Избранное. В двух томах. Том 1

Этот небольшой рассказ очень личный. Рюноскэ, спрятавшись за безымянного героя, от лица которого и ведётся повествование, тем самым, открыл не только своё понимание искусства и его роли в своей жизни, но и ту глубокую пещеру, что ведёт в его сознание.
Сюжет, вроде бы, очень прост и незатейлив.
ТРИ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦА, имена которых даже не названы.
Я - осматривающий выставку картин в галерее и обнаруживающий в самом дальнем зале ШЕДЕВР.

БЕЗЫМЯННЫЙ ХУДОЖНИК так сумел нарисовать пейзаж, на первый взгляд ничем не примечательный, что взгляд невозможно отвести.

ЩЕГОЛЕВАТЫЙ И НАХАЛЬНЫЙ КРИТИК, конечно же, менторским тоном принялся убеждать героя в никчёмности и бессодержательности этого полотна.

— Вы, кажется, в восторге? — Чья-то рука хлопнула меня по плечу, и я с таким чувством, словно меня бесцеремонно разбудили, обернулся. — Ну, как вам эта штука?

Говоривший пренебрежительно мотнул свежевыбритым подбородком в направлении картины. Модный коричневатый пиджак, крепкое сложение, самоуверенный вид знатока — это был художественный критик одной из газет. Я припомнил, что уже не впервые именно этот критик вызывает во мне чувство неприязни...

РАЗВЕ МОГ ИХ РАЗГОВОР БЫТЬ ЗАВЕРШЕНИЕМ ИСТОРИИ?
Нет, конечно. Но автор картины, оказывается умер и родственники упросили устроителей выставки включить его работу в экспозицию. да, они согласились, но отвели ей САМЫЙ СКРОМНЫЙ УГОЛОК, уверенные в отсутствии там должного таланта. И ведь большинство зрителей её не оценили, прошли мимо, картина их совершенно не тронула.
Так почему же герой рассказа так потрясён?
Почему он называет картину шедевром?
Критик справедливо с точки зрения реалиста не оставляет от неё камня на камне.

— Забавно! Кстати, вы знаете, художник отнюдь не был устроителем выставки, однако он так все время стремился ее показать, что семья покойного упросила жюри, и ее в конце концов сунули в этот угол.

— Семья покойного? Значит, автор картины умер?

— Да, он умер. Впрочем, он был мертв и при жизни.

— То есть как это?

— Уже довольно давно он был не в себе.

— И когда вот это писал?

— Разумеется! Какой же нормальный станет писать в таком цвете. А вы вот даже изволите восхищаться — ну не забавно ли!

И критик снова разразился самодовольным смехом. Он наверняка полагал, что я устыжусь своего невежества. Больше того, он, как видно, хотел, чтобы я почувствовал его превосходство.

НО ВЕДЬ КРИТИК НЕ ВИДЕО ТО,
ЧТО ВИДЕЛ РЮНОСКЭ И ЕГО ГЕРОЙ.
Рюноскэ видел в картине свой внутренний мир, столь отличный от мира большинства людей, его окружающих. ЭТОТ МИР И СТАЛ ТОЙ ТРЯСИНОЙ КОТОРАЯ И НЕ ДАЛА ЕМУ ДОЛГО ЖИТЬ.
Единение душ, их родство. ХУДОЖНИК И ПИСАТЕЛЬ. КАРТИНА И РАССКАЗ.
А понять рассказ может лишь тот, кто не только знает судьбу писателя, но и его болезнь душевную, которую он смог самостоятельно прервать, уйдя в вечность и оставив нам свои нетленные шедевры.

Фугато полифонии философских линий этой истории, пожалуй, может поставить в тупик кого угодно, столь много скрыто Рюноскэ за сёдзи. Открыть их и доверено ЛИШЬ ВДУМЧИВОМУ ЧИТАТЕЛЮ. Поверхностное чтение лишь даст вам лишь историю, но не дась ответов на многочисленные вопросы, что естественно возникнут. А потому прежде чем открыть невидимое, что спрятано за непроницаемыми сёдзи, необходимо знать сюжет, за видимой простотой которого скрываются те малозаметные акценты, которые и выставил приоритетно сам автор.

