Сердцедер

Когда читала, то знала, что у автора обычно абсурд на сюрреализме и авангардом погоняет и что будет клево, даже если непонятно.

Но в этом романе автор поймал луну в бутылку и сделал джаз без музыки, такой словесный джаз, горячую версию эллингтоновского "Каравана" с интонациями Эллы Фитцджеральд.
Действие сворачивается-разворачивается-скручивается вокруг отношений Анна, Рошели и Анжеля, но любовный треугольник иногда уходят на второй план и автор заморачивается и начинает заниматься стебом над всем - над медиками, транспортом, церковью, едой и своими литературными проблемами. Вероятно, автор много пил. Вероятно, не в количестве дело, но и в качестве выпитого.

Мир - не жесток. Он типичен. До такой крайности, что холодно и липко. С детства тебе прививают любовь родители, но сам себя ты не любишь и поэтому думаешь, что эта любовь - ложь. Религия, которую навязывают тебе - детская игра, образование - способ отвлечь тебя от "ненужного". Любовь - вопрос страсти. Страсть - глуха и не отзывчива.

Вольф родился импотентом, во всех смыслах этого слова. Он не мог получать удовольствия от жизни. А все связи, мировоззрение и сделанные ранее выводы - груз, ненужный хлам, который он хранит в своем сознании. Избавится от этого груза - есть счастье, совершенство, законченность.

Как и все у автора, книга неоднозначна. С одной стороны - совсем не новая проблема: умные люди страдают больше всех. С другой стороны - подача. Она виртуозна и привлекательна. Гротескные действия, авангардные формы, персонажи без лиц - пусть мне не всегда все это понятно, но я люблю этот мир абсурда.

Виан, сколько в тебе цинизма! Ты не против, что я на "ты"? После всех этих половых сношений с моим мозгом, которые ты совершил, думаю, мы можем уже считать друг друга кем-то большими, чем просто знакомыми. Ты жесток, Виан. Но я хочу тебя и твои книги все больше и больше.

Ибо никто не заставляет меня так снисходить к миру, как ты.

P.S.: Благодарю за внимание, сэр.

Во-первых, для начала прочтите эту рецензию lonehunter . Она идеально описывает произведение.

От себя несколько ремарок:

Я самый что ни на есть литературный обыватель, поглотитель, может быть, не "Дома 2", но неглубоких, хоть и замечательных ситкомов вроде "Друзей" или оскороносцев вроде "Красоты по-американски". То есть, тешу себя надеждой, что вкус у меня есть, но далеко не так изыскан, чтобы кушать Ларса фон Триера пачками (надеюсь, я не ошиблась в написании фамилии?).
Приближаясь, собственно, к Виану, скажу, что он находится за пределами моего восприятия. Его сюр, безусловно, высочайшей пробы, насколько я об этом могу судить. Гротеск, абсурдность и жестокость нашего мира, вывернутая наружу с самой неприглядной стороны и доведенная до тошноты. Все это так, и все это, вполне возможно, гениально. Но мое личное отвращение, неприятие и нежелание смеяться над тем, как коня-осеменителя по-живому распинают, или как мать вылизывает жопы своих младенцев чтобы они не поранились - привели к тому, что роман и сам автор отправляются в глубокое-преглубокое "немоё".

Книга, которая заканчивается словами:

