Middlesex

Семейная сага в лучшем ее виде, да еще и с терапевтическими добавками.

Про человека, родившегося гермафродитом, про постепенное осознавание им себя, про взросление, про семью. Плюс история жизни нескольких поколений, плюс иммигранская тема - переезд в Америку из деревушки в Греции, плюс любовь, плюс женское, плюс мужское, плюс школа и подростковое.

Плюс тема вины, греческой трагедии, взбунтовавшихся богов, человеческого ожидания наказания и постепенного смещения этой модели мира в голове - к принятию, к восприятию отклонения от нормы не карой небесной, а - новыми возможностями. Эволюция от борьбы и попыток перебороть, "помоги мне, Господи, не дай мне стать таким" - к "дай мне силы остаться собой". Новые люди, те самые новые люди.
"У меня прекрасная жизнь", да.

Иммиграция географическая - и гендерная.
Маркесообразность. И ветер, поднимающийся в финале ветер, и ребенок, предвещающий конец рода, а здесь - перерождение, что тоже, в сущности, конец, но без обреченности.

И тема национальности, размытия ее, глобализации, ох, как это все близко, как тоскуется по этому четкому разделению, по корням, по тому, чего у нас нет уже - или есть, но вне наших унифицированных, глобализированных жизней, h&m, marks&spencer, разделение только финансовое, но не культурное. Не хочется толкать длинных телег, но их есть, и тоска есть.

Больше всего мне книжка нравилась в начале, и инцестуальной темой, и этой жизнью в маленькой деревушке среди синего неба и виноградных лоз; я читала на балконе, закинув ноги на беленую стену и переводя глаза со страниц то на синее небо, то на листву дерева, растущего по соседству, и думала о Молдавии, конечно.

"В то время национальность можно было определить по запаху. Лежа на спине с закрытыми глазами, Дездемона отчетливо ощущала луковый запах венгерки справа от себя и запах сырого мяса, исходивший от армянки слева. (А они, в свою очередь, могли определить национальность Дездемоны по запаху чеснока и йогурта)".

Это сочинение себе новой истории, новой жизни, что проще сделать в движении, оторвавшись от старого, создав себе между собой прошлым и собой будущим некий зазор - чтобы протиснуть туда новую картинку. Успешные превращения совершаются в темноте, вдали от любопытных взоров. И эти куколки шелкопряда, тонкая нить, Минотавр, темнота коконов, то, как дед и бабка ткали себе новое прошлое на корабле, превращаясь из брата с сестрой в мужа и жену, то, как кроил себя наново Калл - на дороге, опять на дороге, психика очень пластична и умеет найти выход из любой ситуации. Наше дело не мешать.

"Жених и невеста исполнили танец Исайи: переплетя руки и прижавшись друг к другу бедрами, они трижды обошли капитана, соединяя нити своих жизней в один кокон. Никакой патриархальной линейности. Мы, греки, женимся кольцами, чтобы не забывать основополагающих матримониальных истин: для того чтобы стать счастливым, надо обрести разнообразие в повторении; чтобы двигаться вперед, надо вернуться к месту исхода.

В случае моих предков это кружение выглядело следующим образом: когда они обошли палубу в первый раз, они еще были братом и сестрой; когда во второй, то уже стали женихом и невестой, а на третий превратились в мужа и жену".

И вот эта закольцованность, возврат к месту исхода, к патриархам, дарование прощения старенькой Дездемоне, всю жизнь винившей себя и ждавшей кары богов... Маркесовщина, добротная такая, но не герметичная запаянная смерть, а разомкнутое кольцо жизни.
И без чудес и воспаряющих девиц - магии хватает вокруг, хватает в том, что есть на самом деле.

_________________________________

Еще цитат, мне нравится эта книга:

"Вдали в лучах восходящего солнца виднелся силуэт Нью-Йорка. Он совсем не походил на город - ни куполов, ни минаретов - и им потребовалась чуть ли не минута, чтобы осознать его геометрические формы".

