
Ваша оценкаРецензии
Аноним2 сентября 2021 г.Читать далееДля начала ремарка. Книгу я слушала озвучке Алексея Казакова. Фактически, аудиокнига мне запомнилась удушливой, тревожной атмосферой, криками, звуками барабанов, завораживающим голосом чтеца, и тошнотворным запахом протухшего гиппопотамового мяса. Текст как вместилище смыслов, затерялся на заднем плане. Поэтому, мне пришлось перечитать повесть уже по старинке - глазами. Атмосферности мне во второй раз не хватило.
История незамысловата на первый взгляд. И судя по рецензиям, людям казалось, ждут их сто девяносто страниц морских приключений. Я бы прошла мимо повести, как раз потому что вся эта морская романтика не моё абсолютно. Но случился Линдквист с его пробирающей до костей "Уничтожьте всех дикарей", и я не могла не прочитать повесть, давшую название моей любимой книге. История по типу "рассказ в рассказе". Чарли Марлоу - английский моряк, делится с друзьями своими воспоминаниями о "необыкновенном человеке", которого повстречал, работая в Бельгийском Конго. Будучи капитаном судна, он воочию увидел с какой беспримерной жестокостью, европейцы относились к туземному населению, и с какой простотой могли отобрать курицу, слоновую кость, жизнь. Для них ценность имело всё, кроме жизни дикаря. Для современников Конрада, которые блуждали в расистском тумане, повесть безусловно стала событием; не единственным, но редким голосом человечности. Для нашего времени она разве что историческую ценность несёт, как некий артефакт, и, пожалуй, интерес представляет попытка писателя объяснить тьму, что живёт в человеческом сердце. Но попытка, на мой взгляд, не очень удачная; всё у него как-то зыбко и туманно. Хотя, очень красиво проведена ниточка между дикой глушью и тьмой сердца. Чем дальше ты удаляешься во тьму джунглей, сбрасывая с себя ограничения, диктуемые обществом, тем больше тьмы источает твоё сердце. Именно так я поняла, не факт, что правильно. И с этим не согласна. Моральные нормы не настолько действенны, что показывает нам история ХХ века. Толпа намного страшнее, чем оторванный от общества одиночка. Здесь этим "одиночкой" выступает Куртц. "Такой человек! Такой человек!" - восклицают герои при его упоминании. "Дерьмо-человек" - добавляю мысленно я. Кажется, Марлоу видит в Куртце - агенте по добыче слоновой кости, который кажется этаким миссионером, - заблудшую овцу. Разве виноват он, что дикая глушь вытащила наружу всю его внутреннюю грязь? Странно не то, что из обычного человека (сначала хотела написать "цивилизованного", но потом вспомнила как в то время "цивилизованные" люди несли своё знамя) он трансформировался в бога-царька. Такие сплошь и рядом встречаются в последнее время. Странно другое - почему и с чего к Куртцу такое идолопоклонническое отношение? Понятно, когда его считают богом дикие племена африканцев, и даже сын русского архиерея (этот попал под влияние красноречия), но Марлоу-то почему даже не будучи ещё знаком с ним? О Куртце мало что известно, кроме того, что он необыкновенно харизматичен, чем и притягивает людей. Это известно только со слов - я такой приём не люблю. Если уж писатель вводит подобного персонажа, то пусть он его покажет во всей красе. А если такой туман Конрад напускает с умыслом, то мне абсолютно непонятно с каким.
Подобных вопросов много возникало во время чтения. Видимо Конрад пребывал во время написания повести в каких-то метафизических кругах, где его понимали с полу вздоха, но я такими сверхспособностями не обладаю, к несчастью. Я - пенёк, мне нужна конкретика. Ещё один вопрос меня мучает: почему Марлоу не раскрывает в конце настоящую суть "невероятного человека"? Если Куртц - это хищническая Европа, прикрывающая свои делишки благими целями, то как же не хочется думать, что Марлоу здесь выступает человечеством-наблюдателем, которое старательно закрывает ладонями глаза из страха увидеть в Куртце себя. Конрад чересчур гуманен как по отношению к героям, так и по отношению к читателям; для того, кто хотел показать весь ужас что творили европейцы в своих колониях, можно было не прятать его за кружевом слов. "Ужас... ужас..." - безусловно поразит впечатлительное сердце, это вам не пошлые отрубленные головы туземцев, насаженные на колья. Отрубленные головы вообще тривиальное зрелище, правда?P.S. Всё никак не могла поймать за хвост мысль. Помню, что меня возмутило то, как разозлился Марлоу, когда поклонник мистера Куртца рассказывал об отношении вождей к "такому человеку" (не головы на кольях его разозлили, а отношение)! Сейчас я понимаю почему. Конрад был визионером. Любая попытка объяснить, как же в нас прорастает тьма, как течёт по пульсирующим венам вместе с кровью, разгоняемой сердцем - не бессмысленна, потому что даже оставаясь неразрешённым, этот вопрос порождает, так сказать, побочные мысли. "Сердце тьмы" предупреждало: очень скоро Европа породит таких же диктаторов, подобных богам, уже на своей земле. В самом начале, когда Марлоу смотрел на цивилизованную Темзу, он вспоминал римлян пришедших на варварский британский берег. Интересно, с какой же целью... Фиговый листок, который верно служил и Римской империи, и Британской, и Третьему рейху, и практически любому большому злодеянию - идея. Это мелкая сошка, вроде Начальника станции по добыче слоновой кости может не скрывать своих мотивов. Истинное зло с первого взгляда не увидишь, а может и не захочешь видеть. Да, теперь я поняла Марлоу: поклонение пугает много больше, ведь отрубленные головы - следствие.
131,2K
Аноним17 июня 2019 г.Читать далееМне как-то не удалось проникнуться этой книгой. Была она слишком чужеродна, чтобы я смогла успеть впустить её в себя и зажить ею за это небольшое число страниц.
Мне каждый раз казалось, что на этом материале можно было бы написать увлекательный роман и приключенческий, и социальный. Но можно понять и автора, который не хотел увлекаться Жюль Верновскими фантазиями, а полностью сосредотачивался на своём неординарном герое. Сама книга достаточно оптимистична за счет того,что главный герой повествования является только наблюдателем. Он ничего особо уже не может изменить, а в силах только засвидетельствовать, рассказать, а также составить своё мнение и передать его читателю о том неуловимо герое, о котором с восторгом или ненавистью говорит каждый, кто с ним столкнулся, равнодушных не остаётся. Но я не нашла в этом человеке какой-то тайны. Просто он выделяется на фоне невнятной толпы неудачников, мелких стяжателей, которые скопились в этом диком краю в расчёте на внезапную удачу, на лёгкое богатство. Он - лидер по натуре, человек, умеющий подчинять, за которым пойдут другие. Такие личности встречаются не так часто, лишь в этом его уникальность. И таким людям как раз и нужен размах. Не спокойная мирная жизнь в государстве, где все ограничено законами, а свобода, размах действий, глобальная идея. А уж в зависимости от своих моральных качеств он может встать на светлую или тёмную сторону, обучать дикарей, приближая их к цивилизации или использовать их преданность, чтобы стать местным царьком.131,7K
Аноним9 октября 2015 г.Читать далееПациент или жив, или мертв. Корабль или на воде, или под водой.
