Иерусалим

Книга, которую я не взялась бы читать, если бы не игра. И относительно таких сжатых сроков, и относительно объема, и автора, и жанра - меня бы это не соблазнило ну никак.

Сказать, что было читать тяжело - тут все относительно. Первая треть, где “Прелюдия” и Первая книга интересны. Несмотря на обилие героев, их очень расширенное описание и поток мыслей, воспоминаний, событий это и правда было интересно. Каждая глава описывает отдельного героя с его личным миром. Здесь история монаха, который совершенно геройски приносит, доставляет великую святыню в храм Нортгемптона, который еще только строился, идя к цели на чистой вере. История проститутки, которая помешана на принцессе Диане, и у нее целый альбом вырезок, но в то же время ей симпатичен Джек Потрошитель. Здесь реставратор, который после разговора с ангелом в секунду стал седым.

Легче становится еще и в момент понимания, что все герои связаны между собой или родством, или совместно пережитыми событиями, начинаешь отслеживать и прикидывать, как кто и с кем связан, где предки, а где их нащадки. Тут уже книга даже немного становится семейной сагой, где несколько поколений живут свою несладкую жизнь. Слог легкий, несмотря на обилие внутренних монологов, потока сознания.

Дальше дело первалило к мальчику, который был мертвым всю вторую книгу, но в реальной жизни - несколько минут, пребывая в состоянии клинической смерти, пока врачи не убрали последствия тяжелой дифтерии. За это время он успел пережить знакомство и приключения с Мертвецки мертвой бандой, в которой очень даже просматривается история мира Питера Пэна. Также тут и Кромвель мелькнет. Эта часть тоже даже интересная, раскрытие посмертной жизни пятерых призраков детей, а как потом оказалось, не совсем детей, даже было немного юморным. И тут же автор отправляет читателя на поиск загадки начала мироздания, и его созидателей.

Но Третья книга меня растерзала. Тут автор решил поиграть в Джеймса Джойса, и повествование стало очень трудным для восприятия, понимания, вникания, для поиска смыслов и мотивов. Вроде бы это и продолжение о семье, все та же семейная сага. Но уже с такими писательскими вывертами, что чтение напоминало наждак по терке. Тут и бредовая глава о психически больной женщине, читая которую возникает ощущение какой-то дереализации. И глава - пьеса (ну это уже откровенный “Улисс”!!) И поток сознания психически больного Снежка, да позабористей, чем монолог жены в “Улиссе”. Глава “Загнан” даже описывает мысли чиновника, как опять же жена Блума в “Улиссе”.

Пишу рецензию, и понимаю, что память очень избирательно отнеслась к Третьей книге, помнит уже частично. Через месяц явно останется только общее впечатление.

И понимаю, что это все-таки, наверное, великое произведение. Автор играет стилями, жанрами, идеями...Экспериментирует, складывает, раскидывает... Опять же, все эти ссылки, метафоры, аллюзии, множество граней и отсылок хоть и попахивает Джойсом, но тут проведена огромная работа, десять лет потрачено.

Этот роман умудрился активировать весь возможный оценочный арсенал, всё меню вероятных оценок было мною использовано в процессе чтения. Причём не в порядке снизу доверху или наоборот, а вразброс, бессистемно и спорадически, сообразно с особенностями читаемых глав.

Дальше...

Добрая половина первой части книги (Боро) просто вызывала неприятие и ощущение нудизма, так порой и хотелось воскликнуть «Эй, кто-нибудь, отберите у автора компьютер, клавиатуру или что там ещё у него ещё есть для писательства!». Однако незаметно, т.е. сам не понял в каком месте чтения этой самой первой части книги, отношение к читаемому поменялось. Вернее, просто почуял, что ощущение скученной скучности и неопрятной смятости куда-то делось, и что испытываю уже некоторое подобие интереса, и даже некую симпатию к книжным персонажам, ко всем этим «деревенским идиотам» (спасибо тому, кто подарил мне такую ёмкую, но неоднозначную формулировку), которыми населён центр английской земли — городок Нортгемптон. Чтобы была понятна такая перемена моего отношения: в голове ассоциативно всплыли имена Джона Стейнбека с его великолепной «Королевской ночлежкой» (эх, самая пора третий роман цикла зачесть!) и Юрия Буйды с его шикарной «Прусской невестой» — и тот и другой как раз и описывали нам в своих книгах примерно такого рода людей — деревенских и городских чудаков и простаков, маргиналов и аутсайдеров, простофиль и побродяжек, срань господню.

Небольшое отступление: ещё наш несравненный Лев Николаевич Толстой написал однажды, что «все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Переводя с толстовского на современный получаем мысль, что чаще всего в центре внимания писателя находятся люди особенные или же с особенностями (что не совсем одно и то же). Потому что человек среднестатистический мало интересен для читателя, жизнь среднестатистического нормативного человека состоит из одного и того же общеизвестного набора событий и фактов, да и сам он ничем не выделяется из общей массы народонаселения. То ли дело деревенский дурачок или городская сумасшедшая — и ведут себя они на особинку, и ляпают вслух то, что человек нравственный будет держать в себе сокрыто и только где-нибудь среди своих самых доверенных будет втихомолку обсуждать и осуждать. В общем, о счастливых нормальных людях писать почти что нечего.

