Владимир Сорокин. Лучшие романы (комплект из 4 книг)

Внезапно понравилось, а подозревала что будет мимо. Непредсказуемый я человек.
Эта одна из таких вещей, которые бьет по мозгам, по нервам, по своим моральным устоям. Рассказ - шок, в чем-то провокация. Очень противоречивое произведение, восхищается мастерством и стилем, а иногда хочется поставить кол, за тот треш что автор устроил на страницах.
Можно поискать метафоры, скрытый подтекст, можно просто читать про жестокость и мерзость. И думать как хорошо у автора получилось вызвать чувство отвращение у читателя. Можно, в конце концов выкинуть книгу в окно, а лучше в костер. Символично. Каждый сам решит.

Приятного аппетита! А добавочки не хотите ли?

«Прочтите главу, составленную из пародий на советские стихи — с точки зрения языка и главной его стихии (бытовой речи) все эти стихи не просто выспренни, они бессмымленны.» Это цитата из размещённого на одном из литературных сайтов отзыва на роман Сорокина «Норма» (орфография источника сохранена). Вот так люди читают книги! Подробнее впереди, а сейчас несколько слов о романе в целом.

Норма это, разумеется, символ (хотя едят его отнюдь не символически и за подделку можно хорошо схлопотать), но понять, что она символизирует, по первой части романа невозможно. Но можно предположить. Если идеологическую дурно пахнущую атмосферу жизни в СССР, как считают некоторые, то это может быть только следствием невнимательного чтения. Идеологическая атмосфера касается любого человека, вне её жить никто не может, и такое понимание символичности нормы отпадает, как только читатель узнаёт, что норму ест далеко не всё население страны (и по мере чтения становится понятно, что речь идёт о меньшинстве), ведь таких девушек (и не только девушек), как продавщица Вика, очень много. В других частях романа норма не упоминается, т. к. мимолётное «нормальная норма» из второй части относится к сменной норме на производстве. В результате роман, представляющий из себя сборку совсем (или почти совсем) не связанных между собой разделов, кажется незаконченным. Недостаёт какого-то связующего звена, где всё вставало бы на свои места, в том числе и тринадцатилетний (?!) мальчик, дающий рукописи оценку, почему-то вызывающую раздражение высокого начальства. Писать что-либо о таком произведении в целом, на мой взгляд, бессмысленно, а раз так, то я и решил написать только об одной, показавшейся мне наиболее интересной, части романа, основанной на небольшом числе стихотворений советских поэтов, которые, по мнению автора, регулярно подпитывают (подпитывали) себя нормой.

Читая роман, можно вообразить себя роющимся в нормальной навозной куче нормальным петухом, постоянно натыкающимся на нормальные жемчужные зёрна. С одной поправкой. Петух, ясное дело, был бы огорчён, он-то ищет зёрна ячменные, но читатель, будучи тоже двуногим существом, но без перьев (отличие весьма существенное, с Платоном не поспоришь), быстро поймёт, что время он расходует отнюдь не впустую. Одной из таких жемчужин мне показалась речь главного обвинителя, в которой он демонстрирует необъятную эрудицию, то и дело при этом переходя на виртуозную матерщину, что было довольно модно в интеллигентской среде (не в общественных, конечно, местах) в описываемые в романе (в первой части) времена. Получилась замечательная пародия на речь прокурора в суде присяжных.

Дальше идут короткие полустихотворные рассказы, в которых Сорокин остроумно шаржирует многих очень и не очень известных поэтов, начиная от графомана Льва Зубачёва и кончая Евгением Евтушенко. Назову ещё несколько имён: Александр Прокофьев, Михаил Исаковский, Иосиф Уткин, Алексей Недогонов, Степан Щипачёв, Ярослав Смеляков, Михаил Светлов, Евгений Долматовский, Николай Майоров, Геннадий Некрасов, Зинаида Александрова, Николай Букин... Некоторые стихотворные основы сюжетов принадлежат, вероятно, самому Сорокину, авторов небольшого их количества мне установить не удалось. Приведу здесь одно из двух таких стихотворений, опубликованных в сети на одном поэтическом форуме от имени Теплякова Григория Игоревича:

Совещание инженеров

В управленьи застал рассвет,

Гаснут лампы, и сумрак серый

Входит медленно в кабинет.

Я смотрю в знакомые лица,

Удивительно, как могли

За одним столом уместиться

Столько строек моей земли!

Волхов, первенец гидростанций,

Открывавший пути весне,

Молодым навсегда остался

И творец — старичок в пенсне.

Этим взглядом, прямым и пылким,

Смог он будущее постичь,

Эту руку в узлах и жилках

Пожимал Владимир Ильич.

Вон сидят над проектом трое.

