Повесть о прекрасной Отикубо. Записки у изголовья. Записки из кельи

Если бы Сэй-Сёнангон родилась в Англии в конце XVIII века, она бы соперничала в остроумии с Джейн Остин. Если бы в Российской империи, то ее рассказами зачитывалась вся русская интеллигенция. Но она родилась в Японии X века, а потому до нас дошло единственное ее детище - "Записки у изголовья".

В ней - жизнь придворной дамы, как она есть. С праздниками, которых долго ждешь, но в итоге видишь лишь отрывочек. С проповедями, от которых хочется сбежать. С бесконечным количеством поэзии по поводу и без. Что мне во всем этом особенно подкупило: автор очень честна прежде всего с самой собой. Она не пытается приукрасить окружающих и придать значение собственной персоне. Сэй-Сёнангон просто описывает то, что видит, подобно кукушке в саду, озаренном светом полной луны.

Не верьте аннотации, которая обещает сказку о Золушке. Нет, Золушка в этой истории всё-таки есть. Всячески шпыняемая вздорной и злой мачехой, лишённая хотя бы эмоциональной поддержки отца и единокровных сестёр (братья в целом более прилично себя вели). Даже имя у героини почти "золушковое", ибо Отикубо означает "каморка" и соответствует месту, где приходится ютиться несчастной девушке. Правда, её злосчастья заканчиваются уже к концу первой части повести. Дальше для неё начинается сплошное happily ever after, то бишь "и жили они долго и счастливо". Все остальные части посвящены тому, как муж нашей японской "Золушки" сначала всячески мстит её обидчикам - без её ведома и поддержки, стоит отметить, - а потом, уже по её просьбе усердно их осчастливливает. И те, сначала наказанные, а потом осчастливленные (кое-кто почти насильно, против своей воли) постепенно сознают свою ошибку и перевоспитываются. Даже мачеха. Ну, почти.

Впрочем, насчёт отсутствия в легенде об Отикубо сказки я, пожалуй, несколько погорячилась. Сказочное в неё всё-таки можно найти. Например, сказочно красив, богат и удачлив её нечаянный ухажёр, довольно быстро ставший счастливым мужем. Этот красавчик до знакомства с нашей героиней был записным ловеласом, ни одного хоть сколько-нибудь симпатичного кимоно не пропускал. А встретил Отикубо и сказочно "реформировался" - сразу завязал со своими хождениям по бабам и заделался примерным семьянином. Вот что магия любви делает! Ещё автор этого сочинения описывает просто сказочные богатства и щедрость некоторых персонажей: воистину королевские подарки рассылаются налево и направо. Семья мужа Золушки-Отикубо сказочно добрая и не мене сказочно везучая в делах политических. И своих не забывают: семейственность цветёт - ни в сказке сказать, ни пером описать (разве что кистью и тушью для иероглифов).

Наиболее интересна не сюжетная линия "Повести о прекрасной Отикубо", а описываемые в ней детали быта и обычаи, о многих из которых я даже не слышала до сих пор. Например, как было принято совершать брачный обряд. Насколько легко было развестись. Иерархия слуг. Смена имён в зависимости от статуса или жизненных обстоятельств. Кстати об именах. На всём протяжении повести её заглавная героиня так и оставалась Отикубо, то есть Каморкой. Даже когда стала жить как принцесса и пожинала плоды своего великодушия ко всем подряд, включая её прежних мучителей. Забавно, что кому-то из второстепенных героев разок даже прилетело за то, что бедолаге пришло в голову за глаза назвать её этим именем. При этом появилось ли у неё новое имя, более приличествующее её улучшившемуся положению, читатель так и не узнает. Да и автор тоже позволяет себе называть так свою героиню практически до самого конца повести.

Красивы
Одежды императрицы
И традиции лун.
Так почему же
Изнывает моя душа?

