Отчаяние. Романы, повесть, рассказы

Странно, но я не могу собрать мысли в кучу.
Удивительно, может даже и позорно, но этот роман можно считать первым знакомством с творчеством Набокова ("Лолита" не в счёт, я её даже не дочитала).
Восхитительно, потому что мне понравилось очень сильно. Потому что я влюбилась в язык (о, как изысканны эти простые строки, как чувственны, как сильно передано отношение автора к героям, при этом ни капли порицания, ни грамма осуждения), в стиль, в музыку слов.
А сюжет банален, как пустой стакан, старомоден, как мир, прост, как дневной свет. Но Набоков сумел превратить его в эдакую завораживающую своим цинизмом историю, назидательную, поучительную, хотя ни разом, ни словом нигде об этом не обмолвился.
Выводы сделает сам читатель, вот только убавится ли в этом мире зла и предательства?

Среднестатистический буржуа Бруно Кречмар. Жена, дочь, достаток. Плавная, размеренная жизнь, можно сказать даже - счастливая. Работа, уютные однотипные домашние вечера. Жена не красавица, но любящая, уступчивая. Тихая мышка семейного быта.
Живёт иногда в мире грёз, мечтает о бурной и страстной любви, о страсти. Мало ли в мире таких семей?

Магда Петерс, 16-летняя красавица с бульдожьей хваткой. Всё, что ей нужно от жизни - секс и деньги. Хваткая, цепкая, хитрая, как змея, она уверенна в себе, в силе своей привлекательности. Вульгарная, без всякого вкуса, но что-то есть в ней такое звериное, что пробуждает первобытные инстинкты.

И вот эти двое встретились. Он, имеющий деньги и жаждущий любовных приключений, и она, алчная к богатству и перспективе безбедной жизни. Что это? Судьба? Провидение? Божий знак? Нет-нет, уж бог тут точно ни при чём.
Бруно не смог пройти мимо, не смог забыть. Марта возвращалась к нему в снах, он сходил с ума. Он стал слепцом ещё до трагедии, марионеткой в умелых руках бездарной актриски.

О, этот кризис среднего возраста! Он сроден чувственному безумству юности. Те же порывы, те же стремления, тот же азарт и те же мечты. Я ничего не имею против, но только если при этом не страдают невинные.
К чему же привела их "любовь"? Горе, страдания, маленький холмик на кладбище, вечная темнота для того, кто недавно вкушал играющую всеми цветами радуги жизнь.
И обман. Подлый, мерзкий, циничный в своей простоте и неискушённости.

Очень сильный, каблуком в душу впечатывающийся роман. Не щадит, не отпускает. Кричит. Выпускает наружу зло и мерзость. Обнажает насквозь прогнившие души.
Бруно, Магда, Горн - это не просто уродство, это проклятие нашего мира, чудовища, рождённые современным обществом.
Сильно! Впечатляет! Горчит.

Честно сказать, прочитав Лолиту , совершенно не впечатлилась автором и поклонницей его творчества не стала. Тем интереснее мне было взяться за эту книгу и посмотреть, изменится ли ситуация. И да, здесь все оказалось гораздо лучше и сюжет увлек с первых страниц, хотя ничего принципиально нового в нем нет. По сути своей, банальная история, старая как мир. Обеспеченный мужчина Бруно Кречмар, имеющий помимо денег и положения в обществе, жену и дочь , в определенный момент своей жизни заскучал, показалось, что жизнь его серая и скучная, а другая яркая, проходит мимо него, захотелось новизны ощущений и чтобы жизнь засверкала яркими красками. И новое знакомство не заставило себя ждать. Магда Петерс. У неё есть молодость , привлекательная внешность и прошлое, от которого хочется бежать куда подальше, семья, где она не знала ни любви, ни заботы , ни ласки, а только оплеухи и подзатыльники , и человек, который её бросил, оставив выживать как придётся и поселившись в её сердце . А ещё , конечно, желание пробиться в актрисы и устроиться в этой жизни получше. И эта встреча ей тоже как нельзя кстати . И в довершение картины объявляется Горн, тот самый карикатурист, в которого влюблена Магда. И вот тут и начинает разворачиваться трагедия, в которой обман , ложь, жажда денег правят бал, а остальное уже не имеет значения. И шаг за шагом история движется к своей печальной развязке, победителем в которой выйдет тот, кто наглее, беспринципнее, для кого чужие чувства, мысли и желания всего лишь досадная помеха на пути к цели, к осуществлению собственных желаний. Предавший тоже будет предан . В этом контексте интересно как автор противопоставил два любовных треугольника : Бруно, Аннелиза и Магда с одной стороны, а с другой Бруно, Магда и Горн. Предав жену, семью ,Кречмар и сам оказался в состоянии преданного . И слепота физическая, настигшая его , стала следствием его духовной слепоты с самого начала этой истории.
В этой истории жалости , на мой взгляд, достойны все, кроме разве Горна, чья жестокость и бессердечие, отсутствие каких-либо моральных принципов просто ужасают, ставят в тупик. Но такие люди, как он и Магда и устраиваются в жизни чаще всего лучше других, потому что свои желания ставят превыше всего, не щадят никого и идут по головам. А другие расплачиваются за свою недальновидность, гордость и чувства.
А вообще эта книга получилась великолепной . Красота текста, в котором нет той перегруженности метафорами , аллюзиями и другими литературными приёмами, которыми, на мой взгляд, перегружена Лолита . Здесь все на своем месте, здесь каждое слово, персонаж, характер выверены и представлены с поразительной точностью и изяществом. И читается роман на одном дыхании и вызывает желание дальше знакомиться с творчеством автора.