может войти в любимые даже без вашего на то соглашение.
Так бывает: открываешь книгу и с первых страниц понимаешь, что она твоя, и что больше никто не должен ее читать. Потому что символы в романе - это твои символы, и только ты знаешь, как их трактовать. Потому что всех героев книги ты уже встречал в жизни, над кем-то смеялся, кому-то снисходительно сочувствовал, кого-то даже любил. Потому что сам когда-то сел не в тот автобус. И потому что сам жил в такой пустыне, а может и живешь до сих пор.
И я понимаю, что начинаю влюбляться в Виана. А, может, уже и люблю. Ведь уверена, пройдет еще три, четыре, пять - сколько угодно - произведений, а он все не разучится меня удивлять.
Я - Анжель. И я не могу сделать выбор. Я не хочу делать никому больно, и я хочу уничтожать, чтобы наконец увидеть суть вещей. Я не могу винить Анну, потому что он мой друг. Я не могу забыть Рошель, потому что ее испортил не я, а другой. Если бы ее испортил я, она бы не была такой изуродованной - у нее не висела бы кожа и не впали глаза, а губы не казались такими высосанными. Я - Анжель. И я ненавижу и жалею себя за то, что не могу помочь увядающему цветку.
Я - Пустыня. Когда-то я и правда был пустым. Но теперь меня наполняют люди. Они и раньше были во мне, но их было не так много. Но, подобно паразитам, они размножились в моем желудке, и так больно высасывают энергию, что мне хочется только одного - выблевать их.
У меня есть две дочери - Бронза и Лаванда. И обе красавицы. Зря, наверное, они есть. Без девушек было бы веселей. А с девушками от грусти не уйти. Не то, чтобы они любят грустить - любая грусть накатывает сама, как только в повествовании появляются девушки.
Они у меня умницы. Помогают мне в эти тяжелые времена. Я ведь умираю, вы не знали? Люди-паразиты хотят построить на мне железную дорогу. Они хотят сделать меня маленьким. Возможно, я смогу им противостоять, а, может, и нет. Иммунитет у меня есть, да не знаю, достаточно ли его будет, чтобы победить эту болезнь.
А еще, я - Нигде. Заразу в меня завозят сумасшедший водитель автобуса с не менее сумасшедшим кондуктором. Возможно, они тоже - Нигде, но откуда-то они подхватывают много маленьких Где, которые заполняют меня все больше с каждым днем. Эти маленькие Где думают, что во мне им будет лучше, что они станут счастливее и умиротвореннее. Но разве мы не знаем исхода: как только они меня нечаянно убьют, они отправятся тут же искать другое Нигде.
Как отвратительно быть Пустыней.

P.S.: Благодарю за внимание, сэр.

Невозможно не предвкушать порцию вкусной манной кашки, когда видишь эпиграф из "Табу инцеста". Впрочем, этот эпиграф и все остальные в романе не несут никакой нагрузки, они просто выдраны из сопутствующих написанию источников. В любом случае Виан блистателен. В нем есть все - восторженное футуристическое турухтухтух, жестокий и сытый каннибализм dada, а также соблазнительный душок Джорджо де Кирико.

Виан смело экспериментирует с формой и словом, причем совершенно не прячет это от читателя (в отличие от Джойса и ему подобных). В первой части, помеченной буквами алфавита, проводятся мелодии главных героев: "педераста" Амадиса Дюдю, которому не везет с автобусом; Клода Леона, убившего (хочется сказать: "Араба, как у Камю!", но нет) велосипедиста пистолетом и попавшего в тюрьму; Анжеля, Анны и Рошели, уже сложившегося любовного треугльника, и, наконец, линия доктора Жуйживьома и его практиканта, который безуспешно пытается вылечить пердящий стул (это кончается крахом - стул умирает, и потому практиканта ждет такая же участь). Все линии предсказуемо сливаются (Виан даже не делает попытки сделать фабулу менее очевидной!), когда все герои попадают в Эксопотамию на строительство железной дороги. Также в глаза бросается подробность повествования и перенасыщенность деталями. У нас есть все - цвета, запахи, текстуры, статистические данные, мысли, чувства... И все равно повествование пОлно непостижимости и недосказанности (куда там Хемингуею со своим принципом айсберга...).

Пассаж. Если про Жене Батай пишет, что-де писатель не умеет общаться с читателем, то Виан просто гиперобщителен. Иногда он даже слезает со сцены, усаживается в партере и говорит громким шепотом своему соседу: "А сейчас и так сразу видать, что волосы у Мартена черные!". Ну и обычные виановские словоигры, когда он начинает "проращивать" сквозь одни слова другие: сплющенный канат превращается в плющ с листьями, тайные побеги дикого винограда и т.д. (Припоминая Эко - как же натрахался переводчик). Вещи обладают теми свойствами, которыми их наделяет наше сознание.

