Жизнь Клима Самгина. Часть 4

Около двух тысяч страниц назад я думала, что «Жизнь Клима Самгина» – это что-то вроде «Войны и мира» или «Тихого Дона». Ну, потому что четыре тома и потому что на основе исторических событий. Как бы не так. Почему-то меня не смутило даже то, что на обложке было написано «повесть», а не ожидаемое «роман-эпопея». И объем меня не пугал, читала же я «Войну и мир» и «Тихий Дон», ничего сложного и тяжелого там нет, читай и радуйся.

Оказалось, что Горький – это совсем другое. Как делает Толстой: у нас есть тома, части и главы, несколько глав складываются в эпизод, от эпизода к эпизоду мы переносимся с места на место, от одного героя к другому, узнаем их характер, их отношения с другими персонажами – ну, вы поняли. В итоге получается такая, что ли, карта пространства, в разных частях которой живут себе герои и у них что-то происходит. Красота, короче.

Горький по каким-то причинам, к сожалению, так писать не хочет. Берет он Клима Самгина – и прям от самого рождения до (как планировалось, видимо, не успел немного дописать) смерти за ним следует. Куда Клим – туда и мы. За пределы его сознания нас не выпускают, как и за пределы его физического нахождения в пространстве. Видимо, поэтому Клим часто куда-то ездит, иногда без явной на то причины: надо же показать события и в столицах, и в провинции, и заграница даже есть.

Горький не жалеет читателя и вообще мало о нем заботится. Часто трудно вспомнить, в каком городе мы сейчас находимся, если специально это не отмечать для себя: явно отличаются лишь Москва и Петербург, особенно когда Самгин еще молодой приезжает туда, а так всё сливается в просто-какой-то-город. Был момент, когда я думала, что Самгин в своих пенатах, а потом внезапно оказалось, что он в Москве. Мешает, что и родной город Самгина, и город, где он живет под крылом у Марины Зотовой, прямо не называется, так было бы проще воспринимать события. Кажется, кроме Москвы и Питера прямо называются только финский тогда Выборг и Нижний Новгород с его ярмаркой, вот тут хоть образ вполне себе вырисовывается.

Кроме неопределенного места действия, часто раздражает то, что непонятно, сколько героям лет (про Клима один раз в третьем томе явно говорится, что, мол, ему 35, и вроде всё) или в каком году происходит действие. Нет, конечно, когда начинается большая история, то по событиям легко понять (или нагуглить, если не знал), когда точно это происходит, там и революции 1905 года и февральская 1917 года, и Ходынка, и Кровавое воскресенье, и убийства министров, и смерть Льва Толстого, и Русско-японская война, и Первая мировая. А вот до подобных событий, в спокойные времена, я мучилась от неопределенности, что это, восьмидесятые, девяностые, где мы вообще? Я не так сильна в истории, чтобы по теме споров определить год. Помогали лишь какие-то подсказки вроде обсуждения литературных произведений. Читают «Тени» Брюсова? Ура! Гуглим – они написаны в 1895 году, значит, мы уже где-то после. Вообще, там много обсуждается литературных произведений, и наших, и не наших, вроде «Слепых» Метерлинка, эти моменты очень интересны, потому что можно почувствовать, как тогда воспринимали те или иные книги. Особенно забавно, что Горький как писатель тоже часто упоминается.

Но самое неприятное, что меня угнетало, это то, что повествование представляет собой один большой кирпич. Первый том еще разделен на главы (правда, очень большие), а в остальных трех текст идет сплошняком, без перерывов. Даже границы томов не очень чувствуются, особенно между второй книгой и третьей. В конце третьей Клим хоть за границу уезжает, какая-никакая, а смена действия. Из-за этой особенности романа читателю невероятно тяжело: нет ощущения границы эпизодов, нет ощущения логически завершенных сцен, ну и просто тяжело найти, где ты остановился, если закладка потерялась. Понятно, что в реальной жизни человека всё идет как раз так, одним потоком, без четких границ, и у нас тут описание отдельно взятой целой жизни, но, пожалуй, для меня подобный сплошной поток – теперь угнетающий литературный прием номер один.