Мне стыдно в этом признаться, но в эту книгу я врубилась далеко не с первого раза. Мне кажется, я прочла ее дважды за один раз. Набоков везде такой, кручу, верчу, запутать хочу? И ладно бы только языком, язык у него потрясающий, чувство слога, стиль, витиеватые метафоры, неожиданно бьющие не в бровь, а в мозг. Не ожидала я, что буду читать Набокова и хохотать от метафор, сидя на верхней полке в поезде. Хохотать не от того, что это прям такой юмор-юмор, а от радости за мысль человеческую. Метафоры у него искристые, как Абрау-Дюрсо (тут Набоков в гробу перевернулся). В общем, то, что смущало меня у Степновой, например, веселит и радует у Фаулза и Набокова.

С сюжетом дела у меня сложились посложнее. Роман многослоен и похож на чехарду. Он прыгает сам через себя, заставляя ломать мозг. Это сейчас кто говорит, автор? Или главный герой? Или рассказчик? Или все-таки автор? Метароман. Роман о том, как главный герой пишет роман, о том, как главный герой задумал преступление с участием двойника главного героя. Сон про не сон, как по мне. Сложная структура, местами обрывчатые воспоминания... да и рассказчик крайне ненадежный. Встретил он двойника или не встретил? Убил он или не убил? Зачем он отправил Ардальона в Рим? Почему не послушался жену? Сошел он с ума или не сошел? Такие вот вопросы мучали меня на протяжение всей книги. И к какому-то определенному выводу я пришла, только прочитав критические статьи на "Отчаяние".

Отчасти "Отчаяние" напомнило мне "Записки сумасшедшего" Гоголя, но там все намного прямолинейнее и проще. Главный герой - такая же пренеприятнейшая личность, так что книга - из тез романов, где персонажей если не переносишь совсем, то с трудом терпишь. Но не вроде шляпника Броуди, когда хочется отдубасить его скалкой, а скорее как, не знаю, крыса такая, и сущность его крысиная раскрывается мееедленно, исподволь, с течением времени и повествования.

Эту книгу нельзя читать людям с некрепкой нервной системой, а также тем у кого корона на голове, представляю их возмущенные отклики "Что это было?", "Почему эта книга шедевр", "Главный герой - крыса", "Я не хочу копаться в этой мерзкой голове". Я сама была такою тысячу лет тому назад. Но книги перевоспитывают, учат, смею надеяться это был шажок на полпути к Изумрудному городу Джойсу/Пинчону/постмодернизьму.

«Быстрое дачное лето, состоящее в общем из трёх запахов: сирень, сенокос, сухие листья», – а ещё оно включало в себя шахматы. Странное это дело, конечно, столько игр было после, не сказать что их было много, но были же, однако нет, вот они, неизгладимые воспоминания из детства, их не забыть, на них держится всё: уютные вечера, спокойствие и счастье, смесь звуков – трели соседской канарейки, весело болтающие собаки, щебет юрких ласточек, и игра – на веранде, у окна или на крыльце, и какое трепетное чувство я, помнится, испытывала, когда брала в руки доску, открывала её и начинала расставлять фигуры (мне доверяли!). «Особый, деревянно-рассыпчатый звук», – и внутри что-то замирает... Впрочем, это набоковское, так что ничего удивительного, ибо пусть эта история и отличается от его первых двух книг, его слово узнаваемо, все эти восхитительные и очень живые образы, которые видишь, слышишь – а возможно даже и чувствуешь: «Побежала пушистая рябь по серому птичьему крылу на её шляпе», «Кто-то прикрыл дверь, чтобы музыка не простудилась», «Наступило такое предчувствие счастья, что, казалось, сердце не выдержит», – нет, ну как цепко... И, конечно, шахматное. Оно было везде – в кафельных плитках в ванной комнате, на рассечённой солнечным светом аллее, да даже на пироге, везде, везде квадраты, а значит и фигуры... Главный герой жил шахматами, они были для него всем, и то, как это было передано – именно это, а не сама суть игры, – восхищало. И пугало. Такое не может не пугать. «Мы имеем ходы тихие и ходы сильные».

«Больше всего его поразило то, что с понедельника он будет Лужиным», – тот факт, что история началась с того, что у героя будто бы отобрали его имя... Мать не видела своего ребёнка (не похож на её талантливого родителя, слишком чужой, а тут ещё измена мужа с её родственницей... мир для неё начал блекнуть), отец же мечтал вылепить из него выдуманный образ (белокурый мальчик, задумчивый, красивый... как тот мальчуган, о котором он писал свои книги), и вот этот маленький человек, который и без того был не как все, совсем закрылся, замуровался. Вот бы он занялся музыкой, это ведь так аристократично, продолжит дело своего знаменитого деда! Может и писателем быть, это тоже в какой-то степени красиво – пойти по стопам отца. Ну может и в науку пойти, так и быть... Но – нет. Все родительские мечты были разрушены. Учится плохо, с другими детьми не общается, да он даже на переменах не бегает, это совсем уж возмутительно!.. Разочарование. Обескураживающее, оглушающее. Окончательное. Ну и ладно... Уберечь его от издевательств сверстников? Помочь ему отыскать то, что действительно его заинтересует? Найти к нему подход? А зачем. Мать окончательно погасла, отец основательно погряз в сказочном, а Лужин волею случая отыскал то, что вызвало в нём бурю эмоций, и «что-то в нём освободилось, прояснилось», он обрёл... что? Себя? Нет. Смысл? Тоже нет. Он просто нашёл то, что заполнило внутреннюю пустоту. «Жизнь с поспешным шелестом проходила мимо, и вдруг остановка – заветный квадрат, этюды, дебюты, партии...».