"- Назвать это утренним токсикозом мог только мужчина, - заявила Лина. - Он, вероятно, являлся домой только утром и тогда замечал это".

"Беременность была шлюпкой в бушующем море, из которой они никак не могли выбраться. Оставалось только привязать себя к мачтам своих кроватей и пережидать шторм".

"Это действительно походило на лабиринт. ...Не вылезая из постели, она бродила по темным коридорам беременности, спотыкаясь о кости предшественниц, проделавших этот путь до нее. Сначала о кости своей матери Ефросиньи, на которую она внезапно стала походить, потом о кости теток, бабок и всех других женщин, уходящих в глубокую историю до самой праматери Евы. Теперь Дездемона физически ощущала их, разделяла с ними их боль и вздохи, их страх и опасения, их униженность и упования".

(О другой женщине)
"Беременность заставляет ее чувствовать себя чем-то животным. И она испытывает неловкость от этой порабощенности. Все происходящее кажется ей рудиментом, сохранившихся от более примитивных форм жизни. Беременность соединяет ее с низшей стадией развития, ассоциируясь с пчелиной маткой, откладывающей яйца. Она вспоминает соседскую колли, рывшую себе нору на заднем дворе прошлой весной

Единственным утешением оставалось радио. Теперь она не снимала наушники ни в кровати, ни в ванной. Летом она выходила с ними на улицу и усаживалась под вишней. Заполняя голову музыкой, она сбегала от собственного тела".

"...прижимать кларнет к ее коже и заполнять ее тело музыкой".

"Эмоции никогда не могут быть выражены одним словом. Я не верю в слова "радость", "печаль" или "сожаление". Возможно, лучшим доказательством патриархальности языка является именно то, что он стремится к упрощению чувств. Я бы хотел иметь в своем распоряжении сложные гибриды, длинные немецкие конструкции типа "ощущение счастья, сопутствующего катастрофе" или "разочарование от занятия любовью с собственной фантазией". Тогда я показал бы, как "страх смерти, вызываемый стареющими членами семьи" связан с "ненавистью к зеркалам, возникающей в среднем возрасте". Я хотел бы найти определения "горю, связанному с разорением ресторана" и "восторгу, вызванному появлением в комнате мини-бара". Мне никогда не хватало слов для того, чтобы описать свою жизнь, а сейчас, когда я начал эту историю, особенно".

"Мир обретает весомость, как только я становлюсь его частью. Я говорю о бинтах и намокшей вате, запахе плесени, царящем в кинотеатрах, о блохастых котах и их вонючих жилищах, о дожде, прибивающем городскую пыль, когда старые итальянцы заносят в дома свои складные стулья. До этого момента этот мир не был моим. Это была не моя Америка.
Но вот наконец в нем появился я".

"Дездемона воспринимала смерть как еще один способ эмиграции. Вместо путешествия из Турции в Америку теперь ей предстояло перебраться с земли на небеса, где Левти уже получил гражданство и приготовил для нее место".

"Как и многие любители, доктор Фил считал, что единственным предметом искусства может быть живописный пейзаж, не имеющий никакого отношения к действительности. Он рисовал моря, которые никогда не видел, и лесные избушки, в которых никогда не жил, дополняя картины фигурой, сидящей на бревне и курящей трубку".

"В то же самое время Мильтона начала преследовать странная страсть всех родителей (особенно отцов), чтобы на долю их детей выпали те же испытания, какие пережили они сами. "Служба в армии может благотворно повлиять на тебя", - заявлял он".

А эта история с Объектом, школа для девочек, рыжие волосы, веснушки, актерство, зависимость от общения - дружба днями и тайное, неназываемое по ночам, и вот эта податливость, и вспышка первого, неведомого, головокружение и счастье, подпирающее горло изнутри, - делать вид, что ничего не происходит, и, и... Вот тут отчетливо видно, кто написал "Девственниц-самоубийц", да.

