Соглядатай. Отчаяние

О, с каждым романом мои отношения с Набоковым стремительно меняются. Мы с ним ссоримся/миримся/ругаемся/сходимся/расходимся. Отчаиваемся. Тоже, как ни странно, вместе. Он - от того, что я не понимаю величия его трудов, а я... Я, собственно, от того же.
И мучаюсь от вины - потому что я, только я виновата в том, что не могу разглядеть за витиеватостью образов, аллюзий и головоломок всего того, что видят там набоковеды, набокоеды, набоковолюбы. Мы с ним в конфронтации, и это ужасно интересно. Виноват-сон.
Зачастую всё это происходит одновременно, в рамках одного романа, где за слогом угадывается мысль, а потом скачет по кочкам поветствования, путается в буквах своих, в витиеватостях, в невытравленных ничем и никем "Геликсах и Ферманах", тонет в болоте самонадеянности [автора? автора-героя? героя?] и интеллектуализации... Мысль - то, что должно донестись до нас эхом сквозь весь германокарловичский бред - вот что теряется в остатке.
Ибо не верю я ни единому его слову, не верю от начальной до последней буквы, до точки этой отчаянной, до верха его. Не верю, потому что не верится с самого начала - двойник ли или почудилось? Сам акт этого творчества - убийства-самоубийства ради корысти, хотя мотив, будем честны - притянут за уши самим Набоковым и очень криво, так, что его кособокость видна на протяжении всего романа. Герман Карлович сам попадает в ловушку своей фантазии, что дико так разбушевалась, хотелось, хотелось слишком ему на протяжении жизни совершить что-либо эдакое, интересное, незаурядное - поступок, акт, творчество. Творчество, собственно, настигает его, поскольку потребность писать обо всём этом жгла бумагу, перо писало, мы узнали обо всей этой истории [а нужно было ли?..] а в итоге...
Получился пшик. Увы, недалеки Вы слишком, Герман Карлович, не любит Вас даже Владимир Владимирович, Вас создавший, скорее, смеётся и презирает - потому что Вы в силу собственной недалёкости слишком ослеплены возможным успехом, и спотыкаетесь на ровном месте. Поэтому автор в Вашем обличье может презирать всё, что угодно, вплоть до Достоевского. Он же автор, ему всё сойдёт с рук, спишут на ужасного недалёкого героя романа, и всё.
Я, возможно, привыкаю к тому, что не могу сопереживать героям романа Набокова. Все его герои не более, чем куклы, и мы - читатели - с внимательным [часто напряжённым, иногда - напыщенным] видом просматриваем на картонной сцене этот [невыносимый] фарс. Мы восхищаемся декорациями, тем, какими уродливыми или красивыми вылеплены куклы, однако, суть одна - внутри они пусты, а наполняет их лишь рука кукольника. И именно его чуть изменённый голос мы слышим в спектакле.
А когда выходим из зала, то настолько не хотим разочароваться, что на ходу накидываем на эту пустоту парочку-другую глубинных смыслов, и утешаемся ими.

Отчаяние - лучше слова и не подобрать, чтобы описать, как я продиралась сквозь это произведение.
Сначала хочется отметить хорошее: прекрасный слог, интересные описания объектов живой и неживой природы. Своеобразное чувство юмора, которым похваляется герой... А может, и автор, не разберёшь.
Что мне категорически не понравилось - в самом начале читателя обзывают каким-то нехорошим словом. Да, я понимаю, что, возможно, сделано это для образа главного героя (или автора, мы же помним, что автор и образ автора - совершенно разные фломастеры), но душевно принять не смогла. Потом приступы психологического нарциссизма главного героя доставили пару неприятных моментов.
Зато сюжет на высоте. Только очень мешает скачущая манера повествования, которую объясняют тем что "не я пишу, память пишет". То есть у нас тут эдакий поток сознания.
Метафоры интересны, иногда весьма неожиданны. Но, к сожалению, резонанса с автором у меня не вышло, увы.