«Что есть в мире, кроме шахмат? Туман, неизвестность, небытие», – шахматы стали для него всем. Вместо них могло было быть что угодно, математика, например, да та же музыка, и всё равно он бы оказался там, где оказался. Вот он уже взрослый, погрузившийся в иллюзорные грёзы, и опять рядом с ним люди, которым нет дела до него, него настоящего. Это и использующий его антрепренер, которому было наплевать на то, что происходит с его подопечным. Это и жена, которая подобрала его из жалости и пыталась его изменить, дабы он смог вести “совершенно нормальный образ жизни”. Но что это такое – совершенно... нормальный... образ жизни? Лужин не знал, но старался соответствовать тому, чего требовала от него супруга. Не играть в шахматы, не думать о них, взяться за что-то другое. Но – это чувство, что он – загнанная в угол доски фигура, которой необходимо защититься... но защититься от чего? Он не понимал. «Каждая пустующая минута лужинской жизни – лазейка для призраков», – и всё начало возвращаться, вот оно, его детство, тут и усадьба, и гимназия, и снова побег, только уже не на чердак... То, как с каким спокойствием он принял решение – «Нужно выпасть из игры», – не могло не вызвать какой-то непередаваемый внутренний ужас. Он ведь ни на секунду не поддался сомнениям. Он сделал последний ход, на сей раз уже окончательный, и то, что именно в этот момент впервые за всё повествование было произнесено его имя... впрочем, поздно. Было слишком поздно. «Никакого Александра Ивановича не было».

«— Лужин, проснитесь! Что с вами? — Реальность?». Задумка с именем зацепила чрезвычайно, да и в принципе здесь хватало таких эпизодов, которые так занятно было подмечать, дыра в кармане пиджака, ходы назад... Что касается самой истории, то после прочтения даже не хотелось рассуждать на тему того, чем были шахматы для героя на самом деле – ловушкой или спасением, потому что дело-то не в них, дело в других людях, ибо от них Лужин пытался защититься, от всех этих окружающих, которые не оставляли его в покое. Вот эти вот мысли его отца на тему будущей повести, мол, не дам вырасти своему мальчику-гению, пусть он умрёт молодым в кровати с шахматной доской, «его смерть будет неизбежна и очень трогательна», говорят о таких людях всё, они не терпят тех, кто чем-то от них отличается, даже если этот кто-то – их родной сын. И тут же – пресные речи о долге. Сам-то отец вспоминал о долге, когда изменял жене с её же троюродной сестрой? Это, видимо, другое... Сюда же относится и семья Лужиной с их фальшивой обстановкой с самоваром и картинами, а чего стоила та гостья, которая фыркала, дескать, тут у вас ужасно, а вот у нас!.. А чего ты тогда ездишь в другие страны и скупаешь там одежду и всё прочее? Опять же, это другое... Нет. На фоне этих лицемеров Лужин казался настоящим, потому что он в отличии от них был собой. Казалось бы, простая же истина: не лезь ты к другим людям, не подгоняй их под себя, уважай их границы. Но нет. Всегда будут лезть. Всегда. «Грусть, грусть, да и только».

Роман об истории отношений состоятельного отца семейства, уважаемого члена высшего общества Бруно Кречмара и бедной натурщицы, проститутки Магды Петерс. Он безумно влюблен и готов на всё, она его не любит и рассматривает как источник материальных благ. Бруно ослеплен страстью и не видит ничего вокруг, он никогда не испытывал подобного к своей жене, хотя до этого считал, что ее любит. Бруно к моменту встречи с Магдой уже подсознательно чувствует какую-то необъяснимую неудовлетворенность своей жизнью, он готов к измене. Магда умело им манипулирует Бруно, выжимает его как лимон. С самого начала романа и до конца Бруно движется к пропасти с возрастающей скоростью.

На момент знакомства с Бруно Магде шестнадцать лет, но в романе это подается как факт и тема ненормальности отношений взрослого мужчины и несовершеннолетней никак не обозначается. Более того, именно Магда выглядит в отношениях более опытной. Бруно Кречмар - жертва, и он долго не осознает своей роли, тогда как Магда с самого начала расчетлива, аморальна, жестока. Она идет к своей цели - развести Бруно с женой и окольцевать его - последовательно, безжалостно и хладнокровно. Магде абсолютно плевать на Бруно, у нее есть другой мужчина, которого она любит. Магда даже испытывает к Бруно что-то вроде классовой ненависти.

Мне книга очень понравилась. Роман написан как история болезни, он лаконичен и конкретен, там нет пространных отступлений, все предельно сжато и подчинено одной цели - отношениям Бруно и Магды. Вообще, при чтении романа у меня возникло ощущение, что я просто слушаю рассказ свидетеля событий, так как если бы находился с ним за одним столом. В характерах персонажей Набоков не допускает полутонов: Магда и ее любовник Роберт Горн - абсолютное зло; Бруно, несмотря на свою измену жене и дочери, абсолютно положительный герой, которому хочется сочувствовать (и это, Господи, вопреки ненормальности отношений с шестнадцатилетней). Бруно слепнет к концу романа, но, фактически, он был слепцом с начала и до конца.

