Утоли моя печали... Картежник и бретер, игрок и дуэлянт

Стыдно признаться, но до последнего времени Б. Васильев ассоциировался у меня только с военной прозой и повестью "Не стреляйте в белых лебедей". Оказывается, он еще автор исторических романов, и каких!...

Эта книга - часть пенталогии. Но я и этого не знала, а начала читать как самостоятельное произведение. И моментально, с первых страниц не просто погрузилась, а "рухнула" в историю семьи Олексиных. "Олексины не умирают в постелях", "Путь настоящего дворянина - шпага, крест и книга" - вот девизы отца семейства и принципы, по котором живет весь этот огромный клан. Одиннадцать отпрысков - есть среди них и офицеры, и священник, и народоволка-террористка, и царский генерал. Кто-то уже отошел в мир иной: убит на дуэли, покончил с собой, подорвался на мине. Им всем не суждено умереть от спокойной старости. В этой семье порядочных обывателей нет и не будет. Такая порода...

А вот и главная героиня романа - Наденька Олексина. Она самая младшая в семье, любимое, балованное дитя, "свет очей" старших братьев и сестер. В ее судьбе все немного необычно - растили ее не папа с мамой, а старшая сестра с мужем. В отличие от девушек ее круга она не интересуется танцами и кокетством, а мечтает о писательстве и журналистике. Она, безусловно, талантлива и в интеллектуальном отношении намного выше своей среды. Она бы всего добилась, не случись этой трагедии - Ходынки. Можно ли пережить такое и остаться самой собой? После того, как увидишь самое страшное? Когда услышишь звук смерти, запах ее совсем рядом? А ведь это навсегда отпечатается даже не в сознании - в органах чувств...

Ах, эта русская интеллигенция! Все-то они видят, все понимают. И вот - сидят, разговаривают. Умные, просвещенные, передовые. Миллионер Хомяков, журналист Немирович-Данченко, чиновник Вологодский, врач Беневоленский - ближайшее окружение сестер Олексиных. Но это не те люди, которые делают историю, которые способны на поступок. Да они могут тысячу раз все понимать и оценивать, но вот решиться что-либо изменить - нет. А вот Ваня Каляев, вчерашний гимназист, работающий за копейки, он единственный совершил то, что считал правильным, на что был способен. Но ведь и этот путь - терроризм - есть насилие и смерть! Каляев и его товарищи-эсеры убеждены, что поступают по совести. Почему же тогда Наденька, лежа на больничной койке, шептала близким: "Удержите его, удержите"? Не потому ли, что уже заглянув ТУДА, знала, что насилием, чем бы оно не было оправдано, никак нельзя облагодетельствовать?

Обошла Бориса Львовича стадная скандальщина, обошла. А все потому, что нет в нем ничего ненастоящего, вычурного. Не было, уже не будет. Так и не захоронил никто в своих сердцах его "Завтра была война", "А зори здесь тихие", "В списках не значился". Писал человек и патриотические памфлеты, писал так, что никто и мысли не допускал о его неискренности, о надуманности. Да и не это главное. О чести, господа, о ней самой речь, о той, что ровная и определённая, что вертких законов российских совсем не знает (авторское - "юридическое бездорожье"). Потому будто бы и забыли злопыхатели о Васильеве, да и власть на какое-то время тоже. Это сейчас она зашевелилась, подняла свою змеиную голову, засуетилась - чем бы мозг народный забить, который рукам покоя не дает. Понеслись переснимать "А зори здесь тихие". Стыдно, господа, стыдно топтать память авторскую таким убогим образом.

Велик труд цикла об Олексиных, грандиозен размах. Читал, еще в безкнижные 90-е "Утоли моя печали" и, по отсутствию в те годы информации, не мог и предположить, что автор о предках своих не столь далеких пишет. Нашел, стало быть, свою тему, поймал тревожную неспокойную мысль. Сам упокоился, но мысль эту успел донести, развернуть и оставить потомкам на веки вечные. Широк Борис Львович, я бы не сузил, не смог бы, пишет он единственном и необъятном. О достоинстве человеческом. Пронес ярким заревом через всю жизнь, через все труды свои, разные темы выбирая. А какое разнообразие-то произведений! Склонились читательские головы. Власти, руки потирая, завертелись, дескать, грех не использовать это ценное. Повернем, как нам выгодно. Крутите-вертите, неподвластна сия тема. Никому стороннему неподвластна.

