Избранное: Миссис Дэллоуэй. На маяк. Флаш. Рассказы. Эссе

Миссис Дэллоуэй - это роман, написанный британской писательницей Вирджинией Вулф и опубликованный 14 мая 1925 года, когда Британия имела дело с травмой после Первой мировой войны. В основе этого романа заложен феминизм с идеальным сочетанием художественных и эмоциональных ценностей в правильных пропорциях с харизматичным и обоснованным подходом к характеристике ключевого воображаемого персонажа романа Миссис Клариссы Дэллоуэй. Вирджиния Вулф успешно загипнотизировала роль миссис Клариссы Дэллоуэй в сознании читателей, и никогда, ни в какой момент, не возникало никаких сбоев или путаницы, хотя роман переключается между прошлым и настоящим и был представлен в лучшем виде, не ставя под угрозу знания читателей. Вульф установил особый стиль и подход при представлении этого романа и поддерживал его на протяжении всего романа, объединяя всех персонажей и тесно связывая каждую сцену, как Теория хаоса.

Этот роман также показывает мощь Британии и ее роль в колониальную эпоху,и, возможно, этот роман был инструментальным или специально предназначенным для преодоления стресса Британии после Первой мировой войны. Она также демонстрирует роль женщин в британском обществе и их влияние на британскую политическую иерархию. Ключевой персонаж Миссис Дэллоуэй происходит из британского высшего светского общества, и другие персонажи, вращающиеся вокруг этого ключевого персонажа, также находятся на том же уровне, и таким образом Вульф значительно уточняет, что в конце 20-х годов роль женщины была современной, независимой и устанавливала новые ориентиры в британском обществе. Роман также указывает на существенное различие между аристократическим обществом, которым обладала Британия с превосходством, и обществом низшего среднего класса, которые были основой всего британского колониального и промышленного успеха. Это различие было прекрасно показано путем соотнесения этих событий с катастрофой после Первой мировой войны. Вульф указывает, что британское аристократическое общество не было радикально затронуто Первой мировой войной и пожинало плоды британского колониального богатства, но средний класс сильно страдал, поскольку людям приходилось иметь дело с умственной и эмоциональной болью, которую им подарила война. Однако Вульф прекрасно пытался убедить читателей в том, что не только семья среднего класса, но и богатое аристократическое общество страдает, подчеркивая травму одиночества, преследующую героиню романа Клариссу, происходящую из аристократического происхождения.

Вульф успешно переносит своих читателей в трансгосударство, где читатели ощущают силу материалистического мира и конъюнктурное отношение исторического и политического гнева, которым подпитывается война. Вульф описывает, что колониальное отношение Британии может установить новый мировой порядок и помочь Британии пожинать свои плоды в долгосрочной перспективе. Теоретически это может принести пользу в долгосрочной перспективе, но это также приведет в ярость людей других миров, которые в равной степени пытаются конкурировать с Британией и за эгоистическое дело, которое Вульф объединяет все это, приводя концепцию теории Дарвина, которая означает "выживание наиболее приспособленных", и формируя эту концепцию с потоком, приводя мягкий аргумент, который Кларисса имеет над леди, которая пытается обратиться в христианство.

Атеистическая догма в романе

Читатель этой современной эпохи должен был бы представить себе страдания и лишения, которые пережил бы в те времена один из выживших после Первой мировой войны. Там был экономический фон, и люди перемещались в другие страны по своему выбору, и везде были семьи, которые потеряли своих близких в битве. Это была человеческая ошибка, но в конечном счете она была передана Богу и возложила на него ответственность за эту войну. Вульф ясно упомянул об этом в романе, Когда Кларисса высказывала свое мнение о религии Мисс Килман, которая пыталась обратить ее в свою веру. Она подавала пример войны и считала Бога ответственным за нее. В какой-то момент мнение общей массы того времени было выражено указанием: "где был Бог, когда люди убивали друг друга?”

Шекспир в качестве центрального мотива

Как уже упоминалось, Кларисса несколько раз повторяет в романе строчку из Цимбелина, чтобы успокоиться, когда у нее появляются мысли о смерти. Но это не единственный раз, когда Шекспир появляется в романе. Напротив, его многочисленные проявления внушают надежду, потому что они могут представлять собой концепцию поиска утешения в искусстве. Септимус, например, утверждает, что он очень ценил Шекспира и даже хотел стать поэтом, но с тех пор, как он потерял всякую надежду, он больше не находит утешения в поэзии. Поэзия Шекспира включает в себя множество эмоций, которые полностью подчеркивают чувствительность Клариссы и Септимуса. Напротив, Ричард Дэллоуэй и Леди Брутон не читают и не ценят Шекспира. Вот как еще раз иллюстрируется разрыв между консервативными и более современными людьми.