"...Линейная мужская манера письма или кольцевая женская..."

"Она пользовалась карандашом для глаз и тушью, карандашом для губ, средством для маскировки дефектов кожи и средством для уменьшения ее пористости. Лицо Софи Сассун напоминало песчаную картину, которую песчинка за песчинкой создают тибетские монахи. Оно исчезало, продержавшись всего один день".

"Помню, как мы впервые разделись друг перед другом. Было такое ощущение, что снимаем с себя бинты".

"Сознание - жестокий цензор. Оно стирает все ненужное. Со стороны можно наблюдать и сравнивать. Когда оказываешься внутри, не может быть и речи о сравнениях".

"Дети учатся говорить по-мужски или по-женски точно так же, как они учатся пользоваться английским или французским".

"Фотограф не просит меня улыбнуться. Издатели все равно закроют мне лицо. Перевертыш: фиговый листок, скрывающий личность и обнажающий стыд".
(Эта анонимность повторится потом в бассейне, комнатке, где зрители смотрят сквозь воду только на гениталии "уродца", лицо его им без надобности. И то, как он все-таки поднырнет, набравшись смелости взглянуть в глаза зрителям - и не увидит в них ни брезгливости, ни презрения. Возбуждение и любопытство)

"Я тогда еще не понимал, что жизнь направлена не в будущее, а в прошлое, заставляя человека двигаться в сторону детства, в тот период времени, когда он еще не родился, пока он не достигает единения с усопшими".

Жизнь, жизнь, ежедневная ее разворачивающаяся тайна, и любое "я", любое личное - только часть, и уважения заслуживает уже за одно только это, и принимать его легко, как цвет одной из нитей пестрого ковра со сложнейшим узором.

После звенящего провала с девственницами, Евгенидиса я читать не спешила, но так уже сложилось, что ничего другого на читалке не имелось, и рискуя остатками терпения к тошнотворным описаниям автора подростковой физиологии, с ее неизменными поллюциями, месячными, девственными кисками и упругими молодыми фаллосами, внезапно, бодро погрузилась в чтение.

Евгенидис, конечно же остается верен себе - роман изобилует описанием "невинных моллюсков", "распускающихся крокусов" и прочих нефритовых жезлов. Однако, в данной ситуации, все это выглядит ... уместно, что ли?

Об этой книги так много разговоров, думаю, спойлером не будет, если скажу, что герой романа - гермофродит. И да, сюжет романа построен не на тяжкой адаптации и борьбе с обществом, буллингом и не пониманием, а речь именно о личностном становлении. Кстати, заметила, что для многих это стало отрицательной чертой романа - все хотят читать о том, как главный герой на баррикадах кричит о своем равноправии в обществе. Но Евгенидис пишет именно о внутреннем ужасе который, одолевает подростка, осознающего свою инаковость в такой щепетильной теме, как гендерная самоидентификация. Речь идет о фундаментальном представлении о себе - герой не понимает кто он. И нет, это не страдашки типичной подростковой мелодраматичной меланхолией в духе "Я не просила меня рожать" под грустный репчик. У героини Евгенидиса - Каллиопы - проблемы более занимательного характера, она ждет когда начнет расти грудь, а у нее растет, пока что, только кадык.

На самом деле, ёрничать я тут могу сколько угодно, но история Каллиопы меня очень тронула. Она урвала чертовски проигрышный билет в генетической лотереи, последствия которой, на протяжении нескольких поколений, ее дражайшие родственники, множили в геометрической прогрессии. Но "не повезло" - это супер слабое описание того, что ждет этого человека. Нами, обывателями, принято считать, гермафродит- это как-будто бы ты одновременный и мужчина и женщина. Но на деле, такие люди живут с обратным ощущением - они, одновременно и не мужчины, и не женщины. А кто же? Средний пол.

