The Kindly Ones

Вначале книга меня очень заинтересовала. Совсем не взглядом "с другой стороны" (рассказ от имени немца-нациста), а рассуждениями об ответственности каждого за то, что происходит в его стране (приходилось когда-то рассуждать с друзьями о том, что такое "грех народа" и возможно ли "покаяние народа", всё-таки и грех, и покаяние -- поступки, на которые способна личность, а народ...). Очень интересно было читать Литтелла после Василя Быкова. Если у белорусского писателя осужденные на смерть герои всё еще имеют десяток возможностей выбора: спастись через предательство, через побег, спасти другого, приняв на себя вину, в конце концов, умереть с достоинством или без, -- то персонаж Литтелла считает себя лишенным любого выбора, а куда ему, бедненькому, деться, только СД, только СС, ну нет, нет никаких других самостоятельных путей -- как несёт, так и несёт, будто и не было Сопротивления, не было тех, кто пользовался своим положением, чтобы спасти хоть кого-то, не было просто тех, кто "откосил" от армии, если не сопротивлялся системе, то во всяком случае не был "первым учеником" (сколько и сегодня вижу мальчиков-карьеристов, которым абсолютно пофиг, где и на кого работать).
Прекрасно понимаю, что такая книга должна быть "грязной", с верхом залитой фекалиями, кровью, жестокими сценами (может, даже гомосексуализм главного героя -- не только дань западной моде, но и подчеркивание неестественности нацизма). Но читать дальше не могу. В мире хватает интересных книг, чтобы тратить драгоценные минуты жизни на эту грязь. Читайте кто может.

Па-беларуску...

Напачатку кніга мяне вельмі зацікавіла. Зусім не поглядам "з другога боку" (аповед ад імя немца-нацыста), а развагамі пра адказнасць кожнага за тое, што адбываецца ў краіне (даводзілася колісь разважаць з сябрамі пра тое, што такое "грэх народу" і ці магчымае "пакаянне народу", усё-ткі і грэх, і пакаянне -- учынкі, на якія здольная асоба, а народ...). Вельмі цікава было чытаць Літэла пасля Васіля Быкава. Калі ў беларускага пісьменніка асуджаныя да смерці героі ўсё яшчэ маюць дзясятак магчымасцяў выбару: уратавацца праз здраду, праз пабег, уратаваць іншых, прыняўшы на сябе віну, зрэшты, памерці годна ці зняважліва, -- то персанаж Літэла лічыць сябе пазбаўленым любога выбару, а куды яму, бедненькаму, падзецца, толькі СД, толькі СС, ну няма, няма ніякіх іншых самастойных шляхоў -- як нясе, так і нясе, нібыта не было Супраціўлення, не было тых, хто карыстаўся сваім становішчам, каб уратаваць хто каго-небудзь, не было проста тых, хто "адкасіў" ад войска, калі не супраціўляўся сістэме, дык прынамсі не быў "першым вучнем" (колькі і сёння бачу хлопчыкаў-кар'ерыстаў, якім абсалютна пофіг, дзе і на каго працаваць).
Цалкам разумею, што такая кніга мусіла быць "бруднай", з коптурам залітай фекаліямі, крывёй, жорсткімі сцэнамі (можа, нават гомасэксуалізм галоўнага героя -- не толькі даніна заходняй модзе, але і падкрэсленне ненатуральнасці і гідоты нацызму). Але чытаць далей не магу. У свеце багата цікавых кніг, каб марнаваць каштоўныя хвіліны жыцця на гэты бруд. Чытайце хто можа.

Сказав, что этот роман нечто сложное, многогранное, невозможное — невозможно реальное, пробирающее до мурашек, все равно что ничего не сказать. Какую бы часть не читай, все равно будут захлестывать эмоции, а они будут самые разные: от симпатии и сочувствия до отвращения и отвержения.