Однако же только каждый человек в каждую минуту своей жизни одновременно виноват и невинен. Авель безбожно спровоцировал Каина... Разве сторож я брату своему... Кто из нас без греха... Каждый молодой человек в минуты, когда неуверенность в себе отступает, чувствует себя суперменом, способным перевернуть мир (и таки регулярно переворачивают... по крайней мере, на время, пока подрастет новое поколение), каждый уверен - ну он-то сможет прожить без ошибок своих родителей, он-то правильно распорядится своей жизнью, он-то знает, что делать. Хорошо, если жизнь милостиво закаляет молодых суперменов будничными мелкими грешками. А что если та самая единственная решающая минута, единственный сущностный выбор предстанет во всей своей девятибалльности шквала перед незакаленным, восторженным, мечтательным юношей, не оставляя подсказки, "звонка другу", "помощи зала" (или если зал хором кричит неверный ответ)?.. Решение одной минуты, решение, зависящее в большой степени от случайной преобладающей эмоции - и мы имеем героя, вознесенного на всю жизнь (хотя, может, он сам не успел понять, что произошло), - или... Джима?.. или сотни "простых" людей, которые всю жизнь прячут, забывают... помнят, выкупают тот выбор, что, когда определяющая минута прошла, кажется неверным...Однако же я что об общем?.. Перед нами конкретная книга. Мы не можем судить человека... но перед нами не человек, а только книжный набросок его, только силуэт, что с большей или меньшей точностью передает очертания, схваченное настроение, темную фигуру "в тени облака", словами Конрада... И мы судим даже не героя, а - текст!
Что же текст?.. Его можно назвать нудным. Его можно назвать нединамичным, отягощенным подробностями, отступлениями, психологическими обсасываниями, избыточными извинениями автора. Ну на самом деле, что может быть интереснее приключений на море и что может разочаровать в них больше, чем книга Конрада?.. Можно было бы назвать нудным / могла бы разочаровать, если бы она (книга) не справлялась со своей целью: обрисовать личность во всей ее противоречивости, рассказать о мотивациях, внутренних течениях поступка (и непоступка) героя (антигероя? нереализовавшегося героя? если возвращаться с четвертого значения слова "герой" - персонаж - к первому - человек, который совершил подвиг, по "Большому толковому словарю" Кузнецова)...Однако же весь сюжет можно свести к... Джим мечтал совершить поступок. Джим был моряком. В решающую минуту Джим сплоховал. Джим не мог простить себе. Джим получил второй шанс. Жизнь сложна...
ВСЁ. Это вся книга - и вы, возможно, будете разочарованы.Однако же если вас, не дай Бог, интересует такое несовершенное негармоничное создание, как человек (здесь уместна цитата), вам будет трудно оторваться от извилистого рассказа Конрада: ведь с человека свисают, торчат, тянутся в даль пространственную, трохвременную и ментально-мечтательную множество невидимых нитей, рычажков, и рассказать поступок, не рассказав о предыдущих поступках, других людях, к которым ведут те канатные узы, не сделав отступления, не дав описание не вечеру даже, а настроению, что заливало этот вечер, короче, смотреть неотрывно в глаза одному человеку, не сморгнув, не переведя взгляд на случайного прохожего, не проследив его путь, а также танец бабочки да пылинки, - не только невежливо, но и невозможно.
И вот перед нами предстает грубая антиромантичная морская жизнь, о которую разбилось-разочаровалась множество молодых людей. Её завсегдатаи - авантюристы, мошенники, негодяи и скучные клерки, безразличные торговцы, сносные в большинстве люди. Фоном для человека (разве весь мир - не фон для каждого человека, героя собственного романа) предстает лесная страна, что состоит из нескольких деревень, лидеры которых непрестанно ведут войну между собой (за черепашьи яйца, например), - страна, которую захватит, подчинит и которой будет справедливо управлять лорд Джим (испробывая ту самую невыполнимую и невыполненную им самим задачу, - трудно быть богом, снисходить к людям с высоты себя, всегда оставаясь недостижимо чужим в ореоле своей значимости и романтичности, а вот умереть среди этих людей, как один из них - несбывшаяся, утонувшая мечта). Молодой романтик Джим хочет одномерности, линейности и простоты жизни, однозначности поступков и решений. Жизнь же мерцает и переливается. Смелость и трусость, эмоция и холодный расчет, милосердие к злодею и жестокость к любимой - это неоднозначно и не просто. Никто еще не прожил без изматывающих компромиссов совести (разве что твердо запретил себе думать о них) - а Джим хотел прожить без них.
Рецензия на эту книгу могла бы быть выступлением прокурора и адвоката, которые пафосно защищали бы виновность или невиновность Джима, преподносили предпосылки его падения и возвышения, доказывали иллюзорность или реальность тяжести, которую судьба возложила на его плечи или он самовольно взвалил на себя, - его ответственности и безответственности за других людей...
Рецензия на эту книгу могла бы стать классическим скучным школьном разбором "Что я думаю о поступке Джима?".
Рецензия на эту книгу могла бы быть глубоким всесторонним рассмотрением ненавистной мне (и главному герою Джиму, и... самому Конраду? если бы это было не так, разве он посвятил бы ей свою книгу, так как именно ее я считаю главнейшим действующим лицом повести, ее, а не ее жертву - несчастного Джима) малейшей несамостоятельной языковой единицы - частицы сослагательного наклонения б (бы)...
Можно было бы вспомнить, что в те времена слово "честь" что-то да значило... среди некоторых людей...
Можно было бы порассуждать о метанойи - покаянии и переменении жизни, доступной для верующих, изменяющей прошлое...
Конрад мог бы...
Джим мог бы...
Я на его месте...Па-беларуску, як заўсёды...
Пацыент або жывы, або мёртвы. Карабель або на вадзе, або пад вадой.
Аднак жа толькі кожны чалавек у кожную хвіліну свайго жыцця адначасова вінаваты і бязвінны. Авель бязбожна справакаваў Каіна... Хіба вартавы я брату свайму... Хто з нас без граху... Кожны малады чалавек у хвіліны, калі няўпэўненасць у сабе адступае, пачуваецца супэрмэнам, здольным перавярнуць свет (і такі рэгулярна пераварочваюць... прынамсі, на час, пакуль падрасце новае пакаленне), кожны ўпэўнены - ну ён дык здолее пражыць без памылак сваіх бацькоў, ён дык правільна скарыстаецца сваім жыццём, ён дык ведае, што рабіць. Добра, калі жыццё літасціва загартоўвае маладых супермэнаў будзённымі дробнымі грашкамі. А што калі тая самая адзіная вырашальная хвіліна, адзіны сутнасны выбар паўстане ва ўсёй сваёй дзвяцібальнасці шквалу перад незагартаваным, захопленым, летуценным юнаком, не пакідаючы падказкі, "званка сябру", "дапамогі зала" (ці калі зал хорам гукае няслушны адказ)?.. Вырашэнне адной хвілі, вырашэнне, залежнае ў вялікай ступені ад выпадковай пераважальнай эмоцыі - і мы маем героя, узнесенага на ўсё жыццё (хоць, можа, ён сам не паспеў зразумець, што адбылося), - або... Джыма?.. або сотні "простых" людзей, якія ўсё астатняе жыццё хаваюць, забываюць, памятаюць, выкупляюць той выбар, што, калі вызначальная хвіліна мінула, падаецца няслушным...Аднак жа што я пра агульнае?.. Перад намі канкрэтная кніга. Мы не можам судзіць чалавека... але перад намі не чалавек, а толькі кніжны накід яго, толькі рысунак, што з большай ці меншай трапнасцю перадае абрысы, схоплены настрой, цьмяную постаць "у цені воблака", словамі Конрада... І мы судзім нават не героя, а - тэкст!
