Владимир Сорокин. Лучшие романы (комплект из 4 книг)

Ну что, товарищи, съели? Большой кусок свежей отборной ... нормы? :D

Я, как порядочный человек, даже пыталась уловить потайной смысл в наборах букв, старалась переставлять буквы и слоги, просчитать рифмы, проводить политические и прочие параллели, чтобы разгадать сверхсекретное послание от автора.

Все интереснее! Смысла нет, автор с удовольствием смотрит, как все это жуют: кто плюется, кто облизывает, кто зажмуривается, но ведь дожевывает до самого конца и по доброй воле! Да здравствует писательская анархия!

Но если в первых семи частях есть какой-то закономерный итог,какая-то завершенность, то последней главой (про заседание журналистов) я разочарована. Какая-то она совсем бессмысленная. Но! Будем считать неудачные, вконец затянутые и неуместные концовки фишкой автора - так сказать, для осадочка, чтоб было, чем плеваться. Конец первой главы и конец произведения хорошо впишутся в такую статистику.

Какой-то негативный отзыв получается? Ненене, я двумя руками "За" такой откровенный наглый садизм над читателем, я тот еще мазохист)

Флэшмоб 2016, 15/28

На лето в городке провинциальном остановился, так что пишу вам из самой, так сказать, глубинки российской. На огороде у бабушки уже малинка с клубничкой поспели, огурчики подрастают. У неё там тихо, хорошо, птички ютятся в витиеватых узорах ветвей, приляжешь неподалеку на травку с томиком Блока в руках, и прямо душа золотится. Помните, как там было?

«Чуждый край незнакомого счастья
Мне открыли объятия те,
И звенели, спадая, запястья
Громче, чем в моей нищей мечте»

Ну, да оставим поэзию, нам, трудящимся людям, не до неё. Недавно такой инцидент был, представьте себе, Владимир Георгиевич, норму просроченную продали. Никто, конечно, не отравился, и слава Богу, но ведь до чего опустились, сволочи, товары первостепенной важности - просроченными продают. Ещё навезли всего в свои магазины, все полки нормой забиты, вот фиолетовая, в блестящей упаковочке, дорогая, из Америки (у меня подруга денег не жалеет, только такую и берет, родители у неё о-го-го, богатые), а нам-то, бедным то людям, что брать? Оно, правда, полки нормой до отказа забиты, а посмотришь, то цена кусается, то упаковка неприглядная слишком, отвращает. Словом - глаза разбегаются, товара полно, а взять нечего. Ну и приходится брать, что придется. А товара много, он и портиться у них, так и получается. Недавно по телевизору видели, норму из пластмассы сделали, или ещё из какого-то дерьма. А продавали как натуральную. Скоты они натуральные, вот они кто! Зато как они эту свою норму рекламировали, самого Татарского наняли, а что толку то, если товар подделка? Они бы так о качестве продукции беспокоились, как о рекламе. Политиканы-коммунисты бунтуют, мол, «Голосуйте за нас! Вернем советскую норму!!!». Брешут, как думаете? По мне так что те, что эти, всё шваль подзаборная. Ну да ладно, это всё житейское, глас народа, так сказать, во мне проснулся, и буянит с утра пораньше.

Я злой то такой почему? Трагические известия о судьбе друга моего старого дошли. Человек неглупый был, патриотом был искренним. Вы, Владимир Георгиевич, не думайте, это не пустословство какое-нибудь, как сейчас принято. Патриотизм, это ведь не гордость и не переживания за судьбу отчизны своей, это ведь, прежде всего - действия, поступки и маленькие подвиги. Может и маленькие - но Великие! Народ агитировал за бойкот выборов, статьи рассудительные писал, митинги собирал, петиции всякого толка организовывал. Всей душой за Родину стоял! И, в общем, до того патриотом был, что у него на сердце орёл двуглавый нарисовался. Врачи говорили - вырезать надо, пока поздно не стало. А он отказывался всё. Говорили ему, погубит это тебя, а он на своём настоял, мол, сердце болит, а душу согревает. В конце концов, дело в спецслужбы коим-то образом просочилось. Ворвались ночью в его квартирку захудалую, жену с ребенком разбудили, двое в форме предъявили ему, мол:

- Где ты, одиночество, у двери - не приближайся, не говори.