Кларисса также использовала цитату из Отелло во время лета в Буртоне, когда она еще не была замужем за Ричардом Дэллоуэем и открыто делилась своими мыслями. Она провела это лето вместе со своей самой близкой подругой Салли Сетон, и когда она собирается встретиться с ней за ужином, она говорит:

.(Отелло, II-1). Отелло - это еще одна трагедия Шекспира. Отелло, обманутый своим слугой Яго, верит, что у его жены, Дездемоны, был роман. В результате Отелло убивает Дездемону, а затем совершает самоубийство. Отелло произносит эти процитированные слова в момент чистой любви и счастья, прежде чем происходит все трагическое.Таким образом, когда Кларисса использует эту цитату, она, с одной стороны, указывает на то, что должно произойти нечто трагическое, а с другой-иллюстрирует великую любовь, которую Кларисса всегда испытывала (и до сих пор испытывает) к Салли Сетон. Во время ужина Кларисса была представлена Ричарду Дэллоуэю, и поэтому этот момент знаменует конец отношений Клариссы с Салли и начало ее собственной личной трагедии.

Все эти описанные встречи с Шекспиром на протяжении всей книги оправдывают, почему он и его литературные произведения можно рассматривать как центральный мотив.

Если честно, никак не могу успокоиться: настолько потрясена «психологической поэмой» Вирджинии Вулф – «На маяк». Не могла даже предположить, сколько же неожиданностей преподнесет это произведение.

Такая пронзительная грусть, неожиданно захватывает тебя, с каждой строчкой все глубже и глубже, связывает, даже заковывает своими личными воспоминаниями, так сильно щемит сердце и не может успокоиться от нахлынувших воспоминаний. И твоя собственная память, потревоженная, разбуженная гениальным «потоком сознания» Вулф заставляет тебя трепетать и вспоминать, вспоминать, вспоминать… До бесконечности.

«Тоска набухала». « Мы гибли, каждый одинок». «Сердце перестукнуло, оборвалось и заныло». « Ведь бывают же такие минуты, когда нет ни мыслей, ни чувств. Но когда нет ни мыслей, ни чувств – где ты тогда»? Это Вирджиния Вулф.

14 мая 1925 года Вирджиния Вулф записала в своем дневнике: «У меня окончательно сложилось желание заняться романом «На маяк». Он должен быть довольно коротким; в нем будет подробный портрет отца; и матери; и Сент-Ивза; и моего детства; и всего того, без чего нет моих романов – жизни, смерти и т.д. Однако в центре будет отец, сидящий в лодке, декламирующий. Мы гибнем, каждый сам по себе, а он в это время бьет умирающую макрель. Но я должна обуздать себя. Сначала нужно дать «Маяку» закипеть, добавляя по несколько фраз между чаем и обедом, пока он не забурлит. В нем все время должно слышаться море». В «Маяке» я бы хотела еще мельче раздробить чувства».

Моя теория бытия состоит в том, что реальное действо практически не существует – и время тоже не существует. И еще. Метод гладкости неправильный; ничего гладкого не бывает даже в мыслях

5 мая 1927 года. « Книга вышла. Мы продали 1690 экземпляров. Теперь книга на своих ногах». Два года творческих поисков, мучительных переживаний, самокопаний и усталость. И масса сомнений.

Да, такие книги, которые берут твою душу в плен, пишутся годами, пропуская их через свое сердце, писатель самоотверженно отдает часть себя, а умный, чуткий читатель принимает этот дар. Когда человек читает, его мозг напоминает пропеллер самолета, невидимый, быстрый и неосознанный, но такое состояние достигается весьма редко.
А что еще делать комару, попавшему на острие травинки? Писать. Вулф.

Я решил, что обязательно прочитаю "Миссис Дэллоуэй". Книга и так давно на примете. Надо еще рецензию написать; другие читать будут. И вдобавок, думал я, какой стиль — поток сознания, будто нарочно поджидающий читателя.

Но только — только непонятно, отчего мне вдруг так не понравилось это произведение? Произведение, занимающее почетное и, конечно же, неоспоримое место в сокровищнице мировой литературы, бесспорный образчик классического романа. Как кто-то, кто потерял в траве жемчужину или бриллиант и, раздвигая высокие стебли, все ищет, ищет напрасно и наконец обнаруживает пропажу у самых корней, так и я внимательно искал, перебирал причины; нет, это не из-за языка, которым написана книга; подумаешь, поток сознания, ну и пусть (ведь Фолкнером я восхищаюсь); это факт. А тут чувство какое-то, неприятное чувство примешано, которое было, наверное, уже в самом начале чтения. Но что здесь такого ненатурального? Миссис Дэллоуэй. А! Персонажи! Вот оно! Действующие лица! Все они какие-то нелепые, я не увидел за ними характеров, не понял первопричины, по которой они все вместе собрались на страницах романа. Вот оно! Вот!