Повествование для меня разделилось на два пласта: история лично Клима и история предреволюционной России. Главный герой Клим Иванович Самгин человек не самый приятный и ничем особенно не примечательный. Такой среднестатистический представитель своего класса с характером, который сложно назвать привлекательным. С детства привыкший, что к нему относятся как к вундеркинду, особенному ребенку, подающему большие надежды, Клим живет в уверенности, что он лучше и умнее других и так с этой мыслью и срастается, особенно не меняясь. Напоминает о псевдоисключительности Клима Горький часто, подчеркивая зависть героя к тем людям, которые способны красиво высказать мысль, да и просто ко всем, у кого есть сформировавшееся мировоззрение:

Сам Клим чаще заимствует чужие идеи, бережно запоминая и складывая себе на полочки понравившиеся фразы, и в итоге он не находит себе четкого места среди политических лагерей того времени. Когда его прямо спрашивают, с кем же он, Клим уходит от ответа, отделываясь общими фразами.

Других людей он не любит, не понимает, и они ему, по большому счету, не нужны, разве что женщины для удовлетворения инстинктов (а женщин тут много, Клим меняет их одну на другую и вообще этой теме уделяется много внимания; кажется, что таких откровенных сцен в русской классике я раньше не встречала). А людей вокруг Клима полно, и самое неприятное, что они всё время одни и те же, что, куда бы тот ни поехал, всё равно встретит кого-то знакомого. Создается ощущение, что действие происходит в небольшом городке и что Клим переезжает с одной улицы на другую. Такие «случайные» встречи сначала кажутся неправдоподобными, потом привыкаешь и перестаешь обращать на это внимание, хотя в конце четвертого тома внезапное появление в романе Аркадия Спивака показалось мне совсем уж чудесным и неоправданным. Другие персонажи очень разные, но не всегда ярко прописанные, в них начинаешь путаться, с трудом вспоминая, кто же это и как он был связан с действием в предыдущих своих появлениях. Мешает еще и то, что всех мы видим только глазами Клима, а он старается в каждом найти что-то плохое. Добило меня известие о смерти Любимовой-Истоминой, которое было обставлено так, как будто это близкая Климу женщина, но такой фамилии никто раньше не носил. Помогли только скудные комментарии в конце книги, на которые я случайно наткнулась, где было сказано, что имеется в виду Никонова. Понятно, что роман не закончен, но уж фамилии-то можно было как-то упорядочить.

Все, что касается истории, это, наверное, главное, ради чего стоит читать этот роман. Много описаний (самое страшное для меня – Ходынка, с телегами, на которых везут трупы) и очень много разговоров. Разговоры – это процентов восемьдесят, наверное, от всего повествования, и, наверное, никак иначе историю России и не изобразить, мы больше разговариваем, чем делаем. Так что для интересующихся историей общественной мысли с 1880-х до 1917-го это, безусловно, маст-рид. Роман позволяет хорошо почувстовать атмосферу времени, и это было бы очень хорошо и здорово, если бы было написано в более дружелюбной к читателю форме.

Роман (или повесть, как обозначил сам Горький) в связи с преждевременной смертью автора называют неоконченным произведением. В одной из своих лекций по литературе Дмитрий Быков рассуждает о том, мог ли вообще Горький описать в своем романе смерть главного героя. Такой человек, как Клим Самгин, желающий искусственно выглядеть безупречным на чужом фоне, не мог позволить себе никакую иную смерть, кроме смерти изысканной, героической, которую автор в свою очередь никак не мог допустить.

Несмотря на отсутствие точки в повествовании по моему мнению произведение не обесценивается: оно дает широкую картину эпохи, взгляд со стороны на разные слои общества и главные социальные течения революционного времени. Отличительной чертой является то, что мы видим взгляд изнутри, ведь события описываются через призму восприятия главного героя. В целом подход не новаторский, до Горького русская литература уже видела романы-эпопеи, политически ориентированные романы, философские изыскания. Произведение представляет собой авторскую попытку совместить классический роман и хронику. Этим объясняется не совсем характерная для данного автора подача.

