Лезвие бритвы

Книга невероятно обволакивает своей многогранностью. Автор искусстно разворачивает перед читателем свой мир, приглашает в путешествие вместе с героями и не отпускает даже после прочтения книги.

Длинные описания событий, мест пребывания героев создают особую атмосферу сопричастности, сопереживания всему рассказанному. Читаешь одно из таких описаний, лишь мгновение мелькает и ты уже видишь перед глазами все описанное: переносишься мысленно в глухую деревню России, купаешься в утренней росе... лишь миг и ты уже посреди океана погружаешься на глубины в поисках сокровищь... еще мгновение и ты уже с открытым ртом удивляешься красотам Индии.

Поражает, колосальная работа Ефремова в процессе написания. В книге переплетены знания по геологии, истории, культурологии, медицине, психологии и психотелапии, эзотерике. Бесспорно это обогащает читателя новыми знаниями, размышлениями, эмоциями и переживаниями.

Для меня это одна из "книг-процессов". Такие читаешь ради удовольствия во время чтения, а не чтобы дочитать до конца. И даже, когда дочитываешь, продолжаешь размышлять над понятиями, категориями, затронутыми автором. Вот и "лезвие бритвы" дочитано, а голова занята мыслями о красоте в целом и человеческого тела в частности, об образованности, познании, жизненном пути, духовном развитии, переплетении культур... И не стремишься прийти к окончательной точке зрения, а наслаждаешься многогранностью размышлений...

Полюбила эту книгу!
уже хочу читать еще раз)))

Из всего романа мне показались любопытными  только рассуждансы  Ефремова о красоте. Он пытается объяснить красоту рациональностью.

Главный герой Гирин - альтер - эго писателя, который всю книгу   вещает  о глубокомысленных материях, а другие люди смотрят на него то как на пророка, то как на Мефистофеля, то как на злого вестника и только устрашаются своего незнания. 

Презентует он себя как материалиста - диалектика. И начинается его речь с обсуждения статуи  простонародной бабы, которую он посчитал красивой. Художники с ним не согласились и Гирин выдал целый словесный водопад о том, что...

красота - это обьективная реальность и статуя толстомясой, массивной бабы - это красота безусловная

красота - это наивысшая степень целесообразности

прекрасное - это наиболее правильное

Вот на какие  глубокие мысли  сподвигают мужчин женские бедра!

Далее Гирин читает лекцию о красоте. Разбирается он в красоте как свинья в апельсинах, но искренно считает себя очень умным.

Итак, каковы его идеи?

Серьезно? То есть, если кто-то до самозабвения любит блондинов или блондинок как немцы, которые поставили светловолосых людей на божничку, это дело в "памяти поколений"? А где память предков у детей, которые выросли среди зверей и так  и не смогли стать полноценными людьми?

Брови как защита от пота - это оригинально.

А почему красивее считается прямой нос? Не все ли равно? - Прямой нос - прямой ход для вдыхаемого воздуха. Для нас, европейцев, северных людей, характерна высокая переносица и высокое нёбо - воздух проходит в горло по крутой дуге и лучше обогревается.

Прямой, курносый или горбатый - это чистая вкусовщина, но Гирин хочет доказать, что  люди с орлиным носом  тяжелее дышат чем те, кто с носом  пипкой.  Высокая переносица  только у  северных европейцев? А носатые семиты или иранцы?

Для мужчин тонкая талия, увы, противопоказана, если они хотят быть действительно мужчинами, могучими и выносливыми, как древние эллины.

У Маргарерт Митчелл  было несколько иное мнение  по поводу мужской  талии. Ее Ретт Батлер обладал тонкой талией и маленькими  ногами.

Итак, деревенская девка - как идеал красоты. Сам Ефремов был из купеческой семьи и его любовь к простонародной внешности понятна.

Древние греки, столь любимые Ефремовым, с ним бы не согласились. Их женские статуи лишены даже намека на талию.

Какой ужас! И как это еще встречаются женщины с узкими бедрами? Ведь они по идее Ефремова  должны были вымереть за столько веков эволюции?

Ефремов мог бы назвать свою книгу "толстозадая баба как причина прогресса".

Ефремов еще и  историю плохо знает. Кочевые племена существовали  вплоть до нового времени и вовсе  не  из - за отсутствия  хорошей почвы или других природных богатств. Те же самые скифы были кочевниками, хотя проживали на богатейшей земле.

