
Ваша оценкаРецензии
Аноним24 сентября 2015 г.Читать далееНе знаю, чего я ожидал от книги. Мои представления о ней ограничивались джунглями Конго и "The horror, the horror". Я думал, кажется, что она будет выспренной назидательной повестью об ужасах колонизаторства и моралью в духе "все мы ужасные дикари". В общем, как обычно, ерунда какая-то напредставлялась. Меня удивила манера повествования, фигура рассказчика, но главное — я не ожидал, что книга будет такой современной.
Вообще, понятия не имею, почему это продолжает так меня удивлять. Человеческая душа в сути своей меняется не слишком-то сильно, тем более что Конрад в своей повести говорит о примитивных, в смысле — первичных устремлениях.
Тьма, вынесенная в заглавие, многогранна. Это затерянные леса в сердце топографической темноты, это тьма сердца человеческого, это тьма веков, отделяющая цивилизованного человека от дикаря, но готовая рассеяться в каждый момент, потому что силы, движущие ими, остаются в корне теми же.Что странно: повествование держится на образе Курца, и существенную часть текста мы стремимся к нему, пытаясь достичь и разгадать, а когда он наконец появляется — его почти нет. Неосязаемое величие и падение; темнота, к которой подбираешься впотьмах.
Конрад больше играет на недосказанном. The horror, к которому он даёт подступиться, каждый будет воображать себе сам, каждый будет растолковывать по-своему, видеть в свете собственных представлений.Повествование-сон, весьма себе кошмарный. При этом психологическая глубина и, как ни странно, юмор, — удивительны.
На перечитывание.161K
Аноним3 октября 2025 г.Читать далееОжидала чего-то таинственно-мистического и пугающего, типа сериала «Река» (2012), а получила странную по форме и пресную по содержанию повесть с философски-завуалированной критикой колониализма, рабства и копаниями в природе зла. Может для того времени это и было что-то революционное и острое, но сейчас выглядит скучновато. Неоспоримым плюсом является язык автора, классика есть классика — красивое, но вот содержание из-за мутности и невнятности совершенно не тронуло и не заинтересовало.
Думала, что быстренько проглочу эту малышку в 100 страниц за пару дней, но не тут-то было. Неожиданно литературный спринт превратился в марафон, что поначалу деморализовало, но разведав, что повесть-то по уровню С1-С2, выдохнула и продолжила в более размеренном темпе и без завышенных ожиданий от себя. С аудиокнигой пошло чуть легче, а может просто к тому моменту притёрлась к языку автора. Специфическая морская лексика, куча незнакомых прилагательных, длинные закрученные предложения с устаревшим словарным запасом — в общем прочувствовала по полной на себе всю тяжесть и мощь классики в оригинале, когда по уровню не дотягиваешь.
14354
Аноним2 сентября 2021 г.Читать далееДля начала ремарка. Книгу я слушала озвучке Алексея Казакова. Фактически, аудиокнига мне запомнилась удушливой, тревожной атмосферой, криками, звуками барабанов, завораживающим голосом чтеца, и тошнотворным запахом протухшего гиппопотамового мяса. Текст как вместилище смыслов, затерялся на заднем плане. Поэтому, мне пришлось перечитать повесть уже по старинке - глазами. Атмосферности мне во второй раз не хватило.
История незамысловата на первый взгляд. И судя по рецензиям, людям казалось, ждут их сто девяносто страниц морских приключений. Я бы прошла мимо повести, как раз потому что вся эта морская романтика не моё абсолютно. Но случился Линдквист с его пробирающей до костей "Уничтожьте всех дикарей", и я не могла не прочитать повесть, давшую название моей любимой книге. История по типу "рассказ в рассказе". Чарли Марлоу - английский моряк, делится с друзьями своими воспоминаниями о "необыкновенном человеке", которого повстречал, работая в Бельгийском Конго. Будучи капитаном судна, он воочию увидел с какой беспримерной жестокостью, европейцы относились к туземному населению, и с какой простотой могли отобрать курицу, слоновую кость, жизнь. Для них ценность имело всё, кроме жизни дикаря. Для современников Конрада, которые блуждали в расистском тумане, повесть безусловно стала событием; не единственным, но редким голосом человечности. Для нашего времени она разве что историческую ценность несёт, как некий артефакт, и, пожалуй, интерес представляет попытка писателя объяснить тьму, что живёт в человеческом сердце. Но попытка, на мой взгляд, не очень удачная; всё у него как-то зыбко и туманно. Хотя, очень красиво проведена ниточка между дикой глушью и тьмой сердца. Чем дальше ты удаляешься во тьму джунглей, сбрасывая с себя ограничения, диктуемые обществом, тем больше тьмы источает твоё сердце. Именно так я поняла, не факт, что правильно. И с этим не согласна. Моральные нормы не настолько действенны, что показывает нам история ХХ века. Толпа намного страшнее, чем оторванный от общества одиночка. Здесь этим "одиночкой" выступает Куртц. "Такой человек! Такой человек!" - восклицают герои при его упоминании. "Дерьмо-человек" - добавляю мысленно я. Кажется, Марлоу видит в Куртце - агенте по добыче слоновой кости, который кажется этаким миссионером, - заблудшую овцу. Разве виноват он, что дикая глушь вытащила наружу всю его внутреннюю грязь? Странно не то, что из обычного человека (сначала хотела написать "цивилизованного", но потом вспомнила как в то время "цивилизованные" люди несли своё знамя) он трансформировался в бога-царька. Такие сплошь и рядом встречаются в последнее время. Странно другое - почему и с чего к Куртцу такое идолопоклонническое отношение? Понятно, когда его считают богом дикие племена африканцев, и даже сын русского архиерея (этот попал под влияние красноречия), но Марлоу-то почему даже не будучи ещё знаком с ним? О Куртце мало что известно, кроме того, что он необыкновенно харизматичен, чем и притягивает людей. Это известно только со слов - я такой приём не люблю. Если уж писатель вводит подобного персонажа, то пусть он его покажет во всей красе. А если такой туман Конрад напускает с умыслом, то мне абсолютно непонятно с каким.
