Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Бесы (часть III). Игрок. Неточка Незванова

Так, после "Бесов" прошло два года, пожалуй можно получить очередную дозу Достоевского. Бесы меня не то чтобы разочаровали, но повергли в некое уныние, а Неточка...у меня нет слов, чтобы выразить своё восхищение Фёдору Михалычу. Ну гений, с младых ногтей гений.
Неточка, Аннеточка, бедное дитя, ну почему так то. Почему одни дети рождаются на счастье и радость, а другие на боль и страдание? Почему одним всё, а другим лишь объедки, которым они неимоверно рады. Для какой цели появилась на свет Неточка, какова её великая миссия на этой земле? Нет, я не верю, что это дитё до конца дней своих обречено на страдание, не хочу в это верить, мне больно в это верить, так как не должно так быть. За страданиями всегда следует чудесное избавление, так заведено в мире, так положено.
И наверно оно правильно, что Фёдор Михайлович не окончил этот роман, и оно даже к лучшему, а то знаем мы вас, вы бы Неточку не пощадили. А так у неё есть шанс обрести счастливое будущее.

40-45 минут после прочтения.
А с чего начать-то? Мысленно я столько раз во время чтения с разными эмоциями начинала эту рецензию, а когда время пришло, так и не знаю, за что взяться.
Дочитала роман недавно, а уже устала о нем думать. Очень сильно устала. Вот, интересно, кто-нибудь отдавал себе отчет после прочтения, что даже собственный взгляд меняется? Меня это не пугает, но... Это странно, когда смотришь в зеркало, а видишь словно и не себя вовсе. Кого-то нового, другого. И не факт, что лучше прежнего.
Эх... Да я всё не о том. Совсем не о том.
Это не опустошение, нет. Это... Это что-то другое. Тягучее, вечно меняющееся, тяжелое, безмерно тяжелое и забирающее все силы. Это... Это придавленное тяжестью восхищение, лишь крохотное понимание и необъятное желание понять. Вот только - что? Даже чтобы просто разговаривать, мне нужно применять слишком много сил, которых и так нет. Писать легче, ненамного, но легче. А не писать - невозможно. Это... Давит и ест изнутри, наружу просясь. Как подумаю, что мне еще цитаты выписывать, чего не делать я не могу - так озноб берет (на самом деле, нет, но я бы хотела, чтобы взял - стало бы проще).
О. А вот и головная боль подоспела. Привет, родимая, присаживайся. Не давала мне спуску на последних страницах, так и теперь решила, что не стоит? Или привыкла ко мне уж слишком? Впрочем, не суть.
Нет, позже. Вернусь позже. Пойду прогуляюсь.

4 с половиной часа после прочтения.
Неразборчивые звуки обращающегося, по-видимому, ко мне человека заставляют вынырнуть. Откуда? Чтоб я сама знала.

• А? Что? - спустя некоторое время, понадобившееся для осмысления того, что обращаются действительно ко мне, я устремляю свой взгляд на спрашивающего и мигом выдаю: - Да, я... "Бесов" дочитала сегодня.
• Аааа... - понимающий взгляд, легкая улыбка, - и сколько поставила?
• Пять, - снова с некоторой заторможенностью отвечаю я.
• Подождииии-ка.

  Нет, эта книга... Это просто нечто. Я не хочу петь дифирамбы и восхвалять Фёдора Михайловича. Это не та книга, про которую можно и нужно так. Совсем не та. Признаться, я даже зареклась ее кому-либо когда-либо советовать. Придут сами - хорошо, не придут вовсе - еще лучше. Она... Она оставляет такое безумно странное, пугающее послевку послебесие, что мне и слов-то, чтобы описать, пусть даже самой себе и по секрету, не хватило. Это как... Буквально на секунду заглянуть в бездну, которую человек вырыл себе сам. Посмотреть в бездну в человеке, а после отвернуться и... Жить с этим. Очень привлекательно звучит, правда? На самом деле, это послебесие, его хочется сохранить в себе, в своей памяти. Я, например, боюсь его забыть. Оно... Такое неземное. Словно ты реальный просто растворился где-то там, вне, а твоя бренная оболочка осталась на земле. И мучается, бедная, но получает от этого некоторое удовольствие. Даже весьма значительное удовольствие, да. И... Вот эта отрешенность и ворох мыслей в голове - это бесценно. Я зарекаюсь перечитывать роман, по крайней мере ближайшие лет десять, ибо это представляется мне слишком откровенным признанием в садомазохизме. А я так не хочу.