Вирджиния Вулф, "так любящая слова", в действительности показалась мне лишь умелым фокусником, который этими самыми словами играет; жонглирует ими; вынимает из шляпы своего творчества то те, то другие фразы; красивые, но не несущие в себе глубокого смысла; они лишь обрамление для пустой истории с пустыми героями. Бесконечные переплетения слов, которые оформляются в огромные, растянутые на полстраницы предложения, смысл которых можно понять лишь благодаря многочисленным знакам препинания — да, именно они являются единственным остовом всей книги в том виде, в каком это увидел я. Писательница предстала передо мной в роли человека, который виртуозно владеет языком, умеет передать мельчайшие детали по-настоящему образно, но — забывает о главной своей цели, увлекшись экспериментами со средствами, которые должны к этой цели вести.

Сама же Кларисса Дэллоуэй, которой "люди нравятся больше капусты", но в восприятии который и любовь, и религия "омерзительны и та и другая" (и если второе я могу понять и принять, то ее неумение любить — любить как мать, как жена — вызывает во мне чуть ли не отторжение) стала для меня особой неискренней; я не смог поверить, что она — живой человек, а не просто образ, сотворенный умелой Вирджинией Вулф при помощи своего таланта играть словами. Эта женщина уверена, что "единственный дар ее — чувствовать, почти угадывать людей", а еще — "приносить жертвы", ибо "больше ей ничего не дано хоть сколько-то стоящего"; в действительности же она не способна распознать даже чувства своей родной дочери, не говоря уже о других людях, которые, в ее представлении, не более чем гости на приеме. Другие персонажи, с их напускными проблемами и переживаниями, вообще не вызывают у меня каких бы то ни было чувств; это всего-навсего марионетки, которые держатся на ниточках из туго сплетенных слов.

Возможно, у меня отсутствует чувство пропорции, которое стало идолом для сэра Уильяма Брэдшоу и которое так боялась утратить леди Брутн; возможно, именно этого не хватило мне для понимая великого замысла Вирджинии Вулф и характера Клариссы Дэллоуэй? Но, по крайней мере, во мне не пустила корни богиня, имя которой — Жажда-всех-обратить; скажу больше, эта дама свила гнездышко в сердце самой Клариссы, ибо она, хоть и утверждает обратное, не способна уважать людей, которые хотят быть сами собою. В отвлеченном смысла — да, ее умиляет старушка напротив, которая поднимается по лестнице и выглядывает в окно, но, когда речь заходит о непосредственном ее окружении, миссис Дэллоуэй глубоко противна та же мисс Килман — толстая, безобразная женщина, которая единственная из всех на страницах книги умеет страдать; пусть и самозабвенно, эгоистично, но все же — страдать по-настоящему, а не из-за выдуманных горестей, которыми тешатся другие действующие лица. Страдать из-за своей веры, из-за Элизабет, из-за немцев, из-за еды, ставшей для нее "единственным утешением"; другие же могут страдать лишь из-за своих приемов; из-за того, попадет ли их письмо в "Таймс"; из-за того, какое ожерелье подарить жене — просто так, без повода; или из-за того, как лучше сказать этой жене: "Я тебя люблю". И больше в них нет ничего.

Так что роман Вирджинии Вулф остался мною не понят, не оценен, и да простит она мне мое неумелое подражание ее изощренному стилю, а также многочисленные цитаты — прямые и не очень, — которые стали единственной причиной поставить две звезды вместо одной, ибо подобные изыскания, пусть и занимающие не более 200 страниц, не вызывают во мне восхищения.

"На маяк" - это классический английский роман (т.е. описывающий жизнь доброго семейства и близжайших друзей дома), сокращенный до невозможных размеров. Во времени: вместо судеб одного-трех поколений - два дня с промежутком в 10 лет; в пространстве: нет никаких материков, городов и дорог, только небольшой дом с садом на неизвестном (но обитаемом) острове, а чуть дальше от берега маяк. Персонажей у Вулф тоже не так много, даже и запутаться не в чем: миссис и мистер Рэмзи, их дети, Лили Бриско и еще три-четыре имени. И в целом размах, к счастью, не джойсовский - всего 200 страниц книжки карманного формата.