Што ж тэкст?.. Яго можна назваць нудным. Яго можна назваць недынамічным, абцяжараным падрабязнасцямі, адступленнямі, псіхалагічнымі абсмоктваннямі, залішнімі выбачэннямі аўтара. Ну насамрэч, што можа быць цікавей прыгодаў на моры і што можа расчараваць у іх болей, чым кніга Конрада?.. Можна было б назваць / магла б расчараваць, калі б ён (тэкст) / яна (кніга) не спраўляліся з сваёй мэтай: абмаляваць асобу ва ўсёй яе супярэчлівасці, апавесці пра матывацыю, унутраныя плыні ўчынку (і няўчынку) героя (антыгероя? няспраўджанага героя? калі вяртацца з чацвёртага значэння гэтага слова - персанаж - да першага - чалавек, які здзейсніў подзвіг, паводле "Вялікага тлумачальнага слоўніка" Кузняцова)...Аднак жа ўвесь сюжэт можна звесці да... Джым марыў здзейсніць учынак. Джым быў мараком. У вырашальную хвіліну Джым праявіў сябе кепска. Джым не мог дараваць сабе. Джым атрымаў другі шанец. Жыццё складанае...
УСЁ. Гэта ўся кніга - і вы, магчыма, зазнаеце расчараванне.Аднак жа калі ж вас, крый Божа, цікавіць такое недасканалае негарманічнае стварэнне, як чалавек (тут дарэчнай будзе цытата), вам будзе цяжка адарвацца ад звівістага аповеду Конрада: бо з чалавека звісаюць, тырчаць, цягнуцца ў далеч прасторавую, трохчасавую і ментальна-мройную мноства нябачных ніцяў, рычажкоў, і апавесці ўчынак, не апавёўшы папярэднія ўчынкі, іншых людзей, да якіх вядуць тыя канатныя повязі, не зрабіўшы адступлення, не даўшы апісання не вечару нават, а настрою, што заліў гэты вечар, карацей, глядзець неадрыўна ў вочы аднаму чалавеку, не зміргнуўшы, не перавёўшы погляд на выпадковага мінака, не прасачыўшы ягоны шлях, а таксама танец матылька ды пылінкі, - не толькі няветліва, але і немагчыма.
І вось перад намі паўстае грубае антырамантычнае марское жыццё, аб якое разбілася-расчаравалася мноства маладых людзей. Ягоныя заўсёднікі - авантурысты, махляры, нягоднікі і нудныя клеркі, абыякавыя гандляры, ніштаватыя ў большасці людзі. Фонам для чалавека (ці ўвесь свет - не фон для кожнага чалавека, героя ўласнага рамана) паўстае лясная краіна, што складаецца з некалькіх вёсак, лідары якіх няспынна вядуць вайну міжсобку (за чарапашыны яйкі, напрыклад), - краіна, якую захопіць, падначаліць і якой будзе справядліва кіраваць лорд Джым (апрабоўваючы тую самую невыканальную, і нявыкананую ім самім задачу, - цяжка быць богам, знісходзіць да людзей з вышыні сябе, заўсёды застаючыся недасягальна чужым у арэоле сваёй значнасці і рамантычнасці, а вось памерці сярод гэтых людзей, як адзін з іх - няспраўджаная, патоплая мроя). Малады рамантык Джым хоча аднавымернасці, лінейнасці і простасці жыцця, адназначнасці ўчынкаў і вырашэнняў. Яно ж мігціць і пераліваецца. Адвага і трусасць, эмоцыя і халодны разлік, міласэрнасць да злодзея і жорсткасць да каханай - гэта неадназначна і не проста. Ніхто яшчэ не пражыў без вымотвальных кампрамісаў сумлення (хіба цвёрда забараніў сабе думаць пра іх) - а Джым хацеў пражыць без іх.
Рэцэнзія на гэтую кнігу магла б быць выступам пракурора і адваката, якія пафасна абаранялі б вінаватасць або невінаватасць Джыма, перадумовы ягонага падзення і ўзвышэння, ілюзорнасці або рэальнасці цяжару, які лёс усклаў на ягоныя плечы або ён самавольна ўзваліў на сябе, - ягонай адказнасці ды безадказнасці за іншых людзей...
Рэцэнзія на гэтую кнігу магла б стаць класічным нудным школьным разборам "Што я думаю пра ўчынак Джыма?".
Рэцэнзія на гэтую кнігу магла б быць глыбокім усебаковым разборам ненавіснай мне (і галоўнаму герою Джыму, і... самому аўтару Конраду? каб гэта было не так, няўжо ён прысвяціў бы ёй сваю кнігу, бо менавіта яе я лічу найгалоўнейшай дзейснай асобай аповесці, яе, а не ейную ахвяру - няшчаснага Джыма) найдрабнейшай несамастойнай моўнай адзінкі - часціцы ўмоўнага ладу б (бы)...
Конрад мог бы...
Джым мог бы...
Я на ягоным месцы...13206
Аноним11 апреля 2013 г.Читать далееНичего не понятно.
Эта книга мне напомнила лекцию, на которую ты пришел в середине и теперь отчаянно пытаешься разобраться, что ты пропустил и какая, вообще, тема. В какие-то моменты тебе начинает казаться, будто ты почти... вот еще немного... ты же был в прошлый... но потом становится ясно: показалось.
История с приключенческим зачином (наш герой отправляется в неизведанные земли, влекомый белым пятном на карте) продолжается какой-то темной фантасмагорией. К концу книги у тебя самого внутри образуется какое-то темное, заветно-запретное пространство. И вот оно-то знает, что произошло в "Сердце тьмы". Но не скажет ни тебе, ни кому-либо другому. Всем строчкам веришь без доказательств.
Начинаю понимать, что наш преподаватель по зарубежной современной литературе тип хоть и мерзкий, но толк во взрывании мозга знает.13198
Аноним5 мая 2025 г.Читать далееМне сложно рассуждать об этой повести. Мысли мои вязкие, совсем как абзацы произведения ближе к концу.
Слог автора мне ужасно не понравился, хотя нельзя отрицать, что он отлично работает на атмосферу, затягивает во тьму. Конечно, всё это вкусовщина.
Заданы больные для того времени, а может и вечные, темы: расизм, колониализм, приход "человека прогресса" и того "света цивилизации" что он с собой нес. Разоблачение и критика кроются в деталях, в метких и едких цитатах. Компании, работящие ради своей наживы. Люди, только и мечтающие стать секретарем начальника, а потом занять его место. Целый калейдоскоп лиц и он. Куртц. Сначала как призрак, а затем во плоти.