Дубль два (не считая всех тех, что были в голове, но так и остались там, закопанные).

Эта рецензия должна была начинаться вот так:
Шёл дождь.
А закончиться подробным анализом своего отношения к каждому из героев и ко всей той мути, что они натворили с собой, губернией, людьми, идеями и так далее, и тому подобное. Но, кажется, я вновь оказываюсь неспособной к такому анализу и вместо чего-то логичного - куча бессмысленных букв, слов, предложений.

Уффф... Николай Ставрогин, пожалуй, я никак не смогу не упомянуть Вас в этом потоке бессмыслицы, который сейчас пишу. Давайте начнем с того, что я Вас очень ждала. Правда-правда, мне жутко не нравился роман, рассказчик, все эти тайны, покрытые мраком, бесило меня это все. И тут Вы. Да. Такой чарующий, но одновременно и отпугивающий. Нет, Вы не думайте, пожалуйста, что встреча с Вами мне совсем голову задурила. Нет. Но Вы меня заинтриговали. Очень. А потом еще и диалог с Кирилловым... А после - взяли и добили меня Шатовым. И Вашим "простите, что не могу вас любить, Шатов". Словно хлыстом заставили очнуться, спасибо. И, кстати, судя по заметкам (которых набралось аж 7 листов), Вы мне уже тогда начали напоминать Базарова с примесью Ивана. Теперь же... Теперь Вы мне никого не напоминаете. Вы... Отдельно ото всех со мной на рентген идете, чтобы я каждую Вашу косточку рассмотрела. Но на это время нужно, разумеется. Чтобы устаканилось, переварилось и осмыслилось. Только сейчас заметила, что пишу так, словно оно, и правда, сделает это само. Хм...
И, кстати, тогда же, когда от Базарова в Вас что-то увидела, написала Шатову в заметках ответ, что "не сил ему не хватит, чтобы знамя нести. Сил хватит. А вот веры - нет". Не дословно, но смысл Вы поняли, верно? А еще, я Вас после Лизы, сказала, что не прощу. А потом взяла и простила. Почти сразу же. А после почтовых листков Ваших - так и подавно. Ставрогин Николай Всеволодович, заявляю: Вы не завоевали мое сердце и душу, но полностью заполонили мозг. Болезнь равнодушия. И да, я... Знала, что в любви к Лизе у Вас так. Хотите, но не можете. Но что во всем... И настолько... Нет, не предполагала. Вы меня удивили. И... Я Вас прощаю, Ставрогин. И не смеялась над Вами никогда, но. Но как Вы таким стали? От чего? Почему? Вы ведь знаете, что все это - это Ваше? И только.

Петька Верховенский, обезумевший (нет, формально он был в полном порядке, в рассудке. На всякий случай уточню, ибо сумасшедших в романе достаточно, по уверению рассказчика, бесившего меня большую часть повествования) от идеи, на которую его натолкнули Вы! Ваше существование, Ставрогин. То, какой Вы. И нет, я не виню Вас полностью, ибо Петька сам за свои поступки отвечать должен (чего, впрочем, не делает, что как-то настораживает). И да, насчет Вас, Петр Степанович. Отбросив все то негодование и презрение, которое я к Вам испытываю, признаюсь: меня пугает способность и вообще вероятность того, что такой, как Вы, отвратительный, лживый, изворотливый, играющий, вечно подлизывающийся, вечно врущий фанатик может один (черт возьми, один!) провернуть такую миссию, просто благодаря своей вере и умелому (ладно уж) манипулированию людьми, игре на их слабостях и сильных сторонах.

Ставрогин, сначала я Вас вообще не винила. Почти. Разве что, самую малость, а теперь понимаю, что... Очень зря. Продолжаем список? Полный приводить не буду, Вы сами знаете, сколько сгубленных жизней на Вашем счету. Но что Вам до этого, верно?