Проглотил первую книгу об Олексиных. Не отпускала она меня, спать не давала, все гнал и гнал куда-то коней своих - сквозь дуэльные выстрелы, шумные застолья, вон он, Пушкин, с табором отъезжает. Сам будто бы в господа офицеры подался. Грехом бы посчитал - не представить достойному собранию что-нибудь настоящее пушкинское, вдруг кто-то пропустил.

"Больны вы, дядюшка? Нет мочи,
Как беспокоюсь я! три ночи,
Поверьте, глаз я не смыкал".
"Да, слышал, слышал: в банк играл".

За поцелуй я не робея
Готов, еврейка, приступить -
И даже то тебе вручить,
Чем можно верного еврея
От православных отличить.

Ты прострелен на дуэле,
Ты разрублен на войне, -
Хоть герой ты в самом деле,
Но повеса ты вполне.

В Академии наук
Заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь;
Почему ж он заседает?
Потому что есть чем сесть.

Под стол холодных мудрецов
Мы полем овладеем.
Под стол ученых дураков!
Без них мы пить умеем.

Здесь Пушкин погребен; он с музой молодою,
С любовью, леностью провел веселый век,
Не делал доброго, однако ж был добр душою,
Ей-богу, добрый человек.

Кто же подозревал что Борис Васильев мог написать сентиментальный роман, сдобренный огромной дозой нравоучительного канона, я так нет.
Ожидаемая семейная сага времён занятнейших, пусть даже и стилизованная под дневники века XIX, с участием Пушкина и Раевского, с воспоминаниями о кавказской войне...и оказавшаяся, на поверку, дамским романчиком, с весьма двуличным молодым героем, постоянно впадающим в пафос и пестрящим поля своей рукописи ещё и дополнительными указами потомкам.

Трудно ожидать от осьмнадцатилетнего оболтуса особой глубины и проницательности. Дурак по возрасту, с дюжиной бутылок шампанского, силушку куда бы приложить и череда дворовых настюх, дашек и машек, о которых заповедано, уже на все тех же полях позднее, не обижать, наделить приданным и замуж выдать надкусанным яблочком. Да может и не стоить корить неразумное дитя своей эпохи...вот только рядом, чуть пониже, в картинной позе покаянное про "эх, Рассея...эх, народ обиженный..."
Вот прямо изорвал кучу батистовых платочков в переживаниях. А потом пошел куда-то там, ну пусть в амбар порядки проверить, где сын той самой "настюхи" ему, барину Александру Ильичу, в ноги поклонился.

Записал и отметил. Три части в истории этой на пару десятилетий.

Первая, отмеченая если не датами, то сезонами, как раз самая что ни на есть слезливая. О любви не ржавеющей, лишь патиной покрывающейся, как понимаете на всю жизнь. А что за любовь такая без препятствий. Седая прядь на виске, как память о ней. Тут вам и разгневанный родитель и громкие публичные оскорбления, и разлука на век...ну и опять "яблочки надкусанные". Служил конечно, как же без этого. Батюшку добрым словом поминал за науку и наставления. И учился, тут не отнять, всему чему мог по военной части. То в пехоту разжаловали, то и в рядовые. Но это я чуть вперёд забежала. А читателю подробно и часто Аничку помянуть словом надрывным. Хотя почти женился, по любви, но без влюбленности.

Вторая часть у нас будет главы свечами отмерять. Потому как писана она воспоминаниями. О славных кишиневский временах. Где как раз и Александр Сергеевич характер показывал и вино рекой лилось. Все по возрасту у героя, и дуэли, и благородные выпады, и блондиночки. Знакомства опять же на будущее. Неплохой он герой, не пропащий, не подлый в меру эпохи.
А свечи казематные это уже о декабристском восстании, в котором наш Олексин, впрочем, ни ухом, ни рылом. Лишь задело его слегка, на месяцы заключения, запрещённым "Андреем Шенье". Помилование и императорское прощение для поэта отозвалось для Александра ссылкой на Кавказ.

