Соборяне. Повести и рассказы

Не могу дочитать это произведение. Не хочу. Ну как так можно? "Очарованный странник" и вдруг про убийцу?! Ну как так-то?

Почему-то я готовилась к неспешному чтению, с каким-то философским настроением, а тут- бац!- мужик, кони, убийства, татары, монахи, опять убийства. После криминальной "Леди Макбет" я не ожидала, что автор увязнет в этой теме и долго, нудно станет описывать трудную жизнь мужика- вечного убийцу, который всегда объяснит, почему убил и почему ему ещё посочувствовать надо. Брр! Терпеть не могу такие произведения. Думала, что для меня Достоевский тяжёл в восприятии, но нет, Лесков- круче, от него вообще тоской и безысходностью веет. Не мой писатель. Больше ничего не хочу читать у него. Расстройство одно.

Помню, проходили, эту повесть в школе, но в памяти остался только сюжет с "подщетиниванием". Сейчас перечитал, и......это гениально! питающий душу лесковский язык?Да! Приключения? Да! Но....но не это главное! это ведь не приключенческая повесть даже! Это больше, много больше......и не то, чтобы про праведников земли русской. Может это вообще олицетворение духа народного?! мятущегося, подверженного страстям, сильного, где-то грубого и в то же время любящего отечество, тоскуещего по нему, стремящегося к праведности, к исскуплению??! Может очарованный странник это все мы, весь народ земли русской, в душе своей?

Житийная литература – аскетический функциональный литературный жанр. Вот только Лесков использует житийные сюжеты для своей прозы как рабочий материал. Уходит суровая аскетика, появляется юмор, язычники изображаются не сплошь зверями, а живыми людьми со всеми их достоинствами и недостатками. Попутно мэтр создаёт текст с современной проблематикой и, что бы он там ни говорил, современным языком написанный. Получилась притча, иносказание, художественное размышление о гордыне и подвижничестве.

Автор поднимает сложный и насущный вопрос для своего времени о праведности и праздности, о том, что праведники могут быть праздными, а праздные люди праведными. О том, что праведникам тоже есть чему поучиться у некоторых «суетных» людей, аскетизму есть чему поучиться у мира. Это в то время, когда монахи не могли посещать театр, слушать оперу – ибо богомерзко. В этом рассказе автор поднимает важный для него вопрос искусства и личности в искусстве, избрав для изображения самый низкий жанр – скоморошество.

Два образа. Два мира.

Аскет Ермий. Проблематика честного человека, перфекциониста. Богатый и успешный «патрикий и епарх» Ермий воплощает в жизни евангельский образ христианина на деле, не на словах только, не давая себе никаких поблажек – он продаёт всё своё имущество и раздаёт деньги нуждающимся, становится столпником, не видя в людях света евангелия. И вот эти самые грешники поят его и кормят 30 лет, ходят к нему за исцелением, молитвенной помощью, евангельским светом. А спустя 30 лет был Голос, который отправлял Ермия в путь, чтобы он увидел настоящего праведника. Ермий сопротивлялся, считал Голос искушением, но Голос его пнул хорошо, не сказав, что тот, к кому его посылают – скоморох. Встреча. Вот здесь захотелось Ермия слегка задушить… раз пять. Это даже не гордыня, это слепота духовная, при всём подвижничестве жизни. Вот это Лесков вообще гениально завернул.

Памфалон. Скоморох, радующий людей гримасами, ногодрыжеством, головотряской, дрессированными животными. Не брезгующий выступать перед богатыми наглыми бездельниками, гетерами, уставшими озлобленными людьми – лишь бы платили. Но при этом – человек чистый, честный и негордый, считающий себя пропащим человеком. Именно Памфалоном спасается Ермий. Хотя аскета всего перекособочило от образа жизни и глубины «падения» скомороха. Но аскет слушал Голос и возвращался, чтобы дослушать. И чтобы окончательно избавиться от странного ученика, Памфалон рассказывает, как он мог стать достойным человеком и почему отказался от этого. И всё встаёт на свои места. Даже для Ермия.

Кстати про гетер… Вот это меня очень изумило и посмешило. Из комментариев к изданию 1958 г.:

Ни слова про специфику профессии – ох уж это советское понимание нравственности!

Ещё немаловажная штука, на мой взгляд. На момент издания «Скомороха Памфалона» выходит «Флорентийская легенда» в переложении Лей-Гента и пересказы Льва Толстого византийских преданий. Лесков сопоставляет западную и восточную легенду, ругая Толстого за простоту и неказистость выбранных историй и их аскетическую подачу, а Лей-Гента осуждая за вмысливание сложного в простое и доказывая на примере величие восточной, византийской традиции. Это круто, честь и хвала Лескову, он справился и рассуждал доказательно. Действительно, восточная христианская мудрость не уступает по глубине и красоте западной, а в чём-то и превосходит. По крайней мере в подаче Лескова.