Вот в этой самой первой части романа мы как раз в основном и знакомимся со всеми теми его персонажами и героями, которые затем гуртом или россыпью, а и то и одиночной поступью отправляются вдоль повествования. И все они чохом, и каждый из них в отдельности предстаёт перед нами индивидуальностью, а то и личностью (т.е. когда кучкой, то значит и будет не толпа однообразных униформенных персонажей, а группа персон, каждый наособинку). И знакомство с этими людьми в конечном счёте и составило самый большой плюс этой книги.

А потом мы из реала перекинулись в астрал, в мир иллюзии, в мир потусторонний, в мир ангелов/демонов, в мир послесмертия, в мир полунощный, теневой, вневременной (или всевременной) и внепространственный (хотя скорее всепространственный), неевклидовый. И хотя автор вовсю старался разнообразить все эти послесмертные и псевдосмертные похождения наших павших (но не падших) героев по Душе (так называют это подпространственное надмирие его обитатели), хотя насыщал эти хождения разными темпорально-приключенческими событиями и пространственно-происшественными приключениями, однако у меня (говорю сейчас только о себе и о своём восприятии) оценка с почти отличной спрыгнула в район три, два с половиной — «скучно на этом свете, господа!», — воскликнул однажды знаток всякой мистики Николай Васильевич Гоголь, и мы повторим и продолжим за ним: «да и на том свете ничуть не интереснее».

А уv когда мы перескочили в главу абсурдистско-алитературную в которой смыслы написанного приходилось выковыривать не только глазами но и проговариванием вслух то тут оценочная планка опустилась до минимальных полбалла и балл в лучшем случае полутора я v говорю вся оценочная шкала в ход пошла объяснение сему оценочному произволу простое ничем иным кроме как попыткой выеbнуться я объяснить эти игры автора не могу типа смотрите люди я и так могу я и этак умею и в этом месте он долvен гулко постучать себя в могучую гориллообразную грудь продемонстрировать читателю свои писательские «кубики» и проделать весь цикл показательных телодвиvений от бодибилдеров .

Зато знаете, в каком месте и кому я ставлю высший пятёрочный балл? Правильно — переводчику Сергею Карпову. Вот уж кому довелось хлебнуть английского лиха и хватить переводчицкого горюшка. Зато с полным правом он может горделиво заявить: «Иерусалим» читали? Я переводил…».

А ещё эта книга подвигла меня полюбопытствовать, где находится центр Евразии (чё нам Англия, нам суперконтинент подавай!) — по официальным сведениям центр нашего мира находится на территории Казахстана, а географический центр России и вовсе расположился в глухих малолюдных местах: Эвенкия, Красноярский край, в пределах плато Путорана и всего на 16 км южнее Северного полярного круга (такой вот щелчок по носу всей европейской России, кем-то и чем-то возомнившей себя по отношению ко всей остальной своей территории). Интересно же?

Конечно же в книге было огромное количество тем и смыслов, автор постарался вместить в свой роман всего и всякого — тут даже ассоциация с ирландским рагу или с тройной-четверной ухой не прокатит. Однако, как по мне, так вот это стремление создать нечто великое и лепное в великолепное не превратилось. Тем более, что многие темы в достаточной степени освещены и затронуты в книгах других авторов, творивших раньше Мура, и заслуга Мура в этом смысле является только лишь заслугой компилятора, ретранслятора, распространителя и популяризатора. Конечно, польза от этого тоже, несомненно, есть, кто-то ведь идеи многомерности мира почерпнёт как раз от Мура и далее отправится на поиски ответов к возникшим вопросам и удовлетворение возникшего интереса самостоятельно (хотя об Утгарде, Мидгарде, Асгарде и Хельхейме нам твердили ещё древние германцы и викинги). Равно как и мысли о том, что весь мир Майя, что всё сущее есть сон некоего Высшего существа, что нет ни прошлого, ни будущего, а есть только то, что Некто читает в данный момент времени, ну и т.д — тоже вовсе не от Мура, хотя и не мура. В общем, всё это уже было и есть у других, читанных ранее авторов, и потому для меня всё это только лишь перепевки, повторы.

Ещё одной особенностью книги стало постоянное возвращение к каким-то событиям/происшествиям, правда при этом каждый раз автор пытается показать/рассказать об уже сказанном/показанном с другого ракурса, устами другого рассказчика: то мы наблюдаем, как какую-то терпилу насильственно пользуют в автомобиле, то затем нам об этом же коитусе рассказывает сама терпила, затем мы встречаемся с этой ситуацией глазами умертвий-подростков, спустя какое-то время сталкиваемся с этой вознёй со свидетельско-наблюдательской стороны, в конечном счёте об этом акте насильственного соития нам не рассказал только сам автомобиль да рулевое колесо, в которое (возможно) упирались ноги насилуемой дамы. И таких повторюшек (ага, повторюша — дядя хрюша из помойного ведра — такая дразнилка из нашего детства сразу всплыла и угнездилась в этом тексте) не одна, и не две, а множество. Что в общем-то и утяжеляет восприятие, и слегка раздражает, — но зато и объём книге добавляет, скажет автор, и лукаво подмигнёт.

Жаль, что мысль поискать карту Боро пришла ко мне слишком поздно, когда книга уже была на финишной прямой, потому что периодическое заглядывание в карту мира могло бы сделать чтение более интересным занятием.

