Другие берега

К Набокову возвращалась я с затаённым трепетом: вызовет ли всё тот же наивный восторг ловко пойманным словом, причудливо свёрнутым предложением, ярко пульсирующим образом?.. Приобретя к автобиографиям писателей, в последнее время, особый интерес, я не ждала от «Других берегов» сюжетной целостности – но ждала откровения. Огромного, необъятного, художественного. Ждала некой близости, какую ощутила по отношению к Бунину после прочтения «Жизни Арсеньева». К тому же, стиль обоих авторов во многом перекликается, хоть их межличностные отношения (и публичные высказывания относительно друг друга) были полны как восхищения, так и нескрываемой ненависти.

Пожалуй, именно на контрасте с «Жизнью Арсеньева» мне стало понятно, чем Набоков порою так отталкивает. Холодом и патологическим нежеланием впускать к себе в душу. И Бунин, и Набоков потрясающе изобразительны: они пишут словно кистью по холсту, цветом и светом оживляя «движущиеся картинки» в воображении читателя. Но если Бунин распахивает всего себя, как окно в душную ночь, то Набоков лукаво предлагает всмотреться в своё отражение в зеркале. И пусть отражение это точно до безобразия и даже подмигивает, но высечено оно из холодного полированного стекла, а не из плоти и крови.

Открывая автобиографию, мне, прежде всего, хочется узнать, как формировался человек, что считал для себя важным в тот или иной период. О чём думал, о чём мечтал, что вдохновляло, а что, наоборот, отталкивало… В автобиографии писателя центральной же темой – на мой взгляд – должна стать тяга к творчеству, осознание себя архитектором слов и смыслов. И если «Жизнь Арсеньева», фактически не будучи автобиографией, удовлетворяла этим ожиданиям сполна, то «Другие берега» оказались совсем о другом.
Вступая в путанные отношения с Мнемозиной, Набоков растягивает мокрую простыню текста и проецирует на неё картинки из прошлого. Умения реанимировать визуальный ряд писателю не занимать: иногда так и вздрагиваешь оттого, что встаёт перед глазами – кажется, помимо собственной воли – то лесная чаща, то пологий склон с затаившимися бабочками, то комичная бытовая ситуация. И ведь именно в такие моменты хочется продать душу дьяволу и простить Набокову все его надменные «интеллигентские замашки»!.. Пусть он холоден, пусть иногда вызывает брезгливость, как мохнатая гусеница, но едва наткнёшься на его филигранную словесную живопись – и земля уходит из-под ног.

Любопытно было обнаружить в Набокове три особенности, странным образом перекликающиеся с его литературным стилем. Во-первых, это страсть к энтомологии: умение заметить, различить бабочку; безграничное терпение – упоение даже – кропотливой охотой за редким сокровищем; коллекционирование и бережное хранение в памяти каждого усика, каждой замысловатой расцветки. Не похожи ли бабочки на слова, которые писатель так тщательно выжидал, чтобы – одним ловким движением – поймать их и приколоть булавкой к бумажному листу?.. Во-вторых, страсть составлять шахматные партии: задумывать хитрые многоходовки, где всё не то, чем кажется. Бросать читателю нить Ариадны, подкрадываясь со спины Минотавром. Уж не лабиринт ли это сюжетов и тем, коварно раскинувшийся в романах писателя?.. Ну, и в-третьих, маленькая слабость к «крестословицам», или кроссвордам, составлением которых Набоков одновременно баловался и зарабатывал на жизнь. Уж не игра ли это в поиски тайных пересечений слов и смыслов?..
Как зеркало событий и переживаний Набокова «Другие берега» во многом разочаровывают. Писатель не уделяет внимания размышлениям о судьбе России, избегает политики и какой-либо гражданской ответственности. Революция семнадцатого года происходит где-то за кадром, заставляя его трусливо поджать хвост и бежать в Европу. Не освещёнными остаются любовь к будущей жене, выбор жизненного пути («писать стихи или разгружать вагоны с углём»), видение собственной судьбы («навеки неприкаянный или гражданин мира»). С другой стороны, некий набор-калейдоскоп картинок из детства представлен Набоковым достаточно подробно и небезыскусно. И если движущиеся миражи и образы, резко проступающие сквозь туман памяти, принять за сокровище, то в книге непременно найдётся, чем поживиться.

