The Border Trilogy

Вот уж не знаю, с какой Луны на роман свалилось столько похвал. И, дескать, постмодернизм, и реализм, и ещё что-то настолько вау, что ему и названий ещё не придумано. Хотя по качеству это типичный текст начинающего автора. Для постмодернизма он слишком кондово-прямолинеен, для реализма имеет слишком мало связей с реальностью, для романтизма – слишком слащаво-идеалистичен. Автор пытался усидеть на нескольких стульях сразу, и как следствие его роман – вылитое существо доктора Франкенштейна, где части не срощены друг с другом, а механически сцеплены.
Так же, как чудовище Мэри Шелли пыталось понять собственную природу, роман «Кони, кони» в попытках осмыслить, что же он такое, временами превращался в романы «Луна, луна, цветы, цветы», «Тюрьма, тюрьма», «Ножи, ножи», «Седло, седло», и все эти измерения с удивлением поглядывали друг на друга, плохо понимая, как они оказались в таком странном соседстве и что же им теперь, спрашивается, друг с другом делать. Возможно, в единое целое их могло бы срастить время действия, но понять, что это XX век (наверно, вторая половина) можно с большим трудом по ряду косвенных данных. С равным успехом действие могло разворачиваться в вымышленной вселенной, где вместо тех же коней были бы единороги, драконы или живые мотоциклы.

Возможно, единство роману мог бы придать образ главного героя – парня семнадцати лет Джона-Грейди, но и тут вышел полный облом. По идее, «Кони, кони» – роман взросления. Но только по идее. По воплощению же он – два разных сюжета про двух разных людей. Первый сюжет, самый лучший, – история любви Джона-Грейди и Алехандры. Очень хорошо написанная, лиричная и нежная. Там ГГ ведёт себя именно как парень заявленного возраста, который впервые столкнулся с тем, что потребует от него решимости и ответственности (которую ГГ готов был на себя взять и шагнуть в неизвестность). Но автор по странному, надуманному поводу эту линию обрубил, создав трагедию разрыва фактически из ничего. Умная храбрая Алехандра, не побоявшаяся признаться отцу-мексиканцу, что у неё с американцем-вакеро всё зашло очень далеко, которая любит ГГ и готова ради него на многое, отказывается стать его женой, потому что (это было не раз повторено) у него там какие-то «шлюхи» (???) и поэтому он её непременно бросит. Надо ли говорить, что единственный объект, который мог с ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ натяжкой претендовать на роль шлюх при ГГ – кони.

Второй сюжет – житие святого Терминатора. Да придёт Спаситель!
Да уж, семнадцатилетний пацан настолько крут, что запросто заткнёт за пояс не только Т-800, но и, пожалуй, Т-1000. Судите сами, Джон-Грейди – эксперт по лошадям, способный укрощать самых диких чуть ли не силой мысли. Вакерос, которые всю жизнь провели при конях, только и могут, что поражаться его чудесным методам дрессировки. ГГ играет в шахматы на уровне гроссмейстера (коронный его ход – конечно, ход конём). Его не способны погубить многочисленные ранения, он не боится смерти. Кровью он истекает, только чтобы пугать врагов.
Стоит ему взять в руки оружие, как мир вокруг впадает от ужаса в кататонический ступор. А используя скилл «Мёртвый глаз», ГГ способен в режиме слоумо отследить все движения противника. Он может оценить материалы, из которых сделан нож в руке врага, во время молниеносной поножовщины.
ГГ попадает в подброшенную монету из любого огнестрела. Его до трясучки боятся даже взрослые вооружённые мужчины. Шрамы прибавляют ему +500 к критическому урону. Периодически реальность кастует на него скилл «Тень», и тогда он ходит по тюрьме целый и невредимый, хотя его друг Ролинс продолжает огребать по полной.
Джон-Грейди способен по-быстрому собрать ловушку из пистолета, двух верёвочек и камня, найти дорогу в незнакомой местности без карты и провожатых (ведь его мозг подключён ко вселенской базе данных). Он способен вправить человеку вывих, определить, какие «внешние фасции» были повреждены в порезанной брюшине, и прижечь рану раскалённым револьверным стволом, чтобы остановить кровь. (Самое интересное, он не боится, что дуло револьвера может потом разорвать при выстреле, и спокойно суёт полезную многофункциональную штуковину за пояс). Я уверена, что он способен удалить аппендикс и принять сложные роды в полевых условиях только с помощью этого инструмента.
У него всегда есть деньги, даже когда он их все потратил. В суде он может быть зараз и истцом и ответчиком. Ему всегда все смотрят вслед, пока он не скроется с глаз. Даже собаки, кошки, мулы, лошади, птицы и коровы! (Довлатов в своё время вовсю потешался над этим сюжетным штампом). По нему сохнут все особы женского пола. Даже если им по 12 лет. Даже если они не человеки. Он настолько особенный, что специально приходит к судье только для того, чтобы сказать ему, что это не так.
У ГГ особые отношения с Богом (т.е. с автором), хотя из вышеописанного это и так понятно. Но герой сам это пару раз озвучит, а то вдруг… Его самооценка выражена в максимально двусмысленной фразе:

Некоторым цены просто нет.