Правда? Кто-то видит тут туберкулезную больную?

Малогрудыми были и бабы древних греков, об этом Ефремов помалкивает.

Живи в наше время Ефремов наверняка  стал бы поклонником Ким Кардашьян.

Увы, нет. Какая такая математическая закономерность в красивой изогнутой линии?

Большие  глаза -  чистая вкусовщина. Меня, допустим,  привлекают  удлиненные глаза, а не большие. Впрочем, любовь Ефремова к большим глазам не удивительна, у самого были поросячьи глазки.

Тоже не так. Самое острое зрение у монголоидов с их эпикантусом.

Но вот  произошло явление народу  Ефремова, который просветил  профанов о том, как надо красоту понимать. Чтобы мы без него делали!

Я понимаю, почему в 60x эта книга вызвала фурор. Для людей, живущих за железным занавесом, это была уникальная возможность отправиться в далекое, недоступное путешествие. Для людей, после войны не имевших доступа к образованию, это была возможность получить новые знания через кишащие в книге энциклопедические факты. Я оценила этот вклад, повысив оценку на пару баллов по сравнению с тем, сколько бы она получила, будь написана сейчас.  И сложно не получить массового распространения с такой мощной идеологической заправкой, угодной власти.

Сейчас же этот роман не может не вызывать спорных ощущений по ряду причин.
Рояли в кустах в каждой главе. Ситуации складываются максимально удобно, чтобы обсудить каждый аспект советской идеологии. Мерзкие оппоненты всегда бессильны перед чистотой и непоколебимостью аргументов главного героя Гирина.

Гирин-чудотворец, который одним словом останавливает бандитов, психотерапией лечит рак (тут меня вообще бомбило), занимается бесконечным менсплейнингом, женщины беспрекословно падают к его ногам штабелями.

Наивность развития событий на уровне индийских фильмов Боливуда. Приключенческая часть книги - самая скучная. Поиски волшебной короны, зловещая международная организация, яхты, общество западных артистов, алмазы - для неискушенных советских читателей такая солянка - самое недоступное, а оттого заманчивое, блюдо.

Часть в Индии не менее "мощная" - спасенная красавица-рабыня, перестрелки, размышления о буддизме и восточной философии, вывернутых в советскую идеологию (да, оказывается, это возможно).

И по всей книге вплетены бесконечные размышления о красоте, объективация женского тела, псевдонаучное обоснование стандартов этой красоты.

Некоторые тезисы были достаточно прогрессивны для того времени и условий. Поэтому, конечно, можно сделать скидку на год написания.

Еще из относительных плюсов - бесконечная вера в будущее человечества, но в его Туманности Андромеды, все же, эта вера чуть глубже и интереснее.

Осилить эти 1000 страниц было непросто.

Из несомненных плюсов: захватывающий сюжет, сильная вера в будущее человечества (вовсе не только в коммунистическом смысле "светлое будущее", как кажется многим, Ефремова вообще неслабо критиковали в его время именно за "недостаточно правильный" коммунизм героев), интересные рассуждения о восточной философии с точки зрения рационального.
Но до 5 не дотягивает по ряду причин: Ефремов абсолютно не мог в историю религии, но "авторитетно" ее критиковал, именно с претензией к конкретным историческим личностям; про ЛСД и т.н. "генную память" все до меня сказано куда более знающими людьми, тут даже подробно останавливаться не буду; вообще рассуждения Ефремова о науке, выходящие за пределы палеонтологии, надо воспринимать очень критично, с большой осторожностью, особенно с высоты имеющихся научных данных.
Язык - отдельная тема. Герои не просто страдают излишне пафосными диалогами, но и некоторые сцены сильно перегружены. Ефремов сам признавал, что ему не удалось должным образом соединить художественное произведение и научно-популярные изыски, и это чистая правда: некоторые размышления выглядят насильственно прилепленными к героям, даже не спасает обоснуй, что это их хобби - рассуждать в гостях о науке. Да, "кухонные разговоры" были очень давно, да и ученые любят поговорить о науке, но все же в реальной жизни язык людей куда более живой.
Ну, и главные герои: итальянцам еще веришь - они живые люди со своими достоинствами и недостатками, а вот индийцы и советские люди просто ужасающе сьюшны. Героям "Туманности Андромеды" это еще можно простить (и то они гораздо реалистичнее, несмотря на сеттинг), но наши современники (условно) с таким набором качеств выглядят откровенно неправдоподобно, даже если попробовать списать все на то, что жизнь показана такой, какой должна быть, а не такой, какая есть сейчас.
Ставить 3 я не могу - эта книга на меня слишком сильно повлияла в детстве, чтобы заниматься критиканством, а 5 явно не заслуживает. Так что 4.

