Жажда любви

Ох, и нудный же роман, читая его мне хотелось пролистывать произведение вперед, пропуская все эти заходы с поворотами головы, с походками и рассматриванием дождей. Увы, но Мисимо не смог создать на мой взгляд особую атмосферу, и скучно же было это читать, и страсти какие-то вялые, болезненные, как реакция человека в бреду, и основной персонаж квелый, плывущий по течению. В общем впечатления остались серые, смазанные, как от дождливого и холодного дня.

Если отставить мои сантименты, то книга о молодой вдове Эцуко, которая переезжает после смерти мужа жить к своему свекру Якити Сугимото. Однако жизнь этой женщины не до смерти супруга, не после, не стала счастливой. Муж у нее был любитель сходить на лево, к тому же словно издеваясь над женой, он демонстрировал ей фото своих любовниц, рассказывал о них, после его смерти,от болезни, Эцуко столкнулась с похотливым стариком, с которым вынуждена была вступить в связь за кусок хлеба и крышу над головой. И тут у меня возникает вопрос - почему героиня такая амебная? И возможно, что данное положение вещей ее просто устраивало? Легко назвать себя жертвой и упиваться с начала обхаживанием опостылевшего и больного супруга, потом лапанью свекра. Ведь можно было попытаться найти иной выход, да я понимаю, что Япония другой менталитет, особые правила для женщин в обществе, но все же, можно же было поискать выход! Но героиня даже не пытается, она такая несчастная, амебно-спокойная и сытая, но когда в доме появляется молодой садовник, то она в него влюбляется. Вот правда, все это приводит к определенному концу, трагичному, ну, а автор пытался создать образ такой страстной и интересной дамы. Не получилось. Эцуко плоско переживает спокойствие, плоско она выражает и любовь. Вообще, по факту любви тут в книге любви нормальной нет, а просто некое животное влечение или чувства довольно болезненного плана.

Книга, увы, оставила осадок, как от сыровато написанного произведения, тех восторгов, которые я о ней читала, она у меня не вызвала.

Нежно любя японскую прозу, я до сих пор не была знакома с одним из самых известных ее представителей. Но проникнуться Мисимой, а может быть всего лишь этим его произведением мне не удалось. Напрасно я ждала поэтичной повседневности и кажущейся простоты Танидзаки (хотя период, описанный в "Жажде любви" как раз тот же самый, что и в "Снежном пейзаже"). Манера письма Мисимы - очень душная. То нелепое философствование на ровном месте (однажды это высмеивает и сам автор), то самокопания без конца и края, которые, наверное, неплохи в психологической прозе вообще, но именно здесь выглядели тяжеловесно. Пусть и есть суровая правда в финале, добраться до нее сквозь неподъемные пласты вязкого текста было непросто. А книга-то на самом деле совсем небольшая.
Японский колорит здесь, конечно же, есть: вакханалия храмового праздника с плясками, драками и диким шествием с бумажным львом над толпой, бытовая рутина с приготовлением рисовых лакомств и работой на земле. Но слишком много переливаний из пустого в порожнее, слишком много было Эцуко с ее тайной страстью, о которой знают все, кроме предмета этой страсти. Слишком тяжело читать о том, как красивыйы молодая женщина предпочла плыть по течению, чтобы затем взорваться. Это далеко не "новая японская женщина" Миямото и даже не тихая и внешне покорная, но имеющая свое мнение младшая сестра Танидзаки.

Я думаю, в этом романе Мисима Юкио на краткий миг снимает маску самурая. В "Жажде любви" он представляется обычным человеком эпохи - тоже утратившим миф (семья, высокое назначение человека, смысл жизни), тоже оказавшимся перед лицом Ничто, одним из тех, кто постиг двуличие мира.

Автор "Жажды любви" похож более на Кавабата Ясунари, чем на себя самого, скажем, в "Золотом храме". Но это обманчиво: тихий и спокойный, как река, роман скрывает в глубине подводные вихри. За неспешным описанием быта - весь ужас и неоднозначность человеческих отношений.

...Эцуко - главное действующее лицо романа. Одноцветные скромные и очень трогательные носочки в начале - оплот в сумятице Вавилона. Средство сохранения невозмутимости и отрешенности. Фальшивая простота Эцуко и людей-муравьев. Осознанное стремление к медленной смерти - черта тех, кто не знает, что делать с обретенной свободой, - им приходится бессмысленно растрачивать энергию. Участь тех, кто ЗНАЕТ - существовать на Острове Одиночества до тех пор, пока не представится возможность уверовать в миф. Миф, который нужно для начала создать.