С чего бы человечество решило, что цивилизация вообще нужна? Тьма, сокрытая в джунглях может с этим повторить. Попытка примириться с ней, примирить внутри себя мысль о возвышенной миссии с дикостью, жажду золота с очарованностью древним укладом терпит крах. Доводит до сумасшествия.
Думаю прав тот человек, что испытывает внутри себя тихий ужас, когда вглядывается в чащу. Вовсе это не "несовершенство нашей нервной системы, которая не может так быстро адаптироваться к тому, что леопард уже не нападает на нас". Все мы привыкли чувствовать себя покорителями, а не жалкими букашками. Все мы стали отчаянно махать факелом науки, освещая пятачки знаний и думаем, будто все поняли. Отказываемся принимать ту массу тьмы, что лежит за ними.
Финал у Куртца предсказуемый, но словно бы нелепый и неказистый. Мне ужасно не нравится скомканный финал повести, его хаотичность и отсутствие будто бы логики. Вот он вместе с языком автора не дал мне в полной мере прочувствовать философский подтекст, хотя он довольно занятный. Не подружились мы с автором.12541
Аноним4 апреля 2020 г.Читать далееАнглоговорящий литературный мир любит на все лады склонять «Сердце тьмы» - они ищут там и прославление империализма, и глубокий анализ негативного воздействия этого самого империализма на всех и вся. Ой, чего только не ищут. Вот, например, одним из наиболее часто цитируемых есть эссе Саида, где автор, один из основоположников постколониальной критики, практичеcки обвиняет Конрада в расизме. Так вот зачем я вам рассказываю о "Сердце тьмы", когда отзыв мой на совсем другой рассказ. А затем, что мне кажется, что "Аванпост прогресса" дает исчерпывающий ответ на все вопросы. Нет, серьезно, неужели найдется человек, который после прочтения этого текста сможет обвинить Конрада в прославлении белого империализма? Да не верю. "Аванпост прогресса" - это просто крик о той деградации, к которой приводит колониализм. Этот рассказ о тупости интеллектуальной и душевной, которая неизбежно выливается, когда кому-то по каким-то невидимым законам разрешается относиться к другим, как к животным.
7 / 10
12705
Аноним31 октября 2015 г.Читать далееЗнаете, бывает так: твое или не твое, твой писатель или не твой. Я совершенно не могу читать Хемингуэя, Ж. Верна и Конрада. Зачем же я его взяла, спросите вы? Отвечу: просто решила дать автору второй шанс (ну, или третий даже). И все же это произведение также мимо. Дело не в том, что я не понимаю данного автора, его героя, а просто бывает так, что не цепляет.
Изначально Дж.Конрад хотел написать рассказ, а написал в итоге роман (ну, на мой взгляд, зря), главной темой которого стала тема "вины и искупления" (почти "Преступление и наказание"!). Действительно, отсылочка к Достоевскому не случайна; критики поговаривают, что г-н Конрад увлекался творчеством русского писателя, что безусловно повлияло на его собственные произведения (естественно, интересовал его преимущественно психологизм), однако, о полной идентичности произведений говорить не приходится. У Конрада была своя задумка. Раскольников загубил свою душу убийством, он не спешил сдаваться правосудию, а Лорд Джим, по сути, ничего такого не совершал, но муками совести терзается и еще как. Он буквально места себе не находит. В чем преступление Джима? В том, что он спасся с тонущего корабля? Судят Джима по полной программе. Но по словам одного из рассказчиков, Джим мог бы избежать суда с легкостью, однако, он этого не делает. Людской суд ничто для него по сравнению с муками совести. Уже после суда, будучи лишенным звания, он не может найти себе места нигде, он мучается и томится, ощущает себя никому ненужным, бесполезным, непонятым (да и сам, чего греха таить, стремится абстрагироваться от общества, считая, что ему, трусу, не место теперь среди честных людей). Один из героев, купец Штейн, услышав рассказ о Джиме дает ему такую оценку:
«Я прекрасно понимаю все это, он — романтик. Романтик должен следовать за своей мечтой. Милость её бывает безгранична. Это единственный путь»Я бы добавила - терзающийся романтик.
Почувствовал себя более менее спокойно герой лишь тогда, когда "девственные леса Малайи сомкнулись за его спиной", они как бы закрыли его от прошлого. Здесь он обретает душевное равновесие, потому что он среди туземцев занимается деятельностью во благо, ему это кажется очень важным. Джим защищает их от набегов "белых", старается примирить враждующие племена и прочее. Служение данному народу для Лорда Джима становится смыслом жизни, он потихоньку обретает себя. Однако все рушится в один миг. Поэтому лучший выход - убить героя...чтоб не мучался.
На самом деле данное произведение может по описанию показаться динамичным, но это не совсем так. Размеренность его связана с обилием "точек зрения", обилием людей, которые дают поступку Лорда Джима оценку. Например, рассказывает данную историю капитан Марлоу, который был случайным свидетелем трагедии на судне, помимо него рассказывают историю Джима лейтенант Браун и Брайерли. Самое интересное, что никто не видит в поступке Джима того ужаса, который герой видит в нем сам. Данная размеренность - это, естественно, авторский прием, способ выстраивания художественного произведения.
В целом, произведение понравилось мне не очень, ибо меня слишком уж раздражал главный герой, но в то же время я его готова понять. Просто произведение немного не мое.
12200
Аноним10 октября 2015 г.Ему некогда было сожалеть о том, что он потерял, – слишком он был озабочен тем, что ему не удалось получить.Читать далееЭто не история одного человека в привычном понимании, по-моему, это целый цикл сеансов психоанализа, во время которых простой парень Джим подвергается самому тщательному изучению. Начинается все с непонятного проишествия на судне под названием "Патна". Что-то такое происходит (видимо, "Патна" налетает на уже ранее затонувший и плавающий днищем вверх корабль) и тоже начинает набирать воду. Пассажиры спят. Команда пока ничего не знает. В курсе только несколько человек, а шлюпок, само собой, на всех не хватит. И вот в этой непонятной ситуации некая группа людей решает сбежать с обреченного корабля. Джим видит, как они готовят побег, но вовсе не собирается в этом участвовать, он просто пытается осознать тот элементарный факт, что в любую секунду корабль (и все эти мирно спящие люди на нем) может оказаться под водой. Что делать? Будить остальных? А может лучше не надо? Что изменит панически бегающая и орущая толпа? Да ничего. И вот стоит себе Джим в темноте на палубе, размышляет над этим непростым вопросом, а рядом все еще пытаются спихнуть одну из шлюпок на воду, чтобы успеть смыться с гибнущего судна. И как-то так получается, что Джим оказывается в этой самой шлюпке. Понимаете, он и сам не помнит, как такое произошло. Он хороший парень, ему стыдно, он хотел вернуться... но они все считали, что корабль затонул, а значит возвращаться некуда. И вот он сидит в утлой посудине с парочкой негодяев, которые активно сочиняют историю своего "чудесного спасения". И что, скажите на милость, делать Джиму? Об этом стоит подумать как следует, прежде чем забрасывать несчастного моряка камнями. Да, поступок бесчестный, но я всю жизнь придерживалась простого мнения - нельзя судить о поступках человека, не побывав на его месте. Корабль то в итоге не затонул, именно поэтому и раскрылся их обман. Джим попал под следствие (остальные участники этого кошмарного ночного побега смылись как только учуяли, что пахнет жареным), стоически перенес унижения, осуждающие взгляды и прочие сопутствующие вещи.