Странно, что герой не обрушил мексиканскую тюрьму, в которую загремел с Ролинсом, просто сурово на неё поглядев.

Все реакции этого Сурового Мужика абсолютно деревянные (такое ощущение, что Джону-Грейди не 17, а далеко за 40). Это сводит на нет все усилия автора показать чистого, неиспорченного цивилизацией юношу. Блевинса без суда и следствия застрелили? в тюрьму посадили и дело шьют? отец умер? – реакцию Сурового Мужика всегда можно описать одним словом – опа.

Но автор, видно, посмотрел на другие романы и понял, что без рефлексии – это сейчас не комильфо. И зачем-то пришил своему деревянному персонажу рефлексию. Сами понимаете, насколько она органично смотрится при нулевом эмоциональном фоне.
Мне могут возразить, что у парня снаружи может быть всё спокойно, но внутри кипеть и фонтанировать. Однако (даже при внешней сдержанности) эмоции человека должны были проявляться в его поступках. А поступки ГГ такие же деревянные. Он жертвует действительно важным для него всего один раз – когда расстаётся с Алехандрой (поэтому эта сюжетная линия – единственное, что есть в этом романе настоящего). В остальном… герой поразительно пуст. Он вроде бы ценит Ролинса, но, когда друг уехал домой, он спокойно помахал ему вслед и пошлындал дальше. Он вроде бы хотел стать ковбоем, но ни разу (!) за весь роман он не пасёт стада. Он не привязывается ни к одному месту. Такое ощущение, что даже к своему коню Редбо он не привязан (если тот помрёт, ГГ наверняка сурово помолчит и заведёт другого).
Да на фоне Джона-Грейди Т-800 с его «теперь я знаю, почему вы плачете» выглядит как полноценный живой человек!

Для повышения серьёзности автор будет заставлять героя время от времени затевать внезапные разговоры на библейские темы. Представьте вполне себе современных пацанов, которые в свободное время треплются о Страшном суде. Поглядывая на восход солнца. Ведь рассветная радость и буйство красок очень располагают, надо думать, к обсуждению такой темы.

Пейзажные описания тоже часто болеют деревянностью и больше похожи на протоколы, составленные на пейзаж. Эта «протокольность» уместна была в «Дороге» (мир погиб, слова старого мира тоже), но здесь-то…
Зато этой протокольности отчего-то не завезли в описание мексиканской тюрьмы. А там это очень бы не помешало. Это была самая нечёткая тюрьма из всех когда-либо описанных!

Персонажи занимаются не столько конями и думами о них, сколько завтраками, обедами, ужинами, куревом и перемещениями в пространстве. С ними происходит всякое нехорошее: то в тюрьму посадят, то мутный парень на ворованной лошади привяжется, то погоня на хвост сядет, то заключённый с ножом полезет. Думаете, в Суровом Мужике что-то принципиально поменялось? «И на челе его высоком не отразилось ничего»! Ближе к финалу ГГ в приличных Суровому Мужику словах (трёх-пяти) выскажет, как он переживал по этому поводу. Плевать, что его сны говорят иное – он явно и думать про всё это забыл. Нет, ГГ переживал! И просит занести это в протокол!

Мир романа при всей его типа-Суровости очень удобно устроен. Герой в чужом городе напился в хлам и подрался – проснулся не в канаве, а в постели, в пустой незнакомой квартире. Попал в тюрьму – прислали выкуп и денег на дорогу. Хочет есть – а вот бесхозная бахча. Хочет пить – сейчас в пустыне автор сгенерирует ручей или дождь организует. Не знаешь, что делать с заложником – передай его добрым «людям из народа», которые сейчас соспавнятся вот за тем утёсом.

Само повествование также состоит из скверно пригнанных друг к другу частей. Символизм в нём настолько плох, что вызывает только недоумение. ГГ въехал на коне в заброшенный дом, постоял и выехал – зачем? Он видит стаю собак, которая хотела наброситься на поскользнувшуюся шавку, но потом передумала – зачем? Рядом сел один из заключённых и предложил закурить, они покурили, он ушёл – зачем? Птицы распяты ураганом на колючках кактуса и смотрят на ГГ – зачем? Несколько здоровенных абзацев нам описывают, какой нож он себе достал в тюрьме – зачем? Ведь спустя четыре страницы он этот нож сломает о другого человека.