Итожа: большого удовольствия от чтения этой крупной книги я не получил, отчасти таковое чтение превратилось в некое полуспортивное соревнование-состязание: кто кого — я книгу, или она меня. Но нас объёмами не напугаешь («Жизнь Клима Самгина», к примеру, покрупнее будет [1400+], не говоря уже о четырёхтомном китайском «Путешествии на Запад» [2200+], да и с Музилем [1200+ и 1400+ и даже 1700+] мы знакомы не понаслышке), так что бонусы ваши будут наши ;-)

Радисты-маркони во время радиосвязи для скорости записи заменяли русскую Ж на «галочку», или на латинскую v (со слов моего родного брата, профессионального радиста-дальневосточника).

Ну, и можно почитать этот же текст вот в таком формате:

Предупреждение: несмотря на то, что книга мне очень понравилась, от рекомендаций к чтению я воздерживаюсь, слишком уж роман специфичен.

Я читала эту книгу примерно полгода. Она конечно длинная, но не настолько, чтобы не прочитать быстрее. Просто ее надо было распробовать, и к тому же слог повествования непростой.

В романе три части.
В первой описывается панорамно место действия - Боро, Нортгемптон. Очень много персонажей, у каждого своя роль, и своя история. Это как полотно. Если начать с краю, то не особо понятно, что получится в итоге, и для чего нужна каждая деталь. Здесь мне помогало вдумчивое неторопливое чтение, получение удовольствие от каждого удачного оборота. Также мне нравилось по карте смотреть, что где находится и куда идут герои.

Самая интересная и удачная часть, на мой взгляд, это вторая. В ней описываются путешествия мальчика в компании ребят по миру "по ту сторону". Они путешествуют через пространство и время, попадая в самые интересные события. Каждая глава ведется с разных точек зрения, и каждый участник приключений попадает в фокус внимания.

Третья часть - это постмодернистский эксперимент. Каждая часть представляет собой ту или иную стилистику. Здесь есть и пьеса, и поэма, и небрежное обращение со знаками препинания, и головоломное повествование, когда одни слова смешиваются с другими и обретают новые смыслы.

В конце второй части кажется, что будет какое-то "после". Какой-то результат, какой-то итог. Но смысл не в этом. И в конце послелюдии автор признается открыто в своей идее. Все повторяется. И наша короткая жизнь существует всегда.
Так что "Иерусалим" - это не только гимн маленькой Англии, чем роман безусловно является, это еще и воплощенная жизнеутверждающая философия.

Наверное, я в первый раз по-настоящему столкнулась с кирпичом лицом к лицу. Дело в том, что книга НАСТОЛЬКО объёмная, что для того, чтобы её прочитать и впитать, вам потребуется около месяца, если не больше. Почему?

• Очень высокая плотность происходящего на 10 единиц бумаги.
• Некоторые сцены читать не особо приятно из-за их мерзости. (не для всех, но мне норм)
• Иногда бывает скучно, автор медленно подходит к развязке.

Первое, на что хочется обратить внимание: это не вполне роман, но, скорее, выпущенный под одной обложкой цикл произведений, связанный грубыми и корявыми узлами там, где ждалось увидеть тканый гобелен.

Поневоле напрашивается предположение о том, что привыкший к рублёным комиксовым формулировкам и выручке не-текстовых выразительных средств, с литературой (да ещё и таким её объёмом) Мур справляется хуже, пытаясь писать её как комикс. Это предположение косвенно подтверждается огромным количеством очень красочных, подробных и пространных описаний, которые большую часть времени совершенно никак не увязываются с сюжетом и персонажами, и выполняют исключительно декоративную роль – как фоны в комиксах.

Что же до сюжета и персонажей как таковых: сюжет практически отсутствует; его линии появляются из ниоткуда и исчезают в никуда. Персонажи, по большей части, представлены внешне и внутренне неизменными и статичными и по ходу сюжета не претерпевают никаких изменений.

В целом, это довольно скучная и чрезвычайно объёмная книга, которая служит исключительно средством к (довольно топорному и навязчивому) выражению автором его религиозных, политических и экономических воззрений.

В то же время это чрезвычайно объёмный источник микроскопической, микробиологической даже фактологии и истории жизни в Англии; и хотя этому источнику ужасно недостаёт глубины, у него в своём роде огромный объём, и выписаны они очень живо и интересно.

Итоговое впечатление получается довольно странным: на соединённых небрежно перекинутыми мостками живых, дышащих, ярких и красочных сценах бессмысленно играют бесцветные картонные болванчики. Не могу в итоге ни порекомендовать эту книгу, ни порекомендовать её не читать.

Никого не хочу обидеть, но этот огромный роман не для всех. Чтобы его понять, необходимо много читать и знать историю. В противном случае роман покажется сплошной фантасмагорией. В нем много иносказательного, отсылок к другим книгам, фильмам и радиопостановкам. Да и с определением жанра издательство, как всегда, промахнулось. Это не современная или историческая литература, скорее всего магический реализм. Действие книги не развивается, оно вертикально. Пронизывает слои истории снизу вверх и обратно, останавливаясь на различных отрезках. Это может быть и завоевание Англии римлянами, и пожар в Нортгемптоне  20 сентября 1675 года, и организация Крестовых походов, и войны XX столетия, много исторических персонажей, писателей, творческих деятелей, защитников обделенных, монашествующих и т.д.

