Рецензия на книгу

• 

  Аноним23 ноября 2024 г.

  Сколько нормальных жемчужных зёрен нормальный петух может извлечь из нормальной навозной кучи?

  «Прочтите главу, составленную из пародий на советские стихи — с точки зрения языка и главной его стихии (бытовой речи) все эти стихи не просто выспренни, они бессмымленны.» Это цитата из размещённого на одном из литературных сайтов отзыва на роман Сорокина «Норма» (орфография источника сохранена). Вот так люди читают книги! Подробнее впереди, а сейчас несколько слов о романе в целом.

  Норма это, разумеется, символ (хотя едят его отнюдь не символически и за подделку можно хорошо схлопотать), но понять, что она символизирует, по первой части романа невозможно. Но можно предположить. Если идеологическую дурно пахнущую атмосферу жизни в СССР, как считают некоторые, то это может быть только следствием невнимательного чтения. Идеологическая атмосфера касается любого человека, вне её жить никто не может, и такое понимание символичности нормы отпадает, как только читатель узнаёт, что норму ест далеко не всё население страны (и по мере чтения становится понятно, что речь идёт о меньшинстве), ведь таких девушек (и не только девушек), как продавщица Вика, очень много. В других частях романа норма не упоминается, т. к. мимолётное «нормальная норма» из второй части относится к сменной норме на производстве. В результате роман, представляющий из себя сборку совсем (или почти совсем) не связанных между собой разделов, кажется незаконченным. Недостаёт какого-то связующего звена, где всё вставало бы на свои места, в том числе и тринадцатилетний (?!) мальчик, дающий рукописи оценку, почему-то вызывающую раздражение высокого начальства. Писать что-либо о таком произведении в целом, на мой взгляд, бессмысленно, а раз так, то я и решил написать только об одной, показавшейся мне наиболее интересной, части романа, основанной на небольшом числе стихотворений советских поэтов, которые, по мнению автора, регулярно подпитывают (подпитывали) себя нормой.

  Читая роман, можно вообразить себя роющимся в нормальной навозной куче нормальным петухом, постоянно натыкающимся на нормальные жемчужные зёрна. С одной поправкой. Петух, ясное дело, был бы огорчён, он-то ищет зёрна ячменные, но читатель, будучи тоже двуногим существом, но без перьев (отличие весьма существенное, с Платоном не поспоришь), быстро поймёт, что время он расходует отнюдь не впустую. Одной из таких жемчужин мне показалась речь главного обвинителя, в которой он демонстрирует необъятную эрудицию, то и дело при этом переходя на виртуозную матерщину, что было довольно модно в интеллигентской среде (не в общественных, конечно, местах) в описываемые в романе (в первой части) времена. Получилась замечательная пародия на речь прокурора в суде присяжных.

  Дальше идут короткие полустихотворные рассказы, в которых Сорокин остроумно шаржирует многих очень и не очень известных поэтов, начиная от графомана Льва Зубачёва и кончая Евгением Евтушенко. Назову ещё несколько имён: Александр Прокофьев, Михаил Исаковский, Иосиф Уткин, Алексей Недогонов, Степан Щипачёв, Ярослав Смеляков, Михаил Светлов, Евгений Долматовский, Николай Майоров, Геннадий Некрасов, Зинаида Александрова, Николай Букин... Некоторые стихотворные основы сюжетов принадлежат, вероятно, самому Сорокину, авторов небольшого их количества мне установить не удалось. Приведу здесь одно из двух таких стихотворений, опубликованных в сети на одном поэтическом форуме от имени Теплякова Григория Игоревича:

  Совещание инженеров

  В управленьи застал рассвет,

  Гаснут лампы, и сумрак серый

  Входит медленно в кабинет.

  Я смотрю в знакомые лица,

  Удивительно, как могли

  За одним столом уместиться

  Столько строек моей земли!

  Волхов, первенец гидростанций,

  Открывавший пути весне,

  Молодым навсегда остался

  И творец — старичок в пенсне.

  Этим взглядом, прямым и пылким,

  Смог он будущее постичь,

  Эту руку в узлах и жилках

  Пожимал Владимир Ильич.

  Вон сидят над проектом трое.

  Это ими возведены

  Чиркизстрой и два Днепростроя

  До войны и после войны.

  Вон питомцы гвардейской славы,

  По осанке ты их узнай,

  Наводившие переправы

  Через Вислу, Одер, Дунай.

  Крутоплечи, тверды, что камень.

  На подошвах сапог земля,

  С отложными воротничками

  Перешитые кителя.

  Рядом с ними геолог, упрямый,

  Несговорчивый человек,

  Краткой сталинской телеграммой

  Окрылённый на весь свой век.

  Собрались сюда эти люди,

  Значит, в срок иль быстрей, чем в срок

  Город встанет, плотина будет,

  Море вспенится, хлынет ток...

  Инженеры великой стройки

  Сквозь табачный сухой туман

  Видят в окнах, как на востоке

  Поднял солнце портальный кран.

