Иерусалим

Пространство и история мира велики, спору нет, но и «Война и мир» тоже велика, а все-таки конечна. Были бы желание и время — если не считать, конечно, что времени вообще нет, — то можно легко изучить вдоль и поперек и то и другое.

Как будто раз меня обрекли на бесконечные муки в инферно чувств, то я могу оправдать любое свое прискорбное поведение.

Мамка рассказывала, что в ад попадают только за что-нибудь очень плохое, например убийство, и это казалось ему приемлемым условием, если он, конечно, сможет прожить жизнь и никого не убить.

Персонаж с места не сойдет, пока автор страницу не черканет.

Ток когда мы читаем книжку, в страницах виден порядок. А как книжку закроешь, все листы схлопываются в бумажную стопку, и нет в них ни начала, ни конца. Они просто блесть — и все тут.

Его с детства воспитывали помогать людям в тяжелую минуту, но учили и не совать нос в чужое дело.

Присматривай за ничем, малой, а то оно всюду расползется, не успеешь глазом моргнуть.

Люди со здоровыми родственниками только отлынивают от общего дела.

Теперь, когда Мэй нет, мне нужна цель в жизни, будет у меня другой ребенок или не будет. Если единственная цель в детях, то ведь ничего не останется, когда их приберут смерть, полицейские или просто взросление. Я хочу научиться полезному ремеслу, чтобы стать кем-то для себя, а не просто чьей-то женой или чьей-то мамой. Я хочу быть вне всего, хочу быть тем, кому не бывает больно.

Жизнь — большое, туманное, ошеломляющее место, которое убьет тебя, стоит выйти за порог.