Решилась почитать немного советскую фантастику. В детстве читала много Казанцева, Стругацких, Ефремова. Перечитала даже. Получила передозировку и сделала многолетний перерыв. И вот решила попробовать понять, интересны ли они мне сейчас. Первым стал роман Ивана Ефремова "Лезвие бритвы". Я горжусь тем, что я смогла ее дочитать. Это было тяжело. Дело даже не в коммунистическом пафосе, хоть его в книге сверх всякой меры. Но это не так важно. Книга скучная. Это просто сборник лекций, слегка сдобренный несколькими сюжетными пересекающимися линиями. Сюжет был бы интересен, если бы все линии были бы проведены от начала и до конца. Но большую долю книги занимают именно лекции. Стиль этих лекций ужасно зануден и страшно дидактичен. Как зануден и дидактичен главный герой Гирин. В момент объяснения с любимой молодой девушкой он способен разразиться лекцией на любую тему (Гирин знает буквально все). Персонажи картонные, чувства ненастоящие. Но главное же для Ефремова - донести до нас рассуждения.
Что касается рассуждений... Там много интересного, много спорного, много общих мест. Но меня задело то, чего я не увидела в детстве, а именно: дремучести многих мыслей Гирина. Это касается и отношений с женщинами, и межнациональных отношений. Не очень понятно, что делать неидеальным женщинам (запретить размножаться). А идея о том, что детей нужно сортировать еще в раннем возрасте вызвала во мне волну негодования.
После этой книги я, пожалуй, не буду пробовать читать "Таис Афинскую". Очень не хочется разочаровываться еще. Пусть в моей памяти останется очарование хотя бы этой книги.

Поразительно противоречивые чувства оставила после себя эта книга. Тут можно провести одно из тысяч сравнений с лезвием бритвы, что так часто использовал автор для объяснения всего и вся.

Из-за того, что большая часть книги имеет некий объяснительно-рассуждательный характер, действия, которых не так много, теряют важные качества именно действий - нет чувства движений, перемен, событий. И вся книга приобретает формат и атмосферу вступления. Плюс к вышеперечисленному, автор то и дело добавляет новых персонажей, которые рано или поздно встречаются с уже знакомыми нам персонажами и так часть за частью.

В процессе чтения меня как-то не тянуло ко второй части книги про итальянцев, а теперь она кажется мне самой живой. Да и сами персонажи (Сандра, Леа и Чезаре) пожалуй наиболее естественны. Потому что манеру общаться того же профессора Гирина никак не назвать естественной, все эти литературные ответы... и нет вопроса, на который он не мог бы ответить... Мери-сью этот ваш Гирин.

Сомнительная развязка очень сильно ударила по итоговому впечатлению от книги. Окончание в никуда, и после этого задумываешься, что сюжета то почти не было. Да и герои в течение книги почти не далеко ушли. Особенно это заметно на Гирине, который как испугал Симу "властью" в самом начале книги, так и не ушел от идей собственничества, по крайней мере в своих формулировках, о большем сказать не могу, так как отношения их показаны весьма поверхностно.

В итоге получаем роман, который в процессе чтения смотрится гораздо убедительнее, чем при попытках последующего анализа. Тема природной красоты конечно интересна и полезна, но автор очень сильно упирается в эти идеи, почти не рассматривая возможные альтернативы и в результате выходит не призыв поразмышлять "на тему", а убеждение в исключительной верности предложенных идей.