Подобных вопросов много возникало во время чтения. Видимо Конрад пребывал во время написания повести в каких-то метафизических кругах, где его понимали с полу вздоха, но я такими сверхспособностями не обладаю, к несчастью. Я - пенёк, мне нужна конкретика. Ещё один вопрос меня мучает: почему Марлоу не раскрывает в конце настоящую суть "невероятного человека"? Если Куртц - это хищническая Европа, прикрывающая свои делишки благими целями, то как же не хочется думать, что Марлоу здесь выступает человечеством-наблюдателем, которое старательно закрывает ладонями глаза из страха увидеть в Куртце себя. Конрад чересчур гуманен как по отношению к героям, так и по отношению к читателям; для того, кто хотел показать весь ужас что творили европейцы в своих колониях, можно было не прятать его за кружевом слов. "Ужас... ужас..." - безусловно поразит впечатлительное сердце, это вам не пошлые отрубленные головы туземцев, насаженные на колья. Отрубленные головы вообще тривиальное зрелище, правда?P.S. Всё никак не могла поймать за хвост мысль. Помню, что меня возмутило то, как разозлился Марлоу, когда поклонник мистера Куртца рассказывал об отношении вождей к "такому человеку" (не головы на кольях его разозлили, а отношение)! Сейчас я понимаю почему. Конрад был визионером. Любая попытка объяснить, как же в нас прорастает тьма, как течёт по пульсирующим венам вместе с кровью, разгоняемой сердцем - не бессмысленна, потому что даже оставаясь неразрешённым, этот вопрос порождает, так сказать, побочные мысли. "Сердце тьмы" предупреждало: очень скоро Европа породит таких же диктаторов, подобных богам, уже на своей земле. В самом начале, когда Марлоу смотрел на цивилизованную Темзу, он вспоминал римлян пришедших на варварский британский берег. Интересно, с какой же целью... Фиговый листок, который верно служил и Римской империи, и Британской, и Третьему рейху, и практически любому большому злодеянию - идея. Это мелкая сошка, вроде Начальника станции по добыче слоновой кости может не скрывать своих мотивов. Истинное зло с первого взгляда не увидишь, а может и не захочешь видеть. Да, теперь я поняла Марлоу: поклонение пугает много больше, ведь отрубленные головы - следствие.
131,2K
Аноним17 июня 2019 г.Читать далееМне как-то не удалось проникнуться этой книгой. Была она слишком чужеродна, чтобы я смогла успеть впустить её в себя и зажить ею за это небольшое число страниц.
Мне каждый раз казалось, что на этом материале можно было бы написать увлекательный роман и приключенческий, и социальный. Но можно понять и автора, который не хотел увлекаться Жюль Верновскими фантазиями, а полностью сосредотачивался на своём неординарном герое. Сама книга достаточно оптимистична за счет того,что главный герой повествования является только наблюдателем. Он ничего особо уже не может изменить, а в силах только засвидетельствовать, рассказать, а также составить своё мнение и передать его читателю о том неуловимо герое, о котором с восторгом или ненавистью говорит каждый, кто с ним столкнулся, равнодушных не остаётся. Но я не нашла в этом человеке какой-то тайны. Просто он выделяется на фоне невнятной толпы неудачников, мелких стяжателей, которые скопились в этом диком краю в расчёте на внезапную удачу, на лёгкое богатство. Он - лидер по натуре, человек, умеющий подчинять, за которым пойдут другие. Такие личности встречаются не так часто, лишь в этом его уникальность. И таким людям как раз и нужен размах. Не спокойная мирная жизнь в государстве, где все ограничено законами, а свобода, размах действий, глобальная идея. А уж в зависимости от своих моральных качеств он может встать на светлую или тёмную сторону, обучать дикарей, приближая их к цивилизации или использовать их преданность, чтобы стать местным царьком.131,7K
Аноним11 апреля 2013 г.Читать далееНичего не понятно.
Эта книга мне напомнила лекцию, на которую ты пришел в середине и теперь отчаянно пытаешься разобраться, что ты пропустил и какая, вообще, тема. В какие-то моменты тебе начинает казаться, будто ты почти... вот еще немного... ты же был в прошлый... но потом становится ясно: показалось.