__И вроде лето за окном цветёт самым пышным цветом, а всё равно не отпускает чувство, что зима ещё не кончилась, что время обмануло, исказилось, застыло. Но нет, окно открыто, и тёплый ветерок колышет белоснежную занавесь, и слышен ласточкин крик, и чувствуется аромат уже отцветающей сирени, и из всех этих мелочей вдруг вырисовывается оно – милое, тёплое и славное прошлое, в котором было место лишь безмятежному счастью. Это, конечно же, не так. Память ластиком стирает всё неугодное, оставляя лишь самые приятные воспоминания, в которые порой так приятно погружаться, когда настоящее жалит своей чудовищностью. И вроде понимаешь это, а всё равно нет-нет да задумаешься о том, что вот раньше-то было лучше... Нет, не было. Но эти грёзы...

В них и находит своё спасение Ганин, которому на чужбине опостылело вообще всё. Неказистое жильё, наскучившая любовница, отсутствие работы – всё вызывало у него смертную тоску, а желания что-то менять не было, и так он и бродил бы по берлинским улочкам, угрюмый и задумчивый, если бы к нему случайно не постучалось прошлое. Деревенька с её неповторимыми лесными опушками и девой с каштановой косой вновь захватили все его думы, а как иначе? Лето и багровые закаты, осень и горящие рябины, зима и морозный воздух, весна и благоухающая черёмуха, – это всё она, самая любимая и неповторимая, не только Машенька, но и родина. Вот только вернуться к былому невозможно, это тот случай, когда любить получится лишь на расстоянии. Да и в любви ли тут дело? А была ли она, любовь-то?

Смотря на других персонажей, населяющих пансион, только об этом и думаешь. Символично, что дом стоял возле железной дороги, ибо все эти заблудшие души будто бы и не жили вовсе, а пребывали в вечном ожидании. Обессиленные и растерянные, они уже ничего не ждали от ненавистного настоящего и туманного будущего, зато прошлое казалось им чрезвычайно пленительным. А время шло. Пока они мечтали о том, чего уже никогда не вернуть, поезда проносились мимо, а их жизни стояли на месте. И стоило ли оно того? Можно понять их потерянность, но вот это воспевание того, что на деле и не было таким уж восхитительным, вызывает неприятие. Это как Ганин, который на деле вовсе и не любил Машеньку, он любил приукрашенные временем воспоминания, он любил любовь к ней. Да, эти грёзы... Тернистый и опасный путь.

__Мне понравилось то, как была донесена эта мысль: казалось бы, история о любви, но нет, любви как таковой тут не было, это нечто совершенно иное. Что касается всего остального, то не могу сказать, что эта книга чем-то меня зацепила или заинтересовала, главный герой так вообще раздражал на постоянной основе, в лёгких набросках других персонажей угадывалось нечто интересное, но этого было недостаточно. Но хорошо хотя бы то, что после прочтения чувствуется некая подавленность; она в таких случаях необходима. Да, настоящее может ужасать, но кроме него ничего не остаётся. Вот уж и правда: чтобы окончательно проститься с прошлым, нужно вновь его пережить и с лёгким сердцем отпустить, а не отпустишь, так всю жизнь и будешь горевать по несбыточному, пока жизнь проносится мимо.

Да, ты прав, кудрявый Гений! Жизнь наша не более, чем игра. Какая - это уже вопрос второй. Кто-то любит ломберный стол, кто-то - компьютерный джойстик, кто-то срывает голос на стадионах. И ни те, ни другие, ни третьи даже не подозревают, точнее до поры не задумываются, что все они - участники самой главной и важной Игры между Жизнью и Смертью.
Да, тот кто изобрел шахматы, безусловно был величайшим мудрецом. Или величайшим насмешником. Ибо абсолютно все и все мы подчинены именно этой доске из 64 клеток. И чья-то изящная, но неумолимая рука передвигает и передвигает по ней фигуры, создавая новый и новые комбинации.
Шахматы - это странное магическое зеркало. И, стоя друг против друга, фигуры видят, по сути самих себя, но.. другого цвета. Черный видят белое, а белые - черное. И каждая из фигур борется не с противником, а со своим собственным отражением в его глазах.
Кто такой Лужин? Прежде всего - он отражение своего отца. Тоже Лужина. Потом - отражение Валентинова. Отражение некоего Туратти. Его жизнь - система зеркал. Как если вы вдруг встанете с зеркалом возле зеркала. Бесконечно длинный коридор, словно состоящий из сотен крохотных дверей - вон, вон, там еще одна! И еще! Где? Где, та самая, за которой... Что там?!

Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна..