Ох, как странно порой складывается судьба человека. Один прыжок, один нелепый поступок и такой резонанс. Вся жизнь Джима теперь будет подчинена именно этому моменту, когда он в ночной темноте поддался собственной слабости и прыгнул в ту злополучную шлюпку.
Но вот, все закончилось. Имя его опозорено, в море теперь он сможет выйти только в качестве пассажира. И как быть в этой непростой ситуации? Разумеется, он решает уехать как можно дальше, туда, где его не знают. Казалось бы, отличный план. Он перебирается подальше от слухов и устраивается на работу. Вот только от собственной совести не убежишь. Куда бы ты ни поехал, она все равно последует за тобой. И кошмары, которые не давали покоя в одном конце света, будут с тобой и в другом. Плохо, что Джим об этом не подумал, потому что вся его дальнейшая жизнь это одна сплошная попытка сбежать от самого себя. Стоит кому-то рядом случайно упомянуть проишедшее с "Патной", как Джим срывается с места, собирает вещи и вновь бежит... все дальше дальше и дальше. В итоге он оказывается в Патюзане, богом забытом местечке. Там белых то людей практически нет, так что теперь, казалось бы, Джим в полной безопастности. Никто больше не будет при нем упоминать "Патну", никто не ткнет в него пальцем и не назовет предателем. И все так удачно складывается, Джим может занять лидерские позиции, к его мнению прислушиваются, его ценят. Он гордится собой, хоть это и не то, о чем он мечтал.
"Лорд Джим" очень странная книга. Все события, происходящие с Джимом нужны исключительно для того, чтобы получше рассмотреть его со всех сторон. Кто же он? Романтик! Мечтатель! Вот в этом то вся беда. В голове у него полным полно неразумных мыслей о триумфах, победах, каких-то там битвах, в которых он сумеет проявить себя героем... но это в голове. И в этой же самой голове у него вся жизнь поделена на черное и белое. Никаких оттенков, никаких пограничных зон. Мечты, мечты... В реальности обычно все бывает не так, жизнь не складывается исключительно из полярностей. Критические ситуации не предупреждают о собственном появлении, а люди не бывают только хорошими или только плохими. И вот незадача, в тот единственный раз, когда Джиму выпал случай проявить себя героем, он сплоховал. Не был готов... можно понять. Но можно ли простить? Можно ли простить самого себя? Как заставить себя забыть и начать новую жизнь? Ах, бедняга Джим, я так искренне ему сочувствовала. Хотя, такие идеалисты вынуждены всю жизнь набивать шишки из-за плохого понимаю жизни.
Внутри каждого из нас сидит наш самый страшный судья и критик. Вот и Джим всю жизнь мается, пытаясь как-то пережить случившееся на "Патне", но ему никак не удается сладить с собственной совестью, а потому даже на краю света он вновь и вновь приговаривает себя к страданиям. Хммм, страдания как искупление вины... сомнительная теория на мой взгляд, но каждый волен выбирать свою судьбу. Кстати о судьбе, несмотря на все произошедшее, Джим продолжает страстно мечтать вновь поймать попутный ветер и изменить свою судьбу, возглавить ее, стать ее господином. Провальные мечтания, надо сказать. Но вот он в Патюзане, он с гордостью демонстрирует себя и свою жизнь среди туземцев. Ах, они все идут к нему за советами, ах, даже из соседних деревень, ох, как это нелегко, принимать решения и тд и тп. Но за всем этим кроется гордость от собственной значимости. Вот если бы Джим умел закрывать дверь в прошлое и оставлять свои ошибки позади, его жизнь закончилась бы иначе. Не было бы этой нелепой ошибки или ужасной невнимательности или даже просто преступной оптимистичности... все могло бы сложиться совершенно по-другому и не прозвучал бы тот роковой выстрел.
Что же в итоге? Человек, допустивший ошибку, изменившую всю его жизнь. Печальная картина... но, в конце концов, суровая реальность ломала и не таких. Правда остается много вопросов. И самый главный (для меня конечно) - на самом ли деле Джим был настолько виноват? А еще я никак не могла отделаться от параллелей с Достоевским. И от ощущения, что рассказчик тоже важен и что Конрад пытается проанализировать не только Джима, но и того, кто говорит о нем, кто задается вопросами и на протяжении всей жизни переживает за него. Откуда может возникнуть такая заинтересованность в чужой судьбе?
Он был одним из нас.12102
Аноним1 марта 2013 г.Читать далееЭта книга - шепот в темноте.
Первозданная жуть, дикая глушь, которая хочет пожрать тебя. И ты, ты тоже хочешь ее пожрать, утонуть в ней.
Адский поток.
Искривленное болезнью величие, шепчущее "Ужас, ужас!".
Всё это погружено в сознание Марлоу, сметает и сжимает его душу.
Но.. "тогда бы стало слишком темно".
Я боролся со смертью. Это самая скучная борьба, какую только можно себе представить. Она происходит в серой пустоте, когда нет опоры под ногами, нет ничего вокруг, нет зрителей, нет блеска и славы; нет страстного желания одержать победу, нет великого страха перед поражением; вы боретесь в нездоровой атмосфере умеренного скептицизма, вы не уверены в своей правоте и еще меньше верите в правоту своего противника.Преклоняюсь перед стилем автора, тем, как он передал всю эту атмосферу.
Поражаюсь еще больше, когда узнаю, что он писал это не на родном языке.
Спасибо тебе, Джозеф Конрад.12179
Аноним3 июля 2025 г.Читать далее! Данная рецензия является частью общей рецензии на сборник произведений Джозефа Конрада «Сердце тьмы. Тайфун. Фрейя Семи островов» от издательства «Азбука» из серии «Мировая классика» (ISBN: 978-5-389-25826-6). Рецензия на сам сборник и краткая информация о Конраде и его творчестве тут:
https://www.livelib.ru/review/5206741-serdtse-tmy-dzhozef-konrad***
В 1890 году как капитан парохода «Руа-де-Бельж» Джозеф Конрад совершил путешествие по реке Конго. Во время него он заболел малярией и ревматизмом, которые сильно подорвали его здоровье. Впечатления от этого путешествия лягут в основу повести «Сердце тьмы», увидевшей свет сначала в отдельных выпусках журнала «Blackwood's Magazine» в 1899 году, а затем в составе сборника прозы автора 1902 года. Интересно, что самый известный на сегодня роман Конрада при его жизни не снискал большой славы, а сам писатель считал его не очень удачным.