Пятьдесят лет прошло с тех пор, как опубликован роман «Лезвие бритвы». Сразу после издания в газетах и журналах возникло множество отзывов о романе, письма шли непрекращающимся потоком. Но – увы! – за полвека не появилось обстоятельного литературоведческого исследования.
За первым изданием романа читатели буквально гонялись, в библиотеках выстраивались годовые очереди. На чёрном рынке экземпляр стоил 30-40 рублей. Огромная сумма, треть зарплаты молодого инженера! Счастливым обладателям книги завидовали. В середине семидесятых желание прочитать и перечитать роман не иссякло; в конце восьмидесятых, в годы массового прорыва информации, когда тиражи Ефремова стали исчисляться миллионами, «Лезвие бритвы» мгновенно покидало полки магазинов, показывая подлинный читательский интерес.

Книгу стремились прочитать и школьники, и зрелые учёные.

Авиаконструктор П.В. Цыбин рассказывал о Королёве: «Дома у Сергея Павловича… я видел и книги И.А. Ефремова. Однажды Сергей Павлович неожиданно вышел ко мне с книгой – это было «Лезвие бритвы» – и спросил меня: «Ты читал эту книгу?» Я говорю: «Нет, не читал». – «Обязательно прочти! Здесь есть над чем подумать»» .
Неудивительно, учитывая отношение Главного Конструктора к точности и красоте. Если рабочий при сварке делал прочный, но неровный шов, то Королёв требовал исправить его, сделать приятным глазу. Это была не причуда, но выстраданное жизнью понимание: в некрасивом чаще таится скрытый дефект, порой имеющий значение лишь во взаимном усилении с другими, незначительными, казалось бы, небрежностями. В целом же ослабляется вся структура.

Роман, сыгравший огромную роль в самоосознании общества, повлиявший безусловно на каждого читателя, необходимо осмыслить, провести основательный анализ. Это ещё предстоит сделать. В нашей книге мы дадим лишь краткий очерк.
«Лезвие бритвы» – творческий эксперимент, в котором три сюжетные опоры – русскую, итальянскую, индийскую – замыкает встреча всех главных героев в Индии. Ефремов, безусловно, в выборе сюжетов и антуража ориентировался в первую очередь на современную ему молодёжь – в массе своей детей войны, многие из которых вынуждены были работать, часто не имея материальной возможности продолжать образование, рвались в институты, мечтая двигать страну вперёд. Многие приезжали в города из деревень, стремились к знаниям и упорно искали их. Этих людей и видел перед собой Иван Антонович, создавая масштабное полотно, по которому пролегали маршруты его героев. Чтобы облегчить восприятие сложного теоретического материала, ради которого задумывалась книга, он выбирает форму приключенческого романа.

