Виктор Пелевин. Собрание сочинений в 3 - х томах. Том 3. Generation `П`. Рассказы

"Пора пришла, она влюбилась" Что я могу сказать? Только начав читать Пелевина, я поняла, что это мой писатель, как это когда-то было со Стругацкими. "Желтая стрела" - замечательная метафорическая повесть о поезде жизни, который неизвестно где берет начало, неизвестно где его конец, и несется он к Разрушенному мосту. И как сойти с него тоже не понятно.

• Про что книжка? - спросил он.
• Так, - ответил Петр Сергеевич. - Про жизнь.

  Что хотел сказать автор, здесь как раз понятно. Так ясно, что в истинности всего этого не остается сомнений.

Много воды утекло с тех пор, как эта книга стала для меня любимой, настольной, в буквальном смысле довольно сильно изменившей мою жизнь. Мало что есть добавить к моей первой рецензии на нее... так, кое-какие детали вроде бы стали лучше заметны. Ну например, тот момент, что автор явно поиздевывается над своим героем, и отнюдь не выставляет его в бравурном свете, как это зачастую случается, мол, такой вот я недотепа, но на самом деле, очень даже ого-го-го, так вот здесь такого нет, а если и кажется, что есть, то это и правда только кажется. Вот например, знаменитое рассуждение Петра, лежащего в психушке:

Петька в буквальном смысле лежал, то есть, находился в лежачем положении, размышляя таким образом, потому что в больнице был тихий час, а ему просто не спалось, но он все равно лежал в своей койке. И вот, буквально через абзац мы наблюдаем как Петька, доселе праздно лежавший на спине, вскакивает, надевает тапочки и покидает палату, что и наблюдает из-под одеяла его сосед по палате Мария. В общем, с ним происходит именно то, о чем Петр еще недавно с такой самонадеянной отрешенностью думал как поступают какие-то абстрактные странные люди, не отдающие себе отчета в собственных психических процессах.

Или вот еще, уже под конец книги, про подземный смех.

• Год, кажется, назад, в Петербурге, был преинтересный случай. Знаете, приезжали какие-то социал-демократы из Англии - конечно, их ужаснуло то, что они увидели, - и у нас была с ними встреча на Бассейной. По линии Союза поэтов. Там был Александр Блок, который весь вечер рассказывал им про эту самую тайную свободу, которую мы все, как он выразился, поем вослед Пушкину. Я тогда видел его в последний раз, он был весь в черном и невыразимо мрачен. Потом он ушел, и англичане, которые, конечно, ничего не поняли, стали допытываться, что же это такое - secret freedom. И никто толком не мог объяснить, пока какой-то румын, который почему-то был с англичанами, не сказал, что понимает, о чем речь.
• Вот как, - сказал Котовский и посмотрел на часы.
• Не волнуйтесь, уже недолго. Он сказал, что в румынском языке есть похожая идиома - "хаз барагаз" или что-то в этом роде. Не помню точно, как звучит. Означают эти слова буквально "подземный смех". Дело в том, что в средние века на Румынию часто нападали всякие кочевники, и поэтому их крестьяне строили огромные землянки, целые подземные дома, куда сгоняли свой скот, как только на горизонте поднималось облако пыли. Сами они прятались там же, а поскольку эти землянки были прекрасно замаскированы, кочевники ничего не могли найти. Крестьяне, натурально, вели себя под землей очень тихо, и только иногда, когда их уж совсем переполняла радость от того, что они так ловко всех обманули, они, зажимая рот рукой, тихо-тихо хохотали. Так вот, тайная свобода, сказал этот румын, - это когда ты сидишь между вонючих козлов и баранов и, тыча пальцем вверх, тихо-тихо хихикаешь. Знаете, Котовский, это было настолько точное описание ситуации, что я в тот же вечер перестал быть русским интеллигентом. Хохотать под землей - это не для меня. Свобода не бывает тайной.

  Это то, что Петр говорил Котовскому, и самое забавное, что уже через несколько часов он и помнить не помнил о своем высокомерном заявлении, что свобода не бывает тайной, но мы-то помним! Ну вот, поползли они, значит, с Чапаевым, под землей от разошедшихся ткачей, Петька философтсвовал, тыкал вверх пальцем и зажимая рот, заходился от безудержного смеха над этими самыми ткачами, от которых они так своеобразно удирали.

Первое, что покорило с первых строк - отборный, высокосортный юмор закоренелого интеллигента. Каждая фраза главного героя приводила в неописуемый восторг и заставляла "изъедаться" всепонимающей улыбкой. Помню, как однажды случайно наткнулась на "Самоучитель по юмору" в каком-то подвального вида книжном магазине и навсегда решила для себя, что кому не дано, тому не дать. Так вот "кому не дано" - извините, автор ничем помочь не может.