Это ими возведены

Чиркизстрой и два Днепростроя

До войны и после войны.

Вон питомцы гвардейской славы,

По осанке ты их узнай,

Наводившие переправы

Через Вислу, Одер, Дунай.

Крутоплечи, тверды, что камень.

На подошвах сапог земля,

С отложными воротничками

Перешитые кителя.

Рядом с ними геолог, упрямый,

Несговорчивый человек,

Краткой сталинской телеграммой

Окрылённый на весь свой век.

Собрались сюда эти люди,

Значит, в срок иль быстрей, чем в срок

Город встанет, плотина будет,

Море вспенится, хлынет ток...

Инженеры великой стройки

Сквозь табачный сухой туман

Видят в окнах, как на востоке

Поднял солнце портальный кран.

Это стихотворение (слабоватое, конечно, но с очень ясным и красивым подтекстом) послужило основой миниатюры «Ночное заседание», где солнце на самом деле поднимается краном на тросе. По-видимому, суть здесь в том, что русский строитель даже восход солнца не может обеспечить, не употребив крепкого словца. Но это суть по Сорокину, т. е. извращённая. Вспоминается роман Лукина о мастерах "Катали мы ваше Солнце", там много чего есть, нет только извращения сути. Стихотворение вошло в миниатюру полностью в виде разговора председателя горисполкома с секретарём обкома. Я привёл его здесь целиком с единственной целью — если кто-то знает автора (а похоже на позднего Светлова), пусть не сочтёт за труд сообщить мне, чьё оно.

В седьмой части романа много таких пересмешников различных стихотворений. Но два микрорассказа занимают здесь особое место. Это, во-первых, «Диалог» — блестящая миниатюра, где Сталин и Берия разговаривают стихами Евтушенко. И, во-вторых, «Сигнал из провинции», сделанный по одному из лучших стихотворений во всей советской поэзии «Хорошая девочка Лида» Я. Смелякова (см. цитату, с которой я начал). Пародии Сорокина в подавляющем большинстве имеют довольно злой подтекст (а часто таков и сам текст), но в «Сигнале из провинции» зла нет ни капли (спекулянт Апрель Семён Израилевич, это пустяк). Полковник КГБ ставит на место днепропетровского капитана, приказывая не трогать упрямого мальчишку: «Пусть пишет. На полюсе Южном — огнями. Пшеницей — в кубанских степях. А на русских полянах — цветами. И пеной морской — на морях.» Гораздо более типично для Сорокина выстроен микрорассказ «Самородок» по стихотворению Зинаиды Александровой «Золотые руки». Здесь и полковник (видимо ещё НКВД), соответствующий времени расцвета репрессий, и финал одновременно и фантастический и страшный, заставляющий вспомнить «людоедский» рассказ Сорокина «Настя».

Не могу не отметить ещё несколько микрорассказов из этой серии. Это «Память о встрече» по стихотворению Иосифа Уткина «Подари мне на прощанье», где расстрелявшие лейтенанта чекисты делят между собой его вещи, как настоящие разбойники; «Морячка» по одноимённому стихотворению М. Исаковского (моряк дарит девушке сердце с вытатуированным на нём якорем) и «Одинокая гармонь» по его же шедевру «Снова замерло всё до рассвета» (снова напоминаю начальную цитату). В последней миниатюре Сорокина «великолепная семёрка» искусствоведов в штатском по доносу деревенского библиотекаря расстреливает ищущую кого-то в потёмках гармонь (!).

Встретилась мне среди этих миниатюр и такая разновидность столь любимого Сорокиным абсурда, как ляп, причём ляп существенный, очень заметный. Это «Шторм» по стихотворению Г. Некрасова, которое начинается строкой «Пять вымпелов кильватерной колонной держали курс в открытый океан», а предпоследняя фраза в тексте Сорокина такова — «Впереди в розоватой дымке показался Севастополь.» Незадолго до этого звучит доклад командира корабля: «Подходим к Севастополю, товарищ адмирал!». Всего этого в стихотворении, естественно, нет. То есть хорошее стихотворение намеренно превращено в бредятину. Зачем? Это вообще наихудшая миниатюра, она не тянет даже на ячменное зерно, какой уж тут жемчуг.

Кому-то может не нравиться Сорокин и, в частности, первая часть романа «Норма», и этот кто-то бросит чтение. Но прочитать его седьмую часть, по-моему, есть смысл. То же самое скажу и о второй части (а отсюда не далеко и до всей книги !),  где вся жизнь человека буквально от момента рождения до момента смерти описана «в двух словах», изредка повторяющихся.