Вся суть этого гениального романа-загадки сосредоточена всего только в двух финальных фразах:
«

Партия завершена. Король не голый. Он мертвый. И у него отныне более нет ни лица, ни имени. В романе вообще нет ни одного имени, кроме вот этого, последнего оклика. Все герои безымянны. Может быть потому, что на земле мы носим не имена, а лишь их фикцию. А наше настоящее имя знает лишь Некая сила, которая призовет всех в День Страшного суда?
"Защита Лужина" - роман о единственной попытке стать самим собой, не подчиниться чужой воле. Но в тот момент, когда Король торжествует, игра заканчивается.
Finita la commedia. Проиграл Лужин или все-таки выиграл? Набоков, до этого словно тень следовавший за своим героем, комментируя каждый его шаг, сознательно отстраняется, давая каждому читателю романа сделать самостоятельный вывод.
Помимо всего прочего, есть еще одна непостижимая загадка этой книги - ее язык.
Когда вас в очередной раз спросят, "что такое осень?", не мудрствуйте лукаво, а просто скажите: "Над жнивьем по бесцветному небу медленно летела ворона". Этим коротким предложением, кажется, сказано все. И каждое последующее объяснение уже лишнее, как одинокий телеграфный столб за окном поезда.
Острота и филигранность набоковских фраз иногда достигают такой мощи, что даже теряешь суть происходящего в романе, а только следишь и следишь за этим алмазным резцом, высекающим какие-то совершенно невероятные мысли и образы:

Кстати, к вопросу присутствия Набокова в школьной программе. Не думаю, что учащийся старшего класса учебного заведения, которое раньше называлось средней общеобразовательной школой, а теперь имеет сотни названй и их модификаций. сможет полностью постичь всю необъятную глубину этих книг ( "Лолиту" однозначно выбрасываю на обочину. кому интересно - читайте мою рецензию на сие хулиганское творение ВВН). А вот в программу по русскому языку я бы набоковские тексты включила с дорогой душой. Просто , чтобы подростки хоть иногда слышали как звучит по-настоящему язык их родины.

За сим завершаю. Читайте Набокова. Это очень полезное чтение для ума и мысли.

Книга начинается с эпизода, в котором героя лишили имени, а заканчивается тем, что от человека остаётся одно лишь имя. Имя неизвестное читателю ранее, имя повторенное дважды будто эхо, имя и больше ничего.
Что мне осталось ныне... только имя.
И получается история человека без имени, с призрачной жизнью, в черно-белом лабиринте комбинаций, которые он силится разгадать, но они всегда оказываются сильнее его, какую бы защиту он не применял.
Очень страшная история человека, который не может открыться миру, чтобы понять его, или мира, которому не нужны такие люди, как Лужин, полные неведомой воды, которая уплывает сквозь пальцы, когда пытаешься ее разглядеть, или понять. Будто между человеком и миром стеклянная стена, сквозь которую очень трудно пробиться, и они существуют отдельно друг от друга, при том человек оказывается в более трудном положении, ибо он остаётся один на один со своими мыслями, со своими комбинациями. А равнодушный мир танцует свой танец и даже не замечает отсутсвие ещё одного танцора.
И если в детстве отстранённость ребёнка от мира обусловлена его малым опытом взаимодействия с ним, то дальше с годами, он так и не приближается к людям, и читать мне становилось труднее с каждой страницей. И казалось что текст создаёт третью реальность: то распадается на отдельные красивые звуки, то вновь сливается в мелодию и сам становится героем романа. И попадает в неуловимую бездну безумия.
Очень страшно.

Лев Глебович Ганин, 25 лет, эмигрант, Берлин: всё раздражает, особенно соседи по пансиону, из которого пора выселяться, да и из страны пора уезжать, но нет сил даже порвать с любовницей, вызывающей уже даже не раздражение, а отвращение. И вот случайное знакомство вырывает его из настоящего и бросает в сладкую пучину воспоминаний.
Лёва, 16 лет, подросток на каникулах, Воскресенск: всё прекрасно, особенно девушка, которую он встретил, гуляя по окрестностям после выздоровления, и которая стала его первой любовью.

Пожалуй, это роман о молодом человеке, который, находясь в эмиграции, вспоминает первую любовь, случившуюся с ним ещё на родине, много лет назад. Конечно, он не может не идеализировать девушку, которую вспоминает, — так уж устроена наша память. Но трагичность начинается с того, что юный Лёва, который в тот год болел, как будто предсказал свою любовь — по сути он влюбился в выдуманный образ, что наложился на девушку, которую он встретил чуть позже.
Но кроме этой глубины чувств к одному человеку в книге есть ещё и чувства эмигранта к покинутой им стране. Образ Машеньки, первой любви, образ юности и образ родины для Ганина сливаются воедино, накладываясь друг на друга. Даже то, что Ганин не помнил первой встречи с Машенькой, похоже на то, как человек не помнит первых лет жизни: это что-то, что было пред памятью, что-то изначальное и вечное, как судьба — или как Родина.
Описанные в дальнейшем мимолётные встречи Лёвы и Машеньки, их нежные свидания, узнавание друг друга, милая привязанность — всё это было историей первой любви, что неимоверно согревала сердца (наше, читающее, и Ганина, вспоминающее). Впечатление усиливалось из-за того, что берлинская реальность Ганина была полна раздражения, глухой злости и бессилия, слабости воли, невозможности что-то сделать с собой и со своей жизнью.
Но там, в прошлом, в России, жизнь была такой простой и славной, отношения с Машенькой — такими чистыми и светлыми, что от этого у меня даже щемило в груди. Вспоминались собственные шестнадцать лет, влюблённость и робость. В каком-то смысле Лёве с Машей даже повезло, между ними не было недопонимания, недомолвок, необоснованных претензий на жизнь другого. Такая первая любовь бывает только в книжках… Но читать об этом всё равно приятно.
Больше всего меня, пожалуй, интересовало, что с ними в итоге случилось, если спустя девять лет Лев Глебович Ганин оказался один, в Берлине, да ещё под чужой фамилией? Что вынудило их расстаться? Впрочем, если говорить начистоту, берлинский Ганин — достаточно неприятный тип, чтобы в прошлом попросту не захотеть жениться на своей первой любви. Отношения Ганина с Людмилой в настоящем явно показывали его с худшей стороны. Что в итоге случилось с милыми подростками, раскрывать не буду, но мне нравится, насколько не-идеальным автор показал своего героя. Реальные люди — довольно-таки неприятные существа.