Или же символизм здесь настолько до безобразия очевиден, словно автор держит читателей за откровенных дурачков. Герой расстаётся с Алехандрой и видит печальную свадьбу, попавшую под дождь. Да мы и так знаем, что деревянный Терминатор, мистер лошадиная Вселенная не подходит для семейной жизни. Кто-то в этом сомневался?
Такими очевидными намёками побрезговал бы даже Хемингуэй – сторонник суровой мужской прямоты и честности. И уж тем более он всегда брезговал мусорной начинкой с непонятным сюжетным назначением. Странно, что при всей Суровой Маскулинности в романе так мало «мускулов» и «мяса». Например, знаете сколько раз герои, проживающие на мексиканской асьенде, а также их кони страдают от кровососущих насекомых? Ноль раз. Я читала и люто завидовала. Жить в глухой деревне с кучей речек и озёр и ни комаров тебе, ни слепней!

С «конской» терминологией и вовсе чудеса творятся! Я думала, что всякие слова знаю, но слово «поседлали» (всё время хотелось спросить – куда?) вместо «оседлали»… Ждала уж других вариантов: подседлали, наседлали, обседлали, приседлали, выседлали. Слово «вальтрап» было незнакомо, но «Гугл» выручил, объяснил, что это по-нашему «чепрак» (надевается на седло). Хотя к середине романа стало понятно, что этим словом в «Конях» называется потник (надевается под седло). Почему нельзя было использовать привычные слова вместо иностранных – вопрос, наверно, к переводчикам.

Ну и к вопросу о работе автора (и переводчика) со стилем. Если метафора хороша и выделяется, плевать, что она не подходит по смыслу. Вот нам постоянно показывают, что герой любит лошадей. И поэтому, наверно, идущих рядом с ним в поводу коней (своих коней!) называет «порожними» (слово применяется только для неодушевлённых объектов). Ну написать «кони без всадников» – это скучно. (Хотя, с другой стороны, определение-то вполне подходящее: деревянное определение для коней деревянного героя.)
Имитация речи пьяненьких пацанов выглядит так (ещё одно очень спорное решение переводчика):

Ехать-то можешь, чи нет? – спросил Ролинс.

Персонажи перешли на украинский? Кроме слова «чего» ни одно другое их пьяные языки почему-то больше не коверкают.
В другой сцене герои «наложили на тарелки еды». Суровый Мужик может только накласть?..
Мексиканец Луис рассуждает об «Исусе Христе». Старообрядцы уже в Мексике?!!

меля свой кий

И много ли из кия муки вышло?

лошади спустились к воде, подули на воду и стали пить.

Я бы посмотрела на такую умилительную картину. Губы трубочкой, язык рожком…

Гнедой Блевинса закатил истерику, завыл и задёргался.

Кони-кони тут интересные, мда… То ли приматы, то ли волки, то ли помесь…

Из всех возможных метафор и сравнений предпочтение отдаётся «индустриальным». То гроза похожа на сварочные работы, то зелень после дождя светится, словно ей батарейку подзарядили. Хотя описываются глухие мексиканские места, где можно ехать целый день и не встретить человека. Вот тебе, читатель, история про неиспорченного человека в природном мире!

И под занавес ещё один признак посредственной литературы – пафос-фиговый лист, прикрывающий голые места сюжета. Например, герои блюют, напившись палёной водяры:

Стояли, широко расставив ноги и упершись ладонями в колени, и их выворачивало наизнанку. Пасшиеся неподалёку кони время от времени настороженно вскидывали головы. Такого им отродясь не приходилось слышать. В серых сумерках эти рыгания словно исходили от диких и странных существ, вдруг в этих местах расплодившихся. Казалось, решило напомнить о себе нечто безобразное и уродливое, гнездящееся в глубинах бытия. Отвратительная гримаса на лице Совершенства… Лик Горгоны, отразившийся в осенней луже.

Весь сюжет увешан этими пустопорожними погремками, как свадебная кобыла колокольцами. Там также будут гомункулы (которые, по мнению автора, умеют вселяться в людей???), египетские ночи, дервиши и прочие очень подходящие к Мексике, вакерос и ковбоям сравнения.
В пустом мире романа автор будет везде, где только можно, понатыкивать метафизические смыслы. Хорошо хоть ему хватило брезгливости не приплетать сюда туалетную тему. А ведь мог бы.

В финале мы узнаем, что ГГ больше всего переживает (и плачет) о смерти своей старенькой няни.
Про существование которой мы узнали только в финале. Опа.

Авторский вывод по «Коням»: только лошадь казаку во степи подруга… Мысль наверняка будет развита во второй части трилогии.

Мой вывод: попса обыкновенная, которая пытается прикинуться интеллектуальной литературой (без попытки прикинуться хотя бы литературой качественной).
Назвать роман надо было «I’ll be back» и чтобы при перелистывании играла финальная тема второго «Терминатора».