Рецензия на книгу

• 

  Аноним16 сентября 2009 г.

  Невозможно не предвкушать порцию вкусной манной кашки, когда видишь эпиграф из "Табу инцеста". Впрочем, этот эпиграф и все остальные в романе не несут никакой нагрузки, они просто выдраны из сопутствующих написанию источников. В любом случае Виан блистателен. В нем есть все - восторженное футуристическое турухтухтух, жестокий и сытый каннибализм dada, а также соблазнительный душок Джорджо де Кирико.

  Виан смело экспериментирует с формой и словом, причем совершенно не прячет это от читателя (в отличие от Джойса и ему подобных). В первой части, помеченной буквами алфавита, проводятся мелодии главных героев: "педераста" Амадиса Дюдю, которому не везет с автобусом; Клода Леона, убившего (хочется сказать: "Араба, как у Камю!", но нет) велосипедиста пистолетом и попавшего в тюрьму; Анжеля, Анны и Рошели, уже сложившегося любовного треугльника, и, наконец, линия доктора Жуйживьома и его практиканта, который безуспешно пытается вылечить пердящий стул (это кончается крахом - стул умирает, и потому практиканта ждет такая же участь). Все линии предсказуемо сливаются (Виан даже не делает попытки сделать фабулу менее очевидной!), когда все герои попадают в Эксопотамию на строительство железной дороги. Также в глаза бросается подробность повествования и перенасыщенность деталями. У нас есть все - цвета, запахи, текстуры, статистические данные, мысли, чувства... И все равно повествование пОлно непостижимости и недосказанности (куда там Хемингуею со своим принципом айсберга...).

  Пассаж. Если про Жене Батай пишет, что-де писатель не умеет общаться с читателем, то Виан просто гиперобщителен. Иногда он даже слезает со сцены, усаживается в партере и говорит громким шепотом своему соседу: "А сейчас и так сразу видать, что волосы у Мартена черные!". Ну и обычные виановские словоигры, когда он начинает "проращивать" сквозь одни слова другие: сплющенный канат превращается в плющ с листьями, тайные побеги дикого винограда и т.д. (Припоминая Эко - как же натрахался переводчик). Вещи обладают теми свойствами, которыми их наделяет наше сознание.

  "Пустыня всему придает новый смысл", - говорит, кажется, археолог Атанагор. Он не оригинален: мы видели это в Библии, у Камю и Лоуренса. Археолог, Бронза и священник Петижан, который приезжает в пустыню проведать "мученика" Клода Леона - проводники по "чистилищу" и месту, где происходит инициация. Пожалуй, суть пустыни отражает сюрреалистически расколотая гостиница, между половинками которой в конце концов будет проложена дорога - это некий символ расклотости-выбора. Анжель убивает Анну ради Рошели, Атанагор выбирает Анжеля, а не Анну, Анжель, в свою очередь, пытается забыть о Рошели с негритянкой Бронзой и даже "ничья дочь" Олив "выбирает" между Анжелем и "ничейным мальчиком" Дидишем. С Анжеля полностью снимают вину за выбор.

  О бессознательном протесте Виана. Как всегда, доставляет парадоксальность виановского мира. Ничто не подчиняется строгой и неумолимой логике - везде он пытается сломать, преодолеть заведенный порядок. Поэтому Виан редко говорит о времени (у него это что-то враждебное: "...и только солнечные часы заунывно лязгали..."). Я вижу в этом страх смерти (у Виана были основания знать, что он умрет рано). Из всех персонажей романа только Анжель вынужден мириться с непреложным ходом вещей и видеть, как Рошель дряхлеет и изнашивается - подобное мы видели в "Пене дней", история Колена и Хлои. В романе нигде не звучит слово "смерть" (хотя смертей много. Впрочем, они механистичны: простой разлад), его всеми силами пытаются избежать, называя как угодно: Черная Зона, лекарство, выпив которое, попадешь в Черную Зону,и даже сцена заключительного краха всего бессмысленного предприятия (поезд, провалившийся в штольни) выглядит не-смертью, а поломкой механизма. Но бюрократическая машина продолжает щелкать, и на место погибшего в пустыне Амадиса заступает Антенна Перно. Формальному действию не нужен смысл - оно и так безупречно.

  30

  108