Попробуем поставить себя на место молодых людей начала шестидесятых годов. Тогда в «Лезвии бритвы» практически каждая страница окажется для нас ошеломляюще новой – причём на всех уровнях восприятия.
Для начала возьмём итальянскую сюжетную линию.
Иван Антонович переписывался с многочисленными зарубежными друзьями, принимал их у себя в гостях, получал из-за границы журналы – одним словом, он достаточно хорошо представлял себе мир западного капитализма, отделённый в те годы от СССР холодной войной и железным, лишь изредка приподнимающимся занавесом. Среду западных актёров и художников, почти совершенно не знакомую советскому читателю, но безумно притягательную, он и выбрал для изображения. Яхта «Аквила», принадлежащая знаменитому актёру Иво Флайяно, «мисс Рома» – его богемная подруга Сандра, пара аквалангистов – художник Чезаре Пирелли и отважная ныряльщица Леа плюс суровый капитан Каллегари – всё это неумолимо должно было привлечь читателей – любителей приключений. Плавание по Атлантическому океану, опасные погружения в аквалангах, алмазы Берега Скелетов, затонувшие в древности суда, таинственная корона, великолепный Кейптаун, который многим был известен только по песенке «В Кейптаунском порту…» – даже отдельно взятый сюжет из подобных ингридиентов был обречён на успех. Добавить к этому пылкость итальянцев, связь без любви, развенчание киногероя, любовь и ревность благородного лейтенанта Андреа – и становится понятно, почему даже сотрудницы телефонной станции, где чета Ефремовых добивалась установки домашнего телефона, просили Таисию Иосифовну принести им хоть один экземпляр «Лезвия…».
Индийская линия не менее привлекательна. Древние монастыри Ладакха, громады Каракорума и Гималаев, общение с гуру, необычайные испытания духа, природа равнинной Индии, храмы Кхаджурахо, любовь к прекрасной танцовщице-найярке, оказавшейся артисткой кино и практически рабыней продюсера. Скульптор Даярам, любя Амриту Тиллоттаму, испытывая жгучее чувство ревности, ищет избавления от него в удалённом монастыре Тибета, затем с помощью итальянцев и местных йогов похищает возлюбленную у продюсера и, уединяясь в домике на берегу океана, ваяет статую апсары. А русский геолог становится их товарищем.
Индия в шестидесятые годы была, пожалуй, даже более закрытой для советских людей, чем мир Запада – из-за внутренних распрей и противостояния на религиозной и социальной почве. Эта страна с её красочным, необычным для северян видом, многоликая, исполненная тайных знаний, дававших посвящённым могущество, чрезвычайно привлекала советских людей. Книги о йоге, о древних знаниях и искусстве Индии в СССР были столь редки, что главы «Лезвия бритвы» досконально изучались читателями как единственный источник столь желанных сведений.
Русская часть романа рождала в читателях ощущение тайны. Вроде бы, всё просто: действие происходило в хорошо знакомой стране, однако и герои, и события казались читателям необычайными, словно плотно облегающий душу футляр быта вдруг рассыпался прахом и явственно проступили контуры совершенно иных, непривычных отношений и явлений. Герои Ефремова были совершенно не похожи на знакомых всем героев производственных романов. Они не добивались перевыполнения плана, не поднимали целину, но сосредоточенно и увлечённо занимались наукой, гимнастикой, танцами, во время дружеских застолий обсуждали новости из разных областей знания. Знакомые незнакомцы – так воспринимались они простыми читателями. Среди обыденных действий – работы, посещения поликлиники, встреч с друзьями – возникали поступки, которые вызывали жгучий интерес. Оказывается, молодая женщина может всерьёз заинтересоваться зрелым мужчиной. Оказывается, любовь к чаю может сблизить людей (абсолютный нонсенс для страны, где не было культуры чая!). Оказывается, на свидании с мужчиной можно свободно говорить о любимых картинах, о танцах и музыке, а деньги, выигранные в лотерее, потратить не на вожделенный для большинства ковёр или диван, а на трёхдневное путешествие в весенний Крым!
Завораживал образ Ивана Гирина – поразительная исследовательская деятельность, которую он вёл сверхурочно на свой страх и риск, способность к медицинской диагностике и гипнозу, знание психологии и самоконтроль. В отличие от исполненного ревности чувства в итальянской и индийской части, Гирин и Сима создавали совершенно иной образ любви, построенный на глубоком понимании, уважении и отсутствии чувства собственности, на котором зиждется ревность. Советский кинематограф пятидесятых – начала шестидесятых годов состоял из картин, где любовь представлялась в многочисленных эмоциональных всплесках наивной страсти и диковатой ревности на фоне деревенских или заводских пейзажей. Гирин, Сима и Мстислав Ивернев с его любовью к Тате выглядели на этом фоне как инопланетяне. Даже введение в русскую часть шпионской темы вызывало меньше интереса, чем духовные облики главных героев.
Русская часть единственная имеет глубокое обращение к прошлому, многоступенчатое, если учитывать пролог, в котором мы попадаем в 1916 год, на выставку самоцветов Алексея Козьмича Денисова-Уральского. Здесь завязывается сюжетная нить всего романа, связанная с редким загадочным камнем, здесь же мы встречаемся с автобиографическим образом – мальчиком Ваней. Второе погружение – в знойное лето 1933 года, когда студент Гирин, выполняя первое самостоятельное исследование, оказался на Волге, где встретился с Анной. Читатели шестидесятых годов, в большинстве своём ещё связанные корнями с деревней, узнавали реалии уходящей жизни, близко к сердцу принимали трагическую историю талантливой девушки. Интеллигенция же как откровение восприняла описанный автором обычай омовения в росе – на заветной поляне, где когда-то стояли древние идолы.
Ещё одной временной ступенью становится Великая Отечественная война. Под Москвой, уйдя на фронт добровольцем, погибла Анна, через некоторое время погиб его друг – скульптор, ставший мужем Анны. Сам Иван Гирин отдал войне и её последствиям огромную часть жизни, много лет служа хирургом, главным врачом госпиталя.
Неизмеримо углубляют хронотоп всего романа видения охотника Селезнёва, запечатлённые в ходе эксперимента по высвобождению наследственной памяти. Как вехи ушедшего, но не исчезнувшего прошлого человечества воспринимаются образы тибетских монастырей, храмы Кхаджурахо, тантрические обряды и история исчезнувшего флота Неарха.
В том, что три сюжетные линии романа в итоге сходились воедино, нет нарочитости или искусственности. Главным героям присущи честь, благородство, восхищение красотой, стремление к знаниям.
Три части, несмотря на своеобразие сюжетов, не выглядят чуждыми, разнохарактерными: их объединяет авторский взгляд, постоянное осмысление фактов, событий, чувств, испытываемых героями. Лекционный материал, которым особенно нагружена русская часть, должен был, по мысли автора, служить важнейшей цели: только знание может стать основой духовного самовоспитания, без которого невозможно пройти лезвием бритвы – узкой дорогой к совершенному обществу («Эпилог»).