История с приключенческим зачином (наш герой отправляется в неизведанные земли, влекомый белым пятном на карте) продолжается какой-то темной фантасмагорией. К концу книги у тебя самого внутри образуется какое-то темное, заветно-запретное пространство. И вот оно-то знает, что произошло в "Сердце тьмы". Но не скажет ни тебе, ни кому-либо другому. Всем строчкам веришь без доказательств.
Начинаю понимать, что наш преподаватель по зарубежной современной литературе тип хоть и мерзкий, но толк во взрывании мозга знает.13198
Аноним5 мая 2025 г.Читать далееМне сложно рассуждать об этой повести. Мысли мои вязкие, совсем как абзацы произведения ближе к концу.
Слог автора мне ужасно не понравился, хотя нельзя отрицать, что он отлично работает на атмосферу, затягивает во тьму. Конечно, всё это вкусовщина.
Заданы больные для того времени, а может и вечные, темы: расизм, колониализм, приход "человека прогресса" и того "света цивилизации" что он с собой нес. Разоблачение и критика кроются в деталях, в метких и едких цитатах. Компании, работящие ради своей наживы. Люди, только и мечтающие стать секретарем начальника, а потом занять его место. Целый калейдоскоп лиц и он. Куртц. Сначала как призрак, а затем во плоти.
С чего бы человечество решило, что цивилизация вообще нужна? Тьма, сокрытая в джунглях может с этим повторить. Попытка примириться с ней, примирить внутри себя мысль о возвышенной миссии с дикостью, жажду золота с очарованностью древним укладом терпит крах. Доводит до сумасшествия.
Думаю прав тот человек, что испытывает внутри себя тихий ужас, когда вглядывается в чащу. Вовсе это не "несовершенство нашей нервной системы, которая не может так быстро адаптироваться к тому, что леопард уже не нападает на нас". Все мы привыкли чувствовать себя покорителями, а не жалкими букашками. Все мы стали отчаянно махать факелом науки, освещая пятачки знаний и думаем, будто все поняли. Отказываемся принимать ту массу тьмы, что лежит за ними.
Финал у Куртца предсказуемый, но словно бы нелепый и неказистый. Мне ужасно не нравится скомканный финал повести, его хаотичность и отсутствие будто бы логики. Вот он вместе с языком автора не дал мне в полной мере прочувствовать философский подтекст, хотя он довольно занятный. Не подружились мы с автором.12542
Аноним1 марта 2013 г.Читать далееЭта книга - шепот в темноте.
Первозданная жуть, дикая глушь, которая хочет пожрать тебя. И ты, ты тоже хочешь ее пожрать, утонуть в ней.
Адский поток.
Искривленное болезнью величие, шепчущее "Ужас, ужас!".
Всё это погружено в сознание Марлоу, сметает и сжимает его душу.
Но.. "тогда бы стало слишком темно".
Я боролся со смертью. Это самая скучная борьба, какую только можно себе представить. Она происходит в серой пустоте, когда нет опоры под ногами, нет ничего вокруг, нет зрителей, нет блеска и славы; нет страстного желания одержать победу, нет великого страха перед поражением; вы боретесь в нездоровой атмосфере умеренного скептицизма, вы не уверены в своей правоте и еще меньше верите в правоту своего противника.Преклоняюсь перед стилем автора, тем, как он передал всю эту атмосферу.
Поражаюсь еще больше, когда узнаю, что он писал это не на родном языке.
Спасибо тебе, Джозеф Конрад.12179
Аноним3 июля 2025 г.Читать далее! Данная рецензия является частью общей рецензии на сборник произведений Джозефа Конрада «Сердце тьмы. Тайфун. Фрейя Семи островов» от издательства «Азбука» из серии «Мировая классика» (ISBN: 978-5-389-25826-6). Рецензия на сам сборник и краткая информация о Конраде и его творчестве тут:
https://www.livelib.ru/review/5206741-serdtse-tmy-dzhozef-konrad***
В 1890 году как капитан парохода «Руа-де-Бельж» Джозеф Конрад совершил путешествие по реке Конго. Во время него он заболел малярией и ревматизмом, которые сильно подорвали его здоровье. Впечатления от этого путешествия лягут в основу повести «Сердце тьмы», увидевшей свет сначала в отдельных выпусках журнала «Blackwood's Magazine» в 1899 году, а затем в составе сборника прозы автора 1902 года. Интересно, что самый известный на сегодня роман Конрада при его жизни не снискал большой славы, а сам писатель считал его не очень удачным.
*Карта Конго, нарисованная самим Конрадом
Концептуально повесть представляет из себя сюжет в сюжете. Моряк Чарльз Марлоу на борту плывущего по Темзе корабля вспоминает своё путешествие в Центральную Африку, где он по заданию одной «Компании», занимающейся добычей слоновой кости, должен был отправиться по реке Конго за неким «агентом Куртцем» и вывезти его оттуда. Для начала он отмечает, что Великобритания была диким краем, пока сюда на штыках не принесли цивилизацию римляне, а потом углубляется в историю своей африканской одиссеи. Он рассказывает, как прибыв на место, столкнулся с рядом проблем, но постепенно, по мере продвижения вглубь материка на небольшом судне, перед ним все больше открывалась картина творящегося вокруг беззакония и ужаса. В беседах с местными жителями и работниками у Марлоу создается таинственный и пугающий образ Куртца. Здесь его одновременно боготворят и боятся. Он – самый успешный и результативный добытчик слоновой кости в регионе, но методы его спорны. Это только распаляет интерес посланца к его персоне. Марлоу хоть и с трудом, но все-таки добирается до далекой станции и находит там Куртца – бога запуганных им туземцев. Через сопротивление Марлоу забирает Куртца к себе на корабль и пытается доставить его на Центральную станцию, ближе к морю, но изможденный болезнью «агент Компании» умирает в пути. Его последние слова были таковы: «Ужас! Ужас!»