События романа происходят в Нортгемптоне, который

Все события предстают глазами малолетних призраков, объединенных в Мертвецки Мертвую Банду. Они способны проникать через стены и видеть то, что по большому счету не всегда понимают. Тем не менее дети осознают свою значимость и понимают, что Майкл Уоррен к ним попал неспроста. О нем знают многие зодчие и дети тоже пытаются найти ответ. Прошлое, настоящее и будущее, через которые проносятся призрачные дети дает возможность понять, что на любом историческом отрезке главным были люди. Дети Верналлов женились и выходили замуж, следующие поколения также друг за другом. Но все они помнили истории о своих умалишенных предках. А может быть они такими вовсе и не были. Просто видели все по-другому и придавали им более значимую весомость...

Книга написана в разных стилях. У каждой главы язык несколько меняется. Автор масштабнейший вне всякого сомнения. Лексика разноплановая, много необычных слов, фраз. Единственное, что не понравилось, так это обилие физиологических процессов. Может они и важны для повествования, но очень неприятны, а порою и непристойны. Но значимость книги от этого не уменьшается. Просто не мое.

Еще раз хочу подчеркнуть, что не имеет смысла браться за роман без подготовки. Он очень многоплановый. Каждый слой несет несколько смыслов. Порою это сложно сразу принять. Но все же прочтения заслуживает. Оценила ниже потому, что многие описанные сцены и мат просто вызывали омерзение. Не думаю, что они должны нравиться читателям

В книжном море много всякой рыбы и зверя: ходят косяками сорной макрели блестящие и бестолковые любовные романы с разного рода ромфантом; раздуваются пузырями, влекут экзотической раскраской детективы; шевелят щупальцами мрачные антиутопии; и выстреливают чернильные облака каракатицы хорроров. Дружелюбные дельфины по-настоящему хороших книг помогают утопающему в одиночестве или депрессии, и есть еще киты: громадные, прекрасные, непонятные.

Помните, у Блока: "Старушонка убивается, плачет, никак не поймет, что значит. Зачем такой плакат, такой огромный лоскут. Сколько бы вышло портянок для ребят!" Так вот, этот роман кит, а исходя из библейских коннотаций названия, содержания и объема (тыща триста пятьдесят страниц на бумаге, две тысячи - в литресовской читалке) - Левиафан. И наверно да, мяса, жира, китового уса, драгоценной амбры можно было бы добыть на сотню, а то и тысячу комиксов, но Алан Мур, именно графическими романами создавший себе репутацию культового автора, на сей раз отдал приоритет слову.

Нет, прежде я его не читала, даже "V - значит вендетта", которую все, кто есть кто-то давно знают. Ну, потому что я не по комиксам, пыталась полюбить - не вышло. Вот и теперь взяла "Провиденс", ну картинки, ну лавкрафтиана, ну завуалированная гомоэротика и нуар. Для общего развития и галочки "смотрено" пойдет, но ни уму, ни сердцу. С "Иерусалимом" в точности наоборот: тугая плоть текста раскрывается мириадами смыслов, это удивительно, грустно, забавно, смешно, страшно, и стилистически чистое наслаждение. Нужно только уметь взять.

И не то, чтобы роман требовал особенно подготовленного читателя, хотя эрудиция приветствуется, ею, как каши маслом, никакого чтения не испортишь. Но на самом деле история никакая не запредельно сложная, к этим дверям просто нужны ключи, которые я могу вам дать. Давайте по порядку, начнем с начала и будем двигаться в сторону финала. Необходимое предуведомление: место действия - Нортгемптон, родной город Мура в сердце Англии, он же символический Иерусалим, не потому, что так захотела задняя левая нога автора, а потому, что это древняя столица страны, и потому что здесь храм, построенный по образу и подобию Храма Соломона, куда принесена монахом по имени Петр из сарацинских земель данная ангелом святыня.

В книге пять частей, три основных, послелюдия и "Прелюдия. Неоконченный труд", с нее и начнем. В Нортгемптоне, в неблагополучном районе Боро открывается выставка местной художницы Альмы Уоррен, которой удалось добиться относительной известности и финансового благополучия. Что-то подсказывает мне, что в монструозно огромной андрогинной пофигистке и ниспровергательнице основ Альме автор в немалой степени вывел себя самого. А выставка, кропотливо воссоздающая родной Боро в мельчайших подробностях - не что иное, как путеводитель и краткое содержание "Иерусалима", тридцать картин которой иллюстрируют тридцать глав книги.

Семья Альмы и ее младшего брата Мика в родстве и свойстве со многими заметными городскими персонажами, в частности с кланом Вернеллов, равно известным талантами и сумасшествием. "Прелюдия" отчасти разворачивает перед читателем спутанную, всю в узелках, сеть этих сплетений, которой прекрасной тканью ну никак не назовешь. Но прочна, что да, то есть. Пока младший брат художницы, сорокадевятилетний Мик, не обладающий ни ее талантами, ни амбициозностью, идет на выставку, мы имеем возможность понять, что сквозь ячейки сети истории, которую предстоит узнать, то и дело станут проваливаться персонажи из иных времен и реальностей.

"Книга первая. Боро" в сути одиннадцать глав интерлюдии, знакомящей с этой развернутой во времени мультивселенной, где живописец реставратор во время работы над храмовой фреской переживает эпифанию и сходит с ума,. Девушка из числа его отдаленных потомков, проститутка на креке, фанатка принцессы Дианы и Джека Потрошителя (да, бывают странные сближенья) попадает в смертельно опасную ситуацию. Призрак некогда жившего здесь гуляки и развратника проживает тысячный день сурка с адюльтером, попутно добывая спелый плод Пака - высшее растение, которым питаются призраки: пищиткогда вырываешь, а на шляпке барельеф дюжины сросшихся головами нагих феечек во всех анатомических и красочных подробностях.