И финал притчи. Он двойственен. Т.е. их два. В гранках рассказа Ермий возвращается на столп и проповедует: «Выбирайте лучшее». В напечатанном тексте Ермий уходит в мир, помогает людям чем может, а потом возносится благодаря Памфалону. Кстати, описание вознесения Ермия очень живописное. Рассказ жёстко цензурировался церковной критикой и это для меня парадокс, так как напечатанный финал выпадает из канона, даже слишком. Лесков – лучший.

Сейчас мне 42 года. У меня большая уже дочка, большой опыт семейной жизни, большой опыт чтения. Но Николай Лесков, его книги никогда раньше не поддавались мне. В школе Левша, потом уже после тридцати лет читали Левшу с Катюшей. Леди Макбет, конечно. Но язык Лескова непростой, очень старинный, как мне казалось. Но вот пришел Очарованный странник и очаровал. Я прочла его легко, на одном дыхании. Видно, надо было созреть, каждой книге свое время.
Я пересказывала эту книгу своему любимому - он удивлялся, как много пережил один человек. И этот чудесный характер, мягкий по обращению с людьми, но твердый по сути, отзывчивый и прямой со всеми. Много можно думать об этой книге. Она очень обогащает человека. И есть о чем подумать, поверьте

Посвящается Дугласу О’Райли, зрящему в корень, ибо сказал он «Посадите предо мной священника и ученого и я подружу их доброй пинтой пива и не найдете вы ближе друзей.»

Посох мой, моя свобода -
Сердцевина бытия,
Скоро ль истиной народа
Станет истина моя?
Осип Мандельштам

Три дня тому назад я наносил визит своей бабушке, старице дряхлой, но находящейся в уме трезвом и весьма интересном. Анастасия Николаевна в молодость свою знакома была и с императором, и с придворными его, умела разговор поддержать и развлечь приятною беседую. Последние сорок лет же проживает она в губернии, в родовом поместье, гостей принимает редко, а посему была мне очень рада. Я, в свою очередь, имею слабость к ее призанятным рассказам и историям ее жизни.

Исследуя ее дом, милый моему сердцу с самой поры детства, отыскал я любопытную вещицу — икону, триптих, изображающий трех святых отцов. С одной стороны, ничего удивительного — старушка моя была известная набожница, посты блюла строго, радушно привечала сирых и убогих, что так часто стучались в ее ворота, а посему, с чего так удивил меня образ сей?

Мужей тех мне не приходилось видеть, посему как, если бы были виданы они мною хоть раз, навсегда бы памятью запечатлелись в моей голове, так как вид имели весьма необыкновенный и любопытный.

На левой створке триптиха был изображен дряхлый старик в рясе. Одна рука его поднята в благословляющем жесте, вторая сжимает рукой посох. Вся фигура его как будто сжата и скукожена невидимой и мощной силой, взгляд его направлен на нас, но как-то снизу вверх, несмело и вопрошающе. Над лысой его головой значилась надпись на греческом Ζαχαρία, над надписью виднелся свод, а под сводом… сидел черт, и так был тот черт нелеп и неуместен, что я, зависнув на мгновение над рожей его гнусной, тут же поспешил отвести глаза и взглянул на правую створу. На ней был изображен что ни на есть исконный русский богатырь, но только в рясе, одна его рука все так же сжимала посох, вторая… держала человеческий скелет. Рот был его распахнут максимально, и, хоть образ сей безмолвствовал, в своем воображении я смог услышать мощный бас «Уязвлен, уй-яз-влен, уй-я-з-в-л-е-н»! У ног колосса сидела мелкая собачонка и улыбалась, как будто. За обширной спиной его высилась огромная пирамида с позолоченными херувимами, надпись над пирамидой гласила Αχιλλέας.

По центру триптиха я обнаружил еще одного попа, фигуры внушительной и лика умиротворенного. Сей муж, одной рукой сжимая все тот же посох, второй держал ручонку карлика, мужчины, едва доходившего ему до пояса. На заднем фоне виднелось дерево, пронзенное молнией и черный ворон, сидящий на ветвях его. Над кроной выведено имя: Σαβελλος.

Теперь вы согласитесь со мной, что икона эта смотрелась скорее пародийно, если не богохульно, а посему совершенно не вязалась с моею богомольную старушкой. Я обернулся к ней и вопросил нетерпеливо: «Кто это?» Морщинистое лицо бабушки собралось в премилейшую улыбку и так ответствовала она:

«Се есть последние русские праведники». И замолчала.
Я от любопытства аж подпрыгнул и знаками и всем видом своим попросил ее продолжать.