• Выкинь жизнь и малейший свет, это боль и муки сильнее нет, - мужчина в форме запнулся, но тут же оправился и добавил. - И раскается только тишина, уж она-то точно тебе отдана.
• Верни нам сердце, оставь печаль.
• Снова разгорится в душе свеча!

  Ну, он и отдал им сердце своё патриотическое. Они окно открыли, и выбросили сердечко его бьющееся куда подальше, на дорогу. А когда уезжали, машиной ещё проехались пару раз, чтобы не подобрать было. Товарищ мой всё это видел, не выдержал и зарыдал. Жена его успокоила, и они пошли спать. Утром проснулся как ни в чем ни бывало. Всё-таки, страх интересные штуки с человеком проворачивает. Теперь ходит он, бессердечный, на митинги той партии, ярым противником которой он был раньше (патриотом он всё-таки остался).

  Ах да, Владимир Георгиевич, совсем забыл о, собственно, поводе, по которому решился вам написать. Книжку вашу прочитал, «Норма» называется. Местами смеялся, местами недоумевал и разочаровывался. Но всё же, не зависимо от формы, книжка ваша, несомненно, хороша. Однако есть у меня к вам претензия, вернее, к издателям вашим. Я за книжку эту четыреста с лишним рублей заплатил, спрашивается за что? Чуть ли не половина книги - набор бессвязной зауми, несуществующих слов и случайно набранных букв. Обидно, обидно. Так что при первой же возможности, Владимир Георгиевич, вы обязаны вернуть мне хотя бы сто рублей. Дело принципа! Нельзя в запечатанной из-за брани книге продавать покупателю то, что он сам может прекрасно напечатать на компьютере, это кощунственно! Ну да ладно, это во мне жадность и положение бедствующего студента говорят.

  Владимир Георгиевич, больше всего похвалить вас хочется за третью и восьмую части романа. Поверхностно рассуждать я могу о каждой из частей, но ведь куда интереснее излагать интересные, даже слегка отвлеченные мысли, чем сворой эпитетов закидывать каждую страничку вашей книжечки (а более интересные мысли вызваны или подкреплены именно третьей и восьмой частью).

  Понимаете, Владимир Георгиевич, мне кажется, что некоторые вещи созданы для того, чтобы сгинуть. Нужно быть самоуверенным болваном, что бы утверждать, что рукописи не горят. Любителям Кафки просто-напросто повезло, что его рукописи не были сожжены. А что, если они были бы сожжены? А как же люди, у которых вообще нет друзей, которым можно было бы доверить уничтожение рукописей? Эти люди сами сожгут свои творения. Есть множество примеров того, что рукописи якобы не горят, однако откуда нам знать, сколько рукописей было сожжено, утрачено, потеряно, уничтожено, сколько великих трудов потерялось, погибло в беспощадном лабиринте человеческой истории? В моих словах много пафоса, но поверьте, всё именно так и обстоит. На самом деле, рукописи горят, горят холодным огнем, от него не согреешься, только руки дрожать начинают от такого пламени. А знаете, кто его разжигает? Люди, которые присвоили время себя. Я вижу, вы не очень понимаете, о чем я. Но ваша третья часть, один из её, как бы это сказать, смысловых пластов, он ведь именно об этом! Наше наследие, наша история, наша культура - коверкаются и перечеркиваются слабохарактерными писателями и их соратниками (не подумайте чего плохого, я не про вас сейчас говорю, Владимир Георгиевич). Но ведь писатель не станет врать? Ведь если в ложь верят как в правду - она становится правдой (знаменитая формула нашего английского брата в действии: 2+2 = 5). Так и получается, что всё нравится, но скучно - значит, вычеркнем, перепишем. А там где ужас и террор - там сомнем в кулак да выбросим куда подальше. Так всем нравится, и писателям, и их сотоварищам, и народу нравится, просто они не понимают, что им это нравится (если бы они хоть что-нибудь понимали, стали бы они жить именно так, как живут?). И все эти люди, всё человеческое стадо все они присваивают время себе, думая, что оно действительно им принадлежит. Вы меня простите, Владимир Георгиевич, что слогом сбивчивым и корявым пишу, я ведь только начинающий в этом деле, да и писать устал уже. Но, надеюсь, вы меня поняли. Многие вещи просто не дошли до нас, они выброшены или исковерканы. Я прямо сейчас вижу, как умирает поэтическое наследие Дягилевой, Башлачева, или, например, Губанова. Как наша интеллигенция не пытается защитить бедного Башлачева от забвения, всё как слону дробина, а про остальных упомянутых и говорить нечего, не будет ни годовщин, ни почестей. Забудут их, всех забудут. Никому не нужно это, кроме меня, горемычного...