Но то, к чему нужно быть готовым и к чему сложнее всего привыкнуть, - Вулф не оставляет читателю ни толики старой английской прозы. Ни фразы, ни тона, ни шутки. Нет четких портретов, родословных, нет диалогов и слов повествователя, классической прозы - нет.
Это роман-эмоция, роман-мысль, роман восприятия, роман с восприятием. Автор не рассказывает нам о чувствах миссис Рэмзи или Лили Бриско, да и сами герои ничего не говорят, они просто переживают, проживают это время, а читатель это со-чувствует. Он просто видит мир глазами персонажей, нет никаких объективных оценок, так же как нет посредника между читателем и героем (вот уж истинная смерть автора).

Ведь бывают же такие минуты, когда нет ни мыслей, ни чувств. Но когда нет ни мыслей, ни чувств - где ты тогда?

Эта фраза из третьей, заключительной части как нельзя лучше описывает все произведение. Для Вулф человек - это не статус, деньги, работа, это даже не его семья; человек - это его мировосприятие.

***

Я бы посоветовала прочитать "На маяк" хотя бы ради фантастических сравнений и неожиданно замеченных мелочах из жизни:

<...> и она не успевала за ними, как не успевает за разогнавшимся голосом растерянный карандаш <...>

<...> снова глядя на урну с красными никнущими геранями, которые так часто оттеняли ход его мыслей и хранили их на листах, как попавшие под руку в угаре чтенья клочки бумаги хранят наши записи <...>

<...> и тут в ее мыслях застряла колючка; и, распутав душевный колтун, она обнаружила - вот: одна женщина когда-то ее обвиняла <...>

Хочется заметить, что перевод 89 года отличный. Не читала в оригинале, но по крайней мере могу сказать, что русский текст читается как великолепное художественное произведение, а не как подстрочник школьного сочинения (чем зачастую кажется современная зарубежная литература в переводе на русский).

Эта литература, которую надо знать как читать. Здесь правда есть ощущение, что сюжет и основные действия вырезали. Когда посмотрела лекцию Андрея Аствацатурова, поняла, что текст написан так специально — Верджиния боролась с сюжетом как явлением. Написано все импрессионистки, широкими или небольшими мазками, чтобы выделить яркость моментов и передать от них впечатления. 

Текст очень поэтичен и через различные метафоры передает красочность момента. Но сами моменты как будто отсутствуют, поэтому, когда не видишь, что произошло, не видишь основы, по котором случились эмоции и впечатления, этому либо не веришь, либо не проникаешься. Поэтому текст не вызвал у меня эмоций и впечатлений. Солнце всходит и заходит — ок, птицы поют — ок, но я это ощущаю каждый день.

Сильный психологизм напомнил тексты Толстого, и я была удивлена, когда узнала, что Верджиния считала себя его ученицей. Особенно встреча Питера Уолша и Клариссы напомнила его тексты. Наверное, английская литература правда многое подчерпнула из русской.

Перескакивание с персонажа на персонажа, которые находятся в одном парке, мне далось легко. Даже сиюминутный, казалось, персонаж тут раскрывается и ему уделяется много внимания, поэтому не скажу, что тут есть какой-то четкий один или два главных героя.

В общем, книга дарит новый опыт взаимодействия с текстом, но для меня важный критерий книги является то, буду ли я к ней возвращаться. Мне кажется, я запомню ее как феномен интересной техники, но перечитывать и искать что-то новое для себя не захочется. 

