Одесские рассказы

Рассказы Исаака Бабеля – это неповторимый одесский юмор, сериал «Ликвидация» и лихие девяностые в одном флаконе. Читаешь и улыбаешься, затем задумываешься и становится грустно.
Герои рассказов – джентльмены-налетчики, благородные контрабандисты, биндюжники-извозчики, бакалейщики-лавочники, пестрое и в общей массе бедное одесское население. Действие происходит на Молдаванке, районе, где живут и работают налетчики. Весьма уважаемое занятие, многие молодые люди мечтают о подобной карьере. Ведь перед ними яркий пример человека, достигшего небывалых успехов в профессии – Беня Крик по прозвищу Король. Мы встречаемся с ним в первом рассказе, на радостном семейном событии – свадьбе сестры, где присутствуют и Бенины соратники.

К сожалению, нашлись люди, желающие нарушить праздник, но Беня просит гостей быть холоднокровней: «Пожалуйста, выпивайте и закусывайте, пусть вас не волнует этих глупостей». Действительно, было бы из-за чего переживать Королю.
Второй рассказ называется «Как это делалось в Одессе» и повествует о первом Бенином деле, за счет которого он и получил свое прозвище. Криминальное политбюро обсуждает его кандидатуру и высказывает свое мнение.

В результате Бене поручают абсолютно безнадежное дело, которое он благополучно проваливает, но провал обставляется с таким шиком, что воспринимается как победа.
Следующий рассказ посвящен нелегкой отцовской доле. Дочка Фроима Грача влюбляется в молодого человека, чувства взаимны, уже и приданое готово, но проклятые сословные предрассудки не дают соединиться влюбленным. Вот какой ответ получает старый биндюжник:

Нет повести печальнее на свете, и печальна она в основном для бакалейщиков.
Бизнесменша Любка Шнейвес по прозвищу Казак не намерена никому спускать долгов. Она вся в работе, ведь у нее постоялый двор, винный погреб, овсяная лавка и каменоломня. При такой кипучей деятельности Любке некогда заниматься собственным сыном. Запертый в хозяйкином доме должник Цудечкис заботится о младенце и получает достойную награду.
Этот Цудечкис постоянно впутывается в неприятности, нанес страшное оскорбление Бене Крику, и вот в чем его вина:

Жуткая участь, а ведь у Цудечкиса девять детей.
Еще один рассказ из времен молодости Бени, когда он еще не был Королем. Вечная проблема отцов и детей: первые не желают жить по-новому, а вторые не хотят жить по-старому. Старый Крик, отец Бени и Левки, запустил хозяйство.

Все смешалось в доме Криков, а у главы семейства бес в ребре, который зовется Маруся. Доходит до рукопашной, во время чтения ужасаешься и причитаешь: «О времена, о нравы!»
Золотой век одесского криминалитета близится к закату, идет гражданская война, перед событиями которой меркнут любые уголовные шалости. Новой власти нет дела до богадельни, в которой доживают свой век нищие и калеки, и с криминальными авторитетами ей тоже не по пути. Вместо привычных Янкелей наступил черед Карлов, в честь Карла Маркса. Читателю и жаль прощаться с таким жизнерадостным, авантюрным и разностильным миром, и радостно от знакомства.

Исаак Бабель - русский писатель первой половины XX века, автор пронзительной "Конармии" и бессмертных "Одесских рассказов", литературный отец знаменитого Бени Крика.
Первые страницы привели меня в восторг своей легкостью и красочностью изложения, колоритной речью, звучащей в голове с явным одесским акцентом, описанием местечек, известным мне по книгам, например. Катаева – Привоз и Молдаванка.
Но вскоре я стала уставать от излишне живописного описания быта, обычаев и жизненного кредо евреев - героев этих рассказов, от их количества на страницах книги, от описания их характеров, мест обитания, отношения к русскому населению Одессы, от какого-то общего ощущения нечистоты. Причем не было похоже, что это метафора, иносказание, художественное преувеличение – автор явно писал искренне. Дочитывала с трудом.
Я заодно заглянула в его «Конармию», произведение, считающееся вершиной творчества Бабеля, но первая же страница встретила меня «…развороченными шкафами в отведенной мне комнате, обрывками женских шуб на полу, человеческим калом и черепками сокровенной посуды, употребляющейся у евреев раз в году – на Пасху», на этом знакомство с еврейской литературой я решила закончить.
Одно вынесла их этой книги, как и из многих других – очень хочется побывать в русском городе Одессе. Уверена, что уже скоро.