Конечно, я знаю, что авторский стиль Евгенидиса любим многими читателями. Цветистость, летние краски, пряные ароматы, все как в греческой лавке, где кремы из феты несут в себе десятки вкусов от чеснока до авокадо. Атмосфера греческой свадьбы: дюжины родственников, тетушки да дядюшки точно помнят, кто кому приходится, а посторонний в этих связях зуб сломает. Все это длится долго, непоследовательно, мучительно.

А все, что вам нужно знать обо мне, так это то, что ни размеры, ни сложность текста меня не пугают. Я, наоборот, это даже приветствую.

Но вот с авторским стилем не срослось. Мне он категорически не понравился. Все 22 часа, что продолжалась аудиокнига, я размышляла о том, как бы я этот стиль назвала и как бы его назвали другие, чтобы в будущем я могла бы вовремя отслеживать подобные тексты и игнорировать их. Будь это бумажный или электронный вариант, я бы даже не стала тратить на него время и забросила после пары глав.

Поэтому, пока еще не поздно, я хочу во всем разобраться — с этим геном, несущимся сквозь время по американским горам. Воспой, о муза, рецессивную мутацию моей пятой хромосомы! Поведай о том, как она расцвела два с половиной века тому назад на склонах Олимпа, где пасутся козы и опадают с ветвей оливки. Поведай, как она прошла сквозь девять поколений и незаметно обосновалась в замутненной среде семейства Стефанидисов. Расскажи, как провидение, воспользовавшись резней, перенесло этот ген, как семечко, через океан, в Америку где он скитался, поливаемый кислотными дождями, пока не попал в плодородное чрево моей матери.

Прошу прощения, порой во мне просыпается Гомер. Это тоже генетическое.

И так всю книгу.

Евгенидис попытался создать американское полотно, некий великий американский роман, начинающийся в Смирне, а заканчивающийся в Берлине, и можно подискутировать на тему того, удалось ли ему это. На мой вкус полотнишко-то рваное, но положа руку на сердце не могу сказать, что ему это совсем уж не удалось. Путешествие мутировавшей хромосомы красочное и завершённое, история Дездемоны закручена раскручена. Все остальное провисает нитками из дыр полотна. Был шелкопряд, преодолевающий мили и мили пути, пытающийся адаптироваться в новом недружественном климате, а что потом? А ничего, на три буквы идет ваш шелкопряд. И таких моментов много, но мне больше за шелкопряда обидно.

Много чего интересного упомянуто, но рассказано крайне мало. Вскользь автор говорит об обследованиях мигрантов при прибытии в Америку, и это крайне занимательная тема, можно было тут копнуть пошире. Я понимаю, всего не накопать, но что-то же накопать можно было. Как минимум не обрывать историю Каллиопы/Кала там, где ее автор оборвал. Это не жизнь гермафродита по сути, а только его подростковые годы. А потом ему вдруг сорок. А потом все.

Теперь довольно щекотливый момент. Я бы не затронула его, если бы сам Евгенидис с таким наслаждением не смаковал интимные подробности. Как Гумберт Гумберт он насыщает свой текст физиологическими деталями: лобковые волосы, женские усы, девчачьи трусишки. И при этом, то ли я невнимательная, то ли что блин там у него с пенисом не так? Я не понимаю!

Из плюсов: я приятно удивлена, что этой книге дали премию, что для такой зажигалочки суровые критики нашли место в своем сердечке.

Когда начинала читатать, то ожидала историю о сложностях принятия себя и своего необычного тела, о психологических аспектах и взаимодействии с обществом и отдельными людьми гермафродита. Конечно, всё это будет. Но в первую очередь данная книга — это увлекательная семейная сага, охватывающая практически весь двадцатый век и судьбы трёх поколений семьи Стефанидис. Поразительная детализация и яркий живой стиль повествования помогают погрузиться в сонную спокойную атмосферу небольшой деревни, населенной греками, занимающимися разведением и продажей шелкопрядов. Но за мнимой размеренностью и спокойствием кипят нешуточные страсти, запретная любовь между родными братом и сестрой, Дездемоной и Левти. Однако мирные дни внезапно заканчиваются, герои вынуждены спасаться бегством из-за нападения турков. А дальше их ждёт объятая пламенем и залитая кровью Смирна, попытки выбраться из пылающего города любой ценой на судне с беженцами, путь в Америку, во время которого герои становятся мужем и женой.