Что далее ждёт читателя? Конечно, рассказ непрошенного посетителя, который, со всей учтивостью открыл перед сэнсэем свою душу. Рюноскэ же, ещё до визита гостя, до самой истории, описывая атмосферу пространства (не хочется писать банально - комнаты), уже даёт свою оценку того, что будет.

Изображение божества Канон в Японии столь распространено и столь разнообразно, что может быть приравнено к христианской Богоматери.

Богиня Каннон – одна из известнейших и почитаемых божеств не только в Японии, но и во всей Азии. Она – богиня сострадания, спасительница всех живых существ, присматривающая за ними в нескольких мирах. В сутрах говорится, что благодаря молитвам ей можно выйти невредимым из огня, морской пучины, спастись от убийц и злых демонов, из оков и из рук разбойников. Тот, кто искал спасения, непременно обращался к ней. Она также даровала женщинам удачное зачатие и роды и считалась покровительницей животных.
Имя Каннон (観音) состоит из двух иероглифов – 観 «видеть» и 音 «слышать». Таким образом, Каннон – это та, кто видит и слышит всё, ведь её задача – спасать всех, кто находится в беде. Раньше бодхисаттву звали Кандзэон (観世音) – тот, кто исследует (観) мир (世) и всё слышит (音), или же Внимающий звукам мира. Позже этот вариант и сократился до "каннон".
Потому и всё, что далее поведает посетитель, находится под недремлющим оком многорукой Каннон. Удержусь здесь от дальнейших пояснений и изложу лишь кратко суть самой истории, что страшна, как ад.

Но ведь сэнсэй выслушивает гостя лишь РАДИ ПРИЛИЧИЯ!
РАЗВЕ МОГ ОН ДАТЬ СОВЕТ?
ДУША СЭНСЭЯ ЗАКРЫТА К ГОРЮ ЧУЖОМУ, а, значит, и не учитель он!!!

Конечно, читатели, далее будут ждать самой истории, её краткого пересказа, НО ЛУЧШЕ ПРОЧТИТЕ САМИ. Мне же видится задача лишь в том, чтобы выставить главный скрытый акцент этого повествования, да и лишний раз поразмышлять: ведь недаром же я несколько дней, после прочтения, сомневался в правильности
своего понимания этого очень непростого рассказа. Впрочем, вряд ли вы найдёте у Рюноскэ простые истории, не дающие пищу разуму.

Финал истории Накамура Гэндо писатель нам даёт, хотя нет даже намёка на дальнейшую судьбу, что его ожидает. Но догадаться несложно, ведь он - САМ ОБРАЗЕЦ НЕВЕРИЯ. Изображение "Ивовой Каннон" неотступно молча говорит о КАРЕ ЗА НЕВЕРИЕ. Без веры человеку плохо и это общеизвестно. Но ведь в рассказе сразу два неверующих, не желающих не только обратиться с мольбой к Каннон, но и быть сострадательными друг к другу. Сэнсэй такой же неверующий, а потому и душа его пуста.

Рассказ, конечно, можно было бы причислить к разряду нравоучительных, если бы не тот ответ, что дал Акутагава Рюноскэ в рассказе "СЧАСТЬЕ". Читайте эти два рассказа подряд и воспринимайте их воедино. Нам неведом тот ответ, что может прийти свыше.

Столь серьёзная тема истории, что даёт нам Акутагава, конечно, полифонична, конечно, неоднозначна, но уходит своими корнями в знаковый эпизод из новозаветной истории из жизни Христа. Не лишним будет её напомнить тем, кто считает себя безгрешным и привык к безоговорочному осуждению любого.

История болезни и божественного исцеления молодой девушки из китайского города Нанкин достойна не только вдумчивого чтения, не только проведения параллелей с историей, но и неспешного размышления о многих жизненных, религиозных и философских аспектах бытия нашего.
Сюжет писатель нам даёт довольно банальный, но выстраивает вокруг него лабиринт мыслей и поступков, которые могут быть истолкованы и как вариацией на библейский сюжет, и как способ оправдания греха, и как ироничный ракурс нашей веры в чудо.
Сун Цзинь-хуа, пятнадцатилетняя проститутка, католичка, очень добрая и любящая своего старого отца, сидя вечером одна под распятием, не принимает клиентов ввиду своей болезни. Да, это сифилис, болезнь не дающая ей больше зарабатывать. Все советы подруг "по цеху" не привели к выздоровлению и она не решается передать болезнь другому, дабы самой очиститься.