Прочитав в рецензиях, что эта книга – средневековый ЖЖ, я читала ее с компьютера: 672 страницы текста и 402 страницы примечаний. Чтение было довольно долгим, так как читала я по несколько главок в день, не больше, а постоянные примечания не всегда объясняли, а очень часто запутывали. При этом книга безусловно стоит того, чтобы с ней познакомиться, она невероятно японская, но при этом многие вещи не потеряли своей актуальности за 10 веков.

306 маленьких глав рассказывают о многом: о жизни во дворце, сплетнях, событиях. Но эти главы мне было трудно читать: во-первых, я сразу запуталась в должностях и кто кому кто, во-вторых, я утомилась читать о том, как Сей-Сенагон мастерски складывает ответы (и как ее все хвалят). И с поэзией у меня проблемы, мне интересны танки (которые стихи, а не которые с гусеницами), но в таком количестве они меня утомили. Вот кто-то упомянул строчку – как остроумно! Вот мы поехали писать про кукушек, но ничего не написали. Вот я ответила – молодец! А перечисление одежд всегда заставляет дергаться мой глаз. Зато главы, начинающиеся с "То, что.." полюбились мне крайне, потому что они очень японские, созерцательные и временами до смешного актуальные.

Перечисление названий гор, лесов, равнин и так далее сначала кажется странной затеей, но на самом деле оказывается, что у них и правда очень интересные названия.

В общем, я совсем не пожалела, что познакомилась и обогатилась. Каждый, мне кажется, найдет в этих записках ценное и свое. Для меня, правда, чтение оказалось не из легких.

«У каждой поры своя особая прелесть в круговороте времен года. Хороши первая луна, третья и четвертая, пятая луна, седьмая, восьмая и девятая, одиннадцатая и двенадцатая.
Весь год прекрасен – от начала до конца.»

Сэй Сёнагон.

Написанные около тысячи лет назад в средневековой Японии «Записки у изголовья» видятся мне идеальным примером ведения современного блога — тонко, филигранно, иронично, познавательно, поэтично, чувственно, кратко, объёмно. Заметки, наблюдения, случайные истории, не случайные истории, немного фривольные сценки из жизни дворцовой аристократии, снобистские размышления аристократки о том, что такое прилично и не прилично, наблюдения из дворцовой жизни, легкая ирония, стихотворные состязания — идеальное сочетание для неторопливого чтения, удовольствие от которого наполняет тебя радостью и светом, смехом и умилением, совершенно не верится, что написано это всё было тысячу лет назад, так свежо и интересно звучат и сейчас эти записки. Написаны «Записки» в одну из моих любимых литературных эпох в Японии — Хэйан, — придворной дамой императрицы Тэйси (китайское звучание имени императрицы) или Садако (японизированное имя императрицы), в эпоху, когда Япония постепенно отходила от китайского влияния на свою культуру, когда менялась структура государственного управления, когда планировали перенос столицы (сейчас это современный Киото), когда Япония отходила от влияния буддийского духовенства, когда аристократия Японии начала создавать свою культуру, в тот период было создано поэтическое наследие, которое вошло в золотой фонд мировой литературы, появились настоящие шедевры прозаической литературы: великолепный роман «Повесть о Гэндзи» Мурасаки Сикибу, «Повесть о прекрасной Отикубо», «Повесть о старике Такэтори» и конечно же «Записки у изголовья» Сэй Сёнагон. Настоящее имя Сэй Сёнагон до нас не дошло, известно только что «Сэй» — это японизированное чтение первого иероглифа фамилии Киёвара (древний род из которого происходила придворная дама), а вот «Сёнагон» — это не имя, а название должности министра при дворе императора, возможно, тогда «сёнагон» соответствовало и чину дамы-фрейлины императрицы, что можно перевести на русский язык как «фрейлина Сэй». Сэй-Сёнагон. Именно она, вернее её «Записки у изголовья», стали отправной точкой для жанра японской прозы дзуйхицу — «вслед за кистью» или «следуя кисти», когда автор записывает что-то кистью и размышления, слова, переживания следуют за кистью и автор записывает всё что приходит в голову, своеобразное эссе, очерк о том, что видишь, чувствуешь, о чём думаешь. Один из моих любимых жанров, так как такие книги можно читать с любой страницы «следуя кисти», следуя своему настроению, погружаясь через чужие эмоции в свои собственные. Это великолепно.