Безработный мальчишка актер грезит славой, попутно обдумывая, как откосить от призыва на Первую Мировую. Монах семисотого года AD завершает подвиг веры, донеся святыню до строящегося храма, Трехлетний мальчишка, тот самый Мик, что в 2006-м идет на выставку, едва не умирает, подавившись Песенкой (драже от кашля). И здесь нельзя не сказать о переводе, он роскошен. Каждый фрагмент говорит своим языком: просторечие кокни начала прошлого века, затейливая средневековая вязь, современный уличный сленг ямайского английского и высокий слог интеллектуальной прозы - со всем Сергей Карпов равно хорош, кстати, "Бесконечную шутку" Уоллеса Поляринов переводил в соавторстве с ним.

Книга вторая Душа в сути своей посмертное странствие пережившего клиническую смерть мальчика в компании Мертвецки мертвой банды - пятерки детей призраков, такая жутковатая мрачная Питерпэниана, полная горьких и забавных моментов. В процессе станет ясно, что дети не вполне дети, что в посмертии некоторые из нас получают неплохую возможность выбирать облик и компанию. Здесь герои встретят Кромвеля перед решающей битвой (который "окажется этаким Сталиным, но без чувства юмора")

Книга третья "Дознание Верналлов" продолжит историю семьи, вплетенную в историю места и разовьет, раскроет роман как в сути наиболее эзотерический и визионерский, стоящий в этом смысле почти вровень с "Розой Мира" Даниила Андреева. И, как всякая серьезно оккультная вещь, для восприятия эта часть достаточно непроста. Кроме прочего, глава "Ум за разум" имитирующая мышление в острой шизофренической стадии, чудовищно трудна, почти невыносима. Если вчитываться в каждое словосочетание и предложение, это клондайк словотворчества, но на то, чтобы одолеть в подробностях, мне понадобился бы месяц, а читать-слушать подряд физически больно. В общем, примерно половину главы я промотала.

Зато джойсова глава, я ведь не ошибаюсь, это "Загнан" - поток сознания муниципального чиновника, в стиле монолога Молли Блум? Так вот, оммаж Джойсу великолепен. А в "Послелюдии. Должностной цепи" роман обретает закономерное и в целом ожидаемое завершение. Большая часть узлов развязывается, интриги раскрываются, маски сняты.

Грандиозная книга, и она сильно перекликается с идеей "воскрешения всех" философии русского космизма

«Как будто Посейдон, пока мы там
Теряли время, растянул пространство…» (И. Бродский)

Мне настолько понравился перевод и хорошее чувство языка (нет, обоих языков!) переводчика, что я решила купить и помучиться с исходником, чтобы наверняка оценить красоту переводческой игры, предполагая, что раз уж перевод так хорош, то как же хорош должен быть оригинал.

Сама книга - это что-то вроде квеста, игры, затеянной писателем прежде всего с самим собой, его поиск самовыражения через разные стилистические и языковые формы, которые сами по себе могут быть иллюстративными, вне графического изображения – автор, в буквальном смысле слова «рисуя словами», пытался выпустить наружу весь свой переполненный известными образами, метафорами и аллюзиями внутренний космос: «Космос! Он внутри меня Неистово рвется наружу…». Может быть, это была попытка написать такую универсальную книгу книг, которую мечтаешь прочитать в детстве: чтобы в ней было все и сразу - с большой буквы «В». В этом я даже почувствовала некий вызов читателю – найдется ли такой равный по смысловому полю воин, сможет ли он понять и обогатить текст своими смыслами, уловит ли муровскую «мысль изреченную», дойдет ли до конца в своих метатекстовых дерзаниях.

Деконструировать семейную сагу, утопить ее в визуализациях, рассыпать на изощренные модернистские пиксели – особый писательский талант, рассчитанный на своего=особого читателя, и книга потребует от него труда, поскольку она фантастически избыточно навороченная. У меня по ходу чтения даже пару раз возникал некий невнятный позыв взять и написать комментарии к «Иерусалиму», проделав самостоятельную интеллектуальную работу, чтобы снять все слои искусственного усложнения и показать простоту замысла, раскрутив авторские «завитки логоса» и сведя все полугаллюцинаторные выкрутасы к одной известной фразе «Алан пишет роман».

Раньше я ничего аланмуровского не читала, да и чем могли бы привлечь меня комиксы? Собственно, и этот роман выступил для меня больше как конструктор исторических описаний, зарисовок-атмосфер, чем воплощение оригинальной идеи или новый в смысловом и персонажном плане сюжет. Идея-то как раз стара, как мир, хотя неизменно способна будоражить читательское воображение: блуждание мертвых среди живых, перекрещивание событий жизни здоровых людей и пациентов психиатрической клиники, столкновения персонажей, принадлежащих к разным поколениям, восприятие ими обоими явлений, трансформаций, знаков, подаваемых друг другу в той реальности, в которой они находятся. Реальность места в виде района Боро маленького городка Нортгемптона служит ареной временнЫх изменений, воспринимаемых разными героями с разной степенью принятия – от современной девочки-подростка из люмпенской среды до средневекового монаха, несущего священный крест из Иерусалима в древний «центр» Англии. В результате получается своеобразный и очень колоритный исторический срез, как если бы ты стоял, как наблюдатель, в одной и той же точке, а сквозь тебя в убыстренной съемке текло время, демонстрируя картины никуда не девшегося, а скрыто присутствующего в настоящем прошлого со всеми его подробностями.