Смотрите, Nicolas. Шатов. Ваши идеи его хоть и не съели, но их плод - да. Так ведь?
Кириллов. Кстати, насчет Вас, Алексей Нилыч. Своей идеей о том, что "бог есть боль страха смерти", Вы меня порадовали, заставили задуматься и даже местами надолго. Пусть мне не показалось это новым, по крайней мере, если понимать это так, как поняла я, но. Кириллов, извольте, Вы говорите:

Но остановитесь же на секунду. Если я правильно понимаю, Вы очень сетуете на то, что все кругом обман, люди придумали бога, ибо смерти боятся (с чем я согласна), и я не понимаю. Почему человек, не верящий в Бога и понимающий, что его нет, уже по одному тому жить не должен? Правильно ли я поняла, что Вы это о бессмысленности жизни? Но тогда ведь получается слегка диссонанс. Ибо с чего Вы взяли, что в смерти смысла больше? Как по мне, так ровно столько же - ноль. Убивать же себя, чтобы другим своеволие Ваше показать... Опять же, зачем? В этом не больше смысла, чем в выдуманном боге.
И... На этой ноте я пока с Вами временно прощаюсь, Кириллов. И говорю Вам спасибо за тот единственный раз, когда я даже посмеялась. Чуть-чуть. Здесь:

Николай Всеволодович, продолжаем? Мне все равно, я сама себе хозяйка, потому продолжаю.
Кстати. Забыла сказать, своей неопределенностью Вы очарование, которое начинало появляться, полностью убили. И теперь я знаю, откуда это в Вас, и чувство мое к Вам словами вряд ли возможно описать, но не сказать не могла, пусть это и весьма нелогично с моей стороны.
Хотя... Сама себе хозяйка, потому проявляю своеволие и с Вами заканчиваю. Пока что.

Хм... К кому бы теперь? А, да вот же ниточка - нелогичность. Был момент, когда я хотела ставить роману два. Был, когда я вовсе без оценки хотела оставить. И долго держался. А потом как торкнуло - так вот, пять. Это к нелогичности было, если забыли. И, Фёдор Михайлович, я ненадолго к Вам. Вы, безусловно, написали очень сильную книгу. Слишком сильную. Камень, которым придавило. Но я, всё же, не могу не выказать своего недовольства тому, как Вы относитесь к женщинам. Гхм, прошу прощения, относились. Но ладно, я не буду малодушничать, пойду дальше. Разве что... Могли бы больше мыслей Кириллова и Ставрогина показать. Ну, серьёзно. Все, убежала, не кидайтесь тапками.

О, Стёпка, здравствуйте. Степан Трофимович, Вы мне не нравились. Никогда. И не нравитесь. Фу на Вас. Пойду дальше.
Кто там еще? Аааай. По-быстрому сейчас пройдусь по тем местам, о которых хочется что-то сказать да спать пойду. Кажется, полегчало.
Фон Лембке Антон Антонович. Для меня Вы были кем-то вроде маячка, дающего знать, насколько атмосфера накалена.
Маврикий Николаевич, Вас я просто считаю, пожалуй что, самым светлым человеком, участвовавшим случайно и не по своей воле в этой бесовщине. В чем-то даже Вами восхищаюсь.
Шатов и Кириллов. Ваши взаимоотношения отдельное место заняли в моем читательском сердце. Правда, Вы меня умилили в один момент. Спасибо.
Алексей Нилыч и Федька Каторжный, если бы не - мне кажется, Вы бы могли стать хорошими друзьями. Эдакий весьма странный броманс.
Эркель, тебя все жалеют, а я презираю. Не понимаю и не принимаю я этой жалости, которая на тебя вылилась. Для меня ты не жертва. Для меня ты тот, кто, глазом не моргнув, перебил бы всех жалеющих, включая собственную матушку, если бы только святой Петька приказал. Какая же ты жертва, Эркель? Ты подошва - и только. Терпеть таких фанатичных, безвольных, низких людей не могу. Мне тебя не жаль. Живи с тем, что ты сделал. И пойми, что богу твоему, которого ты себе сотворил, плевать.
Далее... О, Лямшин! Нашла весьма знаковым, что именно Вы, тот еще шут, подкидывающий мышей в святые места, танцующий вверх ногами на балу и вообще представлявшийся мне весьма...эммм...невоспитанным человеком без царя в голое. Именно Вы так неистово закричали, не своим голосом, именно Вы не выдержали груза тайны. Казалось бы, ничего святого за душой у Вас нет, а ведь нет. Вот оно как. Это ведь что-то, да значит, верно?