***
«Сердце тьмы» не может похвастаться виртуозным сюжетом, обилием персонажей и многочисленными локациями. Главное здесь не это, а та удушающая атмосфера колониальной Африки, которую рисует Конрад в своей прозе.
«Слова «слоновая кость» звенели в воздухе, звучали в шепоте и вздохах. Можно было подумать, что они обращаются к ней с молитвами. Над ними, словно запах разлагающегося трупа, витал аромат нелепого хищничества. Ей-богу, в этом не было ничего похожего на реальную жизнь! А немая глушь, подступившая к этому расчищенному клочку земли, казалась мне чем-то великим и непобедимым, как зло или истина, терпеливо ожидающим конца этого фантастического вторжения».
Нет никакого секрета в том, что река Конго в конце XIX века протекала по территории т.н. «Свободного государства Конго» - «личного владения короля Бельгии Леопольда II», т.е. колонии. Несмотря на весь внешний лоск Леопольда II, это было одно из самых страшных мест на планете в то время, поскольку изматывающая людей и природу добыча каучука и слоновой кости накладывала свой отпечаток на порядки в этом регионе. К слову, эта территория оставалась под контролем Бельгии вплоть до 1960-х.
Для того, чтобы понять, какие жестокости творились в «свободном» Конго тех лет, я приведу одно воспоминание:
«Невыполнение квот на сбор каучука каралось смертью. Между тем, Force Publique были обязаны предоставить руку своей жертвы в качестве доказательства, когда они стреляли и убивали кого-то, так как считалось, что в противном случае они использовали бы боеприпасы (импортированные из Европы по значительной цене) для охоты или для складирования их для мятежа. По словам Форбата: «Корзины с отрубленными руками, поставленные к ногам европейских командиров постов, стали символом Свободного государства Конго... Сбор рук стал самоцелью. Солдаты Force Publique привозили их на станции вместо каучука; они даже выходили собирать их вместо каучука... Они стали своего рода валютой. Их стали использовать для восполнения дефицита квот на каучук, для замены... людей, которых требовали для бригад принудительного труда; и солдатам Force Publique выплачивали премии в зависимости от того, сколько рук они собирали».
Миссионер держит руку конголезца
Казалось бы, что может оправдать такое живодерство от лица «цивилизованного европейца»? Джозеф Конрад дает четкий и короткий (всего-то четыре буквы) ответ:
«Завоевание земли — большей частью оно сводится к тому, чтобы отнять землю у людей, которые имеют другой цвет кожи или носы более плоские, чем у нас, — цель не очень-то хорошая, если поближе к ней присмотреться. Искупает ее только идея, идея, на которую она опирается, — не сентиментальное притворство, но идея. И бескорыстная вера в идею — нечто такое, перед чем вы можете преклоняться и приносить жертвы».Хотя, можно ли считать «идеей» обыкновенную алчность монархов?
В последней четверти XIX века происходили события, которые определили не только судьбу Африки на ближайшие десятилетия, но и всего мира, который теперь самовыражался через колониальные империи. «Колониальный раздел Африки» - так называют этот исторический процесс, прошел стремительно даже по меркам человеческой жизни, и ирония истории в том, что отправной точкой в нем стала конференция, которая прошла вообще на другом континенте, в европейском Берлине. Произошедший раздел надолго отодвинул политическую и экономическую субъектность стран Африки, а азарт захвата земель сделал искушение безнаказанного насилия над местными народами практически абсолютным.
Карикатура, изображающая Леопольда II и другие императорские державы на Берлинской конференции 1884 года
Для простого европейца ужасы колониальных территорий – дело далекое и малоинтересное. Он узнает об этой жизни только через искажающую призму газетных заголовков и рассказов путешественников. Так и для Чарльза Марлоу путешествие в Конго – это лишь еще одна обычная работа. Но по прибытии, мрачная реальность вносит свои коррективы, стоит лишь перестать отворачиваться…
«Я видел демона насилия и демона алчности, но, клянусь небом, то были сильные, дюжие, красноглазые демоны, а распоряжались и командовали они людьми — людьми, говорю вам! Теперь же, стоя на склоне холма, я понял, что в этой стране, залитой ослепительными лучами солнца, мне предстоит познакомиться с вялым, лицемерным, подслеповатым демоном хищничества и холодного безумия. Каким он мог быть коварным, я узнал лишь несколько месяцев спустя на расстоянии тысячи миль от этого холма. Секунду я стоял устрашенный, словно мне дано было предостережение».Конрад умело погружает нас в мрачную атмосферу страдающего африканского континента, постепенно подсовывая новые детали. Вот лежит труп туземца с дыркой от пули в голове, вот трава проросла через побелевший скелет, вот обветшавшие дома заброшенной деревни, вот потопленный корбаль посреди русла реки, вот группа изможденных строителей железной дороги, прячущихся в тени от зноя, а вот головы, насаженные на частокол забора…
«Я направил бинокль на дом. Там не заметно было признаков жизни; виднелась разрушенная крыша, длинная стена из глины, поднимающаяся над травой, три маленьких четырехугольных дыры вместо окон; бинокль все это ко мне приблизил, и я, казалось, мог рукой прикоснуться к дому. Затем я резко повернулся, и один из уцелевших столбов изгороди попал в поле зрения. Вы помните, я вам говорил, что еще издали удивился этой попытке украсить столбы, тогда как дом имел такой запущенный вид. Теперь я всмотрелся и отпрянул, словно мне нанесли удар. Потом стал наводить бинокль на все столбы по очереди и окончательно убедился в своей ошибке. Эти круглые шары были не украшением, но символом, выразительным, загадочным и волнующим, пищей для размышления, а также — для коршунов, если бы таковые парили в небе; и, во всяком случае, они служили пищей для муравьев, не поленившихся подняться на столб. Еще большее впечатление производили бы эти головы на кольях, если бы лица их не были обращены к дому. Только первая голова, какую я разглядел, была повернута лицом в мою сторону.