И вот уже часть третья, маршами измеренная. Самая, не побоюсь этого сказать, нормальная в романе. И пусть Олексин опять выше тех с кем совместно топчет горные тропы и делит один котелок с варевом. Не званием, но положением и определенными поблажками разжалованного. Получилась эта часть интересной, в стиле М. Ю. Лермонтов - Бэла , с определенным пониманием безнадёжности этой войны, с уважением к врагу.
Все бы хорошо, да только не удержался автор на серьезной ноте. Опять нашего героя, помилованного и восстановленного в правах и звании, вернули в родные пенаты. И завертелось все "встречами", готовьте по новой платочки, все те же батистовые.
Три встречи, страдания Вертера((( последняя, традиционно, страсть повергла в пучину, об одном только помню...

На некоторое время я забыла, что на дворе уже ХХ1 век, что у нас мобильные телефоны, интернет, автомобили. Что за оскорбления не вызывают на дуэль и пишут перьями.

• Картёжник и бретёр, игрок и дуэлянт.Я провела замечательное время с династией Олексиных. О, какие были времена! Верили на слово – нет, разве можно это представить, что человек дал слово и ему верили! И он это слово держал! Не мыслимо..В наше время, когда без бумажки ты никто, а там просто слово дворянина, слово офицера. Бесподобно, хоть и не лишено своих нюансов. Главное, я открыла заново для себя Пушкина. Наконец-то я смогла увидеть его, понять его мятеж души. Надо же, будучи знакома с его поэзией, я никогда не чувствовала, как этого человека угнетает его несвобода. Не физическое заточение, не вечные ссылки, а несвобода души, и как он ищет её, эту свободу! Как восхищается цыганами, и как потом разочаровывается, поняв, что свободу надо ещё заслужить. Бесподобное высказывание:

«….движение ради движения. По кругу их таборы движутся, по кругу, который они и рвать не пытаются ,да и не хотят. И существуют по привычке что ли. Вопросов себе не задают, а значит, ответов не ищут. И ведь у нас, на Руси, таких вот, им подобных, тоже предостаточно…»

Хотелось бы привести весь монолог Пушкина, да лучше, наверное прочесть. Тем более, как пишет автор, эта повесть написана по запискам его прадеда, а значит всё правда, так оно и было.
Только, мои дорогие друзья, читающие эту рецензию, не стоит думать, что «Картёжник и бретёр, игрок и дуэлянт» это повесть о Пушкине. Пушкин там появляется в Бессарабии, куда сослали главного героя, а я остановилась на этом месте подробно так, потому что по-новому открыла для себя поэта.
Всё переплетено в этой повести – любовь, честь, игра, служба, потери. Александр Олексин описывает события, ведёт такой своеобразный дневник для своих потомков, что бы знали, что к чему. Почему своеобразный..Например, потому что дни он иногда меряет маршами да свечками. Так уж его крутит жизнь- из офицеров- в солдаты, потом опять в офицеры, и ведь он останется человеком чести, он вынесет!!!Вот какие люди были в то время в Русской армии.
Тяжко описана война на Кавказе.. Но, оказывается и в этой войне можно было остаться человеком чести и слова, не предав Родину и остаться венным себе..Но вспомню голову Беслана..Да, к сожалению не всё так гладко..
И любовь..Так не бывает, - сказал разум. Бывает, - шепнуло сердце.. Ну и конечно же, мои слёзы. Простите эту сентиментальность, но не смогла удержать..И вот сейчас, стараюсь скрыть свои эмоции, что бы не выдать соде

• Утоли моя печали..Династия Олексиных. Век 1ХХ. Уже конец. Акцент на коронации Николая Романова. Уже многое изменилось, отменено крепостное право, но не живётся спокойно русской душе..А почему? Васильев устами героев пытается дать ответ. И в первой части и во второй. Много интересных рассуждений, много дум, много грусти..