И... Я, пожалуй, закончу так:
Фёдор Михайлович, я не перестаю дивиться на Ваш талант и с восхищением впитывать и стараться пропустить через себя каждое слово, Вами написанное, осмыслить каждую вложенную идею. Полагаю, выходит у меня не ахти, но я стараюсь, правда. Так вот, спасибо Вам за этот роман и позвольте рассказать, что я в нём увидела, ибо про кого я уже рассказала.
А увидела я, в первую очередь, Идею. То, какой непомерной силой и живучестью Она обладает. То, как губительна Она может быть для всех, кто случайно (или нет) встретился с Нею. Увидела я то, на что может быть способен человек, обладающий Идеей (и тут их слишком много: Шигалев, Шатов, Кириллов (!), Ставрогин, даже Степка и Петька).
За "У Тихона" - отдельное спасибо Вам, Достоевский. И... Пожалуй, все. До встречи с Вами и...
Ставрогин, чую я, встретимся еще не раз.

У меня было 2 выигранные своими силами олимпиады по литературе, 75 отличных сочинений по русской классике, 5 в аттестате, полсотни отборных рецензий и целое множество обожаемых книг "не для всех" разнообразных направлений и авторов, а также любовь к чтению, солидный читательский багаж, знание исторического контекста, литры чая и упрямство. Не то что бы это был необходимый запас для "Бесов". Но если начал подходить к Достоевскому с толком, становится трудно остановиться. Единственное, что вызывало у меня опасение — это чай. Нет ничего более беспомощного, безответственного и испорченного, чем читатель, сидящий на чае. Я знала, что рано или поздно я полностью перейду на эту дрянь...

А теперь серьезно. Хотя и вступление было серьезным: ни слова неправды в нем нет.
На чтение "Бесов" меня сподвигли две вещи:
— ощущение незавершенности, этакой бреши в полотне знакомства с русской классикой;
— повсеместные положительные отзывы, полные фимиама.
Разочарование было трескучим, как крещенский морозец. Особенно по второму пункту.
За последние два года было у меня три случая, когда книгу хотелось бросить. Тогда я читала "Красное и черное" (так и не осиленную из-за отвращения к главному герою), "Двух капитанов" и "Исповедь сына века" (о недостатках которых красноречиво расскажут рецензии). Но ни одно из упомянутых мной произведений не носило статуса "откровения", "величайшего произведения своей эпохи", "лучшего детища автора" и тому подобных ярлыков. Подойти к "Бесам" как к идолу и обнаружить вместо великолепного бога деревяшку фаллической формы было довольно обидно. Я разочарована. И очень зла, что потратила на эту книгу время.