Произведение на три четвертых состоит из диалогов персонажей. Они спорят о политике, говорят о женщинах, снова возвращаются к политике, вспоминая своих знакомых. При такой форме повествования важно понимать, где заканчивается мысль автора и начинается собственная мыслительная деятельность героев. Последнего в книге предостаточно. И если закрыть глаза на то, что Горький — мастер описаний, то даже поведение персонажей во время очередной дискуссии выдает каждого с головой. Автор разделяет их не только по внешней манере говорить, он копает глубже, показывая внутренний процесс созревания мысли, основывающийся на каких-либо убеждениях, которые у каждого героя свои.

«Стремление быть на виду, показывать себя большим человеком — вполне естественное стремление и не будь его — жизнь потеряла бы смысл». Жизнь как попытка убедить себя в том, что «я не бездарен, я умею видеть нечто, чего другие не видят» путем унижения других людей, желание казаться лучше за счет других — вот все то, что занимает Клима Самгина.
«Аппарат не столько мыслящий, сколько рассуждающий» — говорит о Самгине Иноков как выразитель авторского отношения, что подтверждает некоторую ограниченность умственных способностей Клима, леность его ума. И страшно вовсе не то, что Самгин не способен к самостоятельному генерированию мыслей, а то, что он абсолютно не имеет такого человеческого качества как сострадание. Самгин думает исключительно о себе, впрочем, как и вся интеллигенция в романе (видение с множеством двойников Самгина в третьей части показывает массовость подобных людей). «Нередко Самгин чувствовал, что они (мужики) рассматривают его как нечто непонятное и ненужное» — именно так можно описать отношение Горького к революционно настроенной интеллигенции, вся деятельность которой по сути начиналась и заканчивалась бессмыслицей. Движущей силой всегда являлся народ.
Развитие личности Клима незамысловато: совершенствуются знания, мастерство притворства, никак не совершенствуются нравственные качества. Самоотверженностью и способностью к подлинной любви и верности в романе обладают только Анфимьевна и Митрофанов, простые люди, на стороне которых симпатия автора.

Роман многогранен. Подходить к нему нужно обстоятельно, имея за плечами определенное количество накопленных знаний, базу. Человек, который не отличает эсеров от кадетов, вряд ли сможет оценить произведение по достоинству. Горький не подает свою мысль в лоб, до нее нужно дойти, приложив некоторые усилия. Пролистав эпопею за пару дней, читатель рискует получить смазанное впечатление от романа, смешанных в одной бочке картонных героев. Но стоит уделить роману больше внимания, и он откроется с другой стороны, начнет переливаться как драгоценный камень. Этот роман вполне обоснованно является одним из шедевров мировой литературы.

«Они говорили о вещах, о которых он не имел потребности думать»
(авторская ремарка)

«Когда у вас две мысли, – одна лишняя и вредная. У русских – десять мысли и все – не крепки»
(реплика одной на редкость адекватной героини романа)

Трагедия Клима Самгина – это трагедия человека, оказавшегося не в том месте и не в то время. Сидеть бы ему где-нибудь в маленьком городке в какую-нибудь «эпоху застоя», вести свои маленькие дела и проповедовать местной элите мысли, скомпилированные из прочитанного. И был бы человек на своём месте и чувствовал бы себя умным и значительным. Но нет, не повезло! Оказался он в бурлящем котле предреволюционной России, где всё кипит, пенится, брызгает. Новые теории, новые идеи, и если ты человек из интеллигенции, человек, мнящий себя мыслящим – изволь участвовать в дискуссиях, отстаивать свою точку зрения, а прежде всего – эту точку зрения сформируй. А ведь уметь думать – это, в общем-то, специфическое умение, такое же, как уметь, скажем, красиво танцевать, но: если вы отказываетесь от тура вальса – это каприз, а если вы отказываетесь обсуждать положение крестьянства – это позиция. Вот в чём беда. Читая все эти сотни, тысячи страниц о большевиках, эсерах, конституции, думе и т.д., я так сочувствовала выкрику девушки на одном из интеллигентских вечеров: «Во Франции, в Англии интеллигенция может не заниматься политикой, если она не хочет этого, а мы – должны! Каждый из нас обязан думать обо всем, что делается в стране. Почему - обязан?» Мда.