Так вот, люди-братья, позвольте рассказать вам о книге Джонатана Литтелла “Благоволительницы”. История темная, но назидательная, – настоящая нравоучительная повесть, уверяю вас.

Как подметил один критик, “эта книга — литературная революция, и дело не в том, как она написана, а в том, о чем: она как корабль, груженный историей со всей ее беспросветностью, кровопролитиями, стремлениями, заблуждениями.”

Благоволительницы — это не обычный роман, это эпопея, погружающая читателя в мрачные глубины человеческой души. Литтелл мастерски воссоздает атмосферу Второй мировой войны, показывая её через призму восприятия “другой стороны”, стороны нацистского офицера СС Максимилиана Ауэ. Его повествование – это не просто рассказ о войне, а глубокое исследование природы зла, морали и человеческой психики.

Ауэ, антигерой, не пытается оправдаться перед читателем, что является в современном мире главной чертой многих персонажей в постмодернистской художественной литературе. Ауэ рассказывает свою историю с холодной объективностью, не скрывая своих преступлений и не пытаясь вызвать сочувствие, и доказывает, что хоть и война окончена уже давно, но по-прежнему остаются вопросы: "А усвоен ли урок?"

В этом романе можно найти много вещей: аллюзии, тонкая психология, бессознательное, грань между реальностью и ирреальностью, кровное убийство, инцест, эротический бред, поток сознания, сумасшествие, трагедия, комизм, размышления об антисемитизме и о виновности. Это лишь малая часть того, что можно здесь отыскать.

Литтелл не щадит читателя, описывая сцены насилия и жестокости с пугающей детальностью, что напоминает некий боди-хоррор. С радостью эту книгу можно обозвать как “роман, который трудно читать, но ещё труднее забыть”. Автор направляет читателя по пути философствования о том, что значит быть человеком, и как легко можно потерять эту человечность в условиях войны и насилия. Являются ли герои жертвами обстоятельств, иль у них есть выбор? — Как по мне, это должен решать каждый для себя.

Главный герой по имени Максимилиан Ауэ попадает во время второй мировой войны на восточный фронт в Украину в айнзацгруппу, потом в Сталинград, где получает ранение и возвращается в Германию. В Германии герой восстанавливается после ранения, получает награду от Гимлера и поступает к нему на службу по контролю за деятельностью концентрационных лагерей. Между тем союзники и Советский Союз врываются в Германию, война идёт к завершению и герой под шумок скрывается из Германии не понеся никакого наказания за свою деятельность во время войны. После войны герой живёт во Франции полностью изменив свою жизнь и начинает писать воспоминания о своей жизни во время войны.
Кажется, что герой не чувствует вины за то, что немцы уничтожают евреев, а скорее дискомфорт за то, что однажды самому пришлось принять участие в карательной акции. Он не против того, что евреев убивают, а против того, что это приходится делать ему лично. Позже, когда герой инспектирует концентрационные лагеря и пытается добиться улучшения условий для содержащихся там заключенных, делает он это не для заключенных, а для сохранения рабочей силы чтобы использовать их на работах по производству вооружения и попытаться изменить ход войны. Здесь он также не против смерти заключённых, только против того чтобы они погибали в "его смену".
Максимилиан Ауэ сочетает в себе странный набор качеств - офицер СС и истинный ариец (по мнению Генриха Гиммлера), а также по совместительству шифрующийся гомосексуалист которого неудержимо влечёт к инцесту с сестрой, да еще плюс ко всему и психически повредившийся. Набор качеств как в анекдоте про "выбирайте два из трёх". В такого героя не верится. А после эпизода в котором он попадает в гестапо и сидит там с полной жопой спермы, и переживает как бы она не протекла и не выдала его, я перестал серьёзно воспринимать книгу.

Наверное, чтобы в полной мере оценить грандиозность романа «Благоволительницы», читатель должен обладать способностью отдавать себя во власть автора, быть полностью безоружным перед писательским замыслом, уметь на время прочтения влезть в шкуру главного героя, каким бы отвратительным он ни был, чтобы просто ПОНЯТЬ.