К слову о Людмиле (имя-то какое литературно русское!). В книге было три девушки: Машенька, Людмила и Клара — идеальная прошлая любовь, тягостная реальная любовь и любовь несостоявшаяся, безответная. Если уж Машенька вызывает ассоциации с Россией, оставшейся в воспоминаньях, — драгоценной и идеализируемой, — то Людмила для Ганина стала такой же неприятной и тягостной, как вся русская эмиграция, в среде которой он находился теперь. По аналогии для Клары напрашивается сравнение с Германией, где он теперь жил (у неё даже имя, подходящее для немок), но где так и не прижился. Не уверена, что автор закладывал подобные смыслы в этих героинь, но я не могу отказаться от них, — так они мне понравились.
Интересно, что относительно Машеньки Ганин не сомневался, что та его до сих пор любит. То случайное знакомство с соседом не только всколыхнуло память и сердце, но и стало обещанием новой встречи в ближайшем будущем, вот почему Ганин бредил прошлым почти неделю. Память о прошлом, заново пережитая любовь убедили его, что и Машенька относится к нему по-прежнему, поэтому Ганин радостно строил планы на их встречу. Впрочем, сейчас речь не о том. Про Клару мы знаем из её мыслей, что она любила Ганина безответно, бессловесно, хотя и считала непорядочным человеком, способным на преступление (была там ситуация, когда она подумала, что он собирается обворовать кого-то). Людмила его вроде тоже любила, но по-другому: грубо, навязчиво, скорее играя на его совести и нервах, чем искренне. При этом она считала само собой разумеющимся, что её чувства взаимны. Если продолжать развивать ассоциации, упомянутые выше, то значит ли это, что Россия бы любила своего человека даже в разлуке, продолжая идеализировать и тосковать? И что Германия приняла бы его в распростёртые объятья, готовая простить все недостатки и несовершенства? И что сообщество русских эмигрантов считало само собой разумеющимся, что Ганин разделяет все их чувства? Интересная мысль, стоит обдумать.

Итак, насколько нежной и сладкой и тёплой была память о жизни в России, настолько же мучительно описано бытие в Берлине. Выразительный контраст, не правда ли? Он нужен не только для того, чтобы приукрасить прошлое, он ещё и усугубляет картину настоящего. Ганину страшно не нравилось в Берлине. И город в целом, и русский пансион, и особенно люди, его населяющие. Этот островок русского быта, как бы вырванный из контекста, бесконечно его раздражал. Думаю, в какой-то мере герой передавал чувства Набокова, который писал этот роман, как раз когда жил в Берлине: совпадали их обстоятельства, их возраст, их прошлое — логично предположить, что и отношение к миру было одинаковым.
Героями романа стали русские люди. В прошлом — само собой, но даже в настоящем Ганина окружали сплошь русские эмигранты, а местные жители появлялись только в качестве безымянного фона. Так автор словно подчёркивал изолированность эмигрантского сообщества на временной «новой родине». Эмигранты в его представлении считали себя избранными героями, что бессильны спасти родину, а потому вынуждены отступить, — но никак не трусами и беглецами.

Изо дня в день подобное заблуждение и узость взглядов не могли не набить оскомину. Поэтому я могу понять Ганина. Но была одна вещь в берлинских реалиях, которая мне запала в душу: с лёгкой руки «хозяйки» (точнее, автора) комнаты в пансионе нумеровались листками из отрывного календаря:

И время действия романа — апрель. Мне кажется, это тоже привносит какой-то символизм, ведь, с одной стороны, это очень холодный и муторный месяц, когда мир ещё не оправился от зимних холодов, но уже начинает постепенно оживать. Середина весны — равновесие между зимним «умиранием» и летним «возрождением». Ганин тоже застыл на этой грани, а потом всё-таки ухнул в лето.
(Кстати о птичках наших, о голубочках: возможно, придётся запретить и эту книгу, и всего Набокова, ведь его герой не мог порицать «голубиное счастие этой безобидной четы», то бишь Колина и Горноцветова. Такие взгляды на мир слишком современны для той «политики партии», что мы можем лицезреть сегодня, хотя уж почти сто лет минуло. О времена, о нравы… Если какие-то узколобые «специалисты» в данной деликатной теме захотят представить русскую литературу без Набокова, то всю национальную литературу можно сразу смело хоронить как обречённую на отчаяние, мрак, смерть и забвение. А хотя нет, постойте, подождите, Набокова же нет в школьной программе, да? Значит, я опоздала со своим пророчеством, оно уже сбывается.)
Из этого описания соседей по пансиону не очень-то понятно, чем они так бесят молодого человека, поэтому просто поверьте на слово. Алфёров в книге специально выписан неприятным типчиком (как-никак, он муж, не достойный своей жены). А вот Подтягин выписан просто старым и потерянным, и мне было его очень-очень жалко (кстати, и имя у этого русского поэта под стать: он вам и Антон, он вам и Сергеевич, как будто скрестили Чехова с Пушкиным, и я каждый раз вздрагивала, когда к нему по имени-отчеству обращались). Я благодарна автору уже за то, что он не умер у меня на глазах. Но ему настолько не свезло во всём остальном, что я порой даже думала: «Ну пусть бы Подтягину уже удалось увидеть Париж и умереть, как в той присказке, я согласна даже на это, только не мучай старика, автор!» Но как получилось, так получилось.
В итоге образ русского поэта, загибающегося в берлинском пансионе («в доме теней», как сказал Ганин), где Подтягин бесконечно и бессмысленно застрял, — этот образ стал как бы символом всей русской эмиграции тех лет: цепляющейся за русский быт, мечтающей увидеть родину хотя бы перед смертью, но бесцельно бредущей по жизни дальше, а иногда даже не способной к движению, застывшей, застрявшей, печальной, потерявшей смысл существования, даже не знающей, почему ей приходится умирать на чужбине…
Ганин от всего этого ушёл, освободился.
***
Об этом художественном образе стоит поговорить отдельно. Ганин не просто главный герой, что развивается с ходом времени. Сами его изменения буквально являются сюжетом романа. С психологической точки зрения он максимально достоверен, и, кажется, это единственный раз, когда автор настолько сильно списывает героя с себя. Ход разумный для 27-летнего автора, который пишет свой первый роман, — образ героя получается простым, сильным и максимально правдоподобным.
Характер Ганина можно понять уже по первой сцене, когда он застревает в лифте (какое модное, однако, происшествие для 1925 года) с неприятным соседом по пансиону. И внешний вид немолодого господина Алфёрова, и его фатализм Ганину не по вкусу, потому что сам Алфёров ему противен, то есть ганинская бурная деятельность в замкнутом пространстве уходит корнями в противостояние неприятному человеку. В принципе, так всё и повторялось в дальнейшем: чем сильнее Ганина угнетала ситуация, тем сильнее хотелось ей противодействовать. В начале романа этот персонаж страдал от «бессилья воли» — это было связано как раз с тем, что у него были деньги, ему больше не надо было бороться за выживание, оставалось просто уехать, хотя и непонятно, куда. Всё в порядке, с чем бороться? Разве что с Людмилой, которая тянула из него жилы, вынуждая остаться с ней, но противостояние такому «мелкому характеру» не сподвигло бы Ганина на Подвиг Отъезда. Он пошёл к Людмиле, только когда уже был уверен в победе. Так что обстоятельства располагали его к тлетворному разложению бездельем и бесцельем. А вот когда неприязнь к берлинской жизни в целом и к пансиону в частности достигла пика, Ганин как будто почувствовал вкус к жизни (но тут ещё надо помнить, что пик был в то же время, когда Ганин заново переживал прошлое, так что реальной движущей силой для отъезда в новую жизнь всё-таки стала любовь к Машеньке и освобождение от неё).
Но мне кажется, что если бы у Машеньки не был такой противный муж, так близко оказавшийся рядом с Ганиным, тот вряд ли задумал бы «выкрасть» Машеньку у мужа из-под носа (хотя всё равно окунулся бы в воспоминанья сладких дней любви, из которых почерпнул бы немного сил). Однако в итоге Ганин поступил совсем не так, как я ему тут приписываю сейчас. Почему же я уверена в этой странной, скажем так, боевитой черте его характера? Да потому что Набоков создал персонажа, очень похожего на реального человека, а людям свойственно принимать решения не только под давлением обстоятельств (в случае Ганина — в противовес им), но и под воздействием эмоций. Именно эмоциональное развитие в течение книги приводит к тому, что этот герой в финальной сцене просто встаёт и уходит. Это любому покажется неожиданным, но только люди, которые ничего не смыслят в эмоциях, назовут такое поведение непоследовательным и недостоверным.
А дело всё в том, что тоска по прошлому после разрыва — это естественный для нашей психики механизм, чтобы пережить утрату, отпустить прошлое и двигаться дальше. Люди, которые не плачут, подавляют эмоции, скрывают чувства, боятся потревожить память о прошлом или держатся за него зубами и ногами, — они застряли там и загибаются в своих нынешних жизнях подобно Подтягину. Ужасная участь, никому такого не пожелаешь.

Тогда как Ганин, ставший главным героем книги, переживает всё и отпускает. Его изменения, оказавшиеся в центре сюжета, — это перемена в отношении к Машеньке и к Родине (что равнозначно в данном случае). В начале романа Ганин подавлен, но воспоминания о самых счастливых годах жизни наполняют его новой силой, открывают второе дыхание, и в память своей вечной любви к Машеньке Ганин даже собирается её увести из-под носа мужа. Однако, заново прожив все воспоминания, он насыщается им, приходит к полному покою в мыслях и чувствах — и теперь он способен на прощание. Поэтому в конце книги он полностью оставляет прошлое в прошлом. Можно сказать, Ганин перестаёт быть эмигрантом — человеком, вынужденно покинувшим родную страну, — и становится просто странником в поисках нового дома. Эмиграция в таком представлении начинает казаться болезнью ума, помрачением рассудка, а освобождение героя в финале — выздоровлением. Этому импонирует и душевный упадок героя в начале книги, который к концу превратился в воспарение духа: когда ты освобождаешься от прошлого, крылья так и просятся в полёт.