В очередной раз не перестаю восхищаться красотой языка В. Набокова. С удовольствием вчитываюсь в гармонично подобранные фразы. Улыбку вызывает игра в слова, снова шарады.Так приятно чтение романа. Кроме того, автор удерживает мое внимание нарастанием интриг этого криминального сюжета. Вроде-бы все и так становится понятно с Германом, главным героем, этим несколько циничным 35-летним бизнесменом по производству шоколада. Как же все удобно в его жизни. Тихая, как он считает "малограмотная " и "малообразованная" жена. У него нет друзей. И Герман, главный герой начинает легко манипулировать людьми. Случайно встретив абсолютно похожего на него человека внешне, неграмотного и нищего мужика, Герман строит планы, взвешивает и обдумывает шаг за шагом предстоящее преступление ради получения денег. Повествование ведется от первого лица, поэтому моему удивлению нет предела , как же В.Набокову удается создать образ такого тихого негодяя. Но В. Набоков - мастер своего дела.Все в романе становится на свои места. Читается быстро. Советую.

Не перестаю восхищаться тем, как пишет Набоков. И в каждом новом произведении он раскрывается по-разному. Хотя процесс чтения почему-то шел с трудом, это абсолютно не испортило впечатления от книги.

Его произведения отличаются атмосферностью, и невозможно не ощутить все, что он пытался сказать и показать.
История, рассказанная им в данном произведении очень печальная, но и поучительная тоже.

Нельзя назвать произведение детективом, но определенная остросюжетность в нем присутствует. В какой-то момент главного героя даже становится жалко, но все-таки каждое преступление должно заканчиваться наказанием и возмездием.

Не бывает идеальных преступлений. В какой-то момент одна деталь может разрушить все. Главный герой пытался доказать обратное, но жажда легких денег затуманивает восприятие и реальность. В конце концов остаются лишь осколки желаний и разбитые судьбы.

Я долго не могла начать. Я и сейчас не знаю, что говорить, а говорить хочется. Невероятным будет оставить эту книгу без внимания. Я настолько сильно люблю Владимира Владимировича, что, наверное, уже буду любить каждую книгу через призму моей любви к нему. Однако эту - особенно.
Она чертовски легка, в сравнении с его остальной прозой. Даже думается "Набоков, ты ли это?" Однако, он. Его можно легко вычислить по "Зонтик, распятый вблизи парового отопления,все капал, капал, ронял слезу каждые полминуты и так накапал большую лужу" или же по "Забавно застать чужую комнату врасплох. Мебель, когда я включил свет, оцепенела от удивления". И в этом будет весь Набоков.
Сначала наивной девочкой я думала "как можно умереть не до конца?" И, знаете, чего греха таить, захотелось узнать, как это, конечно, только мысленно, слишком явно он всё это описывает.
Потом я спрашивала себя "Ну кто же ты, кто? Ты - посторонний или ты - кто-то из них?", но всё же склонялась к постороннему. И еще эта премерзкая Ваня, совершенно недостойная его возвышенной любви.
А потом р-р-р-раз, и конец. И вот я сижу, закрывши книгу, и хохочу про себя. А ведь все это можно было бы понять еще с самого начала. Но Он, Он сделал всё так, в очередной, бесконечный раз, что ты безудержно глотаешь книгу только, чтобы скорее дойти до конца.

Изящество форм, высота слога, тончайший юмор и бесподобные находки:

которыми фонтанирует этот лаконичный, но совершенно чудный роман (повесть? Кому как угодно, дамы и господа), в очередной раз доказывают, что если Набоков и не единственный (ещё раз задался этим вопросом: а не единственный ли? Но это, конечно, у меня временное. Всё-таки Беккет, Кортасар, прочие Бунины), то равных ему мало. А из современников-то… впрочем, они есть, вот мало их очень, а это беда, и беда большая! И, наверное, не только литературы, но и цивилизованного общества в целом.