Отдельный интерес представляют так называемые "размышлизмы" - сопровождающие тебя на каждом шагу диалоги философского характера с захлестывающими наплывами высокоинтеллектуальной лексики. Чапаев - этакий Сократ двадцатого века - заручившись методом наводящих вопросов, создает для своих собеседников на первый взгляд непроходимые тернии на пути к просветлению, правда каким-то чудесным образом на Петра Пустоту находит озарение, бог знает откуда взявшееся, и он сразу же все понимает. Но читателю говорить не хочет (стесняется?). Троеточия снова спасают мир от излишней любознательности. Благо, Петр сам начинает подшучивать над философскими апофеозами наставника. Иначе бы я сделала это за него.

Зачастую, прогуливаясь в основном по центру города, улавливаешь ещё не до конца выветрившийся дух питерской интеллигенции - про Петра Пустоту можно сказать, что он является счастливым (или не очень?) обладателем этого духа. Не буду включать зануду с воображаемыми очками на носу и вдаваться в рассуждения о потерянном нынешнем поколении, но ностальгию по далекому, не дождавшемуся меня прошлому я ощутила сполна.

Итак, что мы имеем? Четыре человека, томящихся в психиатрической больнице: Сердюк, Мария, Володин, и, собственно, Петр Пустота (это так, для себя, чтобы не забыть). И все они проходят лечение по одному методу, придуманному хитроумным Тимуром Тимуровичем. Метод сводится к тому, чтобы пациент помог себе сам по-средству зачистки "ненужного" мира. Любопытный симбиоз историй, представленный "ложными личностями" героев, попытался меня запутать и немало продвинулся в своем стремлении. По бесконечным зацепкам, походящим больше на де жа вю, я просачивалась между сюжетными линиями, и, признаться, с трудом уловила ту связь, которую так тонко предложил автор (либо неумолимые критики, кто уж там). Я имею в виду союз России с Востоком (линия Сердюка) и Западом (идейный вдохновитель - Мария), до которого сама я честно говоря до конца не додумалась. Впрочем, как и о том, что все это "мракобесие" сотворилось на основе дзен-буддизма. Уж тут не смыслю ничего, простите.

На сне Марии я не особенно хочу останавливаться. Все таки фаллические символы, которые мерещаться Марии на каждом шагу, и безликий робот-Шварцнегер - это немного жутко и слегка перебор. А вот глава с историей о непростых отношениях Сердюка со слишком чувствительным японцем заслуживает всяческих похвал. В первую очередь меня умилило в Кавабата сочетание тончайшего эфира благородной японской души с чисто русским отношением к спиртному. В начале слегка нелепый на фоне утонченного Кавабата, Сердюк под конец гармонично вписался в сложную систему японских взглядов. В итоге двое представителей воображаемого мира в сочетании друг с другом вызвали во мне подлинную симпатию.
С четвертым персонажем дела обстоят все так же "с ног на голову": вспоминая о приключении Володина и Co с чудо-травой (или что там?), ощущаю желание поймать вечный кайф и написать что-нибудь подобное.

Законам психологии поведение героев явно не подвержено, да и зачем? Зато какие безумства вытворяет непредсказуемый сюжет с набором этих безумных Сердюковых, Чапаевых... На протяжении чтения я испытывала ощущение полета: пинком вышвыривают тебя из одной увлекательной истории "миф или реальность" в другую, а ты все ещё цепляешься ручками за тонкую сюжетную перегородку. Петр Пустота - главный "путешественник", все каким-то неведомым образом умудряется замысловато объединять все истории с помощью понадерганных из них деталей. Естественно, сам герой об этом не догадывается, а автор тем временем все продолжает подкладывать новые порции зацепок. Эта центральная линия сюжета приводит нас к логическому завершению нигде и оставляет в пустоте непонятно с чем. "Хэппи энд" - как выразился один из критиков.

ну что можно сказать... ничего хорошего ) армия фанатов Пелевина порвет меня, наверное, но галлюциногенный наркобред не моя стихия... немногие книги я бросала, не дочитав, но с этим "шедевром" готова отступить от правил. Представляется, что в момент выхода эта книга была возможно откровением, чем-то новым, ранее в российской (советской) литературе невиданным, эдакий глас свободы ) но на ум приходит одна аналогия с "чернухой" в кино начала 90-х... нет, извиняйте, ничего нового, ничего интересного, не нравится язык... вообще фу...