...Эцуко размышляет о бездумной жизни, о простоте - это возможный вариант ее мифа. Рассуждения напоминают Кундеру с его (а еще вернее, с его НИЦШЕАНСКИМИ) мыслями о тяжести и легкости бытия. Легкость бытия и создание мифа о простоте, которую олицетворяет Сабуро, оказываются невозможными.

...Праздник в середине романа - будто бы зеркало ливня в Осаке. Согласившись участвовать в этой вакханалии, Эцуко получает возможность вновь обрести миф и надеть маску. Новый миф - любовь. И он рождается на наших глазах, когда Эцуко убивает свой предмет любви. Как у Альбера Камю в "Постороннем", она просыпается и оживает после совершения поступка-протеста против всемогущего Абсурда. Она надевает предложенную маску, ведь чтобы постичь Красоту, нужно ее уничтожить.

Что такое Юкио Мисима? Это эстетика уродливых, отвратительных вещей, но возведенных в ранг прекрасного. Это философия мазохизма, разрушения и смерти - как высшей точки наслаждения. Это Эрос и Танатос, слившиеся в печально пленительном танце.

У Мисимы любовь неотделима от смерти, а красота - от разрушения. Возможно, именно поэтому Жажда любви считается важнейшим его романом: здесь мы наблюдаем три любви, которые возможны только в связке со смертью и разрушением.

Первая - любовь Эцуко к мужу. Муж изменял, а Эцуко утопала в ревности - или, скорее, наслаждалась ей. Она жаждала любви супруга, но и жаждала его неверности, ведь чем больше он изменял, тем больше она любила.
Она хотела, чтобы муж любил другую, и очень боялась, что это на самом деле так. И испытала облегчение, когда убедилась, что ее страдания не были напрасны. А их страсть друг другу раскрывается только на грани смерти:

Но вот смерть и правда наступает, а вместе с ней приходят и дни настоящего наслаждения для Эцуко:

И всё же Эцуко лишена воображения, глубоких философских размышлений или веры в высшие силы.

Она не может оставаться наедине с собой. Ее основная эмоция - ревность. И жажда - жажда любви, но не жажда быть любимой: она страстно желала Сабуро, садовника, но он не был для нее личностью, которая могла бы полюбить ее в ответ. Сабуро оставался для Эцуко лишь прекрасным предметом, изваянием, на который она переложила всю свою ревность - ревность, которую Эцуко взращивала в себе искусственно и намеренно; ревность, которую она хотела испытывать.

Она готовится несколько недель подарить Сабуро носки, а когда он надевает их - находит в этом смысл жизни. Такая примитивность героини доводит ее мазохизм до абсолюта, когда все ее стремления и помыслы сводятся к одному - заполучить объект страсти и уничтожить его. Но уничтожить - не значит освободиться, а получить сладостное наслаждение.

Это - вторая любовь в романе.

Книга закольцована: страсть - мазохистские страдания - смерть - наслаждение. Эцуко не может существовать без этого круга, он - смысл ее жизни. Конец романа закономерен для Мисимы: в Сабуро героиня находит совершенство - и уничтожает его. По-другому быть и не может: "Я испытывал романтическое влечение к смерти, однако необходимым условием для достижения этой цели считал обладание классически совершенным телом" ( Юкио Мисима - Солнце и сталь ) Поэтому-то Эцуко и не заразилась брюшным тифом от мужа - человек с физическими изъянами попросту не годится для смерти.

А что же третья любовь? Тут на сцену выходит Якити - свекр Эцуко. Их нездоровые отношения достигают для Якити пика, когда становится ясно, как сильно героиня увлечена Сабуро. Якити тоже находит в этом наслаждение. Страдания Эцуко становятся для старика сладким ядом, который пропитывает его чувства к невестке: он жаждет ее страданий, от которых страдает сам.

Он находит темное удовольствие быть частью этого треугольника, а когда приходит Смерть - окончательно падает к ногам Эцуко.

Герои страдают: от одиночества, непонимания, безумной страсти - и находят в этом удовольствие. Эцуко эгоистична, ей безразличен внешний мир, она сосредоточена лишь на своих деструктивных желаниях. Муж Эцуко ее презирает и наслаждается страданиями жены. Якити позволяет Эцуко делать с собой всё, что угодно, понимая при этом, что он ей безразличен. Сабуро существует в своем панцире, игнорируя других и их чувства - тем самым он трагично влияет на судьбы людей.

Таковы герои Мисимы. Находясь в собственном пузыре аморальных наслаждений, они страдают и разрушают.