Почти трансперсональные ощущения, появляющиеся при чтении книги, определенно стоят того, чтобы ее осилить, даже при том, что реально не все части одинаково интересны, а под конец книга даже утомляет мелькающей пестротой своих форм и текстово-безабзацной бесконечностью. Книга исключительно подвижна – то она прикидывается янгэдалтом, то апеллирует к Джойсу и Беккету, то пугает мистическими смертными образами, то завораживает библейской стариной. К концу даже кажется, что в каком-то смысле выбранная описательная форма начинает разъедать смысл, придавая ему мозаичный, фасеточный характер. С «Улиссом» я бы «Иерусалим» не сравнивала, хотя он не хуже, не слабее и не мельче, и с такой же высокой плотностью ассоциаций и контекстов. Это - просто другое и иначе ориентированное погружение в бесконечный шум бытия с целью его расслышать и расшифровать. Но чтение «Иерусалима» - это не меньшее интеллектуальное удовольствие в чистом виде, превосходящее все возможные ожидания, и после прочтения остается ошеломляюще-эпическое впечатление, как если бы ты прикоснулся к чему-то иномирному, проскользнул в некий созданный им просвет бытия.

В том, как написана книга, чувствуется своеобразная подоплека, но, боюсь, уловить мне ее при всем желании удавалось не всегда, да и воспринимала я ее скорее как перфоманс, как хорошо темперир… декорированный литературный ковчег. Где-то я почувствовала Ч.Диккенса, Ч.Чаплина, Питера Пэна с Венди и даже шотландскую Несси, в чем-то мелькнул Л.Витгенштейн, кое-где проскользнула стилистика «Имени розы», «Розы Мира» Д.Андреева или «Петербурга» А.Белого, промелькнул Г.Гессе со своей игрой в бисер и уж точно Дж.Джойс, а в диалоге Майкла Уоррена с дьяволом мне показалось даже, что я уловила фрагменты ноэтических измерений В.Франкла… - в общем, если хочется специально заморочиться, эта книга точно подойдет.

Некоторые ее части – абсолютно потрясающие (мне понравились новелла с говорящей фреской в соборе из первой части, частично книга вторая - приключения Майкла Уоррена с Мертвецки Мёртвой бандой, «Ум за разум», «джойсова глава»), некоторые ‒ очень хороши, некоторые – просто неплохие, но ни одна точно не оставит читателя равнодушным. Все читается в стилистике Д.Линча – ничего не понятно, но захватывающе интересно. На протяжении чтения я все время думала: как же автор стянет все это в единый пучок, чем же все закончится, к чему идет? Но автора, видимо, больше захватывал процесс конструкции из деконструированного, и он все искусно закольцовывает, оставляя читателю возможность обдумать на досуге все, чего он не понял в процессе.

В принципе мне понравился этот эксцентричный, переполненный образами и авторскими интеллектуальными капризами роман. И тем не менее это было чтение на один раз, не сделавшее меня поклонником А.Мура. Мне все же больше нравятся творцы, а не инженеры-конструкторы.

Никакие слова не смогут передать, насколько искренне, от всего сердца и полно я ненавижу грубую ткань этой книги и с каким трепетом восхищаюсь её запутанным плетением. Никакие, но я всё-таки попробую подобрать. (Да, вот такие мы противоречивые.) Наверное, сравнение с тканью — слишком банальное и очевидное. Судя по моим внутренним ощущениям, «Иерусалим» можно сравнить с блюдом гениального повара, который сумел в одной тарелке уместить все известные человечеству вкусы. Персонажи меняются, лейтмотивы их жизней меняются, темп речи, метафоры, ценности — всё, что можно передать через текст, — постоянно меняется, ведь все люди разные. Кто-то ругается поэмами и балладами, кто-то ноет потоком сознания, кто-то блуждает по лабиринтам Нортгемптона, делая географические привязки своей жизни, кто-то почти нормальный, поэтому рассказывает о себе прозаически. Блюдо настолько богато разнообразными вкусами, что после него хочется блевать радугой и никак иначе. Даже если читать медленно, чувство пресыщения возникает очень быстро. (Впрочем, возможно, дело не в книге, и пятый бутерброд на ночь глядя был просто лишним.) Я не уверена, пытался ли Мур вместить в эту книгу ВСЁ, но кажется, пытался.

На второй взгляд, книга напоминает мне картину словами. Только художник такой же безумный и эпатажный, как Альма Уоррен (моя героиня~), мог бы написать на этих бесконечных белых страницах столь дикий рисунок обычными строго-чёрными буквами. Это тоже сугубо физическое, точнее сказать, визуальное впечатление, но, в отличие от стиля написания, сравнимого с гениальным блюдом, я хочу передать этой метафорой ощущение внутреннего пространства книги. Читать «Иерусалим» — это значит, стоять вплотную к холсту и разглядывать каждый отдельный мазок. Они все сделаны чёрной краской разной степени интенсивности, с разным нажимом, в разном направлении, разными кистями — и они накладываются друг на друга, создавая причудливый узор. Чем ближе чтение к концу, тем дальше удаётся отступить от полотна — и тем лучше виден общий замысел рисунка. Но чем лучше он виден, тем сильнее головокружение, потому что в ограниченное рамой пространство умещается четыре измерения — длина, ширина, глубина и время существуют одновременно. Бесконечное, казалось бы, множество персонажей, казалось бы, не связанных друг с другом, реальных и выдуманных, значительных и несущественных, и всё это пронизано путешествием во времени — читатель «телепортируется» из одной эпохи в другую, и автор даже не даёт времени перевести дух. Особенно тяжело в первой части (когда стоишь ещё слишком близко к картине), но, клянусь тростью моей бабушки, со второй появляется даже сквозной сюжет, который в итоге приводит всеобъемлющему пониманию мира в третьей части.
Или не приводит, тут как повезёт.