Книга наполнена и запретной нежностью, и виной за неё, семейной любовью, взлетами и падениями, мелкими неурядицами и крупными драмами, ощущением предопределенности и смешными казусами, греческим колоритом и жаждой жизни, способной пробиваться сквозь самые, казалось бы, безнадежные ситуации. Сын Дездемоны и Левти, Мильтон, так же влюбляется в девушку, связанную с ним кровным родством. Так на свет появляется сначала их вполне обычный старший сын, а потом уже Каллиопа, которую из-за невнимательности врача приняли за девочку и воспитывали как девочку последующие четырнадцать лет.

Часть книги, посвящённая Калли, наиболее размеренная, лишенная динамики практически полностью, но насколько же она богата на эмоции. Здесь и беззаботное детство, и первое осознание физиологических отличий от других девочек, комплексы из-за тела. А затем пубертатный период, который окончательно превращает девочку Каллиопу в юношу Калла. Отрицание и страх перед изменениями, но после попытки принятия себя, своего необычного тела, жизни в качестве мужчины. Также вскользь поднимается тема возникновения и развития движения интерсекс-людей. Местами книга кажется затянутой, однако красочный восхитительный слог сглаживал для меня подобные шероховатости, читала с неослабивающим интересом до самого конца.

Наконец-то я добила Евгенидиса (под конец периодически его путала с главным героем - Стефанидисом)! Удивительно, как порой интересная книга может легко, но медленно читаться. Видимо, это зависит во многом от стиля повествования - неторопливого, даже какого-то протяжного. Говорят, "Средний пол" издали в хорошем переводе. Не знаю, так ли это, но в оригинале читать - огромное удовольствие! Язык сочный, мягкий, вкусный и очень приятный на слух. Порой возникает желание вернуться и перечитать некоторые особо понравившиеся абзацы.

Книга для меня, как и для многих других участников московского клуба, с которыми мы ее обсуждали в один из воскресных вечеров, разделилась на две неровные части. Первая представляет из собой семейную сагу, повествующую о судьбе греческого семейства, рода, решившегося переехать в другую страну, бежать турко-греческой от войны в страну свободы - США и о их жизни на чужбине. Я люблю этот жанр, поэтому читала книгу с огромным удовольствием. Всегда, на мой взгляд, интересно увидеть что-то знакомое с другой стороны. Так, Америка первой половины XX века через призму взгляда беженцев смотрится несколько иначе, что только дополняет картину и общее представление о стране: заводы Форда, сухой закон, продажа алкоголя из-под полы, обучение английскому, разнообразные секты - все это привлекало мое неослабевающее внимание.

Вторая часть значительно меньше и касается она непосредственно истории младшего члена рода - Калиопе Стефанидис, которая в 14 лет обнаружила, что является не девочкой, а мальчиком, или, вернее - чем-то среднем между ними двумя. Утверждается, что Евгенидис писал эту часть истории, пользуясь реальными источниками из жизни гермафродитов. Вполне возможно, что так оно и было. Однако научная литература не затрагивает область чувств и переживаний главных героев, в отличие от художественной. И, если история переезда греческой семьи было для Евгенидиса чем-то близким и понятным, а оттого получилась очень яркой и правдоподобной, то вторая часть получилась какой-то скомканной. Евгенидис пытается коснуться самоощущения Каллиопе, но мгновенно съезжает на описание чувств ее родителей, на ее побег, который также получился очень ярким, не исключаю - благодаря тому, что чувства подростка, который считает, что его никто не понимает и не понимает, ему также понятны, но, тем не менее, кроме сцены в библиотеки, я так и не заметила изменений или особых пертурбаций в ощущениях героини/героя. Поэтому в результате оценка скатилась до 4-х баллов.