Да и тут, наверное, не было бы трагедии, если бы Клим имел силы признать, как упомянутая девушка, что его это всё интересует мало и по сути ему не нужно. Но ведь признать подобное – значит согласиться с тем, что ты человек маленький, на роль предводителя не годишься, умом не блещешь. В книге есть «двойник» Самгина, который так и поступил, – Безбедов. К политике равнодушен («Вы убеждены, что нужна конституция, революция и вообще - суматоха, а я - ничего этого - не хочу! Не хочу! Но и проповедовать, почему не хочу, - тоже не стану, не хочу!»), люди ему не нравятся («Хороших людей я не видал»), ему нет дела до окружающих и до того, что его считают чудаком и дураком. Глупо? Может быть. Но зато честно по отношению к самому себе. Эту честность Самгин категорически не приемлет - видя в Безбедове своё отражение, он возмущен таким поведением до белого каления, так, как его не возмущают даже воры и убийцы (при преступлениях которых герою даже доводится присутствовать, и – ничего).

Ведь Клим мнит себя незаурядной личностью, выдающейся, мудрой. Он мог бы - ух! Вот только все 4 тома никакого "ух" не случается. То и дело сталкиваясь с активистами разных взглядов и убеждений, Самгин думает о них зачастую пренебрежительно: пустые люди, бесполезные действия... За скобками остаётся то, что они делают хоть что-то, а он только мечтает о своём величии.

А вообще в картине мира Самгина все люди - кроме него самого, разумеется - какие-то убогие, во всех он видит в основном плохое («Что он не глуп, в этом убеждало его умение подмечать в людях фальшивое, дрянненькое, смешное». Эх, Клим, Клим… По-другому это называется). Слушая других, он пытается не мысли уловить, а угадать мотивы говорящего. И мотивы-то чужие ему всё время кажутся низменными: у женщин – в основном чувственные, у мужчин – корыстные. Честно говоря, поначалу даже было неприятно за книжку браться и раз за разом снова и снова погружаться в это болото. Потом привыкла, за четыре-то тома :-)

Тем не менее, стерев мерзкий климовский налёт с восприятия героев, видишь людей самых разных – богатых и бедных, хитрых и простодушных, искренних и закрытых наглухо. Есть, конечно, и герои-функции, которые просто транслируют определённые взгляды и воззрения. Но много и интересных, живых, полнокровных: Тимофей Варавка, Иван Дронов, Люба Сомова, Марина… Единственное, из-за чего мне хочется предъявить претензии автору – это развитие образа Лиды. Очень своеобразная девушка, с нешаблонным мышлением, с интересным характером превратилась ближе к концу книги в недалёкую скучную женщину. Неубедительно. ИМХО, Лида могла бы наделать глупостей, это да. Но – не таких.

В целом книга произвела впечатление прежде всего подробным описанием обстановки в России в те годы, освещением всего спектра мнений, воззрений, настроений. Конечно, можно рассматривать роман и как препарирование личности Самгина, но что-то герой до того получился неприятный, пустой и узколобый, что слишком уж задумываться о нём не хочется.

Чтение, как акт мазохизма.

Везет мне в последнее время на квелых героев - то заграничные, то отечественные!
Атмосфера книги ... как бы понятнее объяснить... был у моей бабули старший брат, из-за аварии на химическом производстве он лишился обеих ног от колена, ну и запил - пил страшно, до чертей. Пару раз я и бабушка ездили к нему домой по какой-то надобности, так вот ... коммуналка, в которой он обитал, пахла так же как этот роман - безысходностью, скукой, постным маслом и клопами.
Горький нечестен с читателем - он лишает права самостоятельной оценки героя, парой слов, мелкой черточкой, вроде "желтенького платочка", "жидких усиков" или нелепо оттопыренных ушей, определяя отношение к персонажу. Меня можно, конечно, обвинить в легковерии, да, я - очень доверчивый читатель, и полагаю, что автор лучше знает своих героев. А героев тут - тьма тьмущая! Дотошные литературоведы насчитали более 800 персонажей, среди которых - и реальные исторические деятели, и выдуманные персонажи!
Эта книга - огромная чудовищная говорильня! Там где нет политических, философских, религиозных и прочих смежных споров, там непременно затесались климушкины внутренние монологи. И эпоха-то в книге моя самая нелюбимая в истории России - эпоха упущенных возможностей, несуразностей и жесткости, причем все это должно было быть обязательно как-нибудь идеологически подкреплено. Горький - талантище! но Клим Самгин - уродливое дитя гениального родителя. Жизнь его прожита в попытках доказать самому себе, что он - не серость.

