Собрание сочинений в четырёх томах. Том 4. Книга 2. У нас дома в далекие времена. Фридолин, нахальный барсук. Рассказы

Эта фраза из описания как нельзя лучше характеризует эту книгу, действительно наполненную теплом, любовь и юмором. Пожалуй, каждый из нас хотя бы раз возвращался мыслями в свое детство - в те дни, когда просто живешь и радуешься (когда самый большой страх - невыученный урок, двойка в школе и последующее наказание от родителей). И Ганс Фаллада отлично передал это настроение..

Такие книги идеально подходят взрослым, которые стали забывать о том, каково это - быть детьми. А вы помните, когда перестали быть ребенком? Когда детство безвозвратно ушло? Или до сих пор чувствуете, что внутри живет подросток, который не понимает (отказывается понимать) окружающий его мир?

Так может, не стоит забывать о своем детстве? Может, стоит время от времени вытаскивать запыленные альбомы с черно-белыми фотографиями? Вспоминать предновогодние встречи всей семьей (в том числе, с дальними практически незнакомыми родственниками), мелкие шалости и разбитые коленки, катание с горки за домом (она казалась такой большой, а теперь больше смахивает на холмик), первых друзей (такие искренние и естественные знакомства с другими детьми), долгожданные, но быстро сломанные игрушки...Может, стоит по-новому взглянуть на свое прошлое, простить обиды и понять, что...

Если бы герой книги "Денискины рассказы" родился не в СССР, а в Германии, вырос и написал своего рода мемуары, то, пожалуй, выглядела бы история именно как у Ганса Фаллады. И если вам хочется того же ощущения, но вы уверены, что уже выросли из Драгунского, то, пожалуйста, примерьте эту книгу. Донести воспоминания детства до возраста, когда усядешься за перо, да еще так живо, понимая природу эмоций ребенка - это ли не признак таланта автора?
Книга наглядно демонстрирует - психика ребенка обладает гибкостью. Если, например, Том Сойер, знал, что за проступки положена порка, то не считал себя при этом жертвой, он принимал это со смирением и виртуозно научился избегать наказания или мстить за него. Детство же Фаллады затрагивает как раз то время , когда в школах только отменили экзекуции. Общество перешло на стадию гуманизма в педагогике. Однако, учителя от этого стали только еще усерднее придумывать способы унижения и давления на психику без применения силы. И герой Фаллады учился выживать, наглядно демонстрируя, что психика ребенка подстраивается под обстоятельства - то побегом в фантазии, то в психосоматику. Вообще, удивляет, как родители Ганса, несмотря на то, что сами выросли в условиях строгости, контроля и даже бесчеловечности, умудрились стать образцом воспитания по законам педагогики и психологии. Конечно, отношения с отцом у Фаллады складывались со скрипом: юристу с выправкой немца, любившему порядок и контроль в каждом действии, не просто было понять витающего в облаках, вечно попадающего в неприятности (нередко с угрозой для жизни) сына. Но он если и не изучал педагогику, то знал право и работал судьей, а потому отвергал идеи о порке и стремился к справедливости, что может и не способствовало близости сына с отцом, но хотя бы оставляло место для роста любви и доверия. А мать Ганса, практически не видевшая детства, излучала доброту, любовь и понимание, четко соблюдала иерархию и не позволяла детям сомневаться -все решения они с отцом принимают сообща. А единство родителей - еще один кирпичик детства, где все по полочкам, все - гарантия покоя, счастья и уверенности в незыблемости мира.
Дом родителей Фаллады был воплощением идеала жизни в безопасности, своего рода теплицей, что даже когда Ганс случайно, из-за шалости школяра, оказывается в закоулках мира преступности Берлина, он чувствует себя вовсе не Оливером Твистом. Он с ужасом встречает реальность района бедняков и спешит вернуться домой под покров правил и порядка. Родители создавали в доме Фаллады правила с обоснованием, как минимум все они представлены адекватно, в них нет жестокости или самодурства - ведь дети без рамок находятся в растерянности, им необходимы границы для ощущения безопасности. С одной стороны во всем видны скромность, бережливость и следование нормам приличия, вплоть до выбора скатерти для гостей, представляющих разные "касты". Но с другой была допущена вольность и смелость взглядов. Например, родители позволили себе отойти от христианства, не таскали детей к мессе по воскресеньям (и это в начале-то XX века!) и понимали, что иногда для учебы в школе нужны не только строгость и методы устрашения, но и мотивация и отсутствие давления на психику. И книги, много книг, много чтения для души, а не для учебы! Учитывая, что не каждый представитель современности это понимает, то и мысли произведения, кажется, опережают свое время. Хотя, в конце концов, это Европа.
Автору удалось убедить, что именно его детские воспоминания, которыми может похвастать практически каждый ребенок, оказались достойны оформления в книгу - празднование Рождества, каникулы, отдых у моря, походы, истории бабушек и дедушек, не говоря уже о целом сонме родственников. По ходу повествования я завидую ему - мне тоже хочется прокричать, что я помню это! Да, я родилась на сто лет позже. И совсем даже не в Германии. Я девочка, а не мальчик. Но мне это все так знакомо! И мое детство тоже улетучилось, растворилось в знаниях о правде жизни. И как ни крути, трагедии детства, какого бы они ни были масштаба, тонут в воспоминаниях о любви и доброте, аккуратно завернутых, как подарок к Рождеству и подаренных нам.
Единственное в чем еще не достигли мастерства родители Ганса - это разговоры на тему "откуда берутся дети". Это и стало тем, что разделило детство на "до" и "после". Мальчик узнал сам и был несколько шокирован, впрочем, эта информация всегда выглядит сначала пугающе. Но и сегодня редко кто из родителей способен грамотно провести беседу на эту тему, что уж говорить о выходцах из XIX века. Так долго берегли они своего мальчика в состоянии невинности и в неведении, которое недаром именуют блаженством. И так он сам был огорчен, когда понял, что ушла пора без забот. Уже нет в жизни места разговорам о боях солдатиков, книжкам с приключениями и играм с мальчишками во дворе. Зато настала пора первых поцелуев, шепотков и вожделения, а это уже не про непосредственность детства, это уже для другой книги.
А интересно все-таки, как протекал пубертат у Дениски Кораблева и кем он стал, когда вырос...