На встрече еще поднимался вопрос о том, почему Евгенидис решил сделать центральной темой гермафродитизм и не удовлетворился только семейной сагой. Высказывались предположения, что все это эпатаж и желание привлечь публику и ничего бы книга не потеряла, если убрать из нее эту тему. Возможно, так оно и есть, но все-таки, мне кажется, что Евгенидис не только стремился эпатировать публику. Явно прослеживается отсылка к древнегреческим мифам и легендам, а значит, в этом также есть древнегреческие корни - еще один элемент обращения Евгенидиса к своей истории.

Наверно жгучий интерес в тебе проснулся тогда, когда ты впервые увидела название. Что может быть заманчивее чем говорящая обложка и не менее говорящее название? Но сколько раз ты пыталась начать чтение? Два? Три? Даже книгу купила, чтобы уж наверняка... И что? Смотрю успехи не очень...

Порой внутренний голос слишком надоедлив, но спорить с ним не стану, ведь он прав. Лишь в этом году пять раз подкатывала к роману, то с одного бока, то с другого. Но моему упорству можно только позавидовать, ведь я сожрала этот кактус!

У меня с этими пулитцеровскими лауреатами один провал. Конечно, кто я такая, чтобы оспаривать решение, да и статистика говорит сама за себя... Не, вкус всегда был специфичным, но от "Среднего пола" Евгенидеса впадала в спячку. Диккенс нервно курит в сторонке.

Знаете что самое интересное — я все же попытаюсь, лет через 10, перечитать. Может тогда смогу оценить литературное дарование автора.

2 из 5

И все же он не мой. Даже огромное доверие к рекомендациям Галины Юзефович, которая при любой возможности возносит Джеффри Евгенидису хвалу, даже отличная аттестация со стороны человека, который обычно похвалами не разбрасывается, и к его мнению я прислушиваюсь. Даже моя очарованность началом этой истории не сумела пересилить скуки и брезгливой неприязни, навалившейся со второй её половины. Просто не мой автор. Хотя хороший.

Внутренний барьер, отъединяющий от персонажей и ситуаций, которые могу воспринять лишь как условные, искусственно сконструированные и далёкие от реальности, а потому неуловимо лживые. Методы и приёмы удержания читательского интереса, на и за гранью допустимого, (ради красного словца не пожалеет и отца) . Вольность обращения с табуированными темами странно сочетается с позой оскорбленной невинности. Русская Канарейка Рубиной примерно ту же читательскую оторопь вызывала: да сколько же ещё нелепостей нагромоздит Дина Ильинична в свою историю чтобы уж вернее удержать за жабры трепыхающегося и норовящего выскользнуть читателя? Сколько хватит фантазии (и совести).

А такое было начало. Вообразите, в семье ожидается прибавление и, в отличии от подавляющего большинства такого рода случаев со времен адамовых, на сей раз зачатие плановое, потому что отец, одержимый новейшими методиками управления рождаемости, желает девочек, а мальчика ни в какую не хочет, один в семье уже есть. И он приносит жене сверхточный вагинальный термометр для определения овуляции (забавная деталь, упакованный в ювелирный футляр, и радостно возбужденная женщина прежде успевает выдохнуть: Это мне? Но за что?), а после видит вместо изящной безделушки эту штуковину, посредством которой супруг намерен осуществить контроль над её лоном и приходит в бешенство. Ну не чудо ли?