Клим Самгин - человек без личности, как он сам о себе подумал - "он все еще играет унизительную роль человека, на которого все смотрят, как на ящик для мусора своих мнений". Клим постоянно анализирует окружающих людей, но не для того чтобы понять, что с ним не так (а он чувствует, что что-то "не так"), а для того, чтобы доказать себе, что и остальные нехороши. Страшно завистливый человек - не до материального (материальное его, кстати, вообще мало заботит), а до духовного и интеллектуального завистлив; любит простых, понятных людей, и чуть только заметит в человеке глубину - реагирует так

Как многие, стремящиеся к значимости,но средние, не выдающиеся по способностям люди, Клим Самгин стремиться выстроить свою иерархию, пусть и в малом, семейном кругу - его отношение к женщинам - главное тому подтверждение!

И Варвара - жена его, устраивала его ровно до той поры, пока была послушна, созвучна, удобна. Вообще, удивительно, что женским вниманием Клим Самгин не был обделен - всегда находилась какая-нибудь "удобная" женщина, готовая согреть его постель.
Если бы наш дорогой товарищ жил во времена более спокойные, то был бы он счастлив до невозможности, но - увы! как часто не совпадают человек и время. Вовсе не готовый к активным действиям, он оказался "революционером поневоле", практически по сословной обязанности.
К концу эпопеи (хотя - нет! вру! к концу первой части!) главный герой опротивел мне настолько, что никакая самая ужасная участь не была бы неприемлема (к сожалению, и в конце романа он - живее всех живых!) Осточертело его копание в собственных мыслишках, попытки расчленить всех окружающих на "основные системы фраз".
Клим явил собой все худшие черты интеллигенции революционного периода - нерешительность, суесловие, блудомыслие и трусость. Хотя обычный человек - по сути.
Текст у Алексея Максимовича такой бесконечный-бесконечный, как степь, затягивающий и одурманивающий, как болото. Не без красоты (чего стоит хотя бы почти гоголевский Петербург!)

Ведь на болотах, кстати, тоже есть чем полюбоваться, но жить там - увольте! Эдакое красивое философско-политическое болото, побулькивающее человеческими страстишками и кровью.

Гоголь, Маяковский, Горький. Три писателя, с которыми у меня всегда были самые сложные отношения. Но если Гоголь изначально очаровал своими «Вечерами…», а с возрастом я начала понимать прелесть «Мертвых душ», Маяковский зацепил своей любовной лирикой, то Горький так и остался эдаким «лишним» для меня писателем.

Нет, я не буду говорить, что роман плох. Он хорош, очень даже. Может быть, какой-то больной ублюдок найдутся те, кто назовет его гениальным в своем роде. А я просто не сошлась характерами ни с Горьким, ни с Самгиным. Но, по крайней мере, у автора есть много плюсов.

Во-первых, Горький – неплохой рассказчик. Да, его язык вряд ли можно назвать тонким, изящным и полным выразительных средств. Скорее, слог повествования простой и незамысловатый. Но, казалось, только начал читать – и вот уже сам перестаешь замечать громадный объем этого талмуда. В сюжете нет моментов, заставляющих внутренние органы и другие части тела сжиматься от неожиданности и с нетерпением ждать развязки той или иной истории. Более, того, сюжет достаточно предсказуем для тех, кто хоть что-то помнит из школьного или вузовского курса истории России. Однако, повествование захватывает и увлекает чем-то иным. Я так и не смогла сформулировать для себя, чем конкретно, но было довольно интересно. Возможно, меня зацепила именно возможность освежить в памяти любимый исторический период.