Проглотив книгу за одну-две ночи, ухватив нити интриги, молодые читатели возвращались к роману ещё и ещё раз, обращая внимание уже не столько на события, сколько на вдумчивые размышления автора, на богатство сведений по самым разным наукам, на цитаты и упоминания поэтов и художников, о которых в те годы не принято было говорить (М.И. Цветаева, М.М. Шкапская, В.И. Немирович-Данченко , З.Е. Серебрякова, Н.К. Рерих, В. Кунерт). Деревянную статую Анны сравнивали со статуей С.Т. Конёнкова (Третьяковская галерея).
Распространено утверждение, что прототипом Ивана Родионовича Гирина стал Алексей Петрович Быстров, и слова самого Ефремова в предисловии ко второму изданию это вроде бы подтверждают. Но не стоит вырывать их из контекста ситуации жизни: «Среди множества писем, мною полученных, больше всего волновали меня трагические просьбы о помощи в болезнях. Читатели принимали меня за врача или, во всяком случае, просили познакомить их с прототипом главного героя.
Заранее должен сообщить, что я сам – не врач, а прототипом Гирина послужил мой покойный друг, врач и анатом, ленинградский профессор А.П. Быстров, который, увы, уже не придёт ни к кому на помощь».
Разумеется, заявлять во всеуслышание о писании автопортрета было бы не очень корректно. Какие-то качества, общие у Гирина с Быстровым – скажем, пресловутая способность к диагностике – была в наличие и у самого Ефремова, пусть и не в такой ярко выраженной, профессиональной форме. Конечно, Гирин, как и Быстров, был военврачом. От Быстрова же Гирину досталось и умение играть на пианино: обоим хорошо думалось под музыку.
Однако в большинстве черт образ Гирина имеет автобиографичный характер.
Быстров был человеком нелюдимым, Гирина же мы видимо в постоянном общении. Трудно узнать невысокого, остроумно-язвительного, лысоватого Быстрова в большом надёжном Иване с неторопливой речью и отточенными жестами.
Могучая фигура с широким костяком, стремление проникнуть в сферу бессознательного, потрясающая работоспособность и задатки необычных способностей, круг интересов, дружеские связи и отношение к Симе, в образе которой воплотилась Тася с биографией Веры Щегловой. Обобщающие формулировки, фокусировка идей и глубокая внутренняя уравновешенность – всё это, конечно, черты, присущие прежде всего самому автору. И даже привычка убегать от огорчений в зоопарк принадлежит Ефремову.
В этом ключе крайне любопытен ещё один заход: в прологе, после философского вступления о судьбе и ключевых событиях, открывающих её новый виток, рассказывается о выставке, где в одном помещении находятся серые камни – немые герои романа, и голубоглазый мальчик Ваня, полный внимания и замирающий перед красотой разнообразных минералов. Само собой воспринимается этот мальчик маленьким Гириным, но… тому в момент проведения выставки было всего два годика, и это явно не он. Зато другой мальчик Ваня – Ефремов – из всамделешнего мира – вполне мог посетить такую выставку в 1914 году. Здесь мы видим уникальный для Ефремова приём, который положил во главу угла всего своего творчества другой выдающийся писатель – Владислав Петрович Крапивин. Речь идёт о скрещивании двух реальностей и рождении благодаря этому невероятной и непредсказуемой третьей, которой словно сообщается дополнительное измерение. Мир, в котором происходят такие превращения и пространственные наложения, Крапивин назвал… Великим Кристаллом.
Думается, причин, из-за которых Ефремов отвёл внимание от себя, несколько. Ему важно было добрым словом помянуть ушедшего друга, привлечь внимание к его личности. С другой стороны, в письмах люди просили о помощи, а Ефремов не мог её оказать. И вынужден был перенаправить часть потока от своей персоны.

