьей палаты такой способ преодоления отчуждённости (по сути своей являющийся псевдоединством) был отвергнут изначально, иначе они не оказались бы в психиатрической клинике «по причине их внутренней несклонности к социальной адаптации».

Другой путь достижения единства – всевозможные оргиастические состояния (испытываемые, например, в ритуалах первобытных племён и языческих обрядах), которые иногда могут вызываться с помощью специальных средств (алкоголь, наркотики). По подобному пути и пошёл Гуревич в Вальпургиеву ночь, плавно переходящую в первомайский рассвет Дня международной солидарности трудящихся: «Мы отмечаем сегодня вальпургиево празднество силы, красоты и грации! Ха-ха! Танцуют все!».

Итак, оргия! Преображающее действо начинается. Заменой слезам, порождённым отчаянием, становится карнавальный смех. Тяжесть на сердце прикрывается лёгкостью. А пародийные и ироничные речи смягчают ощущение безысходности. И всю ночь продолжают обитатели палаты «водку пьянствовать и дисциплину хулиганить». Но достигнутое подобным образом единство с миром, охватывающее и душу, и тело, является преходящим и вызывает необходимость повторения. Выбранный же героем радикальный способ разрывания порочного круга заставляет его пуститься в гибельную пляску со смертью.

В стародавние времена, независимо от степени вовлечённости в алкогольную зависимость, а тем более, если ты человек непьющий или даже непьющий и интеллигентный, положено было восторгаться повестью Ерофеева "Москва-Петушки". Я тогда не могла отделаться от ощущения, что все эти восторги похожи на глубокомысленное обсуждение философских глубин "Чёрного квадрата" - столь же пафосно и надуманно. Но квадрат-то ладно, а вот этих спившихся интеллигентов каждый ведь видел во множестве, но ведь почему-то не пришёл в восторг?
Ну и ладно, прошло очень много времени, и я решила, что пора вернуться к знаменитому имени. В этот раз пьеса. Оговорюсь, что пьесы я предпочитаю на сцене, а не в бумаге, так что те, кто искренне возмутится моими замечаниями к тексту, уже имеют аргумент, вполне себе весомый.

Лёва Гуревич попадает в дурку. Ясное дело, тут надо броситься искать подоплёку про советскую принудительную психиатрию, но - это не первый раз, до такой степени, что в какое-то из предыдущих "посещений" он уже успел закрутить роман с медсестрой, а главная причина попадания - алкоголизмус обыкновеникус. Впрочем, как и у большинства его соседей по палате. Каждый несёт свой отдельный бред: кто по деревенским лугам и полям скучает, кто жрёт с аппетитом настольные игры, кто устраивает суды для шпионов, продавших Камеруну Курилы. Друг друга они не очень слышат, зато сразу все без исключений расслышали, что Гуревич может достать выпить, потому что увёл ключ от нужной комнатки у этой самой медсестрички. Пятилитровая канистра с не совсем нужным спиртом идёт по кругу, градус бреда поднимается вместе со степенью опьянения, и ...

Вот опять не получилось у меня глубокомысленно проникнуться идеями, рождёнными от алкогольных паров)). Поэтому с облегчением прочитала последнюю ремарку:

Милосердие? Помилуйте - разве в них насильно вливают? Почему-то, скажем, Чехов не писал свои рассказы после пары бутылок бормотухи, а вроде интеллигентный человек... Тут скорее дело в общем состоянии души, как главного героя, так и его сопалатников-собутыльников:

Ни-к-кому-не-рас-положенность - неуклюжее, но правильное слово...

Не стоит знакомиться с Ерофеевым с данной книги. Возьмите уж лучше "Москва - Петушки", бокальчик и вина и восславьте этот свет за его красоту и эстетику.

Я понимаю, что называть автора по имени это грубо, низко бескультурно, но Ерофеева по-другому и не назовёшь. Он же сам в своих книгах говорит о себе Венечка. И ты так привыкаешь к этому обращению, что он становится твоим близким другим. Веня, Венечка, не передать словами всю красоту твоего слога, не изжиты ещё твои мудрости и не будет никогда человека прекраснее и светлее в этой угрюмой и чёрствой стране.

Эта рецензия - это пост любви к великому автору, к тому, чьё творчество так и не смогло раскрыться на всю, но чей огонь мы храним в сердцах. Ерофеев является представителем человека-энциклопедиста или универсальный человек, как в эпоху Возрождения. Его голова полнится знаниями, фактами, датами. Кажется, что всё там расставлено по полкам, всё сохраняется, каталогизируется. И как будто с каждым граммом чего-то крепкого эти знания выплёскиваются по стаканам. Вы ведёте беседу застолья, но с таким человеком, которого хочется вдыхать, как терпкое вино. Он дарит вам не просто приятную беседу, а закручивает вас в свои чертоги сознания.