Во-вторых, Горький – несомненно, философ недаром они с Ницше похожи, бгг. В призме его произведения феномен загадочной русской души получает, возможно, слегка неожиданное толкование – душа эта не столь загадочная, как хотелось бы. «Жизнь Клима Самгина» - это квинтэссенция российской безысходности, серости и тлена. Очень бы хотелось провести параллели с современностью, но многие, скорее всего, найдут их притянутыми за уши или начнут со мной бурно спорить. А споров о политике и околополитике я не люблю, так что никаких параллелей подробных проводить не буду. Пусть это будет на моей совести :)

В-третьих, Горький – журналист. И здесь уже, кажется, ничего больше пояснять не надо. Он собрал воедино исторические факты (очень хочется верить, что старался быть хоть немного объективным при этом), соединил их мастерски в простой и понятный простому русскому человеку роман. Вы, может быть, захотите со мной поспорить, что нам, далеким от тех событий, без маломальских знаний истории тут не обойтись. Ан нет, вы можете не знать ничего об этом времени, но по настроениям и образу мыслей роман будет вам понятен и близок почти на интуитивном уровне. Бонусом от автора – прекрасный обзор политических течений, направлений образов мысли и настроений, а также яркие, практически репортажные, описания.

Совсем странным было бы обойти стороной главного героя романа, самого Клима Самгина. Я, однозначно, ни за что не назвала бы его «лишним человеком» русской литературы. Его «лишнесть» - не более чем последствия неверного воспитания и отсутствия своевременных люлей. Из Клима мог бы, вероятно, получиться настоящий творец, философ или истинный революционер. Но так как никто не смог вовремя направить неплохой потенциал ребенка в нужное русло, Клим вообще получился каким-то ненастоящим. На протяжении всего повествования меня не покидала мысль о том, что Клим – это зеркало. Но зеркало не потому, что показывает истинное лицо окружающих его людей. Это зеркало, поглощающее чужое избирательно – всё чужое, что можно выдать за своё, что подчеркнет его «оригинальность и необычность», что позволит создать из Самгина образ думающего человека, образ революционера, да и вообще какой в голову Климу взбредет образ.

Клим пуст. Пуст во всех смыслах. Это, пожалуй, один из самых ярких примеров в литературе, когда за телесной оболочкой нет совершенно никакого духовного содержания – только отзеркаливания. Причем при отзеркаливании, пройдя через призму сознания Самгина, чужие мысли и убеждения приобретают какую-то даже уродскую оболочку, настолько искажаясь, что становится несколько противно.

Общаясь со своими приятелями, в отношениях с женщинами, Клим ничего им не дает, кроме искусственно созданного образа. Он сам не наполняется совершенно, лишь только ещё больше опустошается, опустошая при этом окружающих. Нет, Самгин – не отрицательный (как понятно уже, и не положительный вовсе). Он самый обыкновенный инертный персонаж, движущийся под влиянием обстоятельств, времени и исторического хода событий. Человек-флюгер. Только, в отличие от подобных героев в истории русской литературы, начисто лишенный какого-либо обаяния и харизмы.

Вокруг Самгина постоянно одни и те же люди. Они влюбляются и расстаются, они приходят и уходят, они умирают, в конце концов. Все эти персонажи – они как будто шаблонные. Не оттого, что друг с другом похожи, а оттого, что народники – по трафарету народников, толстовцы – по трафарету толстовцев, марксисты… ну, вы поняли. Все эти люди – да, мы видим, что в них заложены определенные образы и характеры, но эти образы и характеры лишены индивидуальности. И даже отношения Клима с женщинами не трогают. Может, потому, что женщины эти тоже будто по трафарету?

В целом, «Жизнь Клима Самгина» - как поездка на адской карусели по дореволюционной России. В центре неё – сам Самгин, а вокруг в бешеном ритме вращаются какие-то люди, мысли, идеи, события. И становится непреодолимо грустно и тоскливо от этой жутковатой свистопляски.