Можно сказать, что я готовилась бороться с романом, а не читать. Попавшиеся на глаза отзывы предрекали отсутствие сюжета, невнятность и скуку. Пугало словосочетание  "поток сознания".  Еще и оценка на ЛЛ - 7,6 из 10, тоже добавляла беспокойства.
А роман, раз, и понравился. Как начала читать, так и радовалась все время. Этот самый "поток  сознания" оказался чудо как хорош. Мне кажется, я и сама  вот как-то так в действительности всё время  размышляю и думаю обо всем, что в голову придет и сама с собой за всех разговариваю.  Очень приятное состояние. Только обычно-то я одна за всех. Здесь же (раздолье -то какое!) сознание из одного персонажа в другого переходит и думы-мысли каждого из них на рассмотрение выдает.  И без особых событий мы узнаем о людях множество вещей. В том числе и таких, которые они вслух и сказать не могут. И прошлое их узнаем и планы на будущее.
Начинается и заканчивается роман с погружения в сознание главной героини миссис Дэллоуэй.  Во время не такие уж активных внешних действий: прогулка, пара встреч, несколько бесед, послеобеденный отдых  и прием гостей- миссис Кларисса Дэллоуэй встречается с разными людьми и в момент этих встреч мы попадаем в их потоки сознания.  И  вот мы, то  смотрим на мир глазами Питера Уолша бывшего её возлюбленного, получившего в свое время отказ,  то отправляемся с  ее дочерью Элизабет и ее учительницей мисс Килман  по магазинам или с мужем Клариссы Ричардом на обед к леди Брутон, а потом с чудесным розами к жене. И из мыслей других людей и самой Клариссы создаётся её образ, образ англичанки, аристократки, обеспеченной "мужней" жены желающей быть свободной, самой собой, проживающей интересную (неинтересную -?) жизнь. Женщиной 52-х лет желающей убедиться, что жизнь не прошла мимо, что она всё в своей жизни сделала правильно. Что она в конце концов хозяйка своей жизни.
Точнее и ярче воспринять послевоенный противоречивый мир 20-х годов помогает  ветеран Первой мировой войны Септимус Уоррен Смит. Он страдает посттравматическим стрессовым расстройством.  Вот он оказывается прямо жёстким хозяином своей жизни. А может и не хозяином, а просто исполнителем чужой злой воли?
Вот так я и металась мыслями вслед за "потоками сознаний" героев. Всяко разно думала и анализировала  И в своей жизни поковырялась попутно. Темы размышлений были такие: о женских правах и свободах, о любви однополой и "как положено", о гендерном самоопределении, о счастливых и не очень семьях, о том как слова расходятся с делами, о преклонении перед сильными мира сего  и трепете перед властью, о людских бедах и болезнях, о тонкой грани между платой за помощь и наживой на страждущих, о бедах, которые приходят  вслед за войной.
Хорошая книга. Собираюсь перечитать через некоторое время. Попробовать её на вкус, так сказать, в иной момент времени, в другой стремени зрелости меня .

Вот и состоялось мое знакомство с Вирджинией Вулф и думаю, что к автору я больше не намерена возвращаться.

Несколько страниц я совершенно не могла вникнуть в сюжет и разобраться в героях произведения, но это лишь пол беды. Сама конструкция предложений, стиль написания-явно не для меня.

Возникало ощущение, что словно я совсем не понимаю историю и главную мысль произведения (согласитесь, что это не самое приятная чувство, которое может возникнуть во время чтения).

Да, глубоко. Да, действительно есть интересные и важные мысли. Но лучше я перечитаю того же Камю, либо другого автора, который пишет на довольно философские темы, чем через тернии буду пытаться понять Вулф и ее героев.

Возможно, что со временем я поменяю свой взгляд на автора, но в данный момент я не готова продолжать знакомство.

Все преходяще: красота, жизнь, смерть, любовь, и от наших потуг зависит столь мало... что мы готовы еще и еще раз дать шанс еще чему-то, пусть в житейском, неглобальном смысле, повернуть оглобли судьбы, авось вынесет нелегкая!

Как от "Миссис Делоуэй" я пребывала в недоумении, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, так здесь было просто приятно читать, следуя за каждым шагом героев, движениями души и мыслей. Вроде бы ни о чем и обо всем. Здесь нет какой-то главенствующей мысли, они приходят и уходят, глаз останавливается на них, чтоб подумать и переварить, и все ж это правда, все то, о чем думается, что наблюдается, чем возмущаются или радуются все обитатели, проходящие чередой перед нами.

А еще в чем-то "на маяк!" звучит, как "в Москву, в Москву!", лелея за этим призывом - что? попытку что-то изменить? или хотя бы увидеть, что за ней стоит...

Да, именно ассоциации с картиной Сальвадора Дали преследовали меня весь роман Вирджинии Вулф. В нем речь идет об одном дне из жизни не совсем счастливой женщины, миссис Дэллоуэй, но этот день был наполнен ее любовью к жизни. И, как и в вышеупомянутой картине Дали, все события, мелочи этого дня проистекали один из другого и переходили друг в друга. Это был поток сознания, но поток не бредовый, а осмысленный, с легкостью задерживающийся и перепархивающий с одного маленького события на другое.

Вышеупомянутая картина

Романтичность с оттенком легкой иронии, стремление запечатлеть на бумаге сиюминутное, преходящее, стремление проникнуть в духовный мир человека, посмотреть на жизнь его глазами, постараться понять причины его поступков и поведения, уловить все переливы его чувств, настроений и мыслей -- так вкратце можно охарактеризовать прозу одной из лучших представительниц западноевропейской литературы начала двадцатого века английской писательницы Вирджинии Вульф.
По глубокому убеждению писательницы, никогда не следует судить о людях или событиях однозначно – все переменчиво, все относительно, а истина многолика и многогранна. Да и существует ли она? Не пустое ли это слово, придуманное философами и подхваченное писателями, чтобы придать своим суждениям неоспоримую авторитетность? Отсюда и стремление писательницы дать картинЫ (а не картинУ!) мира, каким его видят персонажи романа. И надо признать, картины эти очень разные…