"Пустыня всему придает новый смысл", - говорит, кажется, археолог Атанагор. Он не оригинален: мы видели это в Библии, у Камю и Лоуренса. Археолог, Бронза и священник Петижан, который приезжает в пустыню проведать "мученика" Клода Леона - проводники по "чистилищу" и месту, где происходит инициация. Пожалуй, суть пустыни отражает сюрреалистически расколотая гостиница, между половинками которой в конце концов будет проложена дорога - это некий символ расклотости-выбора. Анжель убивает Анну ради Рошели, Атанагор выбирает Анжеля, а не Анну, Анжель, в свою очередь, пытается забыть о Рошели с негритянкой Бронзой и даже "ничья дочь" Олив "выбирает" между Анжелем и "ничейным мальчиком" Дидишем. С Анжеля полностью снимают вину за выбор.

О бессознательном протесте Виана. Как всегда, доставляет парадоксальность виановского мира. Ничто не подчиняется строгой и неумолимой логике - везде он пытается сломать, преодолеть заведенный порядок. Поэтому Виан редко говорит о времени (у него это что-то враждебное: "...и только солнечные часы заунывно лязгали..."). Я вижу в этом страх смерти (у Виана были основания знать, что он умрет рано). Из всех персонажей романа только Анжель вынужден мириться с непреложным ходом вещей и видеть, как Рошель дряхлеет и изнашивается - подобное мы видели в "Пене дней", история Колена и Хлои. В романе нигде не звучит слово "смерть" (хотя смертей много. Впрочем, они механистичны: простой разлад), его всеми силами пытаются избежать, называя как угодно: Черная Зона, лекарство, выпив которое, попадешь в Черную Зону,и даже сцена заключительного краха всего бессмысленного предприятия (поезд, провалившийся в штольни) выглядит не-смертью, а поломкой механизма. Но бюрократическая машина продолжает щелкать, и на место погибшего в пустыне Амадиса заступает Антенна Перно. Формальному действию не нужен смысл - оно и так безупречно.

А угроза чего? Имманентности. Если вы не знаете до сих пор, что это такое, то вам сюда, в пустыню. Лимитки, говорят, очень вкусные. Вы и этого не знаете? Тогда отведайте мяса мумий.

Не стоит гадать над содержанием этого романа. Это категорически запрещено доктором Жуйживьемом. Или Жуйживьем не склоняется? Не знаю. Равно, как и того, почему у раздавленной моськи легкие зеленого цвета, и почему мужчину зовут Анна. Или АннА. Синее с песцом или красное с норкой, какая разница?
Расслабьтесь, плывите по течению. Желательно перед этим употребить внутрь. Залить за воротник, хлебнуть лишнего. И вот только тогда вы вполне возможно поймаете за хвост Атанагора Порфирогенета. А не поймаете - не велика беда. Он же археолог и легко уйдет от вас на любую глубину под землю.
Конечно же это сюр. Очень крутой, просто, как по американским горкам на лыжах. Ехал грека, знаете сами через что. Не падайте духом, Дюдю Амадис, у Вас еще все впереди!
Очень важно, читая, следовать завету Оскара Уайльда и не быть серьезным. Не надо искать подводные течения, глубокий философский подтекст. Это та самая черная кошка в темной комнате. И ее там нет.
Возьмите в компаньоны по чтению Сальвадора Дали и Луиса Бунюэля. Они очень пригодятся в этом трудном пути по пескам и бездорожью. Включите джаз, ибо автор был джазменом. Можете прихватить также стихи Хармса и обязательно "Алису в стране чудес". Птица Додо - или Дюдю? - вам в помощь.

Не обязательно читать от начала к концу. Можно наоборот. Можно даже вверх ногами. Вы все равно либо все поймете, либо не поймете ничего. И учтите, если вы упорно станете ждать осени в Пекине, то напрасно потеряете время. Их там нет. Любовь есть. Только не пронзительная, как написано в аннотации. Хотя. смотря что иметь ввиду под пронзительностью... Физиологии, как женской, так и мужской, много..Много желающих, но мало получивших. Много дающих и еще больше ждущих в очереди на втык, уж извините.
И вот я опять позволю себе вернуться к Хармсу. Ибо это произведение очень напоминает его чудаковатые, причудливые стихи. Ни о чем, просто так. Как написалось, так и написалось, Так фишка легла.