Считается, что антивоенные книги с главными героями-жертвами войны и геноцида призваны сохранять память об этих ужасных событиях, дабы «больше это не повторилось». Но книги из категории «чтобы помнили» далеко не всегда можно отнести к категории книг «чтобы поняли». А ведь для того, чтобы не наступать на грабли, нужно именно понимание. Мы сочувствуем жертвам, мы проливаем слезы, когда читаем об их страданиях, мы понимаем, что это плохо, ужасно, это никогда не должно повториться. И в то же время недоумеваем: как и почему это могло произойти? Неужели это может произойти с нами, в наше время? Жертвы об этом не расскажут – для этого нужно дать слово убийце.

Дальше...

В принципе, жертвы меня интересуют намного меньше, чем палачи. Совершают поступки и тем самым изменяют действительность как раз палачи. Жертву понять очень легко: с человеком происходит нечто ужасное, и его реакция вполне очевидна. Чтобы составить четкое представление о случившемся, анализировать тут нечего. А вот преступник устроен сложнее, равно как и система, толкнувшая его на преступление. Если попытаться дать слово виновному, из услышанного можно извлечь урок, который изменит наше нынешнее мироощущение.

Джонатан Литтелл. Источник

Да, эта книга ориентирована больше не на чувства и эмоции читателя, а на его разум. Уверена, несмотря на все ужасы, описываемые в «Благоволительницах», вы ни разу не пустите слезу, у вас скорее всего даже не возникнет надлежащей жалости и сострадания к жертвам, хотя атмосфера страха, ужаса и отвращения наверняка поглотит вас. Со временем вы заметите, что начинаете воспринимать описываемые события и вовсе отстраненно, буднично, периодически одергивая себя и думая «Стоп, да ведь здесь же надо бы и ужаснуться, и посочувствовать, и пожалеть!» С другой стороны, не стоит думать, что Литтелл в какой-то мере оправдывает действия палачей или даже жалеет их, хотя так порой может показаться, но это заблуждение. Нет, скорее автор дает понять, что невозможно оценивать происходящие события исключительно с позиций «хорошо-плохо», что у каждого следствия есть своя причина, что для того, чтобы такое не повторялось, вовсе недостаточно просто понимать, что убивать – это плохо, даже вовсе недостаточно не убивать самому.

Книга определенно вынуждает читателя неоднократно по ходу действия задавать самому себе вопрос «А как бы поступил я?» Думаю, честные перед собой читатели, при этом умеющие достаточно абстрагироваться, не всегда ответят на этот вопрос однозначно. Хотя, конечно, будут и такие, кто до последнего станет бить себя пяткой в грудь с заверениями «Да чтобы я! Да никогда! Это же плохо и аморально!» «Благоволительницы» дают понять, что среди палачей были не только извращенцы и садисты (многие стали ими уже «в процессе», видимо, это защитная реакция, чтобы не сойти с ума – хотя были и те, кто лишился рассудка, и те, кто пускали пулю в голову). Здесь мы увидим и умных, культурно развитых людей, профессоров, которые на полном серьезе выясняют, например, стоит ли считать горных евреев за евреев (читай: уничтожать их или нет?) Увидим заботливого семьянина Хёсса, коменданта Аушвица, одевавшего своих чад в одежду уничтоженных еврейчиков. Увидим наконец подростков, настолько увлеченных игрой в фашистов, что они убивают и насилуют не хуже взрослых. Вот что страшно.