«Прощальный» роман Горького хочется поставить в один ряд с такими масштабными и эпохальными произведениями, как «Война и мир» и «Тихий Дон». Только у Толстого, помимо морализаторства, есть прекрасные герои, у Шолохова – совершенно непередаваемая атмосфера и казачество. У Горького же – сплошные коммунистические идеологии и будто рубленные топором герои. Да, получилось эпохально. Да, чувствуются попытки отобразить максимально объективно все процессы, происходившие в ту непростую эпоху в стране. Но… не моё. Ну, люблю я что-то с подтекстами и мозговзрывающее. Или, на худой конец, уютно-подпледное. Алексей Максимович со своим «Климом…» и пролетарской идеологией, к сожалению, ни к одной, ни к другой категории не относится. Так что, Горький, прости, но нам надо с тобой расстаться. Дело не в тебе, а во мне…

Вот и закончилась эта дорога...
Четыре тома, четыре порции по 500 стр из жизни.

Книга о Самгине Климе Ивановиче..
Каждый из нас, пишущих рецензию на эту книгу, задаётся мыслью разобрать его характер и показать с разных сторон, удалась ли задача Максиму Горькому в создании образа пустого глупого человека. Изначально, создавая эту рецензию, я хотела поступить так же. Собрались целые кучи отменнейших рецензий, где сам Горький устами своих персонажей или даже самого Самгина представляет нам его человеком ничтожным и мелким, не способным анализировать или сострадать, думающий о себе и удивляющегося людям, которые выбиваются из его стандарта и восхищают его. Но в процессе написания этой рецензии я поняла для себя главное – я не хочу писать о Самгине. Я хочу писать о другом – что действительно тронуло и изумило меня, что впечатлило, что заставило разломить свои понимания и наивные взгляды на Россию этих времён.

Жизнь самого Клима потерялась во мне. Чтение мелкого человека, который презирал других, жил своей маленькой жизнью, считая её важной, не стала для меня чем-то испытывающим. Через пару сотен страниц я сопоставилась с его мыслями и они не вызывали отторжения или отвращения. Это как человек, которого вы поняли и не ждёте от него сюрприза. Иногда в этом человеке я узнавала свои мысли, свои глупости и самодовольства.
Через врема сам Самгин потерялся, расстворился во мне. Он - только лишь зритель. Мы - зрители его ощущений. И ощущения зависят только от того, позволил ли Горький одеться в свою маску или же раздел до гола перед толпой народа, перед событиями, которые оставили лишь его мозг, воспринимающий, не думающий.

Чтение книги развалилось для меня на два вида запчастей. Одни куски я читала с восхищением и не могла от них оторваться. Они были промазаны смыслом, как масло. Поведение простых людей, их жизнь и мысли. Суть жизни, как у Толстого, когда ты – посторонний игрок, ты просто смотришь и ощущаешь всем своим телом, как происходит она – волна, стихия, жизнь, в которой ты – маленький клубочек, и сотня таких же клубков катится и живёт радом с тобою. Простая жизнь, честная в своей грубости.
Другие же части ощущались трясиной в болоте. Мягкая музыка, в разных местах книги в разниые годы и разные моменты разные люди произносили то, что не имело одинаково сути. Странные их мысли, возгласы, странные песни, странные восхищения. Странные…люди…Шаблонные, вроде бы каждый может назвать их шаблонными, но ссо временем замечаешь, как же они обычны.

Больше всего меня удивила жесокосердие интелигенции.
Все рассуждения Самгина о жизни не были на столько страшны, как рассуждение интеллигенции, набор пустых смыслов и пустых людей, бесперебойная пустая речь ради доказательства другим, что ты важен и умён, хотя даже не понимаешь того, что говоришь – все эти слова – моя глубочайшее разочарование в интеллигенции, силе и соке, России, в которую я верила, как дети верят в принцев и принцесс. Романтизм, сохранённый в моей голове лопнут и теперь я с уверенностью могу сказать, что люди низких сортов всегда окружали Россиию, питая окружающих красивой чущью ради выпячивания своего я.