Стучался в дверь Антон Бобров.

За дверью, в стену взор направив,

Мария в шапочке сидела.

В руке блестел кавказский нож,

часы показывали полдень.

Читать/не читать. Книга глубоко элитарна и рассчитана на очень больших поклонников подобной литературы. Прочитать можно. Но очень дозировано.

Ориентируясь на сюрреализм сюжета, не будет странным, если мой отзыв тоже будет немного... чудным.

Честно, я люблю абсурд в литературе, но здоровый абсурд, после которого не качает так вестибулярный аппарат.
Казалось бы, ничего мозговыносительного (вру, почти ничего - были очень яркие моменты, за которые благодарен автору, что те останутся только на страницах его книги - спасибо-спасибо), есть даже цельный сюжет даже с некоторой философской подоплекой (пусть!), но исполнение - невозможно отрицать, у этой книги есть своеобразная эстетика (дикая кислота) и вот если "сел на волну" то мои поздравления - вы в теме и отправляетесь в головокружительное приключение. Вот я не прониклась, да.

Не знаю, можно ли назвать тонкий юмор произведения иронией, как по мне, это едкий цинизм, умело задекорированный под научно-фантастический балаган. Желание обсуждать - нулевое, единственно, совсем бы не отказалась бы от изобретения Вольфа, полученные впечатления через чур живучи, чтобы так просто расстаться с книгой.
Возможно, не самый лучший выбор для знакомства с творчеством Виана, но все прочитанное никак не отменяет желания его продолжить. Надеюсь, я не пожалею...

P.S.: Ничто из описанных странностей так не напрягало, как пронизывающий взгляд двойника Гая Фокса на обложке... просто мурашки по коже.

Очень лёгкое, отдыхательное чтение. Очень изящное, воздушное, солнечное и весёлое произведение.
Несмотря на кажущуюся трагичность описанных событий и такую же кажущуюся философичность некоторой части диалогов, всё смешное и ненастоящее. Комикс. Текст - частично подстрочник к комиксу, а частично - руководство как всё изобразить.
Если процентов пять текста (описаний во 2 и 3 частях) сократить, получилось бы, на мой взгляд, совершенное произведение в этом жанре. Но и в таком виде повеселил, а главное - не утомил. Что редкость.

Сложно сказать про этот роман что-то вразумительное. Борис Виан — король абсурда, сатиры и логики.
Совершенно разные люди, по совершенно разным причинам собираются в одном странном месте под названием Экзопотамия. А все из-за того, что кондуктор автобуса № 975 вместе со своим сумасшедшим водителем довели до невменяемого состояния и довезли непонятно куда жуткого зануду и педанта Амадиса Дюдю. Тот в свою очередь довел Правление и убедил всех строить в пустыне Экзопотамии железную дорогу. Правление привыкло существовать почти не приходя в сознание. Профессор Жуйживьом довел своего практиканта до цугундера, заставляя лечить комнатный стул от горячки. Стул досопротивлялся и довыпендривался, поэтому обоим врачам пришлось ехать в Экзопотамию. А там уже окопались археологи во главе с Атанагором Порфирогенетом. По соседству жил отшельник Клод Леон, которого приехал проверять абббат Грыжан. О, аббат и его молитвы отжигали иезуитским напалмом!
Инженер Анжель влюбился в глуповатую красотку Рошель, но она с ума сходила от его лучшего друга Анны. Анна же любил только себя и удовольствия жизни. А владелец итальянского ресторана Жозеф Баррицоне смотрел на понаехавших и прям чувствовал пятой точкой, что добром это не кончится.
Тут про все. Про общество, наш человеческий характер, комплексы и парадоксальное мышление, достоинства и недостатки, отношение к окружающим, про закостенелые церковные догмы, лицемерие и коррупцию, бюрократию, любовь, ненависть и жизнь.
Я ж не филолог и внятно-связно объяснить не смогу, поэтому буду прибегать к языку цитат. Виан формулировал свои мысли так, что после него лучше и не пытаться хоть какое-то время)