) Один из героев первой части (Ярцев Виктор Кузьмич), ударник-передовик, норму употребляет недавно и сам добровольно решил («надумал», как он говорит) это делать. «Когда-нибудь и ты надумаешь», — говорит он товарищу. В романе (там же, в первой части) норма сравнивается с перке и говорится, что она нечто более сложное, чем лечение. По-моему, пакетик с детским калом, называемый нормой, служит для ослабления противоречий между внутренним миром советского человека и внешним идеологическим давлением на него. Основано действие нормы на  очевидном факте — человек есть то, что он ест. У регулярно потребляющих норму проще складываются взаимоотношения с "нормальным" государством, из чего следует, что человек мыслящий, но не потребляющий норму, имеет реальный шанс превратиться в диссидента. Те, кому вообще не грозит опасность превращения в инакомыслящего, норму не употребляют. А именно таких людей в советском обществе подавляющее большинство.

) В части, названной «Времена года», автор поясняет, чем, по его мнению, отличаются хорошие стихи от «нормированных». Поэтами, употребляющими норму, написаны два стихотворения из двенадцати. По понятным причинам это «Октябрь» и посвящённое Ленинскому субботнику стихотворение «Апрель».

) Этот автор (Гриша Тепляков) пишет на форумах под различными псевдонимами. Стихотворение «Шторм» — под псевдонимом Геннадий Некрасов, стихотворение «Памятник» — под псевдонимом Николай Майоров, стихотворение «Хорошая девочка Лида» — под псевдонимом Ярослав Смеляков. Интересная личность! А вот стихотворение А. Кушнера хитрый  Григорий почему-то поместил на форуме с указанием настоящего Автора.

Эпатаж? Пожалуй. Больная психика? Думаю не без этого. Разве может счастливый уравновешенный человек по своему желанию так смаковать детали умерщвления детей? Холодный расчёт? Безусловно! Автор умышленно нагромождает текст паскудством. Знает, что привлечёт эмоции и внимание, на то, видимо, и расчёт. Только врятли бы Вы стали обсуждать с другими людьми детали процесса дефекации так ловко прозведённого Вами на днях. А вот автор решил удостоить это печати! И это я ещё самое невинное в пример привела.
Самое отвратительное то, что автор заманивает читателя весьма невинным и благодушным началом, а после как навязчивый умалишённый собеседник лихорадочно начинает нагромождать текст всей глубиной своих непотребных фантазий. Уверена, любой человек, прочитавший этот рассказ, наверняка знает чем и в каких местах автор пробивает дно. И встреть такого рассказчика в живую, и на первом сюжетном откровеннии он был бы прерван и отправлен к соответсвующим специалистам.

Увиденное не развидишь, прочитанное не сотрёшь. Посему, не впускайте эти мразотные фантазии себе в сознание. Эта книга не заслуживает ни внимания, ни обсуждения.

Вот это да!
Вернее, вот это дада!

Сорокин замечательно играет c читательскими ожиданиями. Накидав житейских ситуаций, в которых очень явно фигурирует норма (ах, как же он круто подводит к пониманию того, что эта норма из себя такое! Мне даже стало жаль, что я знал об этом еще до прочтения), и ты, читатель, как идиот потом ждешь, когда же эта норма появится в пасторальном рассказе о шкатулке Тютчева.

Еще одна часть - совершенное хармсовство, шедевр абсурда, переделка и издевательство над советскими пафосными стишочками. "стихотворная" часть - уж это ли не отсылает к "Доктору Живаго" Пастернака?..

Мне совесть не позволяет назвать Сорокина гениальным в том же смысле, что и Кафку, к примеру. Но он восхитителенвосхитителенвосхитителен!

Прямой, метафорический, безумный и абсурдный роман Владимира Сорокина стал первым на пути моего знакомства с автором. Смысл сюжета, спрятанный глубоко-глубоко в тексте и оставленный для читателя на своё усмотрение и понимание, где каждый читатель найдет для себя своё объяснение всей истории.

Четыре главных героя всю книгу преследуют свою определённую миссию, совершая ради её исполнения ряд жестоких безумств и извращений, в  тоже время, рассуждая о нормах морали и критикуя людей за их бездушность. При помощи всей этой жестокости и абсурдности, автор изголяется и высмеивает всю человеческую натуру, показывая ее с самых мерзких и отвратных сторон, каждое действие героев - это прямое сравнение с тем, что делают и говорят люди, какие мучения сами готовы претерпеть, чтобы достичь того самого смысла в жизни. И говоря об извращениях и жестокости - это не пустые слова, Сорокин не будет жалеть вашу нежную душевную организацию, а начнет уже с самых первых страниц рубить с плеча и ковырять ваш мозг десертной ложечкой. Автор истязает своих персонажей, мнёт их под прессом и заставляет жрать гавно, а уж обращение с трупами - самое забавное развлечение, ведь чего стоит человеческое тело без души?