Мой романтизм величия царя так же лопнул. Смасибо Вам, дядя Пешков. Представляя себе ту, старую Россию, где всем правил царь – загадочная нашим демократическо-парламентским умам фигура, и группа великих людей, начитанных, среди которых – Достоевский, Толстой, Чехов, да сам же Горький – великие умы Нации. Читая Золотого телёнка, где обычный дед отдавал честь в белых перчатак и жалел времена царя, где простые домишки стояли среди золочёных дворцов с прекрасной лепниной – мимолётно представляла себе что-то высокое, одухотворённое, красоту души и царское величие сердца, которое ушло в небытиё.
Это моё разочарование. Я благодарна этой книге за это. Царь, машущий ручкой, виновато влекомый министрами для навязывания и марионеточничества, равнодушие при массовых давках «много померло, я чай пить пошёл», расстрелы за «просто так» людей, пришедших выразить благодарность царю. Мелочность, равнодушие.

Просто о народе и с моей безграничной любовью к нему.
Жизнь его Горький подавал через окружающих Самгина простых служащих . Эти люди, как бы просты в повествовании они не были, тронули моё сердце больше всего. Простые, добрые, милодушные, великие в своей простоте и щедрости, любимые. Как бы не выделялись они своей глупостью среди интеллигентности окружения по мнению интеллигентов этого рассказа, я понимаю Лютова в его любви к мужику с сомом в горшке.

Роман, показывающий предреволюционную жизнь интеллигенции. Вот есть «Тихий Дон» со своим своеобразием, так почему бы не посмотреть, что было по другую сторону? Если взять события конца XIX века и начала XX, то я обнаружила различие между этими двумя произведениями вот в чем: у Горького по большей части занимаются болтологией, а в «Тихом Доне» - расплачиваются за нее , причем туда это воркование образованных людей доходит грубее, ожесточеннее и дико.

В начале, в середине, к концу - разбирало раздражение на Клима Самгина. Невыносимый человек . Жестко ошиблась , думая, что с таким набором качеств, заложенными в детстве, с "хрупкостью", которая просматривалась в первой части , он станет мстительным, превратиться в величайшего мизантропа, что страх будет брать! Еще мог бы быть суицид - банально, но вполне реально. В итоге, видим зазнавшегося человека, не вызывающего сочувствия.
Эпизод, который окончательно подорвал мое доверие к главному герою: разговор с братом после посиделок у Премировых в Петербурге: 

– Что ж ты как вчера? – заговорил брат, опустив глаза и укорачивая подтяжки брюк. – Молчал, молчал… Тебя считали серьезно думающим человеком, а ты вдруг такое, детское. Не знаешь, как тебя понять. Конечно, выпил, но ведь говорят: «Что у трезвого на уме – у пьяного на языке»..
<...>
– Вышло, знаешь, так, будто в оркестр вскочил чужой музыкант и, ради озорства, задудел не то, что все играют.
«Какой тусклый, бездарный человек, – думал Клим. – <...>».
И вдруг заговорил:
– Ну, довольно! Ты – не гувернер мой. Ты бы лучше воздерживался от нелепых попыток каламбурить. Стыдно говорить Наташка вместо – натяжка и очепятка вместо – опечатка. Еще менее остроумно называть Ботнический залив – болтуническим, Адриатическое море – идиотическим…
Разгорячась, он сказал брату и то, о чем не хотел говорить: как-то ночью, возвращаясь из театра, он тихо шагал по лестнице и вдруг услыхал над собою, на площадке пониженные голоса Кутузова и Марины.

– Когда же ты скажешь Самгину?
– Не хватает храбрости… И – жалко, он – так…
– Я тоже так…
Сочно чмокнул поцелуй; Марина довольно громко сказала:
– Не смей!
Кутузов промычал что-то, а Клим бесшумно спустился вниз и снова зашагал вверх по лестнице, но уже торопливо и твердо. А когда он вошел на площадку – на ней никого не было. Он очень возжелал немедленно рассказать брату этот диалог, но, подумав, решил, что это преждевременно: роман обещает быть интересным, герои его все такие плотные, тельные. Их телесная плотность особенно возбуждала любопытство Клима. Кутузов и брат, вероятно, поссорятся, и это будет полезно для брата, слишком подчиненного Кутузову.
Рассказав Дмитрию подслушанную беседу, он прибавил, поддразнивая:

• Конечно, она предпочтет его...