Она стойка в своём решении.
Она не идёт на уговоры посетителей, которых, конечно становится меньше и меньше.
Она, конечно, испытывает денежные затруднения (и это мягко сказано).
Каков же будет выход?
Кто её поможет?
Не случайно я начал рецензию с библейской истории про блудницу.
Конечно же, Христос не оставит в беде верующую.
Конечно, вера её сотворит чудо.

Вера её и есть чудо. Порой мы сомневаемся, а не надо. Надо верить так, как верила Сун Цзинь-хуа.
По вере вашей и вам будет дадено.

Японских авторов я стараюсь обходить стороной, зачастую их произведения сложны для понимания. От многословных западных авторов японцев отличает прежде всего недосказанность. Этот рассказ тому пример.

В непроходимой чаще найден труп мужчины. Ведется следствие, выясняются мотивы преступления, опрашиваются свидетели. Рассказ как раз состоит из допроса семи разных людей, связанных с убийством и убитым. Из их показаний сложно составить истинную картину преступления. Где истина, где ложь понять сложно, поскольку все свидетели выдают информацию так, как выгодно им.

Рассказ скорее философский, чем детективный. В принципе в жизни всё так же, как в этом рассказе. У каждого человека своя правда, и она правдивее других, свои причины скрывать, недоговаривать, приукрашивать. А истина где-то посредине, но её так трудно найти.

В глубокой чаще найден труп мужчины. Ведётся расследование на котором выясняется, что мужчина был убит кинжалом в грудь, была женщина его жена, которой на месте преступления не оказалось и схвачен разбойник у которого нашлась лошадь и стрелы убитого. А ещё у нас есть признание разбойника, исповедь жены и рассказ духа убитого. И когда вам кажется что вот сейчас вот вы узнаете правду она ускользает от вас и оставляет кучу вопросов и практически ни одного конкретного ответа.
А все дело в том, что хотим мы этого или нет, одну и ту же ситуацию разные люди видят и воспринимают совершенно по разному.
Но так ли уж важна правда кто из трёх виновен? Честь опозоренной женщины все равно не вернётся. Разбойник в любом случае будет наказан за содеянное. А мужчина никак не сможет в дальнейшем совладать со своей ревностью, смириться с увиденным и спокойно продолжать жить. Так ли уж нужно нам знать кто именно нанёс удар кинжалом, в ситуации когда спокойствие и гармония троих навсегда нарушена?!

1 часть ( для узкого круга друзей)

Представьте себе литературный ад: в одиночестве одной комнаты сошлись гг Палаты №6 Чехова, Чёрный человек Есенина, Отец Сергий Толстого и Свидригайлов из ПиН Достоевского.
Хорошая компания, не правда ли?
Комната темна и тепла, как теплота в ладошке у ребёнка, что-то поймавшего в траве и не решающегося открыть её: зелёная травка виднеется, листик, усик чей-то, ножка и крылышко сизое.
Окажешься в такой комнате ( а рассказа на это и рассчитан), и слышишь эти шаги-разговоры во тьме, и боишься шевельнуться: только бы не заметили!
Но тут наша совесть что-то случайно роняет на пол. На меня оборачиваются голоса..

Это один из самых страшных рассказов Акутагавы.
Чем он страшен? В нём нет чудовищ, но есть чудовищность жизни ( у меня есть хороший друг, который не верит в чудовищ, но однажды он взял меня за руку и привёл.. в их логово), которая может нежданно приблизиться к нам своим искажённым и тёмным лицом, и мы в ужасе узнаем в этом лице — себя, узнаем не сразу, какое-то время мы будем считать это чудовищем, словно в отражённом вечере окне, где сквозь нас и нами прозрачно накренился грозный пейзаж войны за нашими плечами или иная катастрофа и ужас.