Впрочем, «еврейский вопрос» – не единственный, что рассматривается в книге. Читателю дается возможность посмотреть на Вторую Мировую «глазами врага», понять, насколько провальными изначально были планы Гитлера на мировое господство. Мы видим, насколько все несовершенно, непродуманно, неорганизованно в этой системе под руководством фюрера, некомпетентного во многих вопросах, но желающего влезть везде и всюду, все контролировать. Фанатичные повсеместные поиски врагов, ослепленность верой в национальную идею, в правоту и справедливость своих действий («Такова необходимость, понимаете? Здесь не следует принимать в расчет человеческое страдание» – от этого цинизма волосы на голове встают дыбом), в непобедимую Германию и фюрера сделали свое дело. Нацистская Германия гнила изнутри, а победа над ней СССР только ускорила ее уничтожение.

Вполне справедливо Литтелл замечает (при этом, опять же, никоим образом не пытаясь уменьшить, загладить вину Германии), что немцы всего лишь унаследовали опыт колонизаторов-предшественников. Ведь был же геноцид индейцев в Америке, массовые уничтожения людей в колониях Англии и Франции, наконец проводится и параллель с уничтожением по классовому признаку в СССР (диалог Ауэ и советского коммиссара Правдина – по моему мнению, один из наиболее сильных эпизодов в романе). Германии не повезло, она выбрала в качестве объекта уничтожения слишком сильного врага (еврейский народ), а потом и вовсе проиграла в этой войне другому сильному врагу (советскому народу). Ей и отдуваться больше всех:

Переоценки того, что творилось при Сталине, так и не произошло — и понятно почему: Германия проиграла и потому была обречена на покаяние, а СССР выиграл, и победа помогла отнестись к своему прошлому более мягко.

Джонатан Литтелл. Источник

Конечно, о многом еще можно сказать: и о личности самого Ауэ, выясняя, что имел ввиду автор под его «нездоровыми» влечениями, галлюцинациями и убийствами; и о многочисленных параллелях и аллюзиях романа с греческой мифологией и литературными, музыкальными и кинематографическими произведениями. Об этом хорошо рассказано в послесловии к роману и в ряде рецензий к книге, поэтому не вижу смысла повторяться.

«Благоволительницы» – качественная историческая художественная проза, основанная на глубоко проработанных документальных фактах, литературных аллюзиях и своеобразной фантазии автора. Для меня эта книга действительно стала открытием, разбередила мои давнишние мысли и вопросы, заставила еще и еще раз обратиться к историческим фактам. Сложная, сильная, нужная книга.

Когда я шла в эту книгу, мне хотелось понять: как человек становится частью ужаса? Не в абстрактном, философском смысле, а буквально - как ты утром надеваешь форму, а вечером идёшь в оперу. Как система ломает личность, как идеология делает из обычного человека палача.

И да, я знала, что будет тяжело. Я просто не ожидала, что будет настолько отталкивающе не по теме.

Литтелл создаёт масштабное литературное полотно: с античными отсылками, музыкальной структурой, философскими конструкциями. Он точно умеет писать. Иногда - даже слишком. И в какой-то момент ты начинаешь чувствовать, что всё это писательское мастерство становится барьером, а не мостом. За формой, за гиперинтеллектуальностью и деталями исчезает главное - человеческое.

Вместо попытки понять механизм вины и соучастия, нас запускают в бесконечный тоннель физиологии, табу, сексуальных девиаций, телесного и ментального садизма. Не то чтобы я боюсь сложных тем - но здесь форма сама по себе становится садистской. К читателю. К реальности. К памяти.

Ужас не вызревает - он вываливается. Без паузы. Без попытки объяснить. Без точки, в которой тебе разрешат понять, а не просто вытерпеть.

Я действительно старалась держаться. Но чем дальше, тем больше чувствовалось: это роман не про то, как обычный человек становится частью зла. Это роман про уже готового палача с очень насыщенной внутренней жизнью. Но ведь Холокост совершали не такие, как он. А такие, как мы. И в этом - моя главная претензия. Когда зло показано как исключение, как монструозная девиация, мы получаем не объяснение, а отсрочку. Мы говорим: это не про нас. А я хотела, чтобы было про нас. Чтобы стало понятно - где тонко, где точка излома, где уже нельзя вернуться.