Старица моя, заметно потеплев в голосе и лике своем, поведала историю жития сих старцев, что примером своим показали образец веры, смирения и всепрощения в век бурных перемен и непростых времен для русской церкви и всего народа русского.

— Но матушка, что за скелет в руке Ахиллы?
— То есть олицетворение неверия и непримиримого противостояния науки и религии. История гласит, что эти кости явились камнем преткновения меж духовными отцами и местным учителем, человеком, хоть и ученым, но до невероятности глупым, в нигилистическом отрицании отвергнувшим все то, во что верили его отцы и деды. И отвержение это было дерзким и в крайней степени показным, но, даже не смотря на это, воспринят был отцами церкви тепло и даже чуть шутливо, хотя имелся и конфликт.

— А значит что сия собачка?
— То символ доброты и детской простоты Ахиллы. И нрава его вспыльчивого и увлеченного. То знак его любви ко всем хромым, убогим и больным, и искренняя радость и доверчивость. Шутливый склад и озорство были присущи этому отцу.

— С тем тем ясно. А карлик? А черт? Все как-то слишком странно в картине этой.
— Карлик — то знак любви простого народа к церкви и церкви к простому народу. Ведь то была прекрасная история о карле Николае, что предан был отцу Савелию до самой его смерти и, хоть мал он ростом был и не имел влияния особого, но хлопотал до последнего за любимого друга и учителя своего. А черт — то лишь ступенька на пути мошенника и подлеца, но, не смотря на гнусность и слабость свою, черт был прощен священниками и ими защищен, хотя они во всем этом деле и пострадали больше всех. Итак, карл — то любовь, а черт — прощение.

— А ворон, молния и дерево?
— То символ смертности и быстротечности жизни. Напоминание о том, что мы живем лишь раз и в любой момент мы можем умереть и стоит нам потратить жизнь на что-то по-настоящему благое.

— Ну хорошо, а пирамида?
— То символ вечной памяти и искренней скорби.

— Но матушка, Анастасия Николаевна, откуда ж знакомы вы со всеми этими подробностями?
— Собирала, друг мой, по крупицам. Там слово услышу, тут анекдотец, а здесь историю какую. Статьи газетные попадались, дневниковые записи самого отца Савелия, —чистейшая душа, а какой слог! Одно удовольствие читать. Да это же мои наилюбимейшие персонажи истории нашей российской, не устаю удивляться и поражаться каждый раз, узнавая новые подробности их жития. Вот, ты только погляди.

И достала старушка моя с полок коробочки, а них листочки ветхие, пестреющие типографским шрифтом. Газетные вырезки, догадался я и принялся читать.

«Кости преткновения
Весь прошедший месяц сердца и умы наших горожан были заняты драмой, разыгравшейся на их глазах. Все началось с того, что школьный наш учитель, Варнава Препотенский, сварил утопленника и, отделив плоть от костей, распорядился в создании из оных скелета, дабы более детально изучить человеческое строение и по данному экспонату обучать остальных. Церковь не смогла пройти мимо. На прошлой неделе кости были выкрадены….»

«Столичный лиходей
Трагедией обернулось посещение нашего города столичным гостем Термосесовым, сумевшим расположить к себе всех наших дам, но открывшим свою истинную натуру по приезду в Санкт-Петербург. Подлейший сей человек обманом, подкупом и угрозой добился того, что наш любимейший отец Савелий Туберозов был заключен под стражу, а все единственно для того…»

«Дьяконова собачонка
Большого переполоху наделала маленькая собачонка дьякона Ахиллы Десницына. Мало того, что животное сие способно смеяться, как будто супротив своей природы, но даже и имя имеет оскорбительное. Каквас. Давеча случилось недоразумение… »

И так далее и тому подобное. Ворох этих вырезок удивлял своим объемом, но еще больше он удивлял историями, которые, как будто бы произошли на самом деле. Я в чтении провел прекрасный вечер, смеясь до слез и поражаясь непредсказуемости поворотов человеческих жизней. Но понял я одно, сии отцы действительно выдаются, открытостью своей и искренностью, бесхитренностью и чистотой. И хоть я, скорее придерживаясь взглядов людей ученых, не смог не проникнуться любовью к этим людям. Я осознаю, что науке и религии сложно идти по жизни дружно, рука об руку, но отчего же людям ученым зазорно верить? Я вижу, что вера та, что нес отец Савелий и верные друзья его — это не столько про слепую веру, а про то, как важно быть честным с собой и с остальными, как важно мыслить доброе и не вредить ближним. А это ведь близко всем, не так ли?

Посвящается моей золовке Ксении,
которая своей любовью к русскому духовенству
вдохновила меня на выбор этой книги.

Не так уж и многое читают люди у Лескова. А между тем сей автор был настолько плодотворен, что на моих книжных полках стоит собрание сочинений аж в 12 томах, доставшееся мне от родни в наследство. Каюсь, до сего времени мои руки до произведений Николая Семеновича не добирались (школьный "Левша" не в счет), и понимаю теперь, что зря.