Во второй половине восьмидесятых годов, во времена перестройки, когда произведения Ефремова вернулись к массовому читателю, восприятие романа оставалось таким же острым, вызывало те же животрепещущие темы и вопросы. Только в обществе уже не было порыва самоотвержения, стремления жить ради прекрасного коммунистического будущего, на первый план выступили вопросы совершенствования – не ради общего блага, а ради возвышения личности. И тут «Лезвие бритвы» давало обильную пищу для умов и сердец.
Минуло ещё четверть века. Прекратил своё существование Советский Союз, в России воцарился олигархический капитализм, и все прежние реалии западной жизни контрастно и отчётливо проступили в повседневности, напоминая слова Леа о судьбе молодёжи, которая живёт без будущего. Молодых читателей начала XXI века уже не удивляют сцены на яхте знаменитого киноактёра, их скорее удивит поведение Гирина, который безвозмездно работает ради научных открытий и не берёт денег за лечение больных. Песочные часы перевернулись. Там, где было узко, стало широко. В шестидесятые ничего не знали о йоге – сейчас, во многом благодаря интернету, доступны любые сведения, однако это создало ощущение лёгкости обретения, что привело к поверхностности, не позволяющей в полной мере оценить дарованное. Хочешь спрятать хорошо – положи на видное место. В сплошном информационном шуме не остаётся места для глубоких раздумий и вчувствования в предмет, необходимых для духовных практик.
Современный читатель, умеющий сосредотачивать своё внимание, разглядит в «Лезвии бритвы» все достоинства, которые не померкли, а только ярче заблистали за полстолетия. Иван Антонович надеялся, что появится много подобных книг, сплавляющих воедино интригу и знание. Однако «Лезвие…» так и осталось уникальным произведением подобного рода.

Ефремов продолжает двигаться в направлении, которое критики после публикации рассказов о необыкновенном назвали приключениями мысли. Мысль здесь следует воспринимать литературным персонажем, имеющим свою судьбу и психологию, она вступает в многоуровневые отношения с различными явлениями действительности. Диалектика души Толстого на века останется образцом, а «детективы для домохозяек» – анекдотом-приговором для нашего времени. Творческая мысль должна иметь сложную разветвлённую структуру, быть осознана, а значит – выражена в слове. И уже в силу этого неизбежно противоречива и захватывающе динамична.
Умение насладиться приключениями мысли – искусство, которое необходимо вырабатывать. И Ефремов обильно насыщает свои книги сюжетами в сюжете, окутывает тело романа густой и сложносоставной ментальной ноосферой с тончайшими огненными смыслами в потаённой сердцевине. Словно подчёркивает практичность философских дефиниций, выраженных в одном из писем к Олсону: необходимость дополнить утверждение Маркса о бытии, определяющем сознание, контрутверждением, – что и сознание определяет бытие. И что дух является не функцией, но высшей формой материи…