И вот такой же персонаж и появляется в "Вальпургиевой ночи". И как же жаль, что нет других частей. Это борьба с жизнью, с её хандрой, это стремление дотянутся до высокого. Но жизнь берёт своё. Она наказывает и порицает, она заставляет нас плакать от бессилия. Но главное - это миг. Миг свободы, любви и расцвета.
Сборник полнится и другими невероятными работами. Особенно интересны 33 вопроса от Венечки. Они и показывают всю глубину знаний автора. И как бы мне хотелось стать таким же и знать все ответы.

Будьте такими же умными и любознательными. Любите жизнь, а не боритесь с ней. Вдыхайте краски, щупайте опавшие листья, внимая их мягкому хрусту, хотите по берегу реки босиком. И других слов я уже не подберу. Спасибо тебе, Веня.

Душевнобольные, блаженные, местечковые дурачки - вся эта публика относится к тому разряду книжных героев, для которых в моём сердце имеется ниша, я всегда готова их любить, сострадать им, и восхищаться незамутнённостью болезных душ чувствами зависти, высокомерия, жадности, ненависти...
Действие пьесы разворачивается в психбольнице, поэтому интерес возник с первых реплик. Чуть позже понимаешь, что не все те больные, которых держат в палатах. Понимаешь и то, что сульфазином лечат не шизофрению, а непокорность.
Меня удивил факт признания гениальности автора по так называемой поэме "Москва - Петушки", у которой на этом сайте чуть ли ни 10 тысяч читателей, а "Вальпургиевой ночи" ещё так далеко до тысячи!
Я и сама не слышала раньше о задуманном автором триптихе "Драй Нэхте", второй частью которого является эта пьеса (увы, единственной частью), а ведь она звучит намного мощнее и поэтичнее. И главный герой, цитирующий Рене Декарта, Брокгауза и Эфрона или "Учебник общей энтомологии", воспевающий любые темы в манере Николая Некрасова (или в любой другой манере), внушает душевную симпатию.
Психбольница, пациенты которой вызывают и смех и слёзы, персонал, напоминающий больше надзирателей, чем врачевателей душ. Разделение на тех и этих.

Боренька-Мордоворот, усмиряющий силой кулака и ботинка, сестра Тамарочка, впрыскивающая инъекции вместе с наставлениями: "А ты — чего пристал ко мне со своим аспирином? Фон-барон какой! Аспирин ему понадобился! Тихонечко и так подохнешь!" или "Ничего, старина, у тебя все идет на поправку, походишь вот так в раскорячку еще недельки две и — аля-улю — от нас до морга всего триста метров!.. Следующий!"

В пьесе есть сюжет, отношения, убийственный финал, но настоящую её ценность составляют диалоги. Они чуть ли не в полном объёме перекочёвывают в цитатники.
Пьеса закончилась, но действие продолжается...

Многие и думать забыли, что Веничка Ерофеев написал что-то помимо "Москвы-Петушков"... И, наверное, правильно. Ну, что там ещё? "Записки психопата" да недотыкомная "Вальпургиева ночь". И то, и другое — вещи недотыкомочные. "Записки психопата" — слишком юные, бесцельные, пафосные. А на продолжение "Вальпургиевой ночи" у Венички не хватило пороху, возможно, там в итоге и вышло бы что-то интересное.

Тем не менее, попробуем считать "Записки психопата" законченным произведением. Делать это довольно сложно, потому что перед нами дневник и дневник нелитературный. То есть он не вымышленный, а настоящий, не рассказывает нам никакой цельной истории да и вообще, мягко говоря, уныловат. Почему? Да потому что Веничка писал его в восемнадцатилетнем возрасте. Нет, у меня нет никаких предубеждений против возраста, некоторые и в шестнадцать лет умудряются быть интереснее умудрённых опытом зрелых личностей. Но это, скорее, исключение. А вот Веничка исключением не был, хотя и очень хотел бы быть (как раз это, как по мне, в подростковом возрасте ярче всего и выпирает изо всех щелей). Веничке же даже немного проще, чем остальным. Он чуть умнее остальных. не могу сказать, что он сильно умнее окружающих, потому что его дневник всё-таки выдаёт, что Веничка чуть более начитан и чуть более умеет связать пару слов. Но всё его бахвальство и упоение собственной крутостью выглядят точно так же, как и современные подростковые блоги каждого школьника старших классов, который чуть более разносторонне развит, чем серая масса ботов. Ну да, он может материться через каждое слово, много бухать, трындеть на кухне про смысл жизни и даже сочинять стихи. При этом абсолютно неумело вставляет в собственный блевничок типичные фразы, которые используют люди на интервью, когда хотят себя расхвалить, но не могут убедительно сделать это от первого лица. То бишь, они используют третьих лиц. А вот мои друзья говорят, что я офигенный, мудрый, интересный, необычный, продолжайте список дальше, пока не устанет муза.