А рассказ о том, как матриарх семьи с невероятным именем Дездемона определяет пол будущего младенца помавая над животом невестки ложечкой, привешенной к шнурку на манер маятника, и ложка, никогда прежде не дававшая сбоев, вдруг, начав со вращения (девочка) , заканчивает раскачиванием из стороны в сторону (мальчик). В идеале можно было бы все так и оставить: это просто есть. Но тогда мы лишились бы предыстории, привязывающей день сегодняшний к давним событиями молодости деда и бабки, к геноциду греков в турецкой Смирне. А это совершенно потрясающая часть книги, смесь эпического размаха античной драмы с безнадёжной запретной нежностью. То, что по сей день делает интересными трагедии Эсхила и Софокла, заставляет смеяться над комедиями Аристофана. В этом смысле Евгенидис прямой наследник гомеровой традиции и я, читатель, склоняюсь перед ним в почтительном реверансе.

Понимаете о чем я? Такие вещи случаются просто потому что случаются и выводить беды- злосчастия героев из гипотетических грехов отцов, которые падут на головы детей ни в коем случае не следует. Эдип убил отца и женился на матери не в силу особой порочности, просто так вышло. Просто боги бросают кости. Однако повторюсь, рискуя быть назойливой, эта часть романа эталонно хороша. Начиная с плавания в Америку вкус и чувство меры понемногу изменяют автору,постепенно превращая историю в смесь водевиля с мыльной оперой.

За то и не люблю семейных саг и думаю, тут не одинока. В обыденной жизни обычных семей мало что происходит достойного внимания. А потому, желая не упустить клиента, надобно натолкать страстей и пороков в количестве, несовместимом с жизнью. Я сказала о брезгливости, разумеется она никак не связана с физиологией Каллиопы, но единственно со страстью Евгенидиса к волосам. Не тем, что на голове, а забивающим стоки, попадающим в пищу и мотающимся в самых неподходящих местах; или зубной пластинке, которую прежде топят в унитазе, а потом отдают владельцу, как в "Девственницах-самоубийцах". Я не знаю, что у автора за страсть к их изображению, но точно знаю, что послевкусие романа отравлено неприязнью на физиологическом уровне. Мож кому нравится такое, но я не из их числа.

Исключая волосы и назойливую привязку генетической аномалии, постигшей героя, к грехам отцов, книга достойная.

Крепкая семейная сага, которую было очень приятно читать, пусть у меня не получилось полюбить её безусловно. Евгенидис проводит своих героев сквозь бурный 20 век, с резне в Смирне до "появления второго президента с одной-единственной гласной в имени". В его романе сплетаются воедино греческая мифология, мотив перерождения, природа vs воспитание, гендерные роли и пресловутая американская мечта. Он часто закутывается в магический реализм, не уходя в него полностью, из-за чего сюжет балансирует на грани с действительностью и воспринимается несколько искусственно.

Когда я думаю о том, чего же мне всё таки не хватило в этой семейной саге, то понимаю, что именно ощущения реальности. Я не читала первый роман автора, но смотрела экранизацию Софии Копполы, в которой история была захватывающей, но не воспринималась настоящей из-за своей сильной гипертрофированности. Ты смотришь, сопереживаешь, но так, как бы сопереживала героям на сцене, а не в реальной жизни. И вот от "Среднего пола" у меня осталось похожее впечатление.

Своеобразная книга, большой размер, не читается в одно мгновение, как часто бывает с объёмными книжками.
Впечатление производит тоже неоднозначное: понравилась - да, но не до восторга.

Во-первых, тема произведения, думаю, не только для меня, довольно специфическая и редкая, как и количество подобных людей. Во-вторых, все объяснения биологии, генетики и медицины подробно (для человека далёкого от всего этого) описываются. Да, здесь, вообще, всё подробно описывается, все детали происходящего, начиная от марки одежды, заканчивая подробностей состояния автомобиля.

А, что, собственно говоря можно ожидать, если происходит инцест?! Да, ещё и далее родственники снова женятся между собой... Рано или поздно "спящий" ген проявляет себя. Никто не скажет заранее, с кем и как это проявится.
Когда читала "Сто лет одиночества", мне было более интересно.