Для меня, как для первого рода знакомства с подобными романами - это было максимально увлечённо, шоково и неожиданно, я не могла оторваться от книги, пока Сорокин до конца не вынес мой мозг.

Чернейший юмор и сатира на все происходящее в развал Советского Союза и финал, который под собой будет иметь столько еще пищи для ума и опять же, каждый будет понимать по-своему.

Мой же финал больше оказался смыслом перерождения, то к чему так шли главные герои, вернутся к своему началу.

В Догвилле жили хорошие честные люди, которые любили свой город.

Моя трактовка “Насти” в короткой форме
Внимание! Спойлеры!

Перечитала я предыдущие рецензии на “Настю” и пожалела сей опус. Не готовы мы к литературе такого типа. Все читавшие делали акцент на брезгливости и отвращении, а ведь самого тела не было – это всего лишь художественный приём.
Да, несомненно, Настю “ели”, но не буквально – это метафора психологического, эмоционального насилия над детьми в семье. Почему Настя так переживала и готовилась к своему шестнадцатилетию? Почему не противилась отчему желанию? Почему добровольно села на ту лопату? Потому что воля её была настолько подавлена, а психика разрушена подобными “пожираниями”, что она искренне готова лезть в печь и ещё видит в этой жертве какой-то смысл.
Рассуждения о Ницше и жалость к свинье с умными глазами тоже обоснованы в канве произведения. На мой взгляд, это гипербола – на её фоне вся ситуация с зажариванием дочери выглядит куда более масштабно и кощунственно.

Я бы выделила в рассказе две опорные точки, могущие вселить надежду в читателя. Во-первых, тот факт, что сердце Настеньки никто не попросил, оно осталось несъеденным. Я бы определила это как аллегорию души человека, поэтому у героини есть шанс воскреснуть. Тем более что в переводе с греческого Анастасия означает “бессмертная” или “возвращение к жизни”.
Второй положительный момент – мать ГГ. Помните, в начале трапезы она было запротивилась, пожалела свою дочь. И для сравнения слова отца девушки:

То, что мятеж был весьма быстро подавлен и трапеза продолжена, дело десятое. Главное – посадить росток.

Я ни в коем случае не утверждаю, что мне было приятно читать “Настю”. Я ставлю этому рассказу высокую оценку не из-за описания процесса приготовления и поедания собственной дочери. Я ставлю высокий балл за посыл истории. И искренне завидую всем тем, кто не разгадал его – видимо, в вашей жизни не было манипулирования.

У меня всё.

Первый раз пыталась читать Сорокина еще 20 лет назад. Ничего не поняла, отшвырнула, забыла. Мерзко, неприятно, сюжета нет, не текст, а набор букв. Прошли годы. И вот я запоем читаю Сорокина. Почему? Я поняла, в чем "фишка" этого автора. Он издевается не над читателем, как я думала, а над советской действительностью, в которой он жил. За годы моего читательского опыта мне "посчастливилось" прочесть пару романов в духе соц-реализм. Ударные темпы стройки, партсобрания, борьба за переходящее знамя - все это ужасно уныло и скучно. И когда я перечитывала Сорокина, я поняла, что он рвет шаблон соц-реализма своими мерзостями и гадостями. Такой прием он использовал в "Первом субботнике" и точно такой же был в "Норме", Однако "Норма" еще, как я думаю, и анти-советская пропаганда.
Книга делится на 8 частей. В первой части герои соц-лагеря ежедневно обязаны потреблять продукт, который называется норма. Это серо-коричневый брикет, консистенцией, вкусом и запахом напоминающий продукт человеческой жизнедеятельности. Есть норму должен каждый взрослый. Не съел - берегись. Прослеживается намек на советскую пропаганду.

Во второй части в виде "стихов" идет жизнеописание советского человека. Садик, школа, ПТУ, институт. Все это сдобрено словом "нормальный". Сорокин, видимо, показал обыденность и усредненность человеческой судьбы в союзе.

Дальше градус безумия в книге только накалялся. Странный персонаж Антон, охота, ферма с людьми (кстати, очень сильная аллюзия на лагеря), стихи о временах года, лозунги с непременным словом "Нормальный" и "Норма", письма друга с дачи, начинающиеся как обыденное жизнеописание, плавно переходящие в нервный срыв, и апофеоз - полное сумасшествие в конце, как агония страны, которой больше нет.

Мне книга и понравилась и нет одновременно. Монотонные тексты рассказов меня утомляли и усыпляли, однако идеологическая часть прекрасна. Можете считать, что я придумала оправдание для Сорокинского произведения, увидела то, чего нет, однако это мое личное ощущение от книги.

Я думала, какую оценку поставить этой книге? И в итоге и остановилась на 4.

По-моему, нормальная оценка.