КЛАРИССА

Ранее солнечное июньское утро 1923 года. Миссис Деллоуэй вышла из дому, чтобы купить цветы для вечернего приема, который она устраивает сегодня. Ей уже за пятьдесят, она только что оправилась после болезни, и прогулка по городу позволит заодно и развлечься немного, и отвлечься от грустных мыслей, которые нет-нет, да одолевают ее. Она очень любит гулять по Лондону:

Вот так, незаметно, читатель окунается в поток сознания героини романа. Это воспоминания и размышления о близких ее сердцу людях: о Питере Уолше, с которым у нее в молодости был роман, но женой которого она так и не стала; о Салли Сетон, отчаянной и восхитительной Салли, с которой ее связывала не просто девичья дружба, а какая-то даже влюбленность; о своей семнадцатилетней дочери Элизабет, о ее странной (детской, говорит муж) привязанности к собачкам и к мисс Килман, учительнице истории, ханже и весьма неприятной особе… Впрочем, упоминание о последней нарушает спокойное течение мыслей Клариссы Деллоуэй, но к счастью – вот и конечная цель прогулки: цветочный магазин! И ароматы благоухающих цветов завораживают, опьяняют, позволяют отвлечься хотя бы на миг от внезапно нахлынувших неприятных мыслей… Да и сама Кларисса рада любой возможности уйти от забот и тревог…
Перед нами предстает женщина -- чуткая, обаятельная, тонкая душевно, видящая красоту везде и повсюду и радующаяся ей:

И вместе с тем какая-то беззащитность сквозит в ее облике, какая-то неуверенность в себе… Возможно, это и провоцирует Клариссу на некоторое позерство, картинность: вот она хозяйка респектабельного дома, устраивающая пышные приемы для высокопоставленных гостей, вот она (мысленно, правда) приходит в больницу к приятельнице с книгой ободряющих стихов (ну прямо ангел-утешитель!). Она и сама замечает, что «вечно делает что-то не просто, чтоб делать, а чтобы понравиться; полный идиотизм, <…> никого ведь не проведешь.»
Это желание – и самоутвердиться, и найти точку опоры в жизни -- делает понятным ее отказ утонченному, но требовательному (к ней, не к себе!) и эгоцентричному Питеру Уолшу и выбор в пользу пусть несколько простоватого, но такого надежного Ричарда Деллоуэя! «Потому что в браке должна быть поблажка, должна быть свобода и у людей, изо дня в день живущих под одной крышей; и Ричард ей предоставляет свободу; а она - ему.»
Этой женщине нужны стабильность и уверенность: ведь, по ее глубокому убеждению, «…прожить хотя бы день - очень-очень опасное дело»), и она обретает их не только созданием имиджа благополучной респектабельной дамы, но и благодаря внутренней подсознательной установке: думать только о хорошем, пытаться видеть красоту и испытывать радость от самых обычных явлений жизни и радоваться каждому прожитому дню!

Не все люди так могут. Как трудно бывает отвлечься от повседневных забот, от грустных мыслей, особенно стареющей и только что перенесшей болезнь женщине! Однако Клариссе посчастливилось: она находится как бы между двумя мирами: действительным, за который она цепляется всеми силами и в котором она (если начистоту!) – уже немолодая женщина, муж которой так и не достиг высот карьеры, имеющая трудности в общении с дочерью, прошедшая мимо любви, и -- возвышенным, в котором все те же люди и события жизни видятся несколько иначе (как она сама замечает: «здесь одна комната, там другая»), и поэтому обретают глубокий смысл, значимость, ценность, судьбоносность.