А горькая страсть и нежная ярость, находимые в любом из произведений этого бесконечно-прекрасного писателя? Да они буквально вынуждают обращаться к его творчеству снова и снова, находя каждый раз в казалось бы протёртом до дыр произведении что-то новое, свежее, высокое, своё.

Вместо послесловия: и чуть не больше самого романа понравилась одна из рецензий на него, особенно вот этот прелестный отрывок:

Вот как кому, а по мне — бесподобно!
В заключение, хотелось бы отметить, что Набоков пёр ещё и у Харуки Мураками. И потому, Мураками дадут Нобелевскую премию (когда там, в октябре вроде?), а Набокову нет. Ещё бы желательно очень, чтобы в 2013-м Нобелевку вручили Сергею Минаеву, у него бессовестно драли (и дерут!) Пруст и Джойс с Достоевским. Заслужил!

Герман проживает вместе с прелестной женой Лидой в Берлине в уютной квартире с балконом и центральным отоплением. Он доволен собой и своей жизнью (особенно собой). Но его шоколадный бизнес не приносит желаемого дохода, а в последнее время дела идут совсем скверно. Во время деловой поездки в Прагу Герман встречает бродягу Феликса, «как две капли крови» похожего на него самого. И в голове у Германа созревает некий план.
Шестой берлинский роман Набокова и третий - психологически-криминальный, но в нём писатель напрочь отвергает условности жанра, а также второй после «Соглядатая», в котором рассказчиком выступает очевидный негодяй. Герой не стесняясь расхваливает себя, лжёт, пото́м, насмехаясь, признаётся, что солгал, из-за чего с самого начала возникает недоверие к нему. Его размышления производят угнетающее впечатление, вызывают тревогу, ощущение опасности. Набоков виртуозно играет на нервах читателя, не забывая порадовать его оригинальными эпитетами, неожиданными сравнениями - всем тем, что является фирменной особенностью его слога.

Какая же многоречивая духота. Предположительно, Н. играет с криминальным жанром и попутно предлагает вариацию на "Двойника" Достоевского, но это неточно. На деле, Н. со вкусом расписывает всё на свете (я называю это "набоковское ружьё"), чтобы сразить нас конечной продуманностью общей системы, в которой деталька к детальке, и тонкой разработкой темы, но есть одна проблема - получается донельзя скучно. Не покидает ощущение, что герой просто набрасывает архиинтересного (нет) ... на вентилятор,а не готовит прорези для будущих пуговок; ну и автор до кучи сыпет своими традиционными приёмчиками типа написать фразу и тут же начать пояснять за её ритм и ассоциации от конкретных слов (сейчас - цитата): "Прошел май, и воспоминание о Феликсе затянулось. Отмечаю сам для себя ровный ритм этой фразы: банальную повествовательность первых двух слов и затем – длинный вздох идиотического удовлетворения". Велеречивый прохиндей (принесите ему уже корону, покуда я закатываю глаза к небесам). А сюжет-то вялотекущий, но что сюжет - это для литературного плебса. Не лучше ли в начале новой главы порассуждать о типичных приёмах романистов? А то вдруг текст ненароком станет интересным для кого-то кроме снобов. Всё-таки Набоков — это для девочек любого пола. Девочки хотят кружевные трусики; но иногда им хочется почитать классику, - да такую, чтобы «ах», без «батенька-водочка-огурчик», но и без пафоса типа «все твари дрожащие несчастливы по-своему», - и тут (замшевой походкой; непрозрачный) является он, в понтах и пуантах, с английским кремом на руках, лоск его очевиден — умён, остроумен, гладок — барин, arbiter elegantiae, он "мыслит как гений, пишет как выдающийся автор": он к тебе и с анаграммами, и с аллитерациями, и с шарадами, и с чем только не. «А я ещё и синестетик, - шаркает ножкой Н. - слушайте: рыжий вкус шницеля в ресторане» (это цитата). «Ах», - умиляются девочки.