Возмущен я был не так сильно, как, быть может, думаете. Я отшатнулся потому, что был изумлен: я рассчитывал увидеть деревянный шар. Спокойно навел я бинокль на первую замеченную мною голову. Черная, высохшая, с закрытыми веками, она как будто спала на верхушке столба; сморщенные сухие губы слегка раз двинулись, обнажая узкую белую полоску зубов; это лицо улыбалось, улыбалось вечной улыбкой какому-то нескончаемому и веселому сновидению.
Я не разоблачаю секретов торговой фирмы. Как сказал впоследствии начальник — метод мистера Куртца повредил работе в этих краях. Своего мнения по этому вопросу я не имею, но я хочу вам объяснить, что никакой выгоды нельзя было извлечь из этих голов, насаженных на колья. Они лишь свидетельствовали о том, что мистер Куртц, потворствовавший разнообразным своим страстям, нуждался в выдержке, что чего-то ему не хватало, какой-то мелочи в критический момент, несмотря на великолепное его красноречие. Знал ли он об этом своем недостатке, я не могу сказать».Нагнетают страх и диалоги в романе:
«Старик доктор пощупал мне пульс, думая, видимо, о чем-то другом.
— Так-так… прекрасно, — пробормотал он, а затем, вдруг оживившись, попросил разрешения измерить мой череп.
Несколько удивленный, я дал свое согласие; тогда он извлек какой-то инструмент, напоминавший калиберный кронциркуль, и снял мерку спереди, сзади и со всех сторон, заботливо отмечая результаты измерений. Доктор был небритым маленьким человечком в поношенном сюртуке, похожем на длиннополый кафтан; на ногах у него были туфли, и он произвел на меня впечатление безобидного идиота.
— В интересах науки я всегда прошу разрешения измерить черепа тех, кто туда отправляется, — сказал он.
— И вы делаете то же, когда они возвращаются? — спросил я.
— О, мне больше не приходится с ними встречаться, — заметил он. — А кроме того, перемены происходят внутри.
Он улыбнулся с таким видом, словно мило пошутил.
— Итак, вы туда едете. Замечательно. И очень интересно.
Он бросил на меня испытующий взгляд и сделал еще какую-то отметку.
— Бывали ли случаи помешательства в вашей семье? — осведомился он деловито.
Я рассердился:
— Этот вопрос вы тоже задаете в интересах науки?
— С научной точки зрения, — сказал он, не обращая внимания на мое раздражение, — любопытно было бы наблюдать там, на месте, психическую перемену, происходящую в индивидууме, но…
— Вы психиатр? — перебил я.
— Каждый врач должен быть им — до известной степени, — невозмутимо ответил этот оригинал».Читатель вместе с главным героем совершает многослойное путешествие. С одной стороны, это буквально перемещение по руслу реки вглубь континента. С другой стороны, это погружение в ту правду, которую многие предпочли бы не знать. А с третьей стороны, это метафизическое путешествие до тех границ, где заканчивается мораль, а вместе с ней и Человек, перерождаясь в Чудовище.
«А душа его была одержима безумием. Заброшенная в дикую глушь, она заглянула в себя и — клянусь небом! — обезумела. Мне пришлось — должно быть, в наказание за мои грехи — подвергнуться испытанию и самому заглянуть в его душу».
Рис. Matt Kish
Своей повестью Джозеф Конрад показывает, как за зыбким фасадом благопристойности и «насаждения цивилизации» как раз эта самая цивилизованность «белого человека» растворяется в грехе вседозволенности. Для автора дикая первобытность заключается отнюдь не в уровне технологий и культуры, а в неограниченности, в полной опьяняющей свободе действий, которая сближает колонизаторов с дикими племенами.
«Все-таки он был великим человеком, так как нельзя было угадать, чем можно обуздать его. Этого секрета он так и не выдал. Быть может, он ровно ничего собой не представлял. Такое поведение заставляло призадуматься, ибо там не было ничего, что могло бы его сдерживать».
Агент Куртц – одна из самых загадочных фигур в литературе ХХ века. Конрад довольно конкретен лишь в описании его внешности в то время, когда тот уже находился присмерти.