*Карта Конго, нарисованная самим Конрадом
Концептуально повесть представляет из себя сюжет в сюжете. Моряк Чарльз Марлоу на борту плывущего по Темзе корабля вспоминает своё путешествие в Центральную Африку, где он по заданию одной «Компании», занимающейся добычей слоновой кости, должен был отправиться по реке Конго за неким «агентом Куртцем» и вывезти его оттуда. Для начала он отмечает, что Великобритания была диким краем, пока сюда на штыках не принесли цивилизацию римляне, а потом углубляется в историю своей африканской одиссеи. Он рассказывает, как прибыв на место, столкнулся с рядом проблем, но постепенно, по мере продвижения вглубь материка на небольшом судне, перед ним все больше открывалась картина творящегося вокруг беззакония и ужаса. В беседах с местными жителями и работниками у Марлоу создается таинственный и пугающий образ Куртца. Здесь его одновременно боготворят и боятся. Он – самый успешный и результативный добытчик слоновой кости в регионе, но методы его спорны. Это только распаляет интерес посланца к его персоне. Марлоу хоть и с трудом, но все-таки добирается до далекой станции и находит там Куртца – бога запуганных им туземцев. Через сопротивление Марлоу забирает Куртца к себе на корабль и пытается доставить его на Центральную станцию, ближе к морю, но изможденный болезнью «агент Компании» умирает в пути. Его последние слова были таковы: «Ужас! Ужас!»
***
«Сердце тьмы» не может похвастаться виртуозным сюжетом, обилием персонажей и многочисленными локациями. Главное здесь не это, а та удушающая атмосфера колониальной Африки, которую рисует Конрад в своей прозе.
«Слова «слоновая кость» звенели в воздухе, звучали в шепоте и вздохах. Можно было подумать, что они обращаются к ней с молитвами. Над ними, словно запах разлагающегося трупа, витал аромат нелепого хищничества. Ей-богу, в этом не было ничего похожего на реальную жизнь! А немая глушь, подступившая к этому расчищенному клочку земли, казалась мне чем-то великим и непобедимым, как зло или истина, терпеливо ожидающим конца этого фантастического вторжения».
Нет никакого секрета в том, что река Конго в конце XIX века протекала по территории т.н. «Свободного государства Конго» - «личного владения короля Бельгии Леопольда II», т.е. колонии. Несмотря на весь внешний лоск Леопольда II, это было одно из самых страшных мест на планете в то время, поскольку изматывающая людей и природу добыча каучука и слоновой кости накладывала свой отпечаток на порядки в этом регионе. К слову, эта территория оставалась под контролем Бельгии вплоть до 1960-х.
Для того, чтобы понять, какие жестокости творились в «свободном» Конго тех лет, я приведу одно воспоминание:
«Невыполнение квот на сбор каучука каралось смертью. Между тем, Force Publique были обязаны предоставить руку своей жертвы в качестве доказательства, когда они стреляли и убивали кого-то, так как считалось, что в противном случае они использовали бы боеприпасы (импортированные из Европы по значительной цене) для охоты или для складирования их для мятежа. По словам Форбата: «Корзины с отрубленными руками, поставленные к ногам европейских командиров постов, стали символом Свободного государства Конго... Сбор рук стал самоцелью. Солдаты Force Publique привозили их на станции вместо каучука; они даже выходили собирать их вместо каучука... Они стали своего рода валютой. Их стали использовать для восполнения дефицита квот на каучук, для замены... людей, которых требовали для бригад принудительного труда; и солдатам Force Publique выплачивали премии в зависимости от того, сколько рук они собирали».
Миссионер держит руку конголезца
Казалось бы, что может оправдать такое живодерство от лица «цивилизованного европейца»? Джозеф Конрад дает четкий и короткий (всего-то четыре буквы) ответ:
«Завоевание земли — большей частью оно сводится к тому, чтобы отнять землю у людей, которые имеют другой цвет кожи или носы более плоские, чем у нас, — цель не очень-то хорошая, если поближе к ней присмотреться. Искупает ее только идея, идея, на которую она опирается, — не сентиментальное притворство, но идея. И бескорыстная вера в идею — нечто такое, перед чем вы можете преклоняться и приносить жертвы».Хотя, можно ли считать «идеей» обыкновенную алчность монархов?
В последней четверти XIX века происходили события, которые определили не только судьбу Африки на ближайшие десятилетия, но и всего мира, который теперь самовыражался через колониальные империи. «Колониальный раздел Африки» - так называют этот исторический процесс, прошел стремительно даже по меркам человеческой жизни, и ирония истории в том, что отправной точкой в нем стала конференция, которая прошла вообще на другом континенте, в европейском Берлине. Произошедший раздел надолго отодвинул политическую и экономическую субъектность стран Африки, а азарт захвата земель сделал искушение безнаказанного насилия над местными народами практически абсолютным.
Карикатура, изображающая Леопольда II и другие императорские державы на Берлинской конференции 1884 года
Для простого европейца ужасы колониальных территорий – дело далекое и малоинтересное. Он узнает об этой жизни только через искажающую призму газетных заголовков и рассказов путешественников. Так и для Чарльза Марлоу путешествие в Конго – это лишь еще одна обычная работа. Но по прибытии, мрачная реальность вносит свои коррективы, стоит лишь перестать отворачиваться…
«Я видел демона насилия и демона алчности, но, клянусь небом, то были сильные, дюжие, красноглазые демоны, а распоряжались и командовали они людьми — людьми, говорю вам! Теперь же, стоя на склоне холма, я понял, что в этой стране, залитой ослепительными лучами солнца, мне предстоит познакомиться с вялым, лицемерным, подслеповатым демоном хищничества и холодного безумия. Каким он мог быть коварным, я узнал лишь несколько месяцев спустя на расстоянии тысячи миль от этого холма. Секунду я стоял устрашенный, словно мне дано было предостережение».Конрад умело погружает нас в мрачную атмосферу страдающего африканского континента, постепенно подсовывая новые детали. Вот лежит труп туземца с дыркой от пули в голове, вот трава проросла через побелевший скелет, вот обветшавшие дома заброшенной деревни, вот потопленный корбаль посреди русла реки, вот группа изможденных строителей железной дороги, прячущихся в тени от зноя, а вот головы, насаженные на частокол забора…
«Я направил бинокль на дом. Там не заметно было признаков жизни; виднелась разрушенная крыша, длинная стена из глины, поднимающаяся над травой, три маленьких четырехугольных дыры вместо окон; бинокль все это ко мне приблизил, и я, казалось, мог рукой прикоснуться к дому. Затем я резко повернулся, и один из уцелевших столбов изгороди попал в поле зрения. Вы помните, я вам говорил, что еще издали удивился этой попытке украсить столбы, тогда как дом имел такой запущенный вид. Теперь я всмотрелся и отпрянул, словно мне нанесли удар. Потом стал наводить бинокль на все столбы по очереди и окончательно убедился в своей ошибке. Эти круглые шары были не украшением, но символом, выразительным, загадочным и волнующим, пищей для размышления, а также — для коршунов, если бы таковые парили в небе; и, во всяком случае, они служили пищей для муравьев, не поленившихся подняться на столб. Еще большее впечатление производили бы эти головы на кольях, если бы лица их не были обращены к дому. Только первая голова, какую я разглядел, была повернута лицом в мою сторону.