В воздухе колосится февральский снег. Подхожу к тёмному окну, словно к чёрной глади пруда, наклоняюсь, и вижу не чудовище, а.. себя.
Вижу свою душу и мерзкие сумерки в ней далеко, во все концы света, как сказал бы Гоголь.
Ничего больше не заслоняет этой бездной во мне от звёздной бездны надо мной, так ужасавшей Паскаля.
Душа лишилась своей голубой и нежной атмосферы с кроткими облаками искусства, любви и семьи, защищавших ранее её от от звёздного ужаса, со всей яростью навалившейся теперь на душу, пронзая её бездну до самого дна.
А есть ли это дно?

Говорят, что лишь в падении, крылья цветут и расправляются как никогда.
В падении в самый тёмный разврат, любовь, отчаяние и сомнение, тем они и искушают человека, ангела, бога, что в падении они на миг чувствуют себя целиком, мыслят себя со всех сторон, разом.
Быть может, именно в падении ангела, бога ли.. впервые в мире родилась мучительная мысль о человеке?
Падающее на заре в ночь крыло ангела похоже на залиловевшую сакуру…
И кто выдумал все эти лживые крылья ангелов за спиной, с маниакальным усердием Доктора Моро, пересаженные на картинах Возрождения несчастным людям от… ещё более несчастных куропаток, уток, лебедей?
Вот живёт семья, за её плечами, нежные и хрупкие декорации общественного счастья, достатка: хороший дом, работа, улыбки по утрам.
Но смогут ли эти крылья выдержать настоящее испытание, сорвавшись в бездну?
Как там у Блока? «Дома росли как желания». А у Акутагавы наоборот: дома падают от желания. Мир падает.

Человек, узнавший в себе чудовище, робко подходит к тёмному омуту окна: рябь тенистой листвы на поверхности колыбелит звёзды.
Если бы мы в этот миг взглянули на него взором ангела, то увидели бы как человек ( тело) подходит к тёмному пруду вместе с грустным и уставшим животным с добрыми глазами; как писала Андрей Платонов: душа человека — неприличное животное.
Быть может нужно признать чудовищность мира и естественное чудовище в нас? Просто не нужно противопоставлять его человеку, как это делает гг рассказа.
Чудовище, как милый и бездомный зверь ( ни земля, ни ад, ни рай — его не принимают), тоже, чуточку человек.
Цветаева писала Пастернаку: Ты получишь в руки, странное, грустное, дремучее, певучее чудовище, бьющееся из рук.

Ноги человека, синим языком, лижет вечерний прибой: это тоже чудовище, уставшее и бесприютное.
Тёмная душа человека участливо и робко протянулась мордочкой к синей волне.
Они родственны. Их не нужно бояться, чураться. 
Да, иной раз они могут убить человека, даже.. целую звезду, и не заметить этого: они живут по ту сторону жизни и смерти… они гостеприимны, страшно гостеприимны: гг рассказа приглашён к ним.. навсегда.

Человек заглянул в омут окна. Мир сладостно накренился за спиной: тёмный вес прохладной ночи за плечами; в окно капнула слеза… словно окно было внизу, а человек, вверху.
Разводной, улыбчивый круг светлого лица.
Грустный круг, похожий на раненую луну.
Вот пальцы отразились с правого края окна: похожи на уставшую, тростниковую траву возле пруда.
Как там у Паскаля? — Сердце человека перед звёздной бездной — мыслящий тростник.

Если смотреть на это глазами.. не совсем человека, а уставшего животного в нём — души, то мы увидим простёртое возле тёмного пруда, ангела без сознания: на его лице пробивается щетина: это пальчики шевелятся словно бы от порыва ветра..
Человек шёпотом произносит в отражённые звёзды и своё полупрозрачное, звериное лицо: я, убийца!

2 Часть ( песнь Леры — спойлер)

У каждого из нас есть свой чёрный человек, приходящий по ночам, читая нам «мерзкую книгу нашей жизни».
И если у Есенина это был мужчина, то у Акутагавы — женщина ( Акутагава экзистенциально развивает эту тему, описывая шизофрению чч, приходящего… к самому себе).
И что самое страшное, от этой женщины не убежишь, не запрёшься на железные двери: она чудесным образом пройдёт сквозь них.
Неужели она… призрак? А разве не призрачной была жизнь, дорогой мой герой рассказа?