  Это стихотворение (слабоватое, конечно, но с очень ясным и красивым подтекстом) послужило основой миниатюры «Ночное заседание», где солнце на самом деле поднимается краном на тросе. По-видимому, суть здесь в том, что русский строитель даже восход солнца не может обеспечить, не употребив крепкого словца. Но это суть по Сорокину, т. е. извращённая. Вспоминается роман Лукина о мастерах "Катали мы ваше Солнце", там много чего есть, нет только извращения сути. Стихотворение вошло в миниатюру полностью в виде разговора председателя горисполкома с секретарём обкома. Я привёл его здесь целиком с единственной целью — если кто-то знает автора (а похоже на позднего Светлова), пусть не сочтёт за труд сообщить мне, чьё оно.

  В седьмой части романа много таких пересмешников различных стихотворений. Но два микрорассказа занимают здесь особое место. Это, во-первых, «Диалог» — блестящая миниатюра, где Сталин и Берия разговаривают стихами Евтушенко. И, во-вторых, «Сигнал из провинции», сделанный по одному из лучших стихотворений во всей советской поэзии «Хорошая девочка Лида» Я. Смелякова (см. цитату, с которой я начал). Пародии Сорокина в подавляющем большинстве имеют довольно злой подтекст (а часто таков и сам текст), но в «Сигнале из провинции» зла нет ни капли (спекулянт Апрель Семён Израилевич, это пустяк). Полковник КГБ ставит на место днепропетровского капитана, приказывая не трогать упрямого мальчишку: «Пусть пишет. На полюсе Южном — огнями. Пшеницей — в кубанских степях. А на русских полянах — цветами. И пеной морской — на морях.» Гораздо более типично для Сорокина выстроен микрорассказ «Самородок» по стихотворению Зинаиды Александровой «Золотые руки». Здесь и полковник (видимо ещё НКВД), соответствующий времени расцвета репрессий, и финал одновременно и фантастический и страшный, заставляющий вспомнить «людоедский» рассказ Сорокина «Настя».

  Не могу не отметить ещё несколько микрорассказов из этой серии. Это «Память о встрече» по стихотворению Иосифа Уткина «Подари мне на прощанье», где расстрелявшие лейтенанта чекисты делят между собой его вещи, как настоящие разбойники; «Морячка» по одноимённому стихотворению М. Исаковского (моряк дарит девушке сердце с вытатуированным на нём якорем) и «Одинокая гармонь» по его же шедевру «Снова замерло всё до рассвета» (снова напоминаю начальную цитату). В последней миниатюре Сорокина «великолепная семёрка» искусствоведов в штатском по доносу деревенского библиотекаря расстреливает ищущую кого-то в потёмках гармонь (!).

  Встретилась мне среди этих миниатюр и такая разновидность столь любимого Сорокиным абсурда, как ляп, причём ляп существенный, очень заметный. Это «Шторм» по стихотворению Г. Некрасова, которое начинается строкой «Пять вымпелов кильватерной колонной держали курс в открытый океан», а предпоследняя фраза в тексте Сорокина такова — «Впереди в розоватой дымке показался Севастополь.» Незадолго до этого звучит доклад командира корабля: «Подходим к Севастополю, товарищ адмирал!». Всего этого в стихотворении, естественно, нет. То есть хорошее стихотворение намеренно превращено в бредятину. Зачем? Это вообще наихудшая миниатюра, она не тянет даже на ячменное зерно, какой уж тут жемчуг.

  Кому-то может не нравиться Сорокин и, в частности, первая часть романа «Норма», и этот кто-то бросит чтение. Но прочитать его седьмую часть, по-моему, есть смысл. То же самое скажу и о второй части (а отсюда не далеко и до всей книги !),  где вся жизнь человека буквально от момента рождения до момента смерти описана «в двух словах», изредка повторяющихся.

  ) Один из героев первой части (Ярцев Виктор Кузьмич), ударник-передовик, норму употребляет недавно и сам добровольно решил («надумал», как он говорит) это делать. «Когда-нибудь и ты надумаешь», — говорит он товарищу. В романе (там же, в первой части) норма сравнивается с перке и говорится, что она нечто более сложное, чем лечение. По-моему, пакетик с детским калом, называемый нормой, служит для ослабления противоречий между внутренним миром советского человека и внешним идеологическим давлением на него. Основано действие нормы на  очевидном факте — человек есть то, что он ест. У регулярно потребляющих норму проще складываются взаимоотношения с "нормальным" государством, из чего следует, что человек мыслящий, но не потребляющий норму, имеет реальный шанс превратиться в диссидента. Те, кому вообще не грозит опасность превращения в инакомыслящего, норму не употребляют. А именно таких людей в советском обществе подавляющее большинство.

  ) В части, названной «Времена года», автор поясняет, чем, по его мнению, отличаются хорошие стихи от «нормированных». Поэтами, употребляющими норму, написаны два стихотворения из двенадцати. По понятным причинам это «Октябрь» и посвящённое Ленинскому субботнику стихотворение «Апрель».

  ) Этот автор (Гриша Тепляков) пишет на форумах под различными псевдонимами. Стихотворение «Шторм» — под псевдонимом Геннадий Некрасов, стихотворение «Памятник» — под псевдонимом Николай Майоров, стихотворение «Хорошая девочка Лида» — под псевдонимом Ярослав Смеляков. Интересная личность! А вот стихотворение А. Кушнера хитрый  Григорий почему-то поместил на форуме с указанием настоящего Автора.

  20

  443