Так что же такое «Записки у изголовья» структурно? Это собрание переживаний придворной дамы, разных историй и сценок из дворцовой жизни, структурирование собственных чувств и познания мира, выжимка собственного опыта о различных явлениях, чувствах, литературе, быте того времени, традициях и регламенте (например, у каждого министра тогда были свои собственные цвета в одежде при дворе и нарушение этикета цветового могло привести к тому, что министр потеряет своё место, когда министр приходит ко двру не в тех цветах, которые ему положено носить, то это нарушение протокола очень раздражает Сёнагон и она пишет об этом с лёгким презрением, что министр совсем забылся в своём желании нарушить протокол и надел другие цвета, это раздражает), но исключительно о дворцовой жизни, что создаёт ощущение прекрасного и уютного мира дворца и двора, со своими шутками и интригами, но достаточно безобидными, несмотря на то, что может привести к удалению из дворца и из свиты императора и императрицы, при этом мир вне дворца, жизнь других сословий как будто бы не существует, а если пересекается с миром Сёнагон, то это вызывает в ней раздражение, потому как те люди не соответствуют её представлениям о красоте и достоинстве. Сэй Сёнагон описывает развлечения того времени как состязание в стихотворном мастерстве. Например, ко двору могут прислать ветку сливы или сакуры с привязанным свитком с двумя стихотворными строчками, а дама (или кавалер) должны дополнить эти строчки своей, подходящей по смыслу, но в которой будет содержаться ответ на это самое послание, при этом стихи могут быть о чем угодно: о природе, о явлениях, но чаще всего это любовные послания, зашифрованные в эти самые природные явления, и человек, которому отправлено письмо, должен обязательно дать свой ответ на послание, о том, что чувствует и думает о послании, но при этом понимать, что это стихотворение будет читать весь двор, что может вызвать как смех так и восхищение. Сёнагон очень скромно, но с намёком пишет о том как искусна она сама была в ответе на такие послания, как её ответы вызывали восхищение всего двора. Но так же существовал и обмен стихами между самими придворными дамами и императрицей, и тут нужно было быть не просто аккуратной, но продумывать каждое слово, каждый смысл, потому что одно неверно подобранное поэтическое сравнение или явление и тебя могут выслать из дворца. При этом, в оригинале Сэй пишет стихи на китайском языке, пока ещё на китайском. В «Записках» ещё встречаются фривольные истории, например о том, как мужчина покинул свою возлюбленную под утро, но не ушёл, а остался понаблюдать за ней, а она сняла накладные волосы и под ними мужчина увидел проплешины и больше он решил к этой женщине не приходить, его эти проплешины оскорбили. И вообще, Сёнагон описывает ту эпоху как лёгкую и непринуждённую для любовных приключений, где женщина была не только объектом, но и активным участником таких приключений, несмотря на все ширмы и покрывала. Танцы. Горы. Равнины. Реки. Музыкальные инструменты. Обо всём пишет Сёнагон. И вот все эти истории, переживания, сценки в книге структурированы по данам (или ступеням) и пронумерованы. Выглядит это так:

Она описывает, записывает «вслед за кистью» состояние в определенный момент, но при этом, в том числе, и структурирует опыт своих личных чувств и переживаний, даёт выжимку того, что ей нравится больше всего. Например: «Весною – рассвет. Все белее края гор, вот они слегка озарились светом. Тронутые пурпуром облака тонкими лентами стелются по небу.»