Религия не так расслышала слова измученной и уставшей природы о «вечной жизни», как бы по детски мстя ей за что-то.
Природа.. улыбнулась на эту месть единственно возможным бытием после смерти: спиритуалистичностью нашей совести, в которой по ночам мерцают голоса замученных и убитых нами чувств и людей.
Этот мир населён убийцами, как сумасшедший дом — безумцами.
Все в нём убивают кого-то или что-то: бог — человека, человек — бога, другого человека, себя, нечто нежное в себе или в мире…
Просто не каждый сознаётся, что он убийца.

Меня тоже мучает сомнение и совесть: я столкнулся в своей жизни с мучительным выбором эвтаназии.
У Акутагавы проблема эвтаназии поднята на экзистенциальную высоту… мучающегося в бессильном мире, бога, и.. человека.
У меня была иначе. Но в то снежное утро для меня рушился мир, умирал бог и редкие люди на улице заносились февралём.
Я шёл в ветеринарную клинику, прижимая к груди своего умирающего кота, не сдерживая слёз.
Всю ночь пролежал с ним на полу, почти обнажённый, разговаривая с ним, прося у него прощения за вчерашнюю ссору, и не только ссору…

Внезапно ослепшим и притихшим, пригнувшимся к полу, словно что-то неумолимое давит на него в мире, он с трудом прыгнул ко мне по привычке на постель, и тёплым, влажным носиком ткнулся мне в лицо, ища защиты от обрушившегося на него безумия мира.
А я ничем не мог ему помочь. Я, с образованием ветеринара.
Вынести его мук я не мог. Не мог и убить его.
Если честно, был бы рад тогда, если бы кто-то убил мир и всё кончилось разом.

Акутагава бессознательно совмещает рассказ Толстого Отец Сергий и Чёрного человека Есенина: одна комната и два голоса в сумерках.
Огонёк свечи горит… в тёмном воздухе, нет-нет да вспыхнет ладонь незнакомца, тоже, похожая на дрожащее пламя свечи.
Впрочем.. ладони не было. Это моя фантазия.
Просто.. в этой комнате в далёкой Японии начала века, был и я.

Я видел на стене картину с изображением Ивовой Каннон — буддийской богини милосердия.
В конце рассказа, пламя свечи вздрогнуло, и как бы приподнялось на цыпочки, вытянув и выгнув грудь на вдохе — так делают люди в муке отчаяния -, и закрыла лицо ладонями, с веточкой ивы меж пальцев.
Впрочем, мне это тоже могло показаться, и это вздрогнула ладонь незнакомца во тьме.

Жил в Японии известный знаток этики.
Читал лекции в разных городах: многие к нему прислушивались как к святому отшельнику.
Его размеренную жизнь, исполненную мудростью веков, не нарушали сомнения..
И вот, в один из вечеров, к нему в дом вошёл незнакомец, его почитатель, и рассказал историю своей жизни.. своего ада.
И размеренная жизнь просветлённого человека, так талантливо прятавшегося от звёздного ужаса за умными книгами и мыслями мёртвых людей, рухнула: как от землетрясения, рухнула мудрость веков, само время остановилось и его не стало.

Голос во тьме рассказал историю одного чудовищного землетрясения, разрушившего его жизнь.
Акутагава описал не чудовищное землетрясение в Японии 1923 г ( что ужасно, рассказ возможно основывается на реальный случай), но безумный в своём трагизме случай эвтаназии в аду, бывшего миг назад — раем.

Жила молодая семья. Муж  и жена. Радовались жизни, разумеется, были маленькие ссоры, куда же без них.
В этом смысле даже маленькая ссоры может быть адом, если человека вдруг не станет, и целый мир, настоящее, прошлое и грядущее, как бы повиснут на этой колючей проволоке созвездий и ссоры, мимолётной разлуки души.
Происходит землетрясение. Рушится дом, погребая под собой жену.
Мужчина, как неприкаянная и бесприютная в мире душа, мечется по руинам природы.. ищу свою любимую.
Тихий голос среди руин и сумерков жизни, пробивается к свету надломленным цветком.

