Иерусалим

Любому, кто повидал мир, кто почувствовал, что волен отправиться куда захочет, — зачем ему сидеть взаперти в такой дыре, таком городишке, да даже такой стране?

Единственный смысл таких событий — тот, что налагаем мы сами, но даже если знать, что так наверняка все и обстоит, то помогает это, честно говоря, слабо.

В том, как устроен мир, всегда чувствуется какая-то подоплека, которую можно почти угадать, но стоит только попытаться вычленить значение или смысл, как они просто затухают, и ты остаешься в тех же потемках, что и раньше.

Больше всего в смерти его пугало то, что из-за нее он как будто заперт в трамвае, который идет строго по одному маршруту, что рельсы впереди уже выложены, что все неизбежно, — впрочем, это, по размышлении, пугало его и в жизни.

Публику привлекают печаль и сантименты, так называемый колорит бедных классов, но привкус нищеты не нравится никому.

Какая жалость, что нельзя наперед знать, как повернется твоя жизнь.

Хранить веру в материальный факт — лишь тщета, которую легко разбить, тогда как идеал остается вечной истинной в любом выражении.

В том-то и ошибка христианства в Англии, что ныне народ увлечен поисками истины в писаниях, кои почитают лишь за притчи в других землях, и оттого у них все ладно.

В его лице были такие жесткость и целеустремленность, что Фред не удивился бы, если бы тот оказался русским.

Даже те, кто мертв всего десять минут, не будут шарахаться по округе в грязных заляпанных трусах. Как завидишь кого голого, в трусах или пижаме, можешь не сомневаться, что он еще дышит.