п.с.

Я уже писал, что многие герои Н. взаимозаменяемы и могут оказаться лишь маской самого автора. В частности, главный герой "Отчаяния" заявляет о себе как о коммерсанте средней руки, но проблемы, волнующие его - типично набоковские, риторика - набоковская, даже штуки вроде упомянутого "рыжего вкуса" - всё из Набокова, а не из мира драйзеровских коммерсантов.

Очень люблю творчество Владимира Набокова. Знаю многих, кто не проникся его прозой ни в юные годы, ни в более зрелом возрасте. Я же как-то сразу приняла в сердце его необычный образный язык и невероятно сложно устроенных персонажей, наблюдать за которыми иногда не так-то просто. «Защита Лужина», например. Более неприспособленного к миру и более беззащитного человека, чем Александр Иванович Лужин сложно себе представить… Ну ладно, сегодня я не об этой книге, а об «Отчаянии».

Неизвестно почему, но Набоков весьма предвзято относился к творчеству Достоевского. Такое чувство, что тот был ему чем-то дико несимпатичен именно как человек. Вот и «Отчаяние» написано будто в пику Достоевскому, некой пародией на его книги, причем до нелепости несуразной пародией. Текст пестрит множеством отсылок к Достоевскому, и многие из них в каком-то уничижительном ключе. Я просто не узнавала любимого автора, приходилось пролистывать страницы заново, чтобы убедиться.

«Отчание» в принципе написано сложным для восприятия слогом, и к тому же некоторые фрагменты созданы в разных стилях (возможно потому, что Набоков любил писать на карточках и потом уже «складывать» книгу целиком). Для меня это первый случай, когда я сомневалась с оценкой книги любимого автора. Тем не менее это все-таки Набоков (как там говорится про неудачи гения и удачи посредственности?), и главный герой повествования Герман оказывается у читателя как на ладони со всеми мыслями и чувствами.

Герман, словно Раскольников, задумывает гениальное преступление, но им двигают другие мотивы, нежели у убийцы старушек-процентщиц. Он желает поразить мир своим деянием как произведением искусства, и его рассуждения на эту тему полны сложной и безумной эстетики.
И все же внутренний мир Германа завораживает. Набоков так сильно погружает читателя в его действительность, что вынырнуть на поверхность непросто. И мне показалось, что прослеживается некое сходство Германа и Гумберта Гумберта…

Никогда не понять мне тех, кто упивается набоковскими текстами, этими предложениями на полстраницы, которые уже настолько замучены авторской болезненной графоманией, что уже сами по-тихоньку начинают чахнуть ближе к финальной точке. И вот бедному, пристыженному весом и значимостью имени автора на обложке, читателю невозможно уже понять, о чём было начало, где, когда конец, зачем все эти слова, образы, приходится с ужасом искать глазами уже впитавшееся, перечитывать рваными кусками, чтобы узрить суть, ещё раз попробовать на вкус тот образ, выраженный вроде бы русскими словами, но такими далёкими и посему ускользающими. И даже после такого манёвра - хотя чтение и литература не про это, а про баланс содержания и формы - возникает у потребителя текста большой внутренний вопрос: wofür?

Читая Набокова, я порой ловлю себя на воспоминаниях, когда только появились компьютеры. В текстовом редакторе можно было подбирать автоматически ко всем словам синонимы, и я баловалась, составляя разные новые словосочетания, схожие по смыслу с исходником. Видимо, в голове у Набокова был такой внутренний встроенный автоподборщик - иногда выразиться можно и нужно проще, и сделать это нужно красиво, но легко - и вот он, перед нами, безотносительный талант.
Но бездушная машина не знает разницы и выдаёт порой тяжеловесную нечитабельную дичь.

PS Параллельно читаю Леонила Андреева, и контраст поразителен: вот как оказывается можно достучаться до читательской души своими сложными мыслями, но простым и прекрасным слогом.
Набоков всё же явно не мой автор.