Возмущен я был не так сильно, как, быть может, думаете. Я отшатнулся потому, что был изумлен: я рассчитывал увидеть деревянный шар. Спокойно навел я бинокль на первую замеченную мною голову. Черная, высохшая, с закрытыми веками, она как будто спала на верхушке столба; сморщенные сухие губы слегка раз двинулись, обнажая узкую белую полоску зубов; это лицо улыбалось, улыбалось вечной улыбкой какому-то нескончаемому и веселому сновидению.
Я не разоблачаю секретов торговой фирмы. Как сказал впоследствии начальник — метод мистера Куртца повредил работе в этих краях. Своего мнения по этому вопросу я не имею, но я хочу вам объяснить, что никакой выгоды нельзя было извлечь из этих голов, насаженных на колья. Они лишь свидетельствовали о том, что мистер Куртц, потворствовавший разнообразным своим страстям, нуждался в выдержке, что чего-то ему не хватало, какой-то мелочи в критический момент, несмотря на великолепное его красноречие. Знал ли он об этом своем недостатке, я не могу сказать».Нагнетают страх и диалоги в романе:
«Старик доктор пощупал мне пульс, думая, видимо, о чем-то другом.
— Так-так… прекрасно, — пробормотал он, а затем, вдруг оживившись, попросил разрешения измерить мой череп.
Несколько удивленный, я дал свое согласие; тогда он извлек какой-то инструмент, напоминавший калиберный кронциркуль, и снял мерку спереди, сзади и со всех сторон, заботливо отмечая результаты измерений. Доктор был небритым маленьким человечком в поношенном сюртуке, похожем на длиннополый кафтан; на ногах у него были туфли, и он произвел на меня впечатление безобидного идиота.
— В интересах науки я всегда прошу разрешения измерить черепа тех, кто туда отправляется, — сказал он.
— И вы делаете то же, когда они возвращаются? — спросил я.
— О, мне больше не приходится с ними встречаться, — заметил он. — А кроме того, перемены происходят внутри.
Он улыбнулся с таким видом, словно мило пошутил.
— Итак, вы туда едете. Замечательно. И очень интересно.
Он бросил на меня испытующий взгляд и сделал еще какую-то отметку.
— Бывали ли случаи помешательства в вашей семье? — осведомился он деловито.
Я рассердился:
— Этот вопрос вы тоже задаете в интересах науки?
— С научной точки зрения, — сказал он, не обращая внимания на мое раздражение, — любопытно было бы наблюдать там, на месте, психическую перемену, происходящую в индивидууме, но…
— Вы психиатр? — перебил я.
— Каждый врач должен быть им — до известной степени, — невозмутимо ответил этот оригинал».Читатель вместе с главным героем совершает многослойное путешествие. С одной стороны, это буквально перемещение по руслу реки вглубь континента. С другой стороны, это погружение в ту правду, которую многие предпочли бы не знать. А с третьей стороны, это метафизическое путешествие до тех границ, где заканчивается мораль, а вместе с ней и Человек, перерождаясь в Чудовище.
«А душа его была одержима безумием. Заброшенная в дикую глушь, она заглянула в себя и — клянусь небом! — обезумела. Мне пришлось — должно быть, в наказание за мои грехи — подвергнуться испытанию и самому заглянуть в его душу».
Рис. Matt Kish
Своей повестью Джозеф Конрад показывает, как за зыбким фасадом благопристойности и «насаждения цивилизации» как раз эта самая цивилизованность «белого человека» растворяется в грехе вседозволенности. Для автора дикая первобытность заключается отнюдь не в уровне технологий и культуры, а в неограниченности, в полной опьяняющей свободе действий, которая сближает колонизаторов с дикими племенами.
«Все-таки он был великим человеком, так как нельзя было угадать, чем можно обуздать его. Этого секрета он так и не выдал. Быть может, он ровно ничего собой не представлял. Такое поведение заставляло призадуматься, ибо там не было ничего, что могло бы его сдерживать».
Агент Куртц – одна из самых загадочных фигур в литературе ХХ века. Конрад довольно конкретен лишь в описании его внешности в то время, когда тот уже находился присмерти.
«Я не мог расслышать ни одного звука, но в бинокль я видел повелительно простертую худую руку, видел, как двигалась его нижняя челюсть, мрачно сверкали запавшие глаза и чудовищно раскачивалась костистая голова. Куртц… Куртц… кажется, по-немецки это значит — короткий? Ну что ж! В фамилии этого человека было столько же правды, сколько в его жизни и… смерти. Он был не меньше семи футов ростом. Его одеяло откинулось, и обнажилось тело, словно освобожденное от савана, страшное и жалкое. Я видел, как двигались все его ребра, как он размахивал костлявой рукой. Казалось, одушевленная статуя смерти, вырезанная из старой слоновой кости, потрясала рукой, угрожая неподвижной толпе людей из темной сверкающей бронзы. Я видел, как он широко раскрыл рот… в этот момент он выглядел прожорливым и страшным, словно хотел проглотить воздух и всех людей, стоявших перед ним».В остальном же мнения о Куртце противоречивы. Кто-то, из встреченных Марлоу людей, считает его самым успешным агентом, поставляющим больше всего слоновой кости.
«— В глубине страны вы, несомненно, встретите мистера Куртца.
На мой вопрос, кто такой мистер Куртц, он ответил, что это один из первоклассных агентов, а заметив мой разочарованный вид, медленно произнес, кладя ручку на стол:
— Это замечательная личность.
Я стал задавать вопросы и выяснил, что мистер Куртц заведует одной из очень важных торговых станций в самом сердце страны слоновой кости.
— Он присылает сюда слоновой кости больше, чем все остальные станции, вместе взятые».Но кто-то, наоборот, считает, что Куртц с его методами доставляет Компании проблемы, показывая ее истинное лицо. В целом, Марлоу, как и читателю, трудно сформировать целостное и однозначное мнение о его персоне.
Куртц прибыл в Конго с благими целями, нести «дикарям» цивилизацию, так, как он ее понимает. Но как это было тогда, цивилизация приносилась белым человеком с громом стрелкового оружия.
«Он пришел к ним и принес с собою гром и молнию… Ничего похожего на это они раньше не видели. И он был страшен. Он умеет быть страшным. Нельзя судить о мистере Куртце, как вы стали бы судить о заурядном человеке».Исследователи творчества Конрада имеют несколько версий, кто послужил прообразом Куртца. Так, в то время, когда Конрад был капитаном судна, на его борту умер агент Жорж-Антуан Кляйн (точно также, как сам Куртц в романе на борту парохода Марлоу). Другие критики считают прообразом Куртца торговца Артура Ходистера. Однако, ничто не отменяет возможности считать этот образ сборным, олицетворяющим бескомпромиссного колонизатора «в целом».
Артур Ходистер
Образ «Компании» в романе выведен через начальника Центральной станции и ее бухгалтера.