Более того - в определённый момент роман внезапно приобретает черты детектива. Исчезновение близнецов, тень преступления, следствие - всё это выглядит как попытка создать сюжетный интерес там, где уже нет развития героя. Эта вставка жанровости, скорее всего, не несёт смысловой глубины - она как будто притянута, чтобы удерживать внимание. Но геноцид - не декорация для интеллектуального триллера.

Да, это сложная книга. С литературной точки зрения - амбициозная, глубокая, многослойная. Но у меня всё время было ощущение, что автор слишком гордится своей симфонией ужаса. И в какой-то момент забыл: за всеми этими фугами и хорами стояли миллионы мёртвых. Без анатомических деталей. Без сложной сексуальной травмы. Просто мёртвые.

Читается ли книга как художественный подвиг? Возможно.
Ощущается ли как необходимый опыт? Не уверена.
Оставляет ли после себя катарсис, просветление, понимание? Нет. Только отторжение, усталость и вопрос - а зачем это было так?

После моего первого прочтения этого романа прошло всего несколько лет - а вот мы уже и граждане сателлита страны-агрессора, и размышления главного героя звучат невыносимо актуально и очень животрепещуще, пророчески даже. Все понимаешь, осмысливаешь для себя, но плывешь по течению и делаешь то, что от тебя требуют. Да, все так. Как далеко может зайти по этому пути человек философского склада, приверженец "абсолютного и радикального", при этом фаталист в некотором роде, мы как раз и видим на примере Максимилиана Ауэ.

И все-таки и на этот раз остались у меня к автору претензии в выборе протагониста, в частности я имею в виду его гомосексуализм и инцестуальные штуки. Наверное, без этой "обязательной программы" античных аллюзий искушенный интеллектуальный читатель роман бы не принял. А для неискушенного простачка он в любом случае "ужас, грязь и фу-фу-фу". Кроме того, мне не нравится, что автор все-таки подвергает своего героя наказанию в виде подсознательных нравственных терзаний, кошмарных снов, видений и т.п. На мой взгляд, жестокая правда в том, что они НЕ терзаются и прекрасно спят, ведь абсолютно уверены в своей правоте и своем праве, а эмоционально человек рано или поздно адаптируется к какой угодно дичи. Это мы буквально каких-то пару столетий такие нежные и сентиментальные (да и то больше на словах), а под тонким налетом нравственности внутри каждого сидит дикий и необузданный предок, которому убить ближнего, как апельсин почистить. И, да, очень уж хочется потешить литератору свое профессиональное самолюбие, показав, как начитанный интеллектуал морально страдает от всей этой дичи, выворачивает изо всех сил императив Канта, самооправданием занимается усиленно, а мораль из подсознания психосоматикой таки прорывается и душит, и давит, и дышать не дает, но... не верю, нет. Хотя Максимилиан Ауэ - это же только подзорная труба и голос автора, а уж оформлять это "изделие" каждый волен по своему вкусу и разумению.

В размышлениях о добре и зле мне явственно слышится полемика с Достоевским. А допрос политрука Правдина уж очень напоминает вывернутую наизнанку беседу с Великим Инквизитором. К тому же эпизод этот в той же мере фантастически умозрительный. Да и своя Сонечка Мармеладова здесь присутствует: та же жертвенная самоотверженность в Хелене, та же готовность нести ответственность за грехи ближних. А по итогу все же толстовская "самка" - такая вот тут ирония.

Интересно, как между делом читателю подаются портреты реальных гитлеровских функционеров различного уровня: легкими штрихами внешность, краткие биографические сведения, общее впечатление от общения... Галерея воображаемых фашистских типов тоже показалась мне вполне достоверной. Так или иначе, работа с документальными источниками действительно проделана огромная.