Тогда, спрашивается, почему бы не назвать роман «Ганин», почему же он назван по имени его первой любви, Машеньки? Вопрос интересный. Если взять роман Набокова «Пнин», там сразу понятно, чья фигура в центре сюжета. Но здесь фокус как бы смещается с того, кто уезжает, на того, кого он оставляет. Кого и что. О новой жизни Ганина нет ничего, что могло бы дать нам подсказку, как она сложится. Мы только знаем, что он отправляется в путь с новыми силами, готовый жить и сражаться. Но почти всю книгу его занимают другие чувства: тягость настоящего и сладость ушедшего прошлого. Чтобы, наконец, отринуть это, Ганин почти неделю смотрит сердцем на образ Машеньки, сохранившийся в памяти, даже сама ласкательная форма её имени как бы намекает, что роман назван не в честь этого персонажа, а в честь воспоминаний о нём. (К тому же, хотя автор почти весь роман называет Ганина Ганиным, на самом деле это даже не его фамилия, ведь он живёт в Германии по фальшивому паспарту, — и если бы роман назывался по фамилии главного героя, то с учётом этого факта суть романа исказилась бы для читателей, а важный для автора акцент сместился бы с памяти на фальшивое существование).

Для меня эта вымученная личным опытом история заканчивается нотой надежды, хотя за спиной у героя, покидающего Берлин, остаётся не только трепетно любимое прошлое, но и мрачный застой «дома теней», и тревожная подвижность железнодорожных артерий немецкой столицы, и даже экзистенциальный опыт Ганина в киносъёмках, после которых он впервые как будто задумался о мире идей и символов, что продолжат существовать, даже когда их создателей, людей, не станет. (Прекрасная сцена, оставлю для вас удовольствие пережить её лично). Этот опыт привёл героя к мысли о том, что та идеальная, образная, проще говоря, символическая Россия, за которую он держался вместе с другими эмигрантами, — она не нуждается быть спасённой ими, она продолжит существовать дальше, даже когда их не станет. Так не лучше ли уже сейчас жить дальше, двигаться дальше, не откладывая жизнь до точки невозврата, как делали это некоторые? Что ж, думаю, Набоков был прав, эмиграция — это не конец жизни. И сегодня его опыт актуален как никогда.

P.S. Замеченные мной особенности стиля — это колоритный русский язык, который Набоков увёз с собой в эмиграцию, и тайная жизнь вещей, как будто обладающих собственной волей. Но это только первый роман Набокова и третий, прочитанный мною у него, надо будет прочитать все русскоязычные его тексты, чтобы сделать полноценные выводы.

Первый раз читала "Машеньку" лет двадцать назад и сохранилось стандартное впечатление о романе, как о чём-то пронзительном, прозрачном, перво-влюблённом. Вот Ганин вспоминает юность, трогательную Машеньку и свою почти детскую любовь; картинка переливается в золотой листве и дрожит в каплях дождя, запахи черемухи и лип очаровывают - лёгкость и опьянение от книги. Серый берлинский быт понаехавших оттеняет светлую картинку памяти, маячит где-то на задворках.

Сейчас роман воспринимается иначе. Когда читатель уже старше Ганина. И живёт ближе к Берлину, чем к Петербургу. Другие акценты, другое настроение и понимание. На первый план выходит как раз быт эмигрантов. Мышка-хозяйка, несчастная Клара и пошлая Людмила, старик-поэт и парочка пыльных танцовщиков (кстати, не обращала раньше внимание на то, что Колин и Горностаев именно влюблённая пара). Общество "не пришей - не пристегни", потерявшие свою Россию, не нашедшие ни свой Берлин, ни свой Париж. Вечно в тоске по несбывшемуся.

Каждому из них нужно что-то понять и переосмыслить в прошлом и настоящем, чтобы получилось жить. Ганин проходит этот путь, подаренный ему судьбой и фотографией Машеньки. За несколько дней он переживает заново опыт первой любви, вспоминает звуки, запахи, прикосновения и чувства юности. Вновь превращается в человека, ждущего и предвосхищающего чудо. И отпускает его. Отживает прошлое, чтобы двигаться вперёд. Из немого, навечно застывшего на плохонькой киноплёнке статиста Ганин пробивается в главные герои своего фильма.

Не знаю, нравится ли мне Ганин или нет, но я рада за него. Несмотря на то, что он оставил всех женщин в романе несчастными. Одну бросил, другую не полюбил, третью не встретил. Даже хозяйка пансиона загрустила из-за отъезда симпатичного постояльца.

Близки и интересны редкие, но заметные размышления эмигрантов о России. О берёзках и правителях, народе и большевиках. "А вы Россию любите? Надо любить, надо. Потому что там-то, в России, её никто и не любит". До посинения спорить можно, да бессмысленно. Надо быть и русским, и уехавшим, и воевавшим, и пишущим стихи, и мужчиной, и женщиной, и всё это на рубеже 19 и 20вв ;) - чтобы опровергать написанное или соглашаться с ним. Но некоторые строчки отзываются очень сильно. И мысли находишь в тексте, похожие на свои. И общая атмосфера путанной щемящей разноликой тоски по России понятна и осязаема, как никогда.
Может быть, первую влюблённость в родину, надо отпускать так же, как влюблённость в "машеньку", не встречать её в каждом прибывающем поезде, не держаться за прошлое. Даже если оно кажется прекрасным.