«Я не мог расслышать ни одного звука, но в бинокль я видел повелительно простертую худую руку, видел, как двигалась его нижняя челюсть, мрачно сверкали запавшие глаза и чудовищно раскачивалась костистая голова. Куртц… Куртц… кажется, по-немецки это значит — короткий? Ну что ж! В фамилии этого человека было столько же правды, сколько в его жизни и… смерти. Он был не меньше семи футов ростом. Его одеяло откинулось, и обнажилось тело, словно освобожденное от савана, страшное и жалкое. Я видел, как двигались все его ребра, как он размахивал костлявой рукой. Казалось, одушевленная статуя смерти, вырезанная из старой слоновой кости, потрясала рукой, угрожая неподвижной толпе людей из темной сверкающей бронзы. Я видел, как он широко раскрыл рот… в этот момент он выглядел прожорливым и страшным, словно хотел проглотить воздух и всех людей, стоявших перед ним».В остальном же мнения о Куртце противоречивы. Кто-то, из встреченных Марлоу людей, считает его самым успешным агентом, поставляющим больше всего слоновой кости.
«— В глубине страны вы, несомненно, встретите мистера Куртца.
На мой вопрос, кто такой мистер Куртц, он ответил, что это один из первоклассных агентов, а заметив мой разочарованный вид, медленно произнес, кладя ручку на стол:
— Это замечательная личность.
Я стал задавать вопросы и выяснил, что мистер Куртц заведует одной из очень важных торговых станций в самом сердце страны слоновой кости.
— Он присылает сюда слоновой кости больше, чем все остальные станции, вместе взятые».Но кто-то, наоборот, считает, что Куртц с его методами доставляет Компании проблемы, показывая ее истинное лицо. В целом, Марлоу, как и читателю, трудно сформировать целостное и однозначное мнение о его персоне.
Куртц прибыл в Конго с благими целями, нести «дикарям» цивилизацию, так, как он ее понимает. Но как это было тогда, цивилизация приносилась белым человеком с громом стрелкового оружия.
«Он пришел к ним и принес с собою гром и молнию… Ничего похожего на это они раньше не видели. И он был страшен. Он умеет быть страшным. Нельзя судить о мистере Куртце, как вы стали бы судить о заурядном человеке».Исследователи творчества Конрада имеют несколько версий, кто послужил прообразом Куртца. Так, в то время, когда Конрад был капитаном судна, на его борту умер агент Жорж-Антуан Кляйн (точно также, как сам Куртц в романе на борту парохода Марлоу). Другие критики считают прообразом Куртца торговца Артура Ходистера. Однако, ничто не отменяет возможности считать этот образ сборным, олицетворяющим бескомпромиссного колонизатора «в целом».
Артур Ходистер
Образ «Компании» в романе выведен через начальника Центральной станции и ее бухгалтера.
«У этого человека была самая обыкновенная физиономия, манеры, голос. Роста он был среднего, сложен пропорционально. Пожалуй, в глазах его весьма обычного цвета было что-то необычно холодное, а взгляд его падал на вас острый и тяжелый, как топор. Но даже в такие минуты весь его вид, казалось, противоречил впечатлению, какое производил этот взгляд. Иногда губы его складывались как-то странно — было в этом что-то мимолетное, ускользающее: улыбка не улыбка, — я ее помню, но не могу объяснить. Она появлялась помимо его воли, через секунду после того, как он договаривал фразу, появлялась в конце его речи, словно печать, скрепляющая слова и делающая банальную фразу загадочной. Он был самым обыкновенным торговцем и с ранних лет работал в этих краях. Его слушались, однако он не внушал ни страха, ни любви, ни даже уважения. В его присутствии люди ощущали неловкость. Вот именно! Не то чтобы недоверие, а просто неловкость. Вы не можете себе представить, какое значение имеет такая… такая способность вызывать ощущение неловкости. Он не умел организовывать, проявлять инициативу или хотя бы поддерживать порядок. Это видно было по тому, в каком плачевном состоянии находилась станция. У него не было ни ума, ни образования. Почему же в таком случае занимал он этот пост?»Обозначенная выше «неловкость» возникала из-за расхождения слов с делом. С одной стороны, Компания порабощала туземцев, эксплуатировала их, и пыталась эту экплуатацию выдать за заботу. Это обыкновенное лицемерие, которое Конрад сделал синонимом европейского «прогресса». Агент Куртц же проникнувшись духом места, решил пойти дальше, не только подойти к черте, но и переступить ее. Он отказался от морали, и вдохновленный подкрепленным страхом поклонением, вывел эксплуатацию на новый уровень. Как сказали бы сейчас, сбросил маски и перестал стесняться. Он не стал ограничивать себя чем-либо, он использовал все инструменты, чтобы стимулировать добычу слоновой кости.
«Туземцев он не боялся; они не двинутся с места до тех пор, пока мистер Куртц не отдаст распоряжения: его влияние безгранично. Эти люди расположились лагерем вокруг станции, и вожди каждый день его навещали. Они пресмыкались…»Неспроста в одной из цитат выше говорится о том, что Куртца нельзя судить «как обычного человека». Для себя и других он стал существовать вне этой модели. Можно сказать, что Куртц принял на себя роль Бога местного сообщества, его главного Судьи и Палача, т.е. сделал то, на что другие не осмелиливась, предпочитая лицемерно скрываться за маской добродетели и «соблюдения порядка».