Акутагава переносит стихию природы на стихию души, страстных чувств, после которых порою дом ходит ходуном, как при землетрясении и падают с полок, стола — посуда.
Стихии равноправно и страшно сближаются в какой-то спиритуалистической психосоматике: человек, тёмное движение его онемевших в природе крыльев, простираются дальше его плоти, не так ли?
Знакомо ли вам это чувство, когда в гневе и страсти, выходя из себя ( вот уж меткое и инфернальное понятие: куда выходим? есть вне нас то, что нас темно подхватит, словно бы узнав что-то древнее?), мы говорим порою себе и любимым страшные, жестокие слова?
Боимся ли мы, что они внезапно сбудутся?
Понимаем ли мы, что природа тайно участвует в нашей любви и гневе?
Представьте себе, что ваша самая порочная или жестокая мысль, вдруг овеществилась в виде некоего зверя или тёмного жеста природы, словно в кошмарном сне, при людях, ваших друзьях, с улыбочкой ласкаясь к вам, ходя возле них?
Было бы вам стыдно и страшно?
Как хочется в ссоре, беззвучно и нежно, как во сне, выломать дверь ( она замерла за спиной, накренившись в воздухе раненым крылом), подбежать к затихшей в слезах на постели любимой, склонится над ней и обнять… а за плечами и окном, как тёмные крылья уже сгущаются грозовые тучи.

Итак, муж бросается на колени, обнимая жену на руинах рушащегося мира: так душа обнимает своё тело после смерти.
Всё самое страшное вроде бы уже позади: небо так близко и ясно, словно ничего и не произошло. Ласково трепещет листва.
Но как раз в это время начинается ад. Жизнь начинается, вскрывая в людях бездны, полоснув по телам их и прошлому — острым крылом: ангел мечется по руинам мира, взявшись за голову.
\Женщину невозможно вытащить из под обломков ( дивный и страшный символ быта женщины в прошлом: бытие превратилось в быт, и бытие бунтует).
Как это безумно и страшно: ещё утром, женщина, возможно, ласково прикасалась к этой стене, улыбаясь, смотрела на небо, мечтала о чём-то.. и теперь эта стена — затмило небо и целый мир, придавив её к земле.

Ад разгорается. Дом разгорается ( питаясь адом прошлого отношений мужчины и женщины), и огонь подступает к несчастной женщине, словно зверь, ласково так, алым язычком робко лижет ей ноги…
На это невозможно смотреть. Читать это — больно!
Это похоже на самый страшный и самый верный, забытый апокриф мифа об Орфее и Эвридике: землетрясение в пещере и.. обернувшийся Орфей, и его сомнение в жизни, ощущении себя и любимой ещё когда они были так близки к свету от выхода из пещеры.

Чтобы вы сделали на месте этого… несчастно ангела, мужа?
Голос во тьме погас. Знаток этики обратил внимание, что у говорящего нет на руке мизинца.
Палец, похожий на лучик… просто что-то заслонило  этот луч у основания и поток света погас.
Так и человек может погаснуть. Мир может погаснуть…
Смех в темноте.. с достоевщинкой.
В глазах незнакомца что-то безумное, грустное: щетина на лице, похожая на осеннюю траву возле пруда.
Окно зарастает солнцем и утренним ветром.
После прочтения рассказа страшно молчать.
Ещё более страшно сознавать своё одиночество в комнате.
Хочется произнести вслух что-то сокровенное, страшное, что я скрывал от друзей и даже себя: я — убийца, чудовище!

Ибо в призрачном доме
Сем — призрак ты, сущий, а явь —
Я, мертвая… Что же скажу тебе, кроме:
— «Ты это забудь и оставь!»

Ведь не растревожишь же! Не повлекуся!
Ни рук ведь! Ни уст, чтоб припасть
Устами! — С бессмертья змеиным укусом
Кончается женская страсть.

Уплочено же — вспомяни мои крики! —
За этот последний простор.
Не надо Орфею сходить к Эвридике
И братьям тревожить сестер.