Жажда любви - одна из ранних, но при этом одна из главных работ Юкио Мисимы. Роман заявляется как любовный, и это, возможно, портит впечатление о нем у читателей - никакой любви здесь нет, по крайней мере, в привычном понимании. Возникают вопросы: что не так с Эцуко; что это за отношения у нее со свекром; почему у романа такой конец? Если вы не знакомы с творчеством Мисимы или хотя бы с его философией, с этого произведения точно начинать не стоит.

Роман написан в 1950 году, через год после “Исповеди маски”. Но в нём уже нет ни ярких откровений, ни кровоточащей болезненности саморазоблачения, ни той удивительной внутренней архитектуры, которыми отличался первый роман Юкио Мисимы.

“Жажда любви” занимательна в той мере, насколько Мисима продолжает здесь тему убийственной, всепоглощающей страсти. Образ Эцуко - главной героини - по-моему, удался. Она - вместилище страстей, чувств, пороков, но и аристократического достоинства одновременно.
Роман начинается ярко: Эцуко покупает полушерстяные носки для Сабуро, своего предмета страсти, и вскоре попадает под жуткую грозу. Это соседство мягкости и стихии, быта и буйной природы, уютности носков и шумной суеты города очень хорошо характеризует саму Эцуко. Мисима как бы ставит эксперимент: до каких взлётов или падений способна довести человека страсть к чему-либо?
На протяжении всего небольшого романа мы видим страдающую и вожделеющую героиню, которая ослепла в своей жажде любви настолько, что не замечает своего щекотливого положения в доме (она любовница свёкра), не пытается скрыть свою влюблённость перед другими обитателями дома. Но самое, на мой взгляд, важное, что Сабуро и Эцуко никогда ни при каких обстоятельствах не могли бы быть вместе. Он - крестьянин, садовник, она - его госпожа с аристократическими корнями. И когда Эцуко пытается говорить с юношей о любви, он не понимает её. Для него не существует такого слова.
Эцуко, несомненно, больна внутренне. Ревность и страдание способны доставить ей наслаждение. Их она ищет. И находит. Пример тому - наиболее удачный кусок романа, в котором описывается болезнь мужа и его медленное умирание. Бездны человеческой души, изначальная преступность человека - в этом Мисима неподражаем.

Hic sunt leones. Уже месяц по прочтении "Жажды любви" меня упорно преследует формулировка, так выручавшая составителей старинных карт. Здесь могут водиться львы, драконы, более привычные русскоязычному уху тигры - да любая неведома зверушка. Белое пятно в пространстве разрешает.

Вот и "Жажда любви" для меня оказалась испещрена такими белыми пятнами. Хотя нет, заметное пятно одно, зато определяющее. А ведь как все хорошо начиналось: "домашняя" Япония, подсмотренная через щелочку, милый семейный серпентарий, буря подавляемых страстей в рустикальном стиле - читай да радуйся! Японии радуйся, тягучему описанию лета, ладно расставленным персонажам, вовремя вступающим со своей партией (они ведь хороши, особенно старик Якити...). Проникайся происходящим, тоскуй вместе с покинутой, потерявшейся, душераздираемой Эцуко, с опаской следи за переменами ее настроений, порывами чувств... Стоп.

Что-то не так?

А вот тут с фанфарами вступает наше навязчивое Hic sunt leones. Это если сформулировать повежливее и с претензией на изысканность (по ходу прочтения особенности выстраивания центрального персонажа именовалось "цыганочкой с выходом"). "Жажда любви" оставила после себя настойчивый привкус небрежно замаскированной искусственности характера Эцуко. Нет-нет, в "Что?" и (с натяжкой) "Как?" веришь. А вот с "Почему?", "Зачем?" и "С какой стати это тут стояло?" могут возникнуть проблемы.

Каюсь, я оказалась плохим, неблагодарным читателем: уже после первой трети романа было трудно избавиться от впечатления, что молодому автору захотелось сбацать (а как бы еще это назвать?) ну вот эдакий образ женщины. Не, не так - Женщины - чтоб позагадочнее, попорывистее, понепознаваемей. И чем непознаваемее, тем лучше. И пусть экзистенциальные рассуждения (не в пример внутреннему монологу из более ранней "Исповеди маски") покажутся наклейкой сверху. Пусть мотивация не поступков, но эмоций хромает от недосказанности; пусть за "A" и "B" следует по меньшей мере "Q", а не "С"; пусть надрывы падают с неба, а душевные порывы вызывают робкую просьбу "А обосновать?"... Отчего бы и нет. Но только живописание Эцуко крупными мазками в моем восприятии и превратилось в тот самый отчаянный рывок за край карты.