Кроме тошноты и головокружения есть ещё один побочный эффект — звон в ушах. Ещё одно банальное сравнение (после муровских метафор я особенно остро чувствую, насколько мои художественные тропы убоги), но ощущения от этой книги можно сравнить со звенящей тишиной. (Хотя если кто-то ожидал сравнение с кокофонией звуков, то мой выбор покажется неожиданным, что утешает). А как ещё передать то чувство пустоты, которое возникает, когда пытаешься выразить словами ощущения от прочитанного? Как минимум, я знаю пару тройку людей, которые испытали такой же эффект, и сейчас они наверняка одобрительно моргнули, прочитав эти строки. Я могла бы осилить полноценный анализ этой книги, будь у меня мозги получше или хотя бы после второго прочтения книги, но увы, увы, чтение всего лишь первое, и чтобы выдавить из себя хоть какие-то слова, я вынуждена прибегнуть к чувственному восприятию. Вкус, зрения, слух, а также обоняние и осязание — вы сможете это понять.

С первыми тремя всё понятно, а вот что насчёт обоняния, спросите вы. (Или не спросите, но так как вы плод моего воображения, то я хочу, чтобы спросили.) У меня есть только один подходящий образ, но чтобы не спугнуть вас, начну издалека. Если блюдо вам не нравится, вы можете его не есть; если перед глазами рябит, можно отвернуться или закрыть глаза; если в ушах вдруг начинает звенеть или устанавливается оглушающая тишина — можно отнестись к этому как к моменту покоя и насладиться или же отвлечься любыми звуками. Но что делать с носом, который безжалостно атакуют самые зловонные и самые благоуханные ароматы одновременно? Не дышать не получится. Если уж оказались на этой человеческой помойке, то от её аромата никуда не деться. (Ой, кажется, я увлеклась метафорой, пора возвращаться на грешную землю). Кажется, нет темы, которую бы автор не затронул: жизнь простых работяг, жизнь добропомощных людей, жизнь творцов и безумцев, лидеров и изгоев, а также немного политики, немного градообразования, немного социальных проблем, сны и видения, чертоги разума, серая повседневность, последствия войны — темы на любой вкус и цвет (в случае моей метафоры — и запах). Не все главы было одинаково интересно читать, от некоторых тем за версту смердело серьёзностью и скукой, хоть автор и пытался всё завернуть в шелестящую мистическую обёртку. Но каждый упомянутый в тексте безумец грел мою душеньку (Верналлы мои кумиры). Кому-то, наверное, понравится что-то другое. Но чтобы найти Тот Самый Аромат, придётся вдохнуть полной грудью это непередаваемое «амбрэ», иначе говоря, прочитать всю книгу. Испытание не для слабонервных. (Но мне понравилось, Альма, жди меня, я вернусь).

И есть ещё осязание — самый привычный способ восприятия, который невозможно отключить. Я бы предложила вам сейчас закрыть глаза, но тогда вы не сможете прочитать, какую фантазию я хочу вам предложить. Поэтому представьте, что вы закрываете глаза, протягиваете руку и проводите ладонью по какой-то поверхности. Вы не знаете, что это за предмет (допустим, он неохватен), но способны чуткими подушечками пальцев ощутить его текстуру: здесь щербинка, здесь ровные линии, здесь шершавый круг и так далее. Или, быть может, вы ощупываете языком то самое гениальное блюдо из начала рецензии, которое кто-то подбросил вам в рот, когда вы на секунду моргнули — представьте тот момент, когда вкусовые сосочки ешё не заработали на полную катушку и как будто онемели от беспардонной наглости незнакомца, — но язык, язык всё чувствует. Представили? И знаете, к чему я веду эту длинную и бессмысленно противную метафору? К впечатлению, которое осталось у меня от стилистической «текстуры» книги — кажется, Мур не пожалел сил и впихнул в текст всех известных британских авторов. Пока читаешь, то и дело возникает, что ты где-то подобное уже читал, но это нечто совершенно новое, не то, что было 50 страниц назад. Я далеко не всё опознала, но мне почему-то сразу пришли в голову Иен Бэнкс, Джефф Нун (потому что я недавно их читала), а вот следы Энид Блайтон я бы без подсказки не разглядела (хотя её тоже недавно читала), и прочая-прочая. Совершенно разные жанры — абсурдные, фантастические или реалистичные. Хотя я начала свой отзыв со слов о том, сколь разнообразными на вкус были разные куски текста, там я всё такие подразумевала способ повествования, способ построения истории. Здесь же я хотела заострить внимание на постмодернистской сочной текстуре текста, ведь «Иерусалим» — это неочевидная книга для тех, кто любит книги.

Эту книгу за многое можно полюбить, но почему-то первой приходит ненависть. А вместе с ней тошнота, головокружение, звенящая тишина, обонятельные муки. Сгладить впечатления способны только нежнейшие и чуткие прикосновения к тексту. И если достаточно долго заниматься подобного рода интеллектуальными извращениями с книгой, в конце концов, она обязательно полюбится.