В «Лезвии бритвы» читателя держит в напряжении не только детективный сюжет, но – главным образом – развитие научных идей. Важное место занимают поиски Иваном Родионовичем ключа к Себ, пятой душе древнеегипетской мифологии, вместилищу памяти поколений.
Опыты Гирина с наследственной памятью, с вызыванием эйдетических видений прошлого столь поразительны, что морально уравнивают советского учёного с индийскими мудрецами, дают Гирину право говорить об индийской мудрости так, как он говорит – почтительно и внимательно, но дерзко и строго. За самим Гириным стоит полнота полученной западными методами поразительной информации, сходной с результирующим вектором многовековой йогической практики. Разумеется, опыты с ЛСД были в СССР недоступны, а позже их запретили во многих странах мира, хотя до сих пор ведётся полемика о влиянии препарата на физиологию человека. Во время написания романа тема была исключительно свежа и горяча – словно из печки. Только-только начинал свои опыты Станислав Гроф, позже ставший патриархом трансперсональной психологии. Откуда же Ефремов брал информацию настолько детальную, что описывал даже химическое воздействие препарата? След ведёт к его другу, психофизиологу Ф.В. Бассину. Будучи энциклопедически образованными людьми, они свободно обсуждали стоящие перед наукой проблемы, пытаясь предугадывать пути её становления. Может быть, некоторое влияние оказала повесть Айзека Азимова «Фантастическое путешествие»: Азимов был не только фантастом, но и популяризатором науки, биохимиком, и ему были знакомы особенности воздействия препарата ЛСД-25, открытого Альбертом Хофманом.
Поразительны видения охотника Селезнёва, вызванные расщеплением сознания и подсознания и пережитые им как подлинные события. В одном из романов любимого Хаггарда аналогичное переживает Аллан Квотермейн. Необычные животные, пасущиеся стадами в степи, сражение с саблезубым тигром, создание каменных сооружений, где могли прятаться древние охотники, набег доисторических слонов – архидискодонов, встреча с четырёхметровой обезьяной гигантопитеком – в этих картинах автор даёт нам краткую историю эволюции человека, концентрированно показывает биологические и психологические механизмы, приведшие к возникновению современного образа человека.
Эволюция человека построена на гуманизме, в основе которого лежит мощный инстинкт сохранения рода. Людей «так мало, каждый на счету, каждый бережно охраняется своими соплеменниками. Как трудно во всех превратностях жизни вырастить бойца-мужчину или способную к продолжению рода крепкую женщину! Бесконечно долго вырастают человеческие детёныши, прежде чем становятся полноценными, обученными и воспитанными членами племени. Поэтому каждый погибший или искалеченный в схватке с хищниками человек – большая утрата, а гибель нескольких охотников или женщин может поставить всё племя на грань исчезновения». Высокая ценность индивида, забота о потомстве – вот подлинная база человеческой нравственности. Каждая человеческая жизнь – драгоценный цветок. Это понимали наши предки триста веков назад, с этим же ощущением будут растить детей люди эпохи ЭВК и ЭВР (Эры Встретившихся Рук, описанной в «Часе Быка»).
Образ лезвия бритвы буквально пронизывает роман. В ситуации с опытами он озвучен так: «Нормальный человек – это тот, у кого, выражаясь фигурально, стрелка показателя психики трепещет на нуле – на неощутимой грани между сознанием и подсознанием, взаимодействующими вдоль этого тонкого, как… лезвие бритвы, психического стержня абсолютно здорового «я»».
Современная исследовательница Е.А. Мызникова в своей диссертации , посвящённой рассказам Ефремова, отмечает богатую образную структуру, основанную на идее нуля-лезвия. Чётко прослеживается представление о синтезе как о грани между пространством и временем, прошлым и будущим, науки о человека как природного объекта (физиология) и культурного (психология), герои идут то вдаль, то вглубь (и буквально, и метафорически – макро- и микрокосм)...

У меня есть два по-настоящему любимых писателя: Достоевский, который отвечает на вопрос "Как понять и принять себя и других?", и Ефремов, который отвечает на вопрос "Для чего?". Это писатель-цивилизационный ориентир, единственный фантаст, кто не просто верит в величие будущей жизни, которая будет построена нами в соответствии со всем светлым, что в нас есть, но и тот, кто в своих книгах указывает на то, какими качествами должен обладать человек для таких поступков.
"Лезвие бритвы" — это для меня лично четыре модели человека, которые стремятся к одной цели — оставить после себя красоту и свет. Это нить Индии со всем мистическим многообразием, и горячая Италия с ее темпераментом и принятием чувств, умнейшие ученые Москвы, архиобразованные и по-настоящему добрые, и староверы Сибири с их гигантским здоровьем и верой в свои силы. Просто читая про них, ты уже становишься лучше... но тут еще и сюжет. Тут и мистика, и наука, и гипноз, и картели мафии, и поиск сокровищ. Я не знаю, чего нет в этой книге. Гений Ефремова все сложил в такую логическую паутину, что к концу только пожмешь плечами — да, это могло случиться.
Книга, по-моему, у него самая большая, но стоит каждой страницы. У меня, по-моему, IQ баллов на 10 поднялся — столько в ней отсылок ко всем религиям и культурам мира. В общем, читать, смаковать, обдумывать и становиться лучше.