Хорошо показано и то, как любая идея рано или поздно терпит крах и разбивается о человеческий фактор, побеждают и затмевают ее похоть и стяжательство, карьеризм и кумовство. А разрешение жестких мер и террора вместо закона и порядка возвеличивают садистов и психопатов. Так было и с социализмом в России, и с нацизмом в Германии, и с... Да скажите мне, где и когда оно не так было, есть и будет!

Роман действительно классный, что тут скажешь. Может, на следующем повороте истории  и еще разок перечитаю, сверю ориентиры что ли...

Её категорически нельзя "пробовать" по чьему-то совету. Только если есть внутренняя потребность:  посмотреть неприкрытому ужасу в глаза. И возможно от этого стать сильнее, но это не точно. Есть вероятность, что плотская, выпуклая, совсем не героическая война перевернет стереотипные представления о том, как это было.

Немного фактов. Книга получила Гонкуровскую премию в 2006 году. Написана на французском языке американцем, много времени прожившим в России. Название «Благоволительницы» отсылает к древнегреческой мифологии и Эриниям - Благоволительницам – богиням мести.
Эти самые богини преследуют главного героя -  бывшего офицера СС Макса Ауэ, не дают ему погрузиться в послевоенную дрему и он решается исторгнуть из себя воспоминания, из которых и состоит роман в 800 страниц.

В начале романа Ауэ сразу же констатирует: я такой же, как вы. На войне цепь случайностей приводит к тому, что одни держат винтовку, а другие оказываются под дулом этой винтовки. Злодейство – тоже понятие абстрактное, уверен он. «На допросах после войны каждый из нас удивлялся: разве я виновен?? Медсестра не убивала, она лишь раздевала и успокаивала больных, помощник, открывавший кран газа проделывал лишь техническую работу…»
Таким образом множество распоряжений и неукоснительное их выполнение родило то, что потом повергло в шок весь мир.

Вместе с главным героем мы, как герои Данте, спускаемся поэтапно в ад, являясь не участниками, но очевидцами событий:  холокоста евреев, осажденных городов, а затем армагедонного развала Рейха.

Макс Ауэ плохо держит винтовку в руках, он, если выражаться понятнее, офисный клерк.  Безостановочно пишет рапорты,  ездит с инспекциями по концлагерям и наблюдает за исполнением "окончательного решения еврейского вопроса".
Интеллектуал, наизусть знающий произведения великих классиков, обсуждающий философию с другими якобы тонко чувствующими интеллектуалами, он равнодушно берёт девочку за руку и подводит её к оврагу на расстрел.

Но нет, он не бездумная машина, умница Ауэ постоянно рассуждает о необходимости зла,  оправдывает себя и своих приспешников, приводя в пример другие страны-колонизаторы, которые также не знали пощады по отношению к тем, кто слабее.
Осознаёт, что убийство евреев ничего не дает. Никакой пользы - ни политической, ни экономической. Смысл один: в бесповоротном жертвоприношении, которое свяжет всех, кто принимал в этой бойне участие.

Быть нацистским палачом - тяжкий ежесекундный труд, особенно, когда твоя тонкая натура тает от партитур Рамо и лермонтовско-печоринских ремисценций, а инцестуальные фантазии о сестре-двойняшке поглащают все твои мысли. Таков Максимилиан Ауэ - примерный сын немецкого народа, офицер СС, участник мясорубки Сталинграда и казней в Бабьем Яру.