Это и поэтично и точно. Каждая фраза — это повод для медитации, повод остановиться, задуматься. Каждая фраза — кратко, точно, но глубоко и объемно показывает чувства и состояние, потому что каждая из фраз вызывает внутри целую галерею собственных ассоциаций, образов и историй, над каждой фразой, ты замираешь, начинаешь внутри себя рассказывать уже свою историю, восхищаясь тонкими и точными наблюдениями средневековой японской придворной дамы. Да, не без снобистского взгляда на обыденность, например, прекрасные и возвышенные стихи из уст простолюдина вызывают у неё разочарование и отторжение, человек, не умеющий красиво писать, несмотря на ум и знания, недостоин иметь должность при дворе. Ну вот так, да. «О времена, о нравы!» Тем не менее, это прекрасная книга, которую можно перечитывать бесконечно, с любого дана, выстроить свои ассоциативные ряды, свои воспоминания, замерев от красоты или печали на миг и идти дальше.

И обязательно хочу отметить не менее важного человека чем сама Сэй Сёнагон, переводчика «Записок» Веру Маркову, подарившую нам на русском языке «Повесть о прекрасной Отикубо», и Басё, Сайгё, новеллы Ихара Сайкаку и Акутагавы, Кавабату, Кобаяси Иссу, Бусона. Тонко. Филигранно. Изящно. С пониманием культуры и традиций японского языка и богатства русского языка. Небольшая справка: Японское правительство высоко оценило труд Марковой по популяризации японской культуры в России, наградив её в 1993 году Орденом Священного Сокровища.

И две мои любимые ступени из «Записок»:

252.То, что пролетает мимо
Корабль на всех парусах.
Годы человеческой жизни.
Весна, лето, осень, зима.

253. То, что человек обычно не замечает
Дни зловещего предзнаменования.
Как понемногу стареет его мать.

Вот уж не думала, что зачитаюсь бессюжетными записками, воспоминаниями и наблюдениями женщины, жившей больше тысячи лет назад, в другой стране. Однако же периодически даже приходилось себя притормаживать, чтобы одна зарисовка или забавная история не наслаивалась на другую и можно было обдумать и насладиться ей в полной мере.

Два основных впечатления при чтении - "Ого, как!" и "Да, так и есть".
Ого, как - это удивление от совершенно странных для нас деталей быта и этикета. Чего стоит, например, обычай присылать письма на цветной бумаге, привязанные к ветке того или иного дерева под цвет письма, или обилие тонких ширм и занавесов, из-под которых виден лишь край одежд придворных прелестниц или же военный министр, обучающий императора игре на флейте. Иногда было совсем непонятно, в чём же юмор описанной ситуации, а иногда - в чём красота.
Да, так и есть - это узнавание, осознание, что в любом месте и времени человеческая природа не сильно-то и меняется. Сплетни и злословие фрейлин императрицы, остроумная переписка, которая мгновенно становится известна всему двору (ну репосты и лайки же, а?), мода, накладные волосы и прочие заботы о внешнем виде, уязвлённая гордость и удовлетворённое тщеславие (пустячок, а приятно) рассказчицы, даже любовь к чтению и литературные вкусы. Всё это откликается в душе и вызывает в памяти похожие случаи, стоит только подставить нужные реалии.

А ещё Сэй Сёнагон - бесспорная повелительница списков. Простые перечисления птиц, цветов, мостов, храмов... И "ситуационные", когда она вспоминает то, что её радует, огорчает, вызывает чувство брезгливости и т.д.
Вот один из моих любимых списков:

Конечно, очень помогло, что в моём издании был толстенный раздел комментариев, иначе я запуталась бы в тонкостях цветов одежды, планировки дома и прочего. Немного странным показался выбор терминов - "канцлер", "фрейлины" и "канцелярия" здесь встречаются наравне с "тюнагоном", "куродо" и "тюдзё". Было бы, наверное, удобнее, если бы все термины были унифицированы.