«У этого человека была самая обыкновенная физиономия, манеры, голос. Роста он был среднего, сложен пропорционально. Пожалуй, в глазах его весьма обычного цвета было что-то необычно холодное, а взгляд его падал на вас острый и тяжелый, как топор. Но даже в такие минуты весь его вид, казалось, противоречил впечатлению, какое производил этот взгляд. Иногда губы его складывались как-то странно — было в этом что-то мимолетное, ускользающее: улыбка не улыбка, — я ее помню, но не могу объяснить. Она появлялась помимо его воли, через секунду после того, как он договаривал фразу, появлялась в конце его речи, словно печать, скрепляющая слова и делающая банальную фразу загадочной. Он был самым обыкновенным торговцем и с ранних лет работал в этих краях. Его слушались, однако он не внушал ни страха, ни любви, ни даже уважения. В его присутствии люди ощущали неловкость. Вот именно! Не то чтобы недоверие, а просто неловкость. Вы не можете себе представить, какое значение имеет такая… такая способность вызывать ощущение неловкости. Он не умел организовывать, проявлять инициативу или хотя бы поддерживать порядок. Это видно было по тому, в каком плачевном состоянии находилась станция. У него не было ни ума, ни образования. Почему же в таком случае занимал он этот пост?»Обозначенная выше «неловкость» возникала из-за расхождения слов с делом. С одной стороны, Компания порабощала туземцев, эксплуатировала их, и пыталась эту экплуатацию выдать за заботу. Это обыкновенное лицемерие, которое Конрад сделал синонимом европейского «прогресса». Агент Куртц же проникнувшись духом места, решил пойти дальше, не только подойти к черте, но и переступить ее. Он отказался от морали, и вдохновленный подкрепленным страхом поклонением, вывел эксплуатацию на новый уровень. Как сказали бы сейчас, сбросил маски и перестал стесняться. Он не стал ограничивать себя чем-либо, он использовал все инструменты, чтобы стимулировать добычу слоновой кости.
«Туземцев он не боялся; они не двинутся с места до тех пор, пока мистер Куртц не отдаст распоряжения: его влияние безгранично. Эти люди расположились лагерем вокруг станции, и вожди каждый день его навещали. Они пресмыкались…»Неспроста в одной из цитат выше говорится о том, что Куртца нельзя судить «как обычного человека». Для себя и других он стал существовать вне этой модели. Можно сказать, что Куртц принял на себя роль Бога местного сообщества, его главного Судьи и Палача, т.е. сделал то, на что другие не осмелиливась, предпочитая лицемерно скрываться за маской добродетели и «соблюдения порядка».
«Как этот человек говорил! Он мог наэлектризовать толпу. У него была вера — понимаете? — вера. Он мог себя убедить в чем угодно… в чем угодно. Из него вышел бы блестящий лидер какой-нибудь крайней партии».
— Какой партии? — спросил я.
— Любой! — ответил тот».
Миссионер-капуцин, крестящий народ Конго, 1740-е годы
Идея Куртца, изложенная им в личных записях, проста и прямолинейна:
«Куртц развивал ту мысль, что мы, белые, достигшие известной степени развития, «должны казаться им (дикарям) существами сверхъестественными. Мы к ним приходим могущественными, словно боги» — и так далее и так далее. «Тренируя нашу волю, мы можем добиться власти неограниченной и благотворной…» Начиная с этого места он воспарил и прихватил меня с собой. Заключительные фразы были великолепны, но трудно поддавались запоминанию. У нас сохранилось впечатление о мире экзотическом, необъятном, управляемом могущественной благой силой. Я преисполнился энтузиазма. Такова неограниченная власть красноречия — пламенных, благородных слов. Никакие практические указания не врывались в магический поток фраз, и только в конце последней страницы — видимо, спустя большой промежуток времени — была нацарапана нетвердой рукой заметка, которую можно рассматривать как изложение метода. Она очень проста, и, после трогательного призыва ко всем альтруистическим чувствам, она вас ослепляет и устрашает, как вспышка молнии в ясном небе: «Истребляйте всех скотов!»Можно сказать, что Куртц – это олицетворение той колонизирующей Африку Европы, которая была бы видна, если бы оказалась до конца честной сама с собой. В «Сердце тьмы» есть прекрасный образ, каррикатура на прогрессорство Европы относительно стран Африки: ослепленная женщина факелом в руке! В таком положении она способна с помощью этого бесполезного для нее факела лишь сжечь все вокруг до тла. Пожалуй, этому образу нужно отдать первое место во всем этом сборнике.
«Я поднялся, и тут взгляд мой упал на маленький эскиз масляными красками на тонкой доске, изображающий закутанную женщину с завязанными глазами, которая держит в руке горящий факел. Фон был темный, почти черный. Женщина казалась величественной, и что-то зловещее было в ее лице, освещенном факелом.
Я приостановился, а он вежливо стоял подле меня, держа пустую бутылку из-под шампанского (медицинское снадобье) с воткнутой в нее свечкой.
На мой вопрос он ответил, что картина писана мистером Куртцем на этой самой станции больше года тому назад, пока он ждал оказии, чтобы добраться до своего поста».
Рис. Matt Kish
Один из местных жителей сказал Марлоу, что «люди, которые приезжают сюда, не должны иметь внутренностей», т.е. должны быть «пусты» внутри, безэмоциональны и бесстрастны, иначе, они просто не выдержат. Но природа не терпит пустоты, и в опустошенное сердце в той среде, которая сложилась в колониальном Конго на рубеже веков, могла проникнуть только Тьма.
Агент Куртц стал для туземцев жестоким, но умирающим Богом. Тьма высасывала из него силы, но и покинуть ее сердце он уже немог. Взаимосвязь Человека и Места в романе подчеркивается тем, что окончательно силы покидают Куртца по мере удаления парохода от его станции. В агонии он произнес всего два последних слова: «Ужас! Ужас!», и похоже, это был момент полного осознания, ЧТО произошло, и НАСКОЛЬКО это было бессмысленно.
Конрад заканчивает роман остроумной и на первый взгляд доброй финальной сценой, где Марлоу уже в Великобритании передает супруге Куртца его письма. Но даже здесь, мы видим неспособность свидетеля жестокостей быть честным и последовательным, видим, как снова множится ложь, конечно же «во благо»…
«— Я был с ним до конца, — сказал я дрожащим голосом. — Я слышал его последние слова… — И в испуге я умолк.
— Повторите, — прошептала она надрывающим сердце голосом. — Мне нужно… мне нужно что-нибудь… что-нибудь… чтобы с этим жить.
Я чуть было не крикнул: «Да разве вы не слышите?» Сумерки вокруг нас повторяли это слово настойчивым шепотом, — шепотом угрожающим, как первое дыхание надвигающегося шквала: «Ужас! Ужас!»
— Последнее слово… чтобы жить с ним, — настаивала она. — Поймите, я его любила, любила, любила!
Я взял себя в руки и медленно проговорил:
— Последнее слово, какое он произнес, было ваше имя».
*Рис. Matt Kish
***
Своим романом Джозеф Конрад показывает, что любая колониальная империя стоит либо на лицемерии, либо на бескомпромиссном саморазрушающем насилии таких вот Куртцев «на местах». Оба подхода не позволяют поставить колонизатора выше колонизируемых, «цивилизованных» выше «дикарей». Приходя в далекие страны, европейцы, со всеми своими технологиями и культурой, могли стать кем-то вроди богов для туземцев, но богов кровожадных, чей авторитет держится лишь на насилии и страхе. В отличии от добра, любви и уважения, они имеют свой предел и цену.11410