Марина Цветаева

Герберт Джеймс Дрейпер - Орфей и Эвридика

Рассказ, несомненно, нужно воспринимать как современную притчу о двуличности человека пред самим собой.
Как так, спросите вы? Зачем человеку врать самому себе? Вот об этом и есть история. Она ведь нереальна. Не нужно её воспринимать буквально и пытаться оскорбить талантливого литератора и философа Акутагава Рюноскэ в незнании человеческого организма. Писатель очень тонко понимал и значение головы у человека, и значение его мыслей и поступков, потому и разделено повествование на три части.

Начало.
Стычка отрядов в первой японо - китайской войне и стала отправной точкой.

Лошадь раненого Сяо-эр скакала во весь опор и он упал в грязь у кромки воды.

Середина.
Вот здесь, пожалуй, наш несчастный герой, как никогда, честен пред собой.
Вот здесь он, находясь в полузабытьи, между жизнью и смертью, видя небо над собой, вспоминает свою жизнь, такую короткую и непутёвую. И как ведь умирать не хочется!!!

То и дело подступали слёзы. Глядя сквозь их пелену на свою жизнь, Сяо-эр видел, какой невыразимо уродливой она была до сих пор. Ему хотелось попросить у всех прощения — и одновременно всех простить.

— Если бы мне удалось спастись, я бы сделал всё, чтобы искупить прошлое! — в слезах шептал он про себя.

Однако бесконечно синее, бесконечно глубокое небо будто не слышало, сантиметр за сантиметром, ладонь за ладонью опускаясь ему на грудь. Слабо мерцающие точки в бескрайней синей глади — наверное, звёзды, различимые даже днём?.. Видения больше не скользили у него перед глазами. Хэ Сяо-эр с трудом вздохнул ещё раз, губы его задрожали, и наконец он медленно закрыл глаза.

Конец.
Финал истории, будто закончившейся смертью Сяо-эр на поле боя перенесён на год вперёд, уж в мирное время.

Выдержка из китайской газеты и стала предметом обсуждения этих господ.

Но именно дальнейшая беседа и есть тот вопрос, что ставит перед нами писатель: Всегда ли честен человек пред собой? Всегда ли меняется к лучшему, узнав край жизни?

Что ж, видимо, здесь надо вспомнить все те обещания, что мы частенько даём себе, стараясь стать лучше. Но получается ли? Исполнили мы все те обещания? Ответ, видимо, очевиден. А вы верны своему слову?

Необычайно интересно, но и сложно входить во внутренний духовный мир самурая. Иной раз удивляешься не только ходу мыслей, но и углу видения какого-либо предмета, человека или факта жизни. Да, мы разные и это очень интересно мне и манит к сравнению, манит к сопоставлению. Потому и этот глубоко национальный японский философский рассказ, где за видимостью динамичного сюжета спрятаны глубочайшие вопросы жизни, стал предметов моих размышлений на темы не только мести, но и вмешательства высших сил в наши планы. Но, сначала, конечно, завязка истории этой.

Конечно же, воинские состязания были предметом не только показа своего искусства, но и необходимыми зрелищами.

Насмешки, что после этого были в сторону Таока Дзиндайю, привели к повторному тройному поединку между ними.

Теперь же, после публичного поражения, Сэнума Хёэй задумал убить Дзиндайю, но не в честном бою, а исподтишка, застав его врасплох. Но ведь СУДЬБА распорядилась иначе: убит был совершенно другой человек.

Теперь же, когда подлый убийца скрылся, настало время мести.
И месть эту взвалили на себя трое: сын Хэйтаро, Мотомэ, вместе со своим слугой Кисабуро, а также, конечно, самурай Таока Дзиндайю, он должен отомстить за смерть невинного человека, которого убийца принял за него.
Хочется, поверьте, и далее рассказывать все изгибы этой истории, что длилась не один год, но, я не обладаю талантом рассказчика Акутагавы Рюноскэ, а потому лишь посоветую самим прочесть и удивиться тому ФИНАЛУ ЧТО ПОСТАВИЛА САМА СУДЬБА.
Закончить же хочу цитатой из романа "1Q84"Харуки Мураками, дающей ещё одно видение мести и её финала:

Фото японского самурая. 19 век.