Теперь хочется почитать какую-то подробную книгу по истории быта в Японии ("Книга японских обыкновений", к сожалению слишком поверхностная и малосодержательная). Ну и, конечно же, ещё вот такую литературу седой древности.

Замечательный памятник средневековой японской литературы. И хотя нужно постоянно держать в уме, что реалии Японии Х века очень далеки от наших, чтению это не мешает. Если вы готовы к неторопливому погружению в знакомый сюжет о бедной падчерице и злой мачехе, приправленный спецификой древнего востока, то книга подарит вам много радостных минут.

Имея опыт прочтения сборника древних японских сказок, где сюжет зачастую был ломанным и в любой момент прекрасная дева могла превратиться в лисицу, я ждала от Отикубо магии по-японски. Но данное произведение оказалось очень последовательным и крайне приземлённым (если не учитывать невероятное везение, сопровождающее главных героев).

"Отикубо" значит "каморка", и наша героиня, являясь дочерью тюнагона (государственного чиновника) от первого брака, уже своим прозвищем сообщает читателю о своей тяжелой доле. Отец её, конечно, женился повторно, завёл ещё много детей с новой женой, а она, Китаноката (госпожа из северных покоев), ожидаемо возненавидела падчерицу, решив сделать её швеёй на всю семью. Но однажды в жизни Отикубо при помощи её верной служанки Акоги появляется некий мужчина, почти что принц, и сила его любви круто изменяет положение Отикубо.

Бесспорным достоинством произведения можно считать подробную прописанность персонажей, и, сравнивая героев Отикубо с более привычной нам сказкой о Золушке, замечаешь, до чего условны герои Золушки! В повести об Отикубо персонажи ведут себя неоднозначно, гневаются и прощают, совершают нелогичные поступки и встречают непонимание. Детали придают жизнь истории, а пятистишия из писем, которые пишут друг другу герои, своей тонкой красотой подчёркивают настроение каждой сцены.

Я особенно остро ощущала невозможность постижения этого текста. Любой перевод здесь неуместен: эта проза должна читаться на японском, только тогда история раскроется во всей полноте. Если обрывки смыслов так красивы, тогда до чего красив оригинал?

Нужно быть готовым и к тому, что сотни лет между нами и этим произведением сделали некоторые моменты сомнительными. Для японцев же того времени они, очевидно, были смешны.

Пример японского юмора Х века: лысый старик, которого слуги высокопоставленного чиновника бьют ногами. Пусть предыдущими деяниями этот старик заслужил месть, но его поведение на современный взгляд явно несоразмерно расплате. Ещё: успешный и во всём прекрасный муж Отикубо (чем ближе конец повести, тем больше он становится сыном маминой подруги) решает отомстить мачехе своей возлюбленной... подстроив замужество одной из сводных сестёр Отикубо на глупом и некрасивом человеке по прозвищу Беломордый Конёк. Внешность этого бедолаги служит источником неисчерпаемых шуток, что сейчас читается с недоумением. Я пыталась отсечь свой опыт, не судить сегодняшними мерками то, что дошло до нас из далёкого прошлого, но, хочется сказать, не всегда получалось.

Напоследок небольшое замечание, которое может быть совершенно необъективным. Я увидела, что в "Отикубо", как в произведении для чтения высшим сословием (много цитат из знаменитых романов того времени, акцент на императорском величии), большое внимание уделено тому, как и во что одеты герои. Если что-то и описывается максимально подробно, так это расцветки шёлка, сочетание элементов костюма и т.п. В японских сказках, которые были устным творчеством одних бедняков для других, со всем возможным тщанием описывалась еда. Она играла важную роль во многих сказочных сюжетах. В "Отикубо" еда фигурирует раз или два, как нечто незначительное.