В целом прочесть эти заметки любопытно, потому что когда-то этот самый человечек, такой непримечательно и обыденно "интеллектуальный" напишет глубокое и, не побоюсь это признать, скандальное произведение "Москва – Петушки". Пока же он просто вопит петушком пару сотен страниц. Странно, что он решил напечатать это в сознательном возрасте, обычно за такие детские опусы хорошим авторам бывает стыдно. Вот разве что в этом и заключается вся необычность дневников.

Да вы даже в название вдумайтесь, "Записки психопата", ну усраться веником, какая крутость. Ах, какой вы необычный и загадочный, Веничка, может, выпьем?

Не слишком проникшись поэмой в прозе “Москва-Петушки”, я решила попытать счастье с пьесой Венедикта Ерофеева. Сказать, что мне понравилось — ничего не сказать. Одно название чего стоит — “Вальпургиева ночь, или Шаги командора”. Тут и Майринк, и Пушкин в одном. Такое соседство точно не сможет разочаровать. Так и получилось.

Главный герой попадает в психоневрологическую лечебницу (хм, ещё отсылка — “Пролетая над гнездом кукушки” Кена Кизи (1962)). Его определяют в палату №3 (приветствуем отсылку к Антону Павловичу и его “Палате №6”). Персонал грубый, методы лечения жестоки и сомнительны. Обитатели палаты не слишком-то ладят друг с другом.

Но главный герой — Лев Гуревич — берётся всё исправить и “разобщённых – сблизить”. Но не так просто объединить, по сути, и не больных вовсе. Если бы эти товарищи хотели “маршировать в общем строю”, то, возможно, и не оказались бы в психушке. А строили бы коммунизм “на свободе”. А вот и сатира, коей много на страницах пятиактной пьесы. Тут и карательная медицина, и диссиденты, с которыми боролись, запирая их в психушках. Ведь только сумасшедшему может не нравиться строить коммунизм. И антисемитизм, и ещё много признаков ушедшей эпохи.

Впереди ночь. Вальпургиева ночь. Ночь шабаша, когда беснуется нечистая сила. А следом за ней — Первомай, праздник весны и труда. И можно подумать, что шабаш устраивает Гуревич, принеся из сестринской спирт. Тоталитарный шабаш творится преимущественно за стенами лечебницы и в кабинетах главврачей, медсестёр и прочих верноподданных. И пусть в пьесе время для шабаша — одна ночь, но читателю быстро становится понятно, что речь в произведении не о конкретной больнице, не о конкретной ночи. Ерофеев провёл параллель со страной, с режимом, который не брезгует ни какими методами, убирая неугодных, сводя людей с ума, затыкая рты, превращая жизнь человека в жалкое подобие. И Гуревич решает, что лучше один день прожить человеком, чем позволить долгие годы обращаться с собой как со скотом. И обязательно раздадутся шаги командора. Даже если главный герой их уже не услышит.

28 октября
<В дневнике несколько пустых страниц>

31 октября
Незаметно смиряюсь.
Раньше меня обнадеживала довольно странная вещь: мне почему-то казалось, что в пятьдесят седьмом году не может быть никакой осени...
Вчерашний день убедил-таки меня, что так оно и есть...
Я как будто задремал...
Проводил аплодисментами все происшедшее, а вызывать на бис не собираюсь...

Отсутствующую ножку стола замещает внушительная стопка орфографических словарей, собранных со всего общежития – реформа русского языка 1956 года превратила филологическую Библию в предмет сомнительной полезности. Столешница подёрнута плёнкой коричневатых разводов. На истёртом углу стоит бутылка, стакан (в котором больше, чем в бутылке), литровая банка – уже без огурцов, но с кедровыми орехами, выразительно плавающей петрушкой и окурками.
Поднять гранёный с целью не оставить ни капли, выпить. Выдохнув, погрузить пальцы в тёплый рассол, слизать вместе с прилипшей зеленушкой. С четвёртого раза зажечь спичку, после глубокой затяжки опустить на стол локти, обнаружить между ними записи. Окунув пустой мундштук в горькую ночь, узким концом писать себе.