Кражи бывают разными и отношение к пропавшему также полярно. Ну, выронил ты где-то на улице монету - Бог с ней, а вот если это НА КОРАБЛЕ, да не просто корабле, а на ВОЕННОМ БРОНЕНОСЦЕ? Думаю, излишне напоминать, что экипаж - одна семья, а в военной среде - так это вообще ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПОДЛЕЖАЩЕЕ СУРОВОМУ НАКАЗАНИЮ. Кто служил - знает, что даже малейшая пропажа в армейской среде воспринимается необычайно остро, а виновник впоследствии наказывается жестоко (нельзя иначе).

История пропажи серебряных карманных часов стала причиной перетряхивания всего броненосца с верхней палубы до трюма, осмотром каждого из 600 матросов. А корабль уж был в порту и многие готовились к увольнительной на берег.

Герой новеллы - хангеку, что равно кадету, и потому ему, как и другим хангеку, доверено делать осмотр кают, средних и нижних палуб.

Осталось лишь схватить вора, ведь с корабля ему никуда не деться.

Вот тут и начинается самое интересное.
Вот тут и следует воспоминание товарища о былой краже, учинённой корабельной обезьяной.
Вот тут и приводится мера наказания её и её прощения.

Конечно, как вы уж, наверное, догадались, виновник был вскоре пойман.
Конечно, как вы уж, наверное, догадались, он был пойман героем этой новеллы.
Конечно, как вы уж, наверное, догадались прощения ему не видать, но...
Но Акутагава Рюноскэ ставит вопрос шире чем просто поимка вора. Он сравнивает отношение к человеку и животному и это сравнение, увы, не в пользу первого.
К сожалению, и в повседневной жизни приходиться наблюдать такое, когда за малейшую провинность готовы растерзать, при этом гладя домашнего любимца.

Помните надоедливую плаксивую песенку, что из каждого утюга звучала?

Конечно, хочется протянуть параллель между ней и глубоким философско-поэтическим рассказом Акутагава Рюноскэ, но нет, не получится. ТУТ ВСЁ ГОРАЗДО ГЛУБЖЕ.
Итак, начинаем погружение.

Бисэй стоял под мостом и ждал ее.

Наверху, над ним, за высокими каменными перилами, наполовину обвитыми плющом, по временам мелькали полы белых одежд проходивших по мосту прохожих, освещенные ярким заходящим солнцем и чуть-чуть колыхающиеся на ветру… А она все не шла.

А далее, конечно, образ текущей воды, как символа текущей вечной жизни.

Вот здесь, пожалуй, и кончается связь с нашей песенкой и начинается иное.
Начинается поэтическо-философское обобщение всего сущего, всего, чем движет любовь на свете.
ПРИЛИВ ВОДЫ КАК ПРИЛИВ ЛЕТ ДЕСЯТИЛЕТИЙ И ВЕКОВ ПОГЛОЩАЕТ НЕ ТОЛЬКО САМОГО ЧЕЛОВЕКА, НО И ПАМЯТЬ О НЁМ, ОСТАВЛЯЯ ЛИШЬ ГЛАВНОЕ. А главное что?

Нет, не придёт она и жизнь закончена, поглощена приливом волн (лет).

...рыбка и промелькнула над его головой.
Поглотило Бисэя время - вода и плывёт он уже в ином измерении, в котором и все мы когда-либо уплывём.

Через много лет, через много поколений возродится дух любящего Бисэя, не может быть иначе! Но в ком? Чья душа продолжит его ожидание? Его вечное ожидание... Да, это душа того, кто писал эти строки в 1919 году, того, кто, так и не познав вечную и безраздельную любовь, добровольно уйдёт из жизни в 1927 году. Это душа писателя, тонкая, ранимая душа.

И послесловием тут могут стать слова прекрасной песни, но уже иной. Той, что прозвучала в фильме "Тегеран - 43" в исполнении Шарля Азнавура с посвящением хрупкой и прекрасной Наталье Белохвостиковой.