Можно ли говорить о том, что разные типы древних японских текстов указывают нам на жизненные приоритеты разных социальных слоёв? Прекрасной Отикубо не нужна магия, чтобы её жизнь качественно изменилась, ей нужно удачное замужество на приближенном к императору мужчине. А японским беднякам, видимо, только и оставалось, что уповать на волшебство и сочно описывать рисовые лепёшки...

Закончу я романтичным пятистишием, посланным влюблённым Митиёри своей Отикубо:

Просторны и прочны рукава
У китайской одежды моей,
Но сразу они порвутся,
Если я спрячу в их глубине
Великое счастье быть вместе с тобой...

Пусть всякая любовь будет такой.

Неужели хоть один человек скажет, что цветы вишни ему примелькались, потому что они распускаются каждый год?

Прекрасное произведение, представленное читателю в виде дневника, записок, наблюдений придворной дамы и средневековой писательницы по имени Сей Сёнагон. Она часто поражала окружающих своим умением быстро придумать стихотворение, умно ответить в стихотворной форме. Интересное время, волшебная эпоха... Автор настолько красиво описывает природу и читатель словно просматривает диафильм, прокручивая картинку за картинкой.
Я получила огромное эстетическое удовольствие от чтения этой книги!

Не вовремя пришла ко мне эта книга. Да, она необыкновенно глубоко погружает читателя в атмосферу Японии. Но меня раздражала манера письма автора. Слишком уж она заносчива, что ли. Считает людей, которые ниже ее по достатку недостойными осквернять ее своим появлением. Ведь это так ужасно, если бедный экипаж появится на празднике и будет всех раздражать своим видом. К детям у нее то же предвзятое отношение, если они молчат и ведут себя незаметно, то это мило и хорошо, но стоит ребенку привлечь внимание или вести себя так, как обычно ведут себя дети, то все становится ужасно. Складывается впечатление, что японцы не разговаривают между собой обычным языком. В книге нет диалогов, только переписка и упражнения в остроумии посредством сочинения и вспоминания стихов. А переписка? Тут уже, возможно, разница менталитета играет. Но европейцы привыкли, что письмо - личное обращение к человеку и маловероятно, что им поделятся с посторонними. Японцы же пишут держа в голове, что письмо обязательно будет выставлено на всеобщее обозрение. И его могут не только похвалить за остроумие, но и жестоко осудить за неудачные стихи. Да и сама манера переписки у них своеобразна. На письмо отвечают как можно скорее, и если гонец с письмом задерживается, то опять же страдают и мучаются.
Возможно, мне не очень понравилось, что записки оказались очень разрозненными и не дают целостного представления о жизни автора. Плюсом произведению великолепная природа и образный язык.

Вот, Камо-но Тёмэй – тот самый нищий монах, который не стоит величественного внимания августейшей Сэй-Сёнагон. Не буквально, конечно, так как все же не он имеется в виду, но и буквально, раз уж он действительно нищий монах. Вообще, если сравнивать «Записки из кельи» с «Записками у изголовья», то именно в качестве двух противоположных полюсов. А если прибавить к рассмотрению и «Записки от скуки» Кэнко-Хоси, то они как раз находятся между двумя этими полюсами. «Записки у изголовья» - записки предельно светские, то есть не просто «мирские», но мирские в наиболее точном значении этого слова (что есть свет как не суета сует?). «Записки из кельи» - исповедь человека, удалившегося от мира, Кэнко-Хоси же бежит от мира, да никак не убежит; ранее я предположил , что его монашеским словам не хватает «финальной убедительности», так вот убедительность эту и ищите в «Записках из кельи». Убедительнее, пожалуй, некуда (в плане воспроизведения определенной логики мышления). Так что я уже совсем было облюбовал один симпатичный подвал неподалеку (гор в окрестностях, увы, что-то не видать) и собрал свои пожитки, но, немного поколебавшись, решил остаться «в миру» и продолжить свои «записки из интернета». Уйти от мира – в этом, конечно, всегда есть нечто заманчивое, но выйти из инета – нет уж, тут и думать нечего:)