Причин, почему я бросила читать, перейдя черту в 340/530, несколько. Все они мне предельно ясны.
— недоразвитый сюжет. В данном случае под словом "недоразвитый" я подразумеваю "изначально ущербный", а не "достойный в зачатке, но плохо реализованный". Концепция выстроена отлично, за нее Достоевского не упрекаю, однако где фабула? От начала до конца книга будто бы выхвачена из еще более крупного замысла. И мотивация персонажей, и подоплека эпизодов (в том числе их "корни" в прошлом) отсутствуют как класс. Создается впечатление, что Достоевский поручил читателю разложить пасьянс "Косынка", выдал на руки колоду в 28 карт вместо полной, напустил тумана и загадочно в нем растворился.
— стиль. Помнится, в "Преступлении и наказании" меня рассмешил "круглый стол овальной формы" (который защитники Достоевского всячески пытаются оправдать). По сравнению с "Бесами" в целом этот чертов стол — цветочки и ягодки. Причем Достоевский сам крайне невыгодно подчеркивает языковые изъяны книги, замечая о речи Кириллова: "...говорил отрывисто и как-то не грамматически, как-то странно переставлял слова и путался, если приходилось составить фразу подлиннее". В теле "Бесов" все фразы Кириллова смотрятся абсолютно в тему, в жилу, так же, как весь их окружающий текст и тем более — реплики других персонажей, поскольку Верховенский, Ставрогин, Лиза заворачивают пассажи и похуже. То ли Достоевский тонкий самокритик, то ли... не будем о грустном.
— герои. Сборище, состоящее из эксцентричных выродков, онегинских последователей, напыщенных тупиц, истеричек, пьяниц и... толком не доработанных теней.
Конечно же, здесь следует остановиться и высказаться подробнее, что я и сделаю, сразу уточнив: я понимаю цели Достоевского, создавшего именно такой легион в именно этой книге, но прощать в угоду сюжету (см. пункт первый) не собираюсь.
• Верховенский, как это ни удивительно, идеально укладывается в понятие "трикстер". На его несчастье, я знакома с литературным трикстером, чей характер не дает поводов взять кирпич и сыграть в дикого Спанч-боба, — это Уленшпигель Шарля де Костера. Верховенский же просто омерзителен. Я в первый раз в жизни почувствовала, как негодующе вибрируют мои полудохлые духовные скрепы, оценив отношение Верховенского к отцу. Степан Трофимович тоже тот еще фрукт, и я не оправдываю его ни в чем, но Верховенский — тухлая свинья. Далее по тексту он подтверждает свой титул активно и с достоинством.
• томный, оторванный от реальности Ставрогин выглядит на фоне Верховенского Иваном-царевичем приличным человеком. С ним другая проблема. Он в книге в принципе зачем? Чтобы страдательно страдать от своей никчемности, пассивности, бесцельности и прочих синонимов? Чтобы игриво подставлять душу всем ветрам и одержимости? Все? Можете гулять, Николай Всеволодович, а можете повеситься в мезонине. Вы никому не нужны, поздравляю.
• Кириллов и Шатов почти сумели стать глубокими и приятными. Почти, да. К сожалению, им уделено крайне мало сюжетного времени, и тот самый туман, который я упомянула в пункте первом, застлал в основном их образы. Их прошлое? Мы ничего толком не знаем об этом. Их связи со Ставрогиным? Мы ничего толком не знаем об этом. Их внутренний мир? Мы ничего (!) не знаем об этом. Эпизоды с женой Шатова вообще впечатали в мое лицо гранку вопроса.
• женщины... милосерднее промолчать. Дарья Шатова маячит незваным гостем. Лиза чуть более, чем слишком, стереотипная мечта Достоевского. Варвара Петровна внушаемая и тщеславная дура. Юлия Михайловна, о, Юлия Михайловна! Недурно, девять из десяти. Хромоножка — nuff said, персонаж-на-убить, Федор Михайлович, вы порой поражаете топорностью заделанных концов.
• единственный, кого возникло тоскливое желание спасти, — Маврикий Николаевич. Угораздило же прикипеть к второстепенному по сути персонажу с таким идиотским именем! Правда, имя — это все, что в нем есть идиотского, поскольку Маврикий Николаевич душка. И я очень рада, что в итоге он остался жив, хотя, я подозреваю, без Лизы белый свет ему не очень-то мил. Меня подкупили его честность и деликатность, кому-то он вполне мог показаться скучным.
Толпища проходных героев вроде Лямшина, Виргинского с супругой, Кармазина оставлю без комментариев.

Что самое досадное — видно, какой титанический труд проделал Достоевский, чтобы "Бесами" защитить свою точку зрения на происходящее в пореформенной России. Даже как-то неловко винить его, хотя он автор, в том, что мертворожденное дитя получи... не получилось.
И еще досадно, что "Идиот" постепенно замывается в моей памяти другими книгами Достоевского. Великолепный роман, надо бы его перечитать.
На этой мажорной ноте я заканчиваю плеваться ядом, сажусь сложа руки и выдыхаю. "Бесы" позади, чай допит, меня ждет Харрис.