Таким либо сколь угодно иным может представляться процесс создания «Записок психопата» Венедиктом Ерофеевым – студентом филфака МГУ во времена разоблачения культа личности, благодаря которой пролетарий-отец юнца шесть лет нежился в лагерях за антисоветчину.
Полёт в поиске своего места откладывается из-за наличия пустых людей, забирающих время, отламывающих куски воли к существованию. Всё происходит медленно и неправильно. Если взглянуть со стороны, так пишет жизнь человек навсегда одинокий, со всей искренностью бьющийся о нерушимую стену социального неприятия. Пишет поперёк допустимого. На прямо таки художественно отображённом срезе эпохи, душившей литературный прогресс нации, становится явственно очевидна узость культурной морали. Многие отчисления из институтов, частотные смены рода деятельности разнорабочего эрудита, восходящий к статусу святости надлежащий алкоголизм – всё это можно принять за свидетельства того, что полёт в поиске… под командованием личностного начала <…> и т.д. – проходит без пусть даже условной пользы. Это "своё место" попросту географически отсутствует на красной карте относительной нравственности поколения. Становишься хронически грустен и растерян, не успевая загородиться. Возможности для движения вперёд кончаются, бумага же не кончается никогда. Дневник как собеседник в себе.

Если в двадцать первом веке позволить себе представить советские пятидесятые, отбросить придуманные бездарностями ограничения, хотя бы проявить желание понять творчески трудолюбивого, однозначно одарённого человека, которому и двадцати нет, – получится оценить труды Ерофеева вполне.
Как рождённый поэтом общается не с настоящим или будущим, но со своими предшественниками и учителями, так Венедикт Васильевич, поэт-романтик в прозе незавидного бытия, обращается в своём монологе к нам, за шестьдесят лет выучившим все определения понятия «постмодернизм» и изобретающим новые его значения.

© Olimpia Zagnoli

Ценить. В ожидании публикации новых глав жизни.

Затрепанный том Гоголя был первой книгой в жизни Венедикта Ерофеева, той, по которой четырехлетним он научился читать. И писать. Это вообще была единственная книга в доме. И когда старшая сестра спросила мальчика, что он там пишет, тот серьезно ответил: "Записки сумасшедшего". Клейменный, помеченный, отмеченный Гоголем, он "Москву-Петушки" назовет поэмой в прозе, как "Мертвые души". Там много общего: и роман пути, и высокая поэтика в сочетании с тьмой низких истин, и не вызывающий симпатии герой, который все тоже куда-то едет, так ничего не достигая. Но теперь о "Записках психопата"

Первое произведение, вышедшее из-под пера автора. Дневник, охватывает полуторагодовой период, от октября пятьдесят шестого до начала лета пятьдесят восьмого. Время от отчисления из МГУ до поступления в Орехово-Зуевский пед. Оттуда тоже вскоре изгонят, да он и не перестанет работать ни учясь в Орехово-Зуеве, ни позже во Владимире. Но работающий студент (учащийся в ВУЗе рабочий), имеет в социуме совсем иной статус, чем простой неквалифицированный работяга. А первое столкновение с системой, в ее ориентации на малых мира сего: бесправных, убогих, нищих духом, не отягощенных интеллектом, не имеющих возможности что-то изменить - получен и описан в это время.

Кто в великой русской литературе главный по маленьким людям? Конечно, Достоевский. Вторым источником без колебаний назову "Записки из подполья". Ну, потому что позиция автора, то самое, характерное для Ерофеева отстраненное участие, невовлеченная вовлеченность. Присутствуя в обстоятельствах физически, надстоять им интеллектуально, эмоционально, морально. Выступать катализатором многих неприятных ситуаций, будучи облеченным незримой защитой, которая подстрахует от совершенной катастрофы даже в роковых обстоятельствах. И сюжетно многое совпадает. Сцена (множество сцен) с женщинами, строго говоря, не проститутками, но худшего уровня морального падения - корреспондируют с "Записками из подполья".

Однако к "Запискам психопата". Что вообще за книга? Очень неровный текст. Включает изрядное количество со стенографической дотошностью (благо, память великолепная) перенесенных на бумагу попыток увещевать автора, предпринятых на разных этапах различными функционерами. Из всех столкновений, нетрудно догадаться, Веничка выходит моральным победителем. Что не означает одновременного повышения статуса и улучшения социально-бытовых условий. Скорее наоборот.