СЕПТИМУС

Война закончилась… Но не для всех. В это же прекрасное июньское утро в одном из скверов Лондона мы видим странную парочку: молодые мужчина и женщина, похоже муж и жена. Он весь погружен в свои мысли и почти не реагирует на окружающих (на самом деле реагирует, но очень болезненно), она – растеряна, расстроена, взволнована, подавлена. Это Септимус Смит со своей женой-итальянкой Лукрецией. Еще совсем недавно восторженный и утонченный юноша, романтик, восхищенный Шекспиром и Мильтоном, в порыве патриотических чувств добровольно вступивший в ряды солдат для участия, как уже после оказалось, в самой жуткой, самой кровопролитной войне – Мировой войне 1914 года. И хотя ему посчастливилось выжить и физически остаться абсолютно невредимым, война искорежила его душу, исказила мироощущение, разрушила систему ценностей. Жуткие ситуации по-разному влияют на людей: одни реагируют на них сразу бурным выражением чувств, другие же, как Септимус, сохраняют поначалу внешнее (и как им самим кажется – и внутреннее тоже) спокойствие и даже безразличие, которое словно цепями сковывает душу, делая ее поначалу (а иногда и на всю жизнь!) бесчувственной, неспособной ни страдать, ни радоваться. И потребуется немало дней, месяцев, а может быть и лет, чтобы душа стала рвать эти цепи, чтобы все-таки заявить миру протест, выкрикнуть, как же все-таки ужасно то, что она видела, пережила, но так и не смогла принять и смириться, потому что такое принять нельзя… А ведь есть другой мир: горний, и только этот мир возможен для Септимуса сейчас, а там, на земле, где люди – там плохо, там несправедливость, там насилие, там страшно… И все же жизнь сама по себе, без людей – прекрасна, и жить хочется, еще как хочется! Но люди злы, от них нужно держаться подальше: они убивают не только физически, но и духовно, пытаясь на душе заработать деньги, сделать себе имя, обустроить жизнь. Его доктора, доктор Доум и доктор Уилборн, по мнению Септимуса – сущие злодеи. Как же иначе их назвать, если они пытаются управлять его душой, ничего, по сути, о ней не зная и не желая знать – им это просто недоступно! Первый считает, что болезнь Септимуса – просто малодушие, вызванное депрессией, и предлагает в качестве лечения отвлекаться, почаще посещать мюзик-холлы, усилить рацион питания и завести, наконец, ребеночка. Второй, светило в области психиатрии, выдвинувший теорию «пропорций», мыслящий «научно», понимает, что имеет дело с тяжелым и запущенным случаем, который уже не вылечить, остается одно: поместить пациента в психиатрическую лечебницу. Септимус ненавидит и одного, и другого, но спасение невозможно: даже преданная и любящая жена Лукреция не может воспрепятствовать вторжению этих шарлатанов и карьеристов в жизнь и ее, и Септимуса. Остается одно – не даться все же им в руки; даже ценой собственной жизни – не отдать свою душу на поругание этим проходимцам, не позволить им перечеркнуть и разрушить те светлые видения и картины, те сказочные миражи, которые открываются временами его внутреннему взору, то блаженство, ту эйфорию, в которую иногда впадает его измученная душа. Уж лучше самоубийство! И Септимус погибает.

Трагедия Септимуса Смита -- это не только трагедия интеллигента-гуманитария, испытавшего ужасы войны и не нашедшего в себе сил жить и радоваться жизни после этого. Это трагедия целого поколения, у которого война безжалостно и грубо разрушила с таким тщанием воздвигнутую всей предшествующей европейской культурой систему ценностей, отняла веру в разум, надежду на светлое будущее, на справедливое общественное устройство. Как жить после этого? Нет прежней наивной радости бытия как у греков, оптимистичной возрожденческой веры в человека, нет надежды, наконец, на просвещение как панацею от всех бед: они просто не смеют, да и не хотят так жить! Вот в чем истинная трагедия!

У ОКНА

Ну а Кларисса? Ведь война обошла ее стороной, и жизнь ее, по крайней мере внешне, сложилась довольно-таки благополучно: она богатая светская дама, муж – член парламента, красавица-дочь. Но если вглядеться пристальней, то мы увидим вечно колеблющуюся женщину, интуитивно (к ее счастью!) и искренне (к ее чести!) пытающуюся не поддаваться тоске и сомнениям, пытающуюся самоутвердиться, как в глазах общества, так и в собственных. Но не только с целью самоутверждения она устраивает приемы гостей, где собираются нужные люди, идет обмен мнениями, намечаются новые знакомства и связи. Для нее такие приемы – своего рода жертвоприношения, благодарность жизни, стремление задержать течение времени, сделать выразительней серую бесформенную массу похожих один на другой дней, осмыслить происходящее, запечатлеть образы - и свой собственный, и своих ближних.