У Лескова чудный стиль повествования: он легкий, но в то же время очень самобытный. В "Соборянах" постоянно мелькают забытые всеми старые русские словечки: простые, провинциальные, умиляющие своим видом. Это то произведение, где я впервые за долгое время увидела русские слова неизвестного мне значения (несмотря на то, что с церковнославянской лексикой я вполне знакома с детства), и мне не приходилось лезть за ними в словарь, потому что смысл их угадывался по контексту, а затем и образ обрастал мелкими деталями. Признаюсь, читать было приятно.

"Соборяне" - это хроника нескольких лет провинциального Старгорода, а точнее событий, происходящих вокруг местного поповства. Главные действующие лица - протопоп Савелий Туберозов, дьякон Ахилла и священник Захарий. Каждый наделен своими особенностями, присущими не только духовенству, но и простому народу. Туберозов силен духом и верой, он истинный защитник правды, пусть порой и ненадолго сворачивает со своего пути. Захарий же тих и стеснителен, он не глуп, но теряется на фоне своих ярких товарищей. Ахилла - рубаха-парень, простой и сильный мужчина с открытой душой и милыми странностями. Именно благодаря ему книга наполнена живым юмором, ведь за приключениями дьякона невозможно наблюдать без улыбки. Эта троица (так и напрашивается сравнение: отец, сын и дух святой) общается с горожанами, враждует с ученым простаком Препотенским, спорит с начальством, ходит в гости и даже ловит чертей. И пусть они это делают не вместе, но тени каждого из них всегда рядом с другими.

Соборяне показаны Лесковым с лучшей стороны, и это встряхивает где-то затаившуюся внутри струнку, связывающую русского человека со своими корнями. Соборяне старомодны и не любят новшеств, но и мы порой ведем себя точно так же, так почему бы не увидеть в этих честных и отважных людях себя? Почему бы не обрести покой и мудрость, которые ждут каждого из героев в конце пути? Но на самом деле время идет, а ничего не меняется: все так же находятся люди вставляющие палки в колеса навроде Термосесова, и только правдолюбцев становится все меньше и меньше...

Плавая по Ладожскому озеру "по корабельным надобностям", рассказчик знакомится с черноризцем Иваном Северьянычем Флягиным, который сообщает ему и остальным пассажирам удивительную историю своей жизни.

Не думала, что повесть Лескова меня захватит с первых страниц. Читая её, я не переставала удивляться русскому терпению и силе духа. "...Ведь ты русский человек? Русский человек со всем справится".

Произведение похоже на житие святого. Только жизнь у Флягина была не очень праведная, зато полная религиозными видениями и странными событиями. Несмотря на свои "грехи", главный герой все же вызвал у меня симпатию своей искренностью, смелостью, добротой и простой житейской мудростью. Лесков показал, что человек не рождается святым, а становится им благодаря определенным жизненным испытаниям. Да и само понятие "святой" не означает идеальность и стопроцентную добродетель. Главный герой находится в вечном поиске себя и своего места под солнцем, но везде теряя смысл существования. Он долго скитается по миру: бежит от закона, живет пленником у "азиятов", работает помощником у избалованного князя, записывается в рекруты, чтобы умереть за Родину, но смерть не хочет его забрать. Из всех передряг выходит живой и почти невредимый. Он посвящает себя служению Богу, но и там не находит утешения.

Кроме проблемы поиска своего предназначения писатель в своем повествовании затрагивает ещё и проблему одиночества, социального неравенства, невежества и недостойного обращения с женщинами.

Рекомендую к прочтению тем, у кого уже достаточно большой читательский опыт.

Посвящаю тебе, мой дорогой Г*, эту рецензию. Тебе такого ещё не посвящали, правда? Стихи, песни, порой даже сами книги, но вот так.. никогда. Не удивляйся! Ты, мой друг, далёк от темы духовенства, вот только тут всё о свете и пути, ведь дороги бывают разные, тебе ли не знать.
Желаю тебе найти и отстоять свою.

Лесков – мастер слова, его описания точны и подробны, погружение в текст практически абсолютное. Ты не то что со стороны наблюдаешь за действием романа, ты сам почти становишься его героем, иногда кажется, что перевернёшь страницу, а там описывают тебя и твой дом. Из-за красоты образов невероятно сложно поставить книге оценку: чудесный смысл, великолепные описания, но очень-очень много отклонений. Увлекшись кусочком истории, автор (а следом и читатель) ныряет в него с головой, забывая о сути повествования. Возможно, так интереснее читать, конечно, так полнее раскрываются главные герои, но постепенно это очень утомляет и роман начинает казаться бесконечным.