Как я, оказывается, скучала по Достоевскому. Что ж, читая его романы повторно, уже начинаю кое-что примечать, не просто пускать слюни восторга, а находить закономерности. Достоевщина плавно приобретает черты. Моя подруга учится на юриста и они, к моему великому удовольствию, по криминалистике читают Достоевского. Задумалась о романах Достоевского с ракурса причин совершаемых преступлений. На почве дикой любви, навязчивых идей и теорий, часто завязано на ненавистных деньгах. Или же валяние в грязи и мучительные признания самому себе в желании в ней валяться. Потрошитель изувеченых дущ. Тут или автоматическое тупое человеческое существование или же буду ползти ниже, но не с вами, господа. Потому что, во-первых, какая ко всем чертям разница, во-вторых, чтобы жить тупо, надо душеньку сузить и засунуть её в трафарет. Я тоже это вижу, ага. (и ещё телевизор смотреть в ударных дозах - чтоб не очнуться ненароком и не вывалиться на пустое безграничное пространство, где попервой и не знаешь куда себя деть, ходишь по пустыне, пиная перекати-поле, с умирающей в душе надеждой найти здесь кого-то ещё)

Сегодня со мной поздоровался незнакомый человек, во времена Достоевского мне бы можно было ему дать палкой по лбу и всячески его обругать за такое вздорное поведение. И вообще, не сошел ли он с ума, пес! Надо было мне узнать кто таков и требовать "удовлетворения".
Так что среди этого мрака условностей и приличного поведения, в духе "не позорьте, батюшка!", старуха (la baboulinka), которая ворвалось в роман, была сверхфиерична и прекрасна.

Любовные страсти характерные для Достоевского, про то, что все потом сделались больны, тоже достоевщина.
Ой, много, много всего...про рулетку так и вообще молчу. И падения, куда без падений, без падений и не поднимешься. Чтобы встать с колен нужно на них сначала бахнуться.
Хорош роман.

Просьба с пониманием отнестись к отзыву читателя, который почти не читает биографии, публицистику и все-таки имеет свое мнение по вопросу.
Классику читаю редко, поэтому каждый раз при чтении получаю удовольствие. Для меня эта книга показалась своеобразной и неожиданной. Своеобразие в том, что все, связанное с эпохальными историческими событиями в Российской империи и описанные в литературе - не перевариваю. А здесь сплошные рассуждения и намеки, взгляд одного человека-писателя на начальные потуги свержения царской власти. И разговоры, разговоры, разговоры о революции. Но! интересно, черт побери. Столько всего в одном произведении, в героях. Ни в одном из персонажей я не увидела полностью положительного характера, все отталкивают своими поступками, мыслями.
Россия - стадо свиней из Евангелия, в которое Иисус изгнал бесов (такую характеристику дал один из героев Степан Трофимович). Они бегут, бегут не знают куда, но ими движет некая сила, страшная, ужасающая, не знающая сама, что ей нужно и чем все закончится. Таким стадом управляют единицы, не дворяне, как Петр Верховенский, сравнивают себя с тургеневским Базаровым, не чтут отца и матери, преследуют свои безнравственные цели. Верховенский хочет быть равным, равным губернатору, дворянам. Он умело управляет этими богатыми и родовитыми дворянами, тем самым уничтожая их.
Женские персонажи не романтичны и не прелестны. Лиза Тушина из-за своей любви к Ставрогину делает массу нелогичных поступков, добивая тем самым все терпящего влюбленного Маврикия Николаевича (возможно, Ф.М. показал смирение с судьбой, опять же: Маврикий -народ (все вытерпит), Лиза - власть (что хочу, то и творю)). Лебядкина - сумасшедшая, со своими бесами, но, возможно, она самая разумная из всех. Кто ж знает? Варвара Петровна мне напомнила Арину Петровну из "Господа Головлевы", но не деспотизмом ,нет, у первой такого почти не наблюдалось ,а скрытой любовью к ближним своим.
Остальные персонажи, члены тайного кружка, местные дамы, жена губернатора, Лебядкин, Федька тоже достойны отдельного предложения о себе. Но это уже не будет отзывом, будет критика или краткое содержание произведения. Так что не будем об этом.
Классические бессмертные произведения всегда страшно обсуждать, потому что можно осуждать и обсуждать бесконечно до мозолей в подушечках пальцев и до хрипоты. Поэтому просто поделилась. И пусть в аннотациях пишут, что это самое лучшее творение Достоевского, оно для меня будет хорошим, нужным для чтения, но не более.