Эта книга очень большая. В принципе, это все, что можно сказать о ней определенного. Жанр определить трудно. Не то фентези, не то мистика, куски мейнстрима, приключения и много чего еще. С сюжетом еще сложнее.

Конечно, биография. Только не человека, а города - Нортгемптона, который является географическим центром Англии (и с точки зрения автора, духовным, а также историческим - именно отсюда, мол, пошли крестовые походы, промышленная революция и свободный рынок), и Алан Мур прослеживает его историю еще с тех времен, когда он назывался просто Хэмтюн (то бишь "родной город") до первой половины нашего века (и далее в бесчеловечное будущее, путешествие в которое пары героев напоминает   Машину времени ) на примере одного из старейших районов - Боро и его обитателей.  Впрочем, как бы Мур не выставлял Нортгемптон центром Англии и чуть ли не всего мира, заметно, что он вынужден мусолить одни и те же имена, связанные с городом - Оливер Кромвель, Томас Беккет, Джон Баньян и еще пара-тройка менее известных.

С другой стороны - это семейная сага, хотя бы первая часть, и я рекомендую книгу всем любителям семейных саг, это если и не лучшее в жанре семейных саг, то в десятке точно.

Также можно сказать, что роман - о свободе воли. Точнее об ее отсутствии (потому как в книге многократно постулируется, что ее нет, не было и не будет), и о том, как бы выглядел и функционировал мир без нее; чем-то это напоминает идею об этернизме. В результате построенный Муром мир оригинален и интересен, но сюжетно статичен. Автор написал довольно сложное повествование с множеством различных идей и мыслей, но вот кроме этой мне сложно что-то выделить - все очень густо и перемешано, каждый, наверное, найдет что-то свое - если сумеет дочитать, конечно.

В книге очень много персонажей и "очень много" - это то, что по-английски называется understatement, и даже это утверждение также является understatement. Персонажей просто чудовищное количество, многие показываются в разное время своей жизни, зачастую они друг другу родственники тем или иным боком, и по чесноку, надо было бы табличку себе составить, кто кому кем, но как обычно лень матушка. Здесь много перекрестных ссылок друг на друга, какое-то событие показывается с разных точек зрения, что придает ему разные смыслы.

Слог у Мура четко указывает на него как на автора комиксов - он всегда помнит, что персонажи действуют не в безвоздушном пространстве, а во вполне определенном месте с определенной историей,  обычаями, отношениями между людьми и мебелью. И вот эту мебель, природу, ландшафт Мур описывает тщательно, глубоко, сочно - он не рисует кистью, он выдалбливает резцом. Иногда автор слишком увлекается с этими избыточными описаниями и они начинают навевать скуку - Муру явно плевать на комфорт читателя, поэтому он останавливается только тогда, когда сам считает нужным.

Книга в целом очень затянута, и это следствие стиля автора - то есть здесь нет воды и нечего выбрасывать, но все равно она слишком большая и по большей части неоправданно большая. Лишнего нет, просто автор каждую сцену растягивает так безбожно, что диву даешься. Зачастую чтение как будто плаваешь в густом киселе - сладко, но не наешься, десятки страниц могут пройти без какого-либо действия, все забито описаниями, сравнениями, стазисом, рассуждениями и тому подобным.  Мур к каждому слову добавляет несколько определений, богато уснащая предложения оборотами - герундиальными, наречными, деепричастными, и в результате даже обычное заваривание чайного пакетика превращается во что-то метафизически-прекрасное и трансцендентно-сложное.

Пишет размашисто, используя все грамматические и синтаксические возможности английского языка, его словарный запас просто огромен, если не сказать - чудовищен. В какой-то момент он начинает использовать свой собственный придуманный язык (какая-то усложненная версия кокни), в котором слова подменяются схожими по звучанию или написанию, сплавляет два-три слова в одно, и когда такие предложения идут по одному, в понятном контексте, это нелегко, но прочитать можно, но вот одну главу, полностью написанную таким языком, я одолеть не смог - бросил через несколько страниц, пролистав по диагонали, так и не знаю, что там произошло и имела ли эта глава хоть какое-то значение.

Мур левак (считает себя анархистом) и это очень заметно в книге - через нескольких персонажей он проталкивает свои мысли о капитализме, финансах, рабочем классе и тому подобном. Иногда это в тему, иногда нет.

Помимо этого, через многих персонажей автор проговаривает различную философию, и иногда этой философии становится слишком  много, вплоть до дого, что это можно назвать разглагольствованием. Поскольку Мур уже старенький, многие из героев жалуются на то, что вот раньше трава была зеленее, бабы толще, и все отлично жили в домах без отопления, канализации и водопровода, не то, что в этих модерновых бездушных домах. Дженнифер Уорт, думается, могла бы многое ему рассказать - если б Мур захотел слушать.

Автор часто и с удовольствием экспериментирует с различными жанрами, помещая текст то в поток сознания, то переплетая две линии так, что одна начинается там, где заканчивается другая и наоборот, ведет рассказ в виде то пьесы, то пародии на нуарные детективы, забрасывая различных персонажей в прошлое, будущее, рисуя закольцованные петли, синусоиды, тессеракты и нечтоненазываемое.

Можно ли советовать эту книгу? Ну только если вам нравятся фолианты тысячи на полторы страниц, бессюжетные сложносочиненные истории, глубокоосмысленные гештальты и филологические эксперименты. Исключительно на свой страх и риск.