Кларисса не верит в Бога, но у нее есть жизненный принцип: нужно делать добро ради самого добра. И быть благодарной за каждый прожитый день. И видеть красоту везде и повсюду. И делать жертвоприношения. Это хорошие жизненные принципы, и дай Бог, чтобы они помогли Клариссе справиться с маячащей впереди старостью, с возможным одиночеством, с надвигающимися роковыми годами, несущими Европе фашизм и новую мировую войну… Дай Бог! Ее создательнице, Вирджинии Вулф, они не помогли… Но это уже совсем другая история…

И не неспроста на приеме, который устраивает Кларисса, в самый разгар, когда уже все наладилось и гостиная полна высокопоставленных особ, и великолепная миссис Деллоуэй блистает в своем серебристом русалочьем платье, притягивая все еще восхищенные взгляды окружающих… звучит сообщение о самоубийстве Септимуса. Кларисса в смятении, Кларисса расстроена, ей жаль его (по человечески, по матерински), и одновременно не жаль, она даже немного завидует этому молодому человеку: «Она рада, что он это сделал; взял и все выбросил, а они продолжают жить» (тоже по-человечески, но по-философски!).
Они никогда не были знакомы – изнеженная светская дама и прошедший через ужасы войны молодой мужчина, но есть что-то, что их объединяет. И Кларисса чувствует:

Чем же? Возможно, интеллигентностью и тонкостью (даже хрупкостью) натуры, не способной (и не желающей!) перемалывать тяготы жизни, не способной примириться с ужасающей несправедливостью мира и общества. И еще – ощущением, что этот земной мир не единственно возможное место пребывания для человека, что есть иной мир, высший, горний. Но он, в отличие от земного, красив, гармоничен, добр и справедлив. И он реально существует, нужно только не бояться войти в него. Септимус, наверное, уже там…

И Клариссино серебристо-зеленое русалочье платье – не символ ли это какой-то ее потусторонности, отрешенности от мира? Как будто она русалка, вышедшая из воды и принявшая на время женский облик, или наоборот – в преддверии ухода? (Как будто писательница провидела свою судьбу, свой уход!) Ведь по первоначальному замыслу автора миссис Деллоуэй в этот вечер должна была свести счеты с жизнью… Но то ли интуитивно, из мистического какого-то страха (боясь накликать на себя беду?), то ли сознательно, но миссис Вулф оставила жить свою героиню. И все же та «на краю». Питер Уолш, оказавшийся в числе гостей на этом приеме, наблюдает за своей бывшей (бывшей ли?) возлюбленной:

Читатель может только домысливать, что значит этот намек: «стоя на краю». На краю чего: повествования? или же молодости? а может жизни? Трудно ответить. Но «Так ему [Питеру] показалось.»

А пока Кларисса на несколько минут покидает своих гостей, чтобы подышать у окна свежим воздухом и насладиться созерцанием июньского вечернего неба. И вновь неожиданность: «Она-то думала, оно глянет на нее, сумрачное, важное, в своей прощальной красе, а оно серыми, бедненькими штрихами длилось среди мчащихся, тающих туч. Таким она его еще не видела.»
Да, реальность зачастую не оправдывает наших ожиданий. Реальность разочаровывает, но вместе с тем несет и неожиданные сюрпризы, интригующие моменты, новые возможности и… поводы для любопытства: в окне напротив Кларисса замечает старушку. Уж не старость ли это собственной персоной привиделась нашей героине? А та чем-то занята, снует туда-сюда… копошится…Что-то есть в ее манере такое, что вызывает искреннее любопытство Клариссы. И с удивлением для себя она замечает, что и старушка с интересом наблюдает за ней.
А если присмотреться – движения старушки как-то связаны с ходом стрелок Биг-Бена, бой которых отсчитывает время и события, напоминая, что все в этом мире преходяще… А может быть, старушка – из какого-то иного мира? А может быть, само Бытие показалось Клариссе в облике этой старой и суетливой, но конечно же бесконечно мудрой женщины?

И Кларисса интуитивно приходит к выводу: высшая тайна не в любви и не в боге,

Время покажет и жизнь рассудит, права или нет Кларисса, делая такие заключения. И прозвонят ненастным мартовским днем пока еще далекого сорок первого (день самоубийства Вирджинии Вулф) колокола Биг-Бена, возвещая (нет, констатируя): свершилось! Что? -- Пока это никому не известно – ни нашей героине, ни самой писательнице. Но мысль уже незримо витает в их умах – мысль о радости бытия и о его тщетности... Мысль об относительности всего сущего и происходящего, о том, что нет единой, универсальной истины, а есть «одна комната, там другая» и каждый прав по-своему.

Можно не согласиться с этой несколько пессимистичной, возможно ошибочной, но уж точно -- выстраданной, а потому искренней и честной философией героини романа, равно как и его создательницы. Но это только подтверждает мысль об относительности истины.

И еще о той, «другой комнате»… У каждого она своя (хотя не у каждого имеется): наука, религия, искусство, литература… Это высший, духовный мир, ограждающий человека хотя бы на время от насущных забот и волнений и дающий силы жить. И этот мир, возможно, вполне реально существует и совсем не безразличен к нам… Быть может поэтому старушка в окне и наблюдает за Клариссой с таким интересом?