Хочется обладать даром красноречия, достойным романа “Бесы”, чтобы передать всю его глубину и многогранность. Признаюсь, мне не хватает интеллекта для полноценного анализа этого произведения, но я могу с уверенностью констатировать очевидное: “Бесы” Ф.М. Достоевского – это не просто роман, это пророческое предостережение, которое и сегодня звучит с поразительной силой.

Действие разворачивается в бурные 1860-е годы, в эпоху политических и социальных потрясений в России. Достоевский вводит множество персонажей, искусно переплетая их судьбы и повествовательные линии, чтобы свести их воедино в душераздирающем финале.

Среди них выделяется Петр Степанович Верховенский, проникнувшийся идеями нигилизма и экстремизма во время своих зарубежных путешествий. Обладая хитрым умом и мастерством психологических манипуляций, он создает группу последователей и устанавливает над ними контроль. Верховенский не верит ни во что, кроме хаоса, который может породить, и действует в тени, подталкивая других к насилию, никогда не раскрывая себя напрямую.

Его антиподом выступает Николай Ставрогин – аристократ с неотразимой харизмой, но с мятущейся душой, словно одержимой бесами. Его присутствие ощущается на протяжении всего романа, даже когда он физически отсутствует.

Остальные персонажи полны слабостей, страстей, желаний, мечтаний, потребностей понять окружающий мир, изменить его, разрушить и построить заново. Вы будете ненавидеть одних, жалеть других, любить третьих (а может, и всех вместе, по мере раскрытия их характеров), но главное – вы поймете их.

С первых страниц Достоевский берет вас за руку и ведет по запутанным и ошеломляющим лабиринтам человеческих душ. И как же увлекательно наблюдать, как в конце концов все нити сходятся, обретают смысл, и понимаешь, что в этом романе нет ничего лишнего или недостающего.

Особого упоминания заслуживает глава “У Тихона”, изначально отвергнутая редактором и не вошедшая ни в одно дореволюционное издание. Эта самая тревожная и, на мой взгляд, лучшая глава раскрывает суть идеи, которую пытался донести Достоевский.

“Бесы” – это роман, который не оставляет равнодушным и заставляет переосмыслить многие ценности: о природе человеческой души, об ответственности за свои поступки и о том, к каким последствиям могут привести благие намерения, лишенные морали и духовности. Это произведение, которое и сегодня остается пророческим предостережением, актуальным как никогда.

Как жаль, что произведение не было дописано. Мне не хватило. Не хватило тщательно выписанных Достоевским образов, психологических моментов. Так не хотелось, чтобы повествование заканчивалось.
В первой части рассказывалось о житье Неточки (уменьшительное от Аннетты) c мамой и отчимом...
Мать Неточки влюбилась в музыканта-скрипача Ефимова. ну если не в него, так в его так называемый талант. Федор Михайлович мастерски выписал образ виртуоза.

Читая, просто негодовала. Он везде ныл о своем непризнанном таланте. Во всех неприятностях винил свою жену. Хотя и жил за ее счет. Виноваты были все и во всем.
Однако любовь любовью, но

.
Надо сказать, что Неточка больше тянулась к отчиму, который раз всего-то ее и приголубил. Она готова была отдавать данные матерью на хозяйство деньги на выпивку отцу... Лишь бы показать, как сильно она к нему привязана, как его любит... Но можно ли осуждать ребенка за это?
Непонятно только, что было в голове у девочки, когда она ждала смерти матери, "чтобы зажить с папенькой нормальной жизнью".
Когда мать все-таки умерла, папенька ее и тут кинул, испугался...

Жену свою он пережил всего лишь на пару дней.

