L'Insoutenable Légèreté de l'Être

Книга в моем стиле, в стиле эссе! Это лингвистическо-психологическо-политическое повествование о четырех судьбах, о четырех чехах, о четырех линиях судеб, которые пересеклись!
Читать произведение надо в зрелом возрасте. В романе можно найти ответы, на наболевшие вопросы: о родине, любви, измене, отношениях с родителями, привязанности, семье, доме, предназначении, карьере, боге... Единственное, что осталось за бортом: это тема детей. Герои их не хотят. Или писатель не хочет, чтобы они их хотели.
И для меня важен вывод: главное ни где ты живешь (родина, квартира, родовое гнездо и т.д.), ни как ты живешь (богато, бедно, отрешенно), ни чем ты занимаешься (карьера, профессия, призвание)... главное, быть рядом с любимым человеком! отношения с любимым - это призвание человека, это главный труд жизни, это твой дом, это твоя родина...

Роман намного глубже, но это мои главные впечатления!

Бывают произведения или авторы, которые сложно оценивать. Ну вот например Солженицын, для либерально мыслящих он икона и светоч, а вот левые называют его пусть и талантливым, но переоцененным писателем, и все время находят у него какие-то "неточности". Уйти от давления идеологии тяжело, чтобы оценить чисто литературные стороны его творчества.

Примерно тоже самое с Кундерой, в Чехии. Выгнанный из страны писатель, создает роман про советские танки в Париже, где рассуждает о задавленной свободе чешского народа, то войсками русского царя, то войсками советского вождя. А еще в нем есть философские идеи. И ладно бы только это, но все это исследуется на фоне сексуальных проблем. Такая история обречена на успех и поклонение целым народом априори, а еще так вышло, что и написана качественно. И на выходе мы получаем текст, обязательный к прочтению "любому образованному человеку".

Читается все с большим интересом, первые 2 части уж точно. А вот философии в нем не очень много, все выводы и идеи помещаются в пару предложений, и они достаточно наивны и просты. Приставка "философский" к роману это точно натяжка. Мощно звучащий авторский голос, порой слишком грубо разрезает пространство текста, он присутствует в каждой сцене сторонним наблюдателем, похлеще, чем хроникер у Достоевского.

Некоторые метафоры и образы, особенно эротической тематики, отдают пошлостью и банальщиной. Создается впечатление, что своих картонных и схематических персонажей эпохи модерна и постмодерна, автор постоянно пытается засунуть в рамки "полноценной жизни" классического романа.

Все минусы, которые есть в романе, перекрываются занимательностью происходящего. В целом, я бы сказал, что это прекрасное чтиво для подростков, молодежи и более взрослой, но не слишком искушенной в литературе публики. А более искушенная, не должна ждать откровения от книги, и тогда получит должное удовольствие.

В романе нет точной хронологии и последовательности описания событий. Все они раскрыты в той или иной степени важности и значимости для участвующих в них персонажах. От главы к главе из маленьких кусочков складывается цельная мозаика. Наряду с интимным описанием жизни героев раскрывается и описываются отчасти документальные эпизоды жизни оккупированной Праги, философские аж мышления автора и сцены из жизни, близкие каждому (как то решение на усыпление собаки, и вечная проблема- борьба зонтами на улице). В целом, интересно...

Написано в рамках игры "Несказанные речи..." ( oliva спасибо за участие).

Невыносимо. Легко. Жизненно. И на этом можно было бы прекратить писать рецензию )))

Есть некоторые вещи, которые запали мне в душу. Есть некоторые вещи, которые остались непонятыми. Но в этой книге есть то, что я ценю невыразимо в книгах, - атмосферность. Гротескная, местами на изломах, очень легко читаемая, но порой невыносимая (в том числе и этой своей легкостью) книга.

Конечно, раздражает тема плохих русских оккупантов (но я стараюсь воспитывать в себе терпимость к инакомыслию). Раздражает местами излишняя документальность, очевидность описаний, разжевывание. Но в целом

Там, где говорит сердце, разуму возражать не пристало

и это одна из тех книг. которые либо принимаешь (к душе и сердцу), либо не принимаешь (ими же). Прочитала, приняла, понравилось, перечитывать не буду.