Каждую строчку я могла бы выписать цитатой...А еще я могла бы написать 32 рецензии... Именно 32 вечера я внимала непостоянной Мнемозине автора, рассказывающей то до смеха, то до слез близкое и очевидное...
В моем зараженном "набоковским языком" и "набоковским мировоззрением" сознании само собой предельно отчетливо проявилось, будто на пленке, слово "Эк-ви-либ-рист". Набоков - эквилибрист? А что вообще означает слово "эквилибрист"? Мое любопытство удовлетворило самое первое определение найденное в Интернете: "человек/артист,занимающийся эквилибристикой, то есть демонстрирующий способность сохранять равновесие при исполнении трюков на неустойчивых предметах"...А может слово самое что ни на есть для него подходящее?! Многое ему удалось сохранить (не только равновесие) в течение выпавшего на долю неустойчивого века.
Но слово все же привлекло меня другим. Эв-ви-либ-рист, стоит только вслушаться и буквы начинают переливаться и журчать как вода на камушках. Именно такое впечатление, такая ассоциация связывается с повествованием этой истории.
Может быть, это просто некая эйфория от прочтения понравившегося с первых слов, но мне думается, что теперь я чувствую по-другому. Каждый из моих органов чувств претерпел тонкую настройку "Другими берегами". Отныне я различаю гораздо большее количество цветов, и что важнее, оттенков. Я четче слышу звуки и острее чувствую запахи. Такое со мной впервые. Прекрасно.

«Человек всегда чувствует себя дома в своем прошлом».

Поэтично, эстетично, ностальгично. Слог велоколепен, стиль чувствуется в каждой строке. Тоска по родине, тоска по утраченному детству – на каждой странице.
Милые воспоминания, щемящие картины дальней юности, первой любви, первых потерь… Книга и правда красивая, кружевная. Много по-настоящему удивительных метафор и образов: «Колыбель качается над бездной, и здравый смысл говорит нам, что жизнь – только щель слабого света между двумя вечностями тьмы. Хотя обе они – совершенные близнецы, человек, как правило, с пущим спокойствием вглядывается в бездну преджизненную, чем в ту, к которой летит». Неизбежно вспоминаешь собственное детство, рисуешь картины своих счастливых мгновений. Этим книга хороша. Но в то же время всё время стучит где-то в подкорке фраза: «как далеки они от народа»! Вся эта «Россия, которую мы потеряли», все эти «плюшки», доступные юному барчуку из богатейшего семейства. Няньки-мамки, бесчисленные бабочки, шахматные партии… Книга начинает утомлять быстрее, чем хотелось бы. И даже волшебный слог уже не спасает. В какой-то момент не получается ни проникнуться, ни сочувствовать. Да, талантливо написано. Но всё время чувствуешь, что читатель для Набокова – такой же смерд и тёмный дурак, как и те, кого он язвительно костерит на своих страницах. Снобизм и надменность словно перечёркивают всё волшебство, оставляя чувство сожаления и разочарования. Очень жаль.

В этой книге, наверное, ярче всего раскрывается порода писателя! И даже не то, ЧТО он описывает, обращаясь воспоминаниями к своему детству и отрочеству, а, именно, КАК.

Все эти словечки, изыски, фразы на французском и английском....Ох, да, вот именно тогда и понимаешь, что мы потеряли в 1917 году.... Перед нами разворачивается вся та культурная, изысканная, образованная, ушедшая в эмиграцию Россия... Я печалюсь об этом, но печалится ли об этом автор, это вопрос... В этой книге мы встречаем такое мудрое, зрелое отношение к своей жизни на закате. В ней есть сожаления, конечно, но много и по-хорошему переосмысленного.

Что по-настоящему понравилось - маленькие детали, благодаря которым понимаешь, откуда то или иное произросло в романах писателя, например, его рассказ о своих взаимоотношениях с шахматами или бабочками.

Тот случай, когда читая книгу я периодически восклицала - "Ах вот оно почему!"
Как человек, знакомый с несколькими романами Набокова, мне было крайне любопытно почитать его автобиографию. И я ни разу не пожалела. Было крайне увлекательно выискивать те эпизоды, которые потом были переложены в художественную форму. Да и сами детство и юность, которую нам описывает автор, дают интересный взгляд человека, который жил в столь непростые времена - революция была безжалостна к семье Набокова.
Также мне стали более понятны корни его неординарного языка, который сложно спутать с другими авторами. Сочность описаний казалось бы простых вещей меня поражает.
Прекрасная книга.

На страницах книги разбросано почти сорок лет из жизни писателя. В издании от «Азбуки» все они сопровождаются стостраничным комментарием. Вероятность того, что книга вгонит в нечитун, была очень велика, но я все же осилила это произведение. Использую такой глагол, потому что процесс был непростым.