«Как этот человек говорил! Он мог наэлектризовать толпу. У него была вера — понимаете? — вера. Он мог себя убедить в чем угодно… в чем угодно. Из него вышел бы блестящий лидер какой-нибудь крайней партии».
— Какой партии? — спросил я.
— Любой! — ответил тот».
Миссионер-капуцин, крестящий народ Конго, 1740-е годы
Идея Куртца, изложенная им в личных записях, проста и прямолинейна:
«Куртц развивал ту мысль, что мы, белые, достигшие известной степени развития, «должны казаться им (дикарям) существами сверхъестественными. Мы к ним приходим могущественными, словно боги» — и так далее и так далее. «Тренируя нашу волю, мы можем добиться власти неограниченной и благотворной…» Начиная с этого места он воспарил и прихватил меня с собой. Заключительные фразы были великолепны, но трудно поддавались запоминанию. У нас сохранилось впечатление о мире экзотическом, необъятном, управляемом могущественной благой силой. Я преисполнился энтузиазма. Такова неограниченная власть красноречия — пламенных, благородных слов. Никакие практические указания не врывались в магический поток фраз, и только в конце последней страницы — видимо, спустя большой промежуток времени — была нацарапана нетвердой рукой заметка, которую можно рассматривать как изложение метода. Она очень проста, и, после трогательного призыва ко всем альтруистическим чувствам, она вас ослепляет и устрашает, как вспышка молнии в ясном небе: «Истребляйте всех скотов!»Можно сказать, что Куртц – это олицетворение той колонизирующей Африку Европы, которая была бы видна, если бы оказалась до конца честной сама с собой. В «Сердце тьмы» есть прекрасный образ, каррикатура на прогрессорство Европы относительно стран Африки: ослепленная женщина факелом в руке! В таком положении она способна с помощью этого бесполезного для нее факела лишь сжечь все вокруг до тла. Пожалуй, этому образу нужно отдать первое место во всем этом сборнике.
«Я поднялся, и тут взгляд мой упал на маленький эскиз масляными красками на тонкой доске, изображающий закутанную женщину с завязанными глазами, которая держит в руке горящий факел. Фон был темный, почти черный. Женщина казалась величественной, и что-то зловещее было в ее лице, освещенном факелом.
Я приостановился, а он вежливо стоял подле меня, держа пустую бутылку из-под шампанского (медицинское снадобье) с воткнутой в нее свечкой.
На мой вопрос он ответил, что картина писана мистером Куртцем на этой самой станции больше года тому назад, пока он ждал оказии, чтобы добраться до своего поста».
Рис. Matt Kish
Один из местных жителей сказал Марлоу, что «люди, которые приезжают сюда, не должны иметь внутренностей», т.е. должны быть «пусты» внутри, безэмоциональны и бесстрастны, иначе, они просто не выдержат. Но природа не терпит пустоты, и в опустошенное сердце в той среде, которая сложилась в колониальном Конго на рубеже веков, могла проникнуть только Тьма.
Агент Куртц стал для туземцев жестоким, но умирающим Богом. Тьма высасывала из него силы, но и покинуть ее сердце он уже немог. Взаимосвязь Человека и Места в романе подчеркивается тем, что окончательно силы покидают Куртца по мере удаления парохода от его станции. В агонии он произнес всего два последних слова: «Ужас! Ужас!», и похоже, это был момент полного осознания, ЧТО произошло, и НАСКОЛЬКО это было бессмысленно.
Конрад заканчивает роман остроумной и на первый взгляд доброй финальной сценой, где Марлоу уже в Великобритании передает супруге Куртца его письма. Но даже здесь, мы видим неспособность свидетеля жестокостей быть честным и последовательным, видим, как снова множится ложь, конечно же «во благо»…
«— Я был с ним до конца, — сказал я дрожащим голосом. — Я слышал его последние слова… — И в испуге я умолк.
— Повторите, — прошептала она надрывающим сердце голосом. — Мне нужно… мне нужно что-нибудь… что-нибудь… чтобы с этим жить.
Я чуть было не крикнул: «Да разве вы не слышите?» Сумерки вокруг нас повторяли это слово настойчивым шепотом, — шепотом угрожающим, как первое дыхание надвигающегося шквала: «Ужас! Ужас!»
— Последнее слово… чтобы жить с ним, — настаивала она. — Поймите, я его любила, любила, любила!
Я взял себя в руки и медленно проговорил:
— Последнее слово, какое он произнес, было ваше имя».
*Рис. Matt Kish
***
Своим романом Джозеф Конрад показывает, что любая колониальная империя стоит либо на лицемерии, либо на бескомпромиссном саморазрушающем насилии таких вот Куртцев «на местах». Оба подхода не позволяют поставить колонизатора выше колонизируемых, «цивилизованных» выше «дикарей». Приходя в далекие страны, европейцы, со всеми своими технологиями и культурой, могли стать кем-то вроди богов для туземцев, но богов кровожадных, чей авторитет держится лишь на насилии и страхе. В отличии от добра, любви и уважения, они имеют свой предел и цену.11413
Аноним11 августа 2024 г.Читать далее
Единственная мысль, которая у меня кружилась во время прочтения книги, особенно 3 главы: "не сотвори себе кумира".