Мотивация не та, порывы непонятны, мучающие вопросы не совпадают с ответами? Это белое пятно, детка. Здесь могут водиться тигры - хоть сферические в вакууме, если будет угодно. Что-то не так? Не похожи? Шестилапые? В клеточку? Глаза на затылке? Ну, и да будет так, кто ж этих тигров видел...

Мисима мог бы стать превосходным врачом. Есть какая-то отстранённость опытного хирурга в том, как он вскрывает чужие души скальпелем. Скрупулезно, аккуратно, не испытывая, кажется, ничего, кроме профессионального интереса. И, как тому самому превосходному врачу, ему непонятные симптомы и запутанные диагнозы кажутся очевидными. Эцуко для него как запись в медицинской карте. Только вот я не фармацевт, и не могу ее расшифровать.

«Жажда любви» мне сначала казалась чем-то средним между «Шумом прибоя» с простотой происходящего и «Смертью в средине лета» с ее непривычным восприятием трагедий. Эцуко страдает – она намерено загоняет себя в рамки страданий, потому что вне их ей некомфортно, вне их она как городская женщина, неожиданно переехавшая в деревню. Она и есть городская женщина, неожиданно переехавшая в деревню. Ее характер изменяется с той неуловимостью, с которой меняется отражение в воде. Страницу назад она была вялой, странной женщиной, которая вечно в состоянии полусна – как в летний полдень. А еще через страницу она как магнит для всего черного. Не плохого – просто черного.

Потом случился конец, в котором безошибочно угадывается более поздний Мисима со своим излюбленным хобби – огрей читателя по голове чем-то изящным, но от этого не менее тяжелым. Крышкой антикварного пианино, например. И этот конец одновременно восхитителен и непонятен, потому что Эцуко жаждет какой-то совершенно особой любви. Ее определение явно далеко от того, что можно прочесть в словарях, но становится ли оно менее настоящим? Менее любовью?

Кто бы мог подумать, что это настолько страшная женщина. Страшная тем, что у нее внутри, кажется, черная дыра ревности, которую можно заполнить только самоотверженным, прочувствованным, любимым страданием.

Мне так сложно называть любимые книги, но любимый автор у меня один.

О, это похоже на прыжок в ледяную воду. Если ты знаешь, что вода ледяная - шок не такой сильный, но если нет... В моем случае я не подозревала, какие эмоции ждут меня, но "прыжок" невероятный.

Здесь прекрасно всё - язык, сюжет, герои, ирония, звонкая тишина. Эта как дверь в другой мир, который не поставишь на паузу, чтобы заварить себе чай, а герой, за которым ты следуешь, мысли которого слушаешь, не кривит душой, не утаивает ничего - он и самый обычный человек, и он же самый исключительный из всех. Япония здесь становится домом того, кто читает: ежедневная жизнь вокруг, особенности, уклады, поездки - вроде бы обыденность, но совершенно чужая жителям другим стран. А персонажи? Они живые, настоящие - неидеальные, странные и типичные одновременно. История хоть и завершается вполне логичным концом, не теряет от этого ни своего очарования, ни надрыва (хотя я всегда позволяю себе помечтать о других линиях). Боясь вырывать кусочки из цельного повествования, отсылаю интересующихся к аннотации. Здесь она очень точна.

Я очень редко восхищаюсь переводом (обычно бухчу и совсем не хвалю), но для этой книги он идеален, не чувствуются ни "шереховатости", нет ни одного "ну по-русски так сойдёт". Спасибо!

Японские писатели очень давно сводят меня с ума и каждый раз - по-новому. Эта книга, похоже, станет одним из любимых "безумий".

Ainokawaki <3

Вот знаете, все-таки японская литература очень-очень своеобразна. Ее либо любить, либо нет, потому что на понимание этой литературы не стоит рассчитывать. Она другая. Я убеждаюсь в этом каждый раз, когда беру в руки книги авторов страны восходящего солнца.
Мое первое знакомство с Юкио Мисима. Боюсь, что и последнее, если вновь в игре какой-нибудь не выпадет.
Книга ...очень даже хорошо написана, красиво так, язык, слог, все на месте. Но смысл...Все смешалось в моей голове.
Эцуко,Рёсукэ, Сабуро, они какие-то очень хорошо написанные, но словно книжные, ненастоящие. И чувства у них, поступки тоже книжные.
Может, просто я совсем другая, не понять такой страсти, жажды. Или, может, все в жизни по-другому, садовников нет))) Да, любви-то тоже я не увидела, сплошное самоедство.
Мимо, простите.