Вторым по частоте выступает поток сознания, фиксирующий подробности возлияний, совокуплений, абстинентных состояний. Местами остроумно, большей же частью омерзительно до тошноты. В неряшливом мутном водовороте встречаются замечательной красоты вещи. Вроде рассказа о первой школьной любви, которая покатилась по наклонной плоскости много раньше медалиста Ерофеева и, в отличие от него, скоро достигла дна. Впрочем, это была судьба почти всех женщин, любимых Веничкой.

Жемчужина "Записок" рассказ о Птичьем острове. История родины в форме философской сказки, во многом перекликающаяся с зиновьевскими "Зияющими высотами" и "Удавами и кроликами" Искандера, написанная много раньше, в конце пятидесятых. Таки да, он был чертовски талантлив.

Венедикт - очень красивое и необычное имя. Почему-то в моем представлении мне казалось, что с таким именем связаны такие же прекрасные произведения. Но это всего лишь иллюзия. Есть откровенные книги притягивающие своим сюжетом, а есть отталкивающие. В данном случае, лично для меня, она относится ко второму варианту. Почему книги, описывающие грязь, похоть, различного рода сумасшествия так всегда интересны читателю, которые ещё и получают высшие оценки? Я помню несколько подобных книг, которые меня повергли в шок, было неприятно читать или, возможно, я просто не уловила "глубокий" смысл. "Записки психопата" для меня были просто набором букв, предложений, несвязных мыслей. Не понятно, автор действительно ли психопат или пытался выяснить, что чувствуют психи. После этой книги я до сих пор не могу собрать мысли воедино и написать хоть какой-то отзыв. Читать было сложно и непонятно. Я даже биографию автора почитала, чтобы хоть немного понять его произведение. Удивило, что закончил школу с золотой медалью, а подрабатывал разнорабочим. Но, как оказалось, он просто был пьяницей. Полагаю, книгу сможет понять тот, кто опускался на самое дно. Книгу к прочтению не советовала бы, но сколько людей, столько и мнений....

Ну до чего же прекрасен всё-таки Веничка Ерофеев со своими алкогольно-сюрреалистическими монологами и диалогами, абсурдными сценами, множественными сарказмами и тонкой сатирой, хоть смейся, хоть плачь! Его небольшие произведения - настоящий концентрат удовольствия. В процессе чтения отмечаю по 2-3 цитаты на страничку, а потом плюю на все отметки, потому что нельзя же зацитировать книгу целиком. Её читать, читать надо, и перечитывать - тоже надо, обязательно. Я даже не представляю, как можно не впечатлиться такой прекрасной работой, этой лаконичной смесью восторженности живого воображения и печали глубокого понимания. И да, пусть главные герои книг Ерофеева всегда любят бутылку больше всего на свете - пусть, если это делает их такими: тонко чувствующими, проникнутыми безнадёжной грустью от осознаний и просветлений и одновременно очень страстными, вдохновенными фантазёрами, эмоциональными и открытыми, вплоть до трогательной беззащитности.

Действие пьесы "Вальпургиева ночь" разворачивается в сумасшедшем доме. "- Вы - немножко поэт? - А у вас и от этого лечат?" Это, впрочем, неважно - у Ерофеева и обычный мир психушкой выглядит, а население его - помешанными вперемешку с надзирателями. Так что все параллели и совпадения предлагаю считать неслучайными. Люди эти, писатель к ним так по-доброму, к этим вот, с навязчивыми идеями, болезненными привязанностями да чересчур впечатлительной натурой, да даже к жестоким власть предержащим - тоже, с пониманием, что ж поделаешь, так оно устроено. Это всё очень трогательно, прямо умиляет, но умиляет так, что хочется заплакать и напиться, вот честное слово. Бедные маленькие человеки-букашки. Но и обитатели дурдома со своими ротами тараканов в головах и клопов в матрасах живут же, даже где-то счастливо - к любым условиям человек может приспособиться, как бы жалко это ни выглядело. А как жалко это будет выглядеть, нам обязательно покажут, у Ерофеева к этому талант.

Да, почти шабаш - большая пьянка в палате сумасшедшего дома. Очнутся эти летаргические люди, будут спирт пьянствовать и дисциплину хулиганить, пить, много пить, чтобы привести головы в ясность, собрать в кучку остатки своих убогих рассудков. Развернётся пьяная бестолочь со взглядами, полными бездонного смысла, каждый станет мыслителем со склонностью к цинизму и фанфаронству - ну, с придурью, так это ничего. Речи, дискуссии их прекрасны, пусть порой и бессвязны - именно в этой бессвязности нет-нет, да и проскользнёт зёрнышко истины, меткое наблюдение, изощрённая издёвка.

Это было так чУдно, что аж дух захватывает.