Но потом я стала думать о путешествие в целом и анализировать психологическое путешествие Марлоу.
Начнём с того, что Конрад написал эту повесть после собственного путешествия по Конго, а, следовательно, это его впечатления передает нам Марлоу.
Тогда как на западе преподносилась идейность просвещения дикарей в Африке и построение там цивилизации, по факту мы видим лишь рабство и изъем ресурсов.
Единственным их желанием было вырвать сокровище из недр страны, а моральными принципами они интересовались не больше, чем интересуется грабитель, взламывающий сейф.Дико наблюдать, что там творилось. И это, как заметил врач, навсегда меняет каждого, оказавшегося там.
Черные скорченные тела лежали и сидели между деревьями, прислоняясь к стволам, припадая к земле, полустертые в тусклом свете; позы их свидетельствовали о боли, безнадежности и отчаянии. Снова взорвался динамит на утесе, и земля дрогнула у меня под ногами. Работа шла своим чередом. Работа! А сюда шли умирать те, кто там работал.
Они умирали медленной смертью, это было ясно. Они не были врагами, не были преступниками, теперь в них не было ничего земного – остались лишь черные тени болезни и голода, лежащие в зеленоватом сумраке. Их доставляли со всего побережья.Оттого у Марлоу и возникает необходимость хотя бы в одном лучике света в этом тёмном царстве. И он его находит, собирает из сторонних рассказов образ человека-легенды и упивается им. Но когда находит, то понимает, что и того захватила тьма.
Дикая глушь погладила его по голове, и – смотрите! – голова его уподобилась шару – шару из слоновой кости. Глушь его приласкала, и – о чудо! – он зачах. Она его приняла, полюбила, проникла в его вены, в его плоть, наложила свою печать на его душу, проделала над ним какие-то дьявольские церемонии посвящения. Он был ее избалованным и изнеженным фаворитом.
Однако, Марлоу остался солидарен с Курцем, возможно, потому, что он понял причину его психологических изменений. Кто знает, что будет с нами, если отобрать у нас весь этот комфорт и кинуть туда, где выживает только сильнейший. Мы максимально смягчаем тёмную сторону нашей души и не хотим с ней встречаться до последнего.
Стоит заметить, что Марлоу был хорошим наблюдателем. Он видел окружающий его мир, людей в нем и был в отрыве от всего этого, как будто имел прививку. Вот некоторые из его мыслей:
Ему бы следовало хлопать в ладоши и плясать на берегу, а вместо этого он работал – раб, покорившийся странному волшебству и набиравшийся спасительных знаний. Он был полезен, так как его обучили. А знал он вот что: если вода в этом прозрачном сосуде исчезнет, то злой дух, обитающий в котле, почувствует великую жажду, разгневается, и страшно будет его мщение.
То, о чем впоследствии мы говорили как о нападении, было по существу лишь попыткой отразить наступление. Ничего враждебного в этой попытке не было; она была сделана людьми, доведенными до отчаяния, и носила характер оборонительный.
...никакой выгоды нельзя было извлечь из этих голов, насаженных на колья. Они лишь свидетельствовали о том, что мистер Куртц, потворствовавший разнообразным своим страстям, нуждался в выдержке, что чего-то ему не хватало, какой-то мелочи в критический момент, несмотря на великолепное его красноречие.Меня подкупает именно взгляд Марлоу на все, а, впадающего в крайности, Курца я могу лишь оправдать, как и главный герой.
Мы все проходим жизненный путь, наблюдаем и не поддаемся собственной тьме, но с годами происходит полное разочарование в устройстве этого мира. С этим приходится мирится и жить дальше. Облегчения не наступает даже тогда, когда, как тебе кажется, ты всего в паре шагов от него. Так и Марлоу, встречается в конце с людьми, но не испытывает облегчения и только видит как чёрная гряда облаков всё дальше уводит нас в сердце тьмы.
Послевкусие после прочтения повести тяжёлое.Содержит спойлеры11535
Аноним13 июля 2024 г.Читать далееЭто же надо было прочитать колумбийца, чтобы наконец дойти до Конрада (поляка по происхождению, ставшего классиком британской литературы, ага).
Ожидала немного старомодный приключенческий роман, получила скорее повесть, и не то чтобы очень старомодную, и не то, чтобы приключенческую - ближе к философской, пожалуй. Морское прошлое автора вылезает из каждой строчки - и это сильно прибавляет и эмоций, и содержимого, когда речь идет о воде. В остальном же, боюсь, я попала в ту самую ловушку, когда о книге слышала и читала столько, что ожидала сильно больше, чем в нее вложено.
Текст хорош, на самом деле. Но у меня тема Курца как-то поблекла на фоне ненадежности судна, пробирающегося по реке (неназываемой, но вполне угадываемой) в дебри джунглей, в места, толком не обозначенные на картах (вечно меня волнуют не те штуки). Как быстро смывается налет цивилизации, как легко начать терять себя - одним, и совершенно отгораживаться от происходящего - другим. Читать, конечно, надо было раньше. Но и сейчас прочиталось не без интереса.11567