Ад - это мы, ад - это я, ад - это и те, и другие - уверенно утверждает Литтелл в своей исповедальной энциклопедической эпопее; гомоэротика, некрофилия и прочие кровавые мерзости-жути ему в помощь. Но что это? Крайняя степень душевного обнажения-разложения героя или горячечный бред раненого в голову советской пулей? По прочтении на ум приходят первые лица экзистенциальной Европы: Кьеркегор, Хайдеггер и Энцо Пачи; трансгрессивные выскочки Селин и Жене, великий Томас Манн и даже порочный маркиз Де Сад - все они тут, между строк "новых Эвменид". С другой стороны, Литтелл, собиравший материал в местах событий своего романа, отлично ориентируется в русской топонимике и литературе (по книге разбросаны кряжистые абзацы а-ля Гроссман или конвульсивные сюжетные ходы в духе Достоевского). Нашлось место и для приличного половника русофобского дегтя - традиционных для западной пропаганды баянов в духе: Сталин = Гитлер, два миллиона изнасилованных немок, тут даже прибитые к соснам калмыцкими танкистами арийские мальчики присутствуют. Но это уже так у них, у евротолерантов, принято, они хотят так видеть советскую историю, иначе на себя в зеркало без омерзения не взглянуть.

Немец-эсэсовец Максимилиан Ауэ, мечтавший стать филологом, но по воле сильнейшего отчима окончивший юридический, провел нас по местам грязной славы нацистов. Любитель старинной французской музыки, всю жизнь жалевший о том, что не научился играть на фортепиано, Ауэ за 4 года войны прокатился из Берлина от Западной Украины до Сталинграда и обратно в Берлин. В Галиции он удивлялся азарту украинцев убивать евреев и русских, в Пятигорске он исследовал корни горских евреев, в Сталинграде в прямом смысле слова открыл у себя третий глаз, в Берлине после госпиталей немного поскучал на бумажной работе, после чего - увлекательные командировки в Аушвиц и Треблинку, и наконец - обрушившийся знакомый мир: советские солдаты в центре его мира.
Ауэ - нацист-теоретик, задача которого - подвести обоснование под действия национал-социалистов. Перед фашистами не стояло задачи уничтожить всех тех, кто был похож на евреев, но вырвать из жизни тех, кто по документам действительно происходил от Авраама. Рапорты, отчеты, исследования, конференции, доклады: взрослые люди на полном серьезе обсуждали и спорили до хрипоты, приводя аргументы из книг и документов, правомерность своих действий.
Идеальный мир - расово чистый мир: арийцы, арийцы, кругом одни арийцы.
Рассуждения о чистом мире происходят в реальном очень грязном мире: война - кровь и внутренности на дорогах, головы задевают ноги повешенных, по углам дерьмо и блевотина. Даже сны и галлюцинации Ауэ грязные и пошлые. Он, как и вся немецкая нация, исходит дерьмом и развратом. Один из его снов: он со своей сестрой-любовницей сидит в столовой и серебряными столовыми приборами ест немецкое расово чистое дерьмо. А в реале в это время в лесах Померании бродит банда детей и подростков с лопатами и игрушечным телефоном, которые насилуют девочек, многие из которых уже беременные, и убивают русских солдат.
Можно сморщить нос и отвернуться, но примерно так все и было: фашизм и война искалечили и продолжают калечить до сих пор тысячи людей. Как знать, может, действительно за пару дней до капитуляции Берлина в том самом бункере какой-то офицер укусил большой и мясистый нос Гитлера, вешавшему ему на китель уже ненужную и опасную железку. Мир настолько перевернулся, что гротеск перестал быть фантастикой.
Бегая по туннелям метро от русских солдат, Ауэ едва не погиб от пули дотошного сыщика, вменявшего ему убийство матери и отчима. Своего названного отца Ауэ убил через минуту - того, кто зачем-то годами уберегал его от страшного, вытаскивал из невозможного, проталкивал в удобное. А по Берлину в это время ездили русские танки, оторвавшиеся от пехоты - вот-вот и она подойдет. Танки были увешаны кружевами, шелком и изящными вещицами, как на барахолке. Уходя с фальшивыми документами, Ауэ еще не знал, что подобные кружева станут его жизнью в последующие годы, когда он, все-таки изменив своей сестре с другой женщиной, ставшей ему женой, будет страшно жить в ожидании мести от жизни за содеянное им и тем, кто был возле него.