Описывая свою жизнь, Набоков «растекашется мыслию по древу», иногда игнорируя хронологиюи фокусируясь на самом процессе вспоминания. Книга начинается с описания детства автора. В этой части я испытала ностальгию по времени, в котором никогда не жила. Такое часто происходит, когда читаю русскую классику.

Набоков провел свои детские годы в России. После переезда в Америку он скучал по своей родине только потому, что тосковал по детству. Мнемозина, богиня памяти, не только объяла это произведение, но и сопровождала писателя всю его жизнь, была особенной её частью. При прочтении этой автобиографии было сложно «влиться» в сюжет, потому что его просто нет.

ВВ повествует о рандомных фактах своей жизни. Лично от него мы узнаем, что в студенческие годы он играл в футбол и был голкипером, однажды перевел «Алису в Стране чудес» за пять долларов и беспечно отнимал у писательства часы на составление шахматных задач, одну из которых он привел в книге. Читатель также находит ответ на вопрос, почему у Набокова столь изощренный слог. Оказывается, на досуге он читал толковый словарь Даля.

Я же постоянно обращалась к словарю в конце книги, то есть к примечаниям, что очень сильно отвлекало от произведения. С другой стороны, без пояснений не будет полной картины. Комментарии показывают, как много взято из жизни писателя, его семьи и знакомых в опубликованных романах. Например, образ его французской гувернантки можно проследить в романах «Защита Лужина», «Истинная жизнь Себастьяна Найта, «Ада» и в рассказе «Обида».

Постепенно я начала привыкать к слогу Набокова, знакомого мне только по «Лолите». Сложно было «влиться» в чтение, потому что в конце каждого предложения я забывала, чем оно начиналось. Рекомендую «Другие берега» только тем, кто хочет глубже изучить такой редкий литературный феномен как Владимир Набоков. Считаю, что начинать знакомство с библиографией автора с этой книги точно не стоит, а вот продолжать– пожалуйста.

Начав чтение, я сразу поняла - передо мной автобиография. Сказать честно, взялась за книгу только по рекомендации хорошей знакомой. Но! Я не удосужилась ознакомиться с рецензиями и даже не спросила о жанре произведения.

С первых страниц было скучно и не интересно, так как Набоков далеко не мой любимый автор. У меня не было цели понять его происхождение или историю, залезть в голову и разобраться откуда ноги растут.

Душное повествование, перечисление событий и краткие отрывки воспоминаний. Вероятнее всего, книга с лёгкостью увлечет тех, кто целенаправленно изучает творчество Набокова, стремится прочесть все произведения, которые известные широкой публике и не очень.

Тем не менее, я закончила эту книгу, для галочки. Никаких существенных эмоций не испытав, для себя сделала вывод, что Набоков не моё.

«Другие берега» — это необычная автобиография! Из текста сложно выделить такие определяющие факты, как «родился, учился, женился…» Это больше похоже на калейдоскоп воспоминаний, коллекцию чувств, вкусов, запахов.
Такого слога я нигде не встречала! Набоков делится своими ощущения, описывая то или иное событие. И ты видишь, по-набоковски, как «мреет пар над шоколадом и синим блеском отливают тарталетки с черничным вареньем», как «веерообразно расходятся густо-лиловые ребра роскошных малиновых туч» и как «гул блекнет, гаснет воздух, темнеют поля над мелкими зубцами сужающегося к югу бора».
Вот тут-то ко мне пришло понимание, что Набоков, вероятно прожил гармоничную жизнь! Только живя в гармонии с собой, можно именно так смотреть на детали, на мелочи бытия и описывать их так лирически! Вы только послушайте: «Умственное напряжение доходит до бредовой крайности: понятие времени выпадает из сознания: рука строителя нашаривает в коробке нужную пешку, сжимает её, пока мысль колеблется, нужна ли тут затычка, можно ли обойтись без преграды, - и когда разжимается кулак, оказывается, что прошло с час времени, истлевшего в накаленном до сияния мозгу составителя.»
И ведь правда, он рассказывает про свое русское детство, про увлечение бабочками, про работу в литературе и, так же увлеченно рассказывает про свою страсть -шахматы. Три важных увлечения, которыми он жил, в которых оставил свой след, не каждый может таким похвастаться.
И вот, если вы поймете такой слог, особенный, набоковский слог писания, то непременно оцените эту книгу! Её нельзя «проглотить», ей надо смаковать!