Несмотря на название, это не было смешно, это не было весело, это не было иронично. Это было грустно, печально и чуточку саркастично. И совсем непохоже на других авторов вроде Шолом-Алейхема и тем более Севелы. Во-первых, не самые типичные герои - весьма криминальные личности. Во-вторых, совсем другие интонации, то, что понятно на уровне эмоционального восприятия, но очень сложно передается словами. Какое-то очень грубое, резкое, жесткое повествование. И тот самый знаменитый одесский юмор (которого я собственно и ждала) здесь в общем-то не просматривается. Это как будто другая, теневая сторона еврейской Одессы, озлобленная, ожесточенная, ожидающая самого худшего. Не уверена, что могла бы кому-то книгу советовать, потому что ожидания и реальность в этом случае явно не будут совпадать.

Неизменно сложная для меня тема войн двадцатого века.
Каждый раз подступаюсь с надеждой, а вдруг попустит, вдруг не будет отвращения и недоумённого "Да как же так можно-то?"
Но нет. Война как была мерзкой трясиной, в которой никто не остаётся хорошим, так и осталась.
Но самое страшное, что все ужасы войны, от которых в мирное время волосы бы зашевелились во всех местах, в таких книгах обычно описываются походя, повседневно. Так и здесь, все самые страшные раны, все самые грязные проступки, все самые дурные мысли - всё как норма. И вроде местами пытается скорчиться брезгливо главный герой, но толку? Сам не лучше по итогу.
Очень гнетущее, тяжёлое послевкусие у книги, хотя ведь написано лёгким, текучим слогом, свойственным южным краям. И песни словно в ушах звучат. И природа перед глазами стоит.
И сладкая вонь подтухшего мяса. И полные груди Сашки, которой теперь всех обслуживать. И еврейский вопрос, куда ж без него.
На войне нет ни морали, ни принципов. И верить сложно. И не верить нельзя - совсем чокнешься.

Ну, что ж, народ ждал этого очень долго. Побиваемый "властьимущими", он стонал и ждал спасения. Она пришла. Она сказала:"Да будет всеобщее благо!", достала пушки и вдарила по тем кто был против её, по тем кто не понял её, по тем кто просто жил свою жизнь, никого не трогая, по всем. И вот глазами образованного юноши (лет 20 назад именно такие, двигали революцию вперёд) мы видим как она прокатывается по польским землям и "освобождает" её от "вражеской" власти. И слышим, как стонет народ сначала от бесчинства власти, а потом и от бесчинств "освободителей". И описывать всё это я не стану, это опишет герой, герой красной армии, сожалеющий и о своих и о чужих. Он просит у судьбы "Самого простейшего из умений - умения убить человека", но судьба будто смеётся над ним. Он вынужден смотреть на смерть, не имея возможности остановить потоки крови, проливающиеся со всех сторон. С каждой строчкой растет отчаяние и заканчивается цикл рассказов повторением сюжета о 9 пленных, убитых только из-за озлобленности взводного (и он то же отчаян, здесь каждый отчаян). И наконец, последние два абзаца, в которых последнее, что остаётся герою, в которых суть того, что видел герой на этой войне, и, к которым мне добавить нечего:
"Девяти пленных нет в живых. Я знаю это сердцем. Сегодня утром я решил отслужить панихиду по убитым. В Конармии некому это сделать, кроме меня. Отряд наш сделал привал в разрушенном фольварке. Я взял дневник и пошел в цветник, ещё уцелевший. Там росли гиацинты и голубые розы.
Я стал записывать о взводном и девяти покойниках, но шум, знакомый шум прервал меня тотчас. Черкашин, штабной холуй, шел в поход против ульев. Митя, румяный орловец, следовал за ним с чадящим факелом в руках. Головы их были замотаны шинелями. Щелки их глаз горели. Мириады пчел отбивали победителей и умирали у ульев. И я отложил перо. Я ужаснулся множеству панихид, предстоящих мне."