Вторая часть - житье Неточки в доме князя. В принципе-то девочке крупно повезло... Понятно, что она испытала шок от смерти матери да побега отца, она долго болела...
но дальше-то началась вполне себе нормальная жизнь в тепле и сытости.
Отдельно прописаны взаимоотношения Неточки и младшей дочери князя Катеньки - от полного неприятия до какой-то болезненной, истеричной привязанности. В итоге князь увозит жену и дочь.
Кто в этой части вызвал улыбку, так это Фальстав))) И его бульдожьи попытки прорваться на второй этаж))
А Неточка (и это третья часть) переезжает жить к старшей дочери графини Александре Михайловне, которая с жаром принялась ее всему учить, посчитав за старшего своего ребенка. Удача и тут не отворачивается от Неточки, ведь могло быть и хуже.
Неточка взрослеет. Пристрастилась к чтению. С Александрой Михайловной они обсуждают прочитанное. А тут еще оказывается, что Неточка неплохо поет, и талант ее надо развивать...
Но не может всегда быть всё хорошо. Разворачивается трагедия. Из-за написанного несколько лет назад письма, которое Неточка нашла в одной из книг. Разразился страшный скандал. В результате чего Александра Михайловна слегла.
Зачем только Неточка с ним носилась, с этим письмом? Для чего оно было нужно?
И кто же она сама - наивная дурочка или...? Так ли она проста, как кажется? Эх, если бы Федор Михайлович дописал... а то оборвал на намеках о завтрашней встрече, да таких, что Неточке показались непристойными... А ты мучайся, понимая, что никогда об этом не узнаешь...
Не хватило мне, в общем...

Ох, ну сколько лет я боялась Достоевского в руки брать! Раскольников, старуха-процентщица и пубертат создали отличную смесь тоски и негатива по отношению к Федору Михайловичу. Что могу сказать повзрослев? Да! Да, это удивительный писатель, интересный, захватывающий, выворачивающий душу и заставляющий мои лапки дрожать от страха и экспрессии.

С первых страниц я была в недоумении, ожидая встретить политически-озабоченных и фанатичных персонажей (перед прочтением романа ознакомилась поверхностно с "Нечаевским делом", чтобы понимать о чем вообще читаю). Вместо них - трагикомические образы Степана Трофимовича и Варвары Петровны, которые заставляли меня фыркать и смеяться не переставая. Дальше было не так весело, зато становилось все интереснее и мрачнее. Что больше всего зацепило:

Монолог Шатова о народе и Боге. И нет, мне понравилось не рассуждение о богоизбранности русского народа, а очень интересная мысль об индивидуальности каждого народа в зависимости от силы их веры. Сейчас, когда постепенно стираются границы стран и государств, появляются международные языки - всё это удивительно актуально.

Главы "У Тихона" и "Путешественница" оказались для меня очень эмоционально сложными, цепляющими. Как, как можно было не опубликовать в свое время главу-покаяние Ставрогина? Это же меняет абсолютно всё представление о нем. Мне было и мерзко, и жалостно читать те строки, до слез тяжело, потому что я верю, что это не художественный вымысел, что были и есть такие вещи. "Путешественница" - тоже весьма эмоциональная глава, её появление в романе настолько усилило концовку, что лучше и нельзя было придумать. Отличный способ расправиться с любым сочувствием к "нечаевщине".

Что мне не удалось понять и/или принять:

Во-первых, конец романа для меня оказался смазанным. Я пережила такой накал чувств в главах с Шатовым ("Путешественница" и "Многотрудная ночь"), что "Последнее странствование Степана Трофимовича" поблекло на их фоне. Да и не могла я этого мужчину (Степана Трофимовича) воспринимать серьезно, очень уж он комично-неприятный персонаж для меня в итоге оказался.
Во-вторых, повествование тянулось и тянулось все три части, размеренно и неотвратимо, а под конец Федор Михайлович половину персонажей ладно-ладно, может и не половину пиф-паф и резко оборвал их жизни, я была несколько обескуражена.
В-третьих, рассуждениями Кириллова, увы, я не прониклась, очень уж они были для меня горячечно-бредовыми, хотя иногда и интересно было за ними следить, да и сам персонаж мне в некоторой степени понравился.Надеюсь, что я не одна такая непонятливая, ребят, мне даже неудобно было за свою невосприимчивость.

В заключении хочу сказать, что эта книга оказалась для меня открытием десятилетия. Теперь я могу понять почему Федор Михайлович так любим во всем мире. Это произведение было для меня и сложным, и тяжелым, но очень ярким, эмоциональным, раскрывающим так много людских пороков, чаяний и надежд, что трудно было не проникнуться.