Нужно обладать изрядным чувством едкой иронии, чтобы главным героем книги про импотенцию сделать бычка-осеменителя. И слово «импотенция» я здесь употребляю отнюдь не в негативном смысле. Это просто бессилие. Бессилие чешского народа на тот момент времени.
Вся жизнь Томаша, на мой взгляд, олицетворение этого бессилия. Он молодой ученый и врач, уважаемый человек. Но одного этого уважения ему недостаточно, он не привык сдерживать порывы и пишет статью, затем в припадке героизма (не без оглядки на медперсонал) отказывается от неё отречься, терпит множество лишений, перестаёт видеть во всём этом смысл, уже мечтает о прежней жизни, но всё равно смотрит на редактора с восхищением. Точнее на его трагический образ, отпускающий остроты в расставленные полицией микрофоны, т.к. его непосредственная политическая деятельность Томаша нисколько не привлекает. И при этом его нервирует собственный сын. Непосредственная жизнь, имеющая слишком много отвлекающих и раздражающих физиологических мелочей. Который смеет еще что-то о долге ему говорить.
Но и редактора ему суждено разочаровать, потому что «…перед глазами возник образ Терезы, держащей в объятиях ворону. Он вспомнил, что вчера в баре к ней приставал шпик. Снова у неё трясутся руки. Она постарела. Кроме неё, для него ничего не имеет значения». Думает он так в последний раз. Конечно, и в последствии он будет осознавать какие причиняет ей страдания. Да и самому от этого будет неприятно. Он даже будет старательно мыться, дабы смягчить как-то дискомфорт. И подарит собаку. Но ни одного шага, способного как-то подтвердить вышесказанное, так и не совершит.
Прекрасный образ интеллектуала. Хотя чему удивляться, «…разве не правда, что автору не дано говорить ни о чем ином, кроме как о самом себе?». А если вспомнить любовь автора к психоанализу и фееричные рассуждения о Якове С. и говне, то совсем уж нехорошие мысли закрадываются. В общем, дюже анальная личность этот ваш товарищ Кундера.

С чего начинается хорошая книга? - Понятно, с хорошего названия, по крайней мере, это было бы логично и радостно.
Бывали в моей жизни удачи, когда, забежав на секунду в книжный, случайно выхватываешь взглядом что-то особенно расчудесное, несешься с ним к кассе, приносишь домой, и оказывается, что это и вправду алмаз неограненный, а ты всю свою жизнь прозябал в неведении об этом шедевре!
Какое название вы захотите бесконечно повторять, дочитав последнюю главу? "Над кукушкиным гнездом", "Поющие в терновнике", "Над пропастью во ржи", "Цветы для Элджернона"... Простое упоминание таких книг звучит как любимая песня из мультика, засмотренного в детстве до дыр. "Добрый путник войди в славный город Багдад, ты своим не поверишь глазам..", и как накроет ностальгической волной...
"Невыносимая легкость бытия" предвещало нечто удивительное, и я приготовилась к чему-то абсолютно легкому и чрезвычайно непереносимому, как слон, летящий на воздушных шариках. А к чему я еще должна была приготовиться?!
Про слона в книге не было, зато я узнала: как придумать героев из бурчания в животе или из смотрения в стену, методично разобрать их жизнь на малюсенькие противные кусочки, описать каждую мерзкую мысль, мелькнувшую у них в голове, и еще понемногу о разных прелестях человеческой жизни: эротических фантазиях, полигамности некоторых мужчин, влиянии испражнений на мировую культуру... Вот тут-то у меня и закончился запас лояльности к автору из чудесной Чехии. А в чем действительно "невыносимая легкость", так это в том, что не просто тяжело, а попросту невыносимо переварить мысли, которые автор тщательно разжевывает и упорно запихивает вам в рот, хотя в рот я бы такое класть не стала.

То, что она помнила (и на что сейчас, возбужденная, смотрела в зеркале), было ее собственное тело; ее лобок и круглое родимое пятно над ним. Эта родинка, что до сих пор была для нее лишь чисто прозаическим дефектом кожи, теперь будоражила ее мысли. Ей хотелось снова видеть ее в невообразимом соседстве с чужим мужским членом.

Не могу не подчеркнуть еще раз: ей не хотелось видеть член чужого мужчины. Ей хотелось видеть свое межножье в соседстве с чужой мужской плотью. Она не тосковала по телу любовника. Она тосковала по собственному телу, нежданно явленному, самому близкому и самому постороннему и более всего возбуждающему.

Роман, считающийся лучшим у Кундеры, на который, во многом благодаря чудесному, почти гениальному названию, у меня было много надежд, не оставил глубокого следа. Возможно, автор замахнулся на большую философию, чем мог бы осилить, показать и доказать. Тем не менее, человеческие судьбы, за которыми с такой тщательностью следит Кундера и которым слишком подробные объяснения дает, в состоянии заинтересовать читателя настолько, чтобы все-таки закончить книгу. Но ни Тереза, ни Томаш, ни Франц, ни Сабина не трогают, а под конец даже утомляют.

Как обычно, Кундера пишет о самом больном - о пражской весне. Кажется, ни одна его книга не обходится без нападок на Советский Союз. И если политически его еще можно понять, то обсуждение некрасивых ног русских женщин против стройных чешских кажется просто глупостью.