Всё начинается в небольшой греческой деревеньке в Турции, но события, происходящие в то время между Грецией и Турцией, меняют жизнь брата и сестры навсегда. Возможно, не случись противостояния сторон, они бы не стали мужем и женой?..

Если Вы готовы к неспешному повествованию истории необычной жизни ГГя и его семьи, то смело принимайтесь за чтение. Финал об отце Калла и его мгновенной реакции, отдать всё ради "дочери?" очень тронул. Наверное, как раз это и повлияло на конечную оценку произведения.
Расширила свои познания, но вздохнула с огромным облегчением, когда прочла последнюю страницу!

---

Моя читалка показала 1375 страниц, на протяжении всего этого объема гермафродит, родившийся девочкой и в пубертате неожиданно ставший мальчиком, затянуто но местами занимательно рассказывает о своей тяжкой доли. Начинает издалека - еще с молодости его бабки, которая приходилась родной сестрой его деду - именно таким образом эта мутация спровоцировавшая нехватку 5-альфа-редуктазы и проявилась.

Психологи утверждают, что табу на инцест - это самый первый запрет появившийся в человеческом обществе именно потому что отпрыски близкородственных связей чаще всего оказывались нежизнеспособными. Таким образом боги наказывают тех, кто имел смелость вступить в половую связь с кровными родственниками.

Что до описываемой в книге мутации, вследствие которой кариотипический самец из-за одного сломанного гена вначале жизни развивается, как девочка, то она появилась на планете не так давно и в разных местах - на юге Турции, в Папуа Новой Гвинее и в Доминиканской Республике. Именно там чаще всего встречаются девочки, которые с возрастом трансформируются в мальчиков.

Лично я ожидала от книги чего-то более психологического - водоворот тяжелых психологических переживаний и трансформаций в ходе которых девчачая психика становится мальчиковой. Вместо этого - затянутое повествование начавшееся еще с тех времен, как бабка жила где-то в Греции и занималась там шелкопрядами. Кстати, о шелкопрядах автор тоже не забыл упомянуть:

Одним словом, рассказывают обо всем, кроме сабжа. А как же светопредставление о драматической метаморфозе женского в мужское? Где эти все переживания? Сомнения, внутренняя борьба, проблемы с социумом... Нет, там было кое-что об этом, вначале ГГ боится, врет психологу, что он - девочка, психологически - абсолютная девочка и точка. А потом, берет и сбегает потому что не хочет чтобы ей отрезали увеличенный клитор. Оказывается, из ГГ таки можно сделать нормального мальчика. Любит-то он другую девочку. Такая вот драма.

Кроме того, книга довольно таки информативная, порой бывало ощущение что научпоп читаю, и не только по теме гермафродитов. Вот например, вы знали, что ислам значит покорность? Я - нет.

Любопытно, также было узнать занимательный факт о гомосексуализме. Вот еще одно подтверждение того, что это вовсе не веяние моды и пропаганды, а намного более сложное и неоднозначное явление:

Я даже о себе узнала, что я бегу от реальности, имею развитую интуицию и склонна к медитации. Впрочем, я итак это знала.)

Местами хватало научпопы о мужчинах и женщинах, но как для книги на такую тему, то как по мне, маловато как-то. Маловато будет!

Надеюсь вы не сочтете за спойлер, если я скажу, что к финалу ГГ таки становится мужчиной? Метаморфоза произошла, ура, товарищи! Хэпи энд.

Про крышку саркофага понравилось.

Вот это тоже позабавило:

А вот и еще одна занимательная цитатка:

И напоследок моя любимая цитата:

Рекомендую книгу всем, кого интересует тема гермафродитов, всякого рода специалистам, связанным с этой темой данное произведение тоже может быть любопытным (психологи, медики, генетики, эндокринологи и т.д.). Если вам не нужен лихо закрученный сюжет и вы не против неторопливого повествования - тоже подойдет.