  Знаете, Владимир Георгиевич, я готов простить вам те сто рублей, которые просил у вас ранее. В восьмой части, практически полностью состоящей из конструктивного диалога, диалога как такового нет. В этом гений вашей зауми! Но позвольте мне начать издалека. Сейчас вот читаю "Священные монстры" Эдички Лимонова, нашего общего знакомого. В эссе о Фрейде, он излагает одну интересную мысль, якобы, есть литература до Фрейда (нравоучительная, сдержанная, опасающаяся темы секса), и есть литература после Фрейда (жесткая, правдивая, ставящая все пороки человеческие на свои места). С Лимоновым, порой, трудно согласиться, но порой, с ним трудно спорить. Но факт в том, что, если благодаря Фрейду литература перешла на новый уровень, значит, литература на один уровень ближе к концу игры. Я хочу констатировать один ужасающий, даже шокирующий факт. Литература - исчерпала себя. Поверьте, я сам не хочу мириться с этим, но так оно и есть, во всяком случае, всё сводится именно к этому. Ничто не бессмертно, судить о бессмертии может только бессмертный, а я таких людей ещё не встречал. Все мы смертны, и литература создана такими же смертными как мы, значит, вполне вероятно, что и литература является смертной. Вы же сами это показали! Разрушив диалог, оставив только действия персонажей, вы сделали пустоту ощутимой, уничтожили идею и смысл, в итоге воссоздав их в безыдейности и бессмысленности. Литература исчерпала сама себя, осталось только сплошное и громоздкое Ничего. Остались только герои и действия, а за ними, либо пустота, либо уже было, уже видели, уже читали. Вот товарищ наш, Прилепин, книжку недавно новую написал, всё бы хорошо, читабельно, интересно, однако сама по себе идея (что от одного события, может измениться вся будущая жизнь) уже была в фильме «Господин Никто» 2009-го года (даже первая сцена из романа, где ребенок бежит вдоль вокзала за уезжающим отцом - практически идентична сцене из фильма, меняются только декорации). Что нам осталось? Переработка уже созданных смыслов, исторические романы, анализ, фантазии и аллюзии на тему современного общества, новых тенденций и порядков? Да, это всё, что нам осталось. Можно менять декорации, места действия, играть с языковыми приёмами (что у вас, Владимир Георгиевич, надо заметить, неплохо получается в ваших последних книжках). Но ведь рано или поздно и это наскучит! Проработкой героев уже никого не удивишь, максимум что можно сделать с психологизмом - поместить его на второй план (а для вас, Владимир Георгиевич, он вообще оказался ненужным хламом). Даже беспорядочные фантазии господина Пелевина вызывают только скуку и дежавю. Литературы стало настолько много, что уже и не знаешь, за что бы взяться, везде что-то похожее. Вывод таков, нам остается только паопаоп щешнщешн ажпапалд, не больше. Ну, хватит воды лить, наверное. У меня в принципе всё.

  Спасибо за внимание и терпение, достопочтенный мой Владимир Георгиевич.

  С уважением, Максим Мотылёв.

• 07. 2016.

• Чё там? - спросил голос из трубки.
• За Мотылёвым этим присмотр нужен, - ответил Соколов, выбрасывая бумажный шарик в мусорный бачок. - А так ху*ня.