Обычно за автобиографию я берусь, уже имея преставление о творчестве автора. Всегда хочется знать, как и почему он написал то, что написал, уловить моменты его жизни, проскальзывающие в его произведениях. Тут же совсем иначе. Я читаю автобиографию человека, о творчестве которого не знаю ничего вовсе.

Нам рассказывают, предварительно уведомив и извинившись за допущенные фантазии при написании воспоминаний, жизнь мальчика, подростка в Германии перед войной, вскоре охватившей весь мир. Его воспоминания о детстве отличаются неторопливостью, обстоятельностью и неспешностью. Это воспоминания о той поре, когда мир наиболее проявляет, как мне кажется, свою огромность, волшебность и враждебность.

Мальчик тридцать три несчастья, у которого мало что ладится, мало с кем дружится, и мало что получается. Мальчик, обладающий изумляющей способностью находить неприятности и подхватывать болезни, лишаться с трудом приобретенной компании, а успех, достигнутый изматывающим трудом и зубрежкой, превращать в ничто первой же поездкой, впервые сев на только что подаренный велосипед.

Отец требует соблюдения правил, ценит порядок и правдивость, стремится к строгости и требовательности. Мать, воспитанная отцом, он забрал ее в жены из рук дядюшки, которого автор считает в сущности добряком, но я не соглашусь: да, дядя не подымал руку на девочку, но издевка над ребенком, недавно потерявшем отца, для меня многократно хуже.
Отец стремится к строгости, но любит и уважает своих детей, позволяя делать им свой выбор. Только раз он поднял руку на своего сына-горемыку, да и то, думается мне, не потому, что мальчик невероятно опоздал и бродил по трущобам города, а потому, что соврал. И здесь автор пускается в область допущений: если бы отец не… то все сложилось бы иначе. Но ведь если бы Ганс сказал правду, тоже все могло сложиться иначе. А может, все бы осталось таким, каким помнится-придумывается автору.

Наиболее зацепила меня история про поездку в Голландию вместе с другими мальчиками. Тут скорее намек на Голландию, прерывающиеся, еле улавливаемые глазом штрихи: доносящийся издалека запах гиацинтов, поля цветов, на которых, как по волшебству, напитанная синь неба смешивается с розовеющим закатом и всполохами кремизны, домики, окрашенные в голубизну и зелень травы, вымытые, поблескивающие деревом башмаки, выставленные у порогов по ранжиру, горы сыра цвета солнца и огня. И по контрасту с такой картиной – тиф Ганса.

Приближающиеся беды врываются в повествование лишь парой фраз. Обидой на отца, который переволновался за сына и потому сперва взялся за палку, а потом разговора не случилось. И брат Эди, поступивший на врача, Эди, искрящийся счастьем и весельем при встрече с отцом и матерью, и погаснувшие глаза Эди, когда он думает, что его никто не видит. Возвращение на фронт, с которого он уже не вернется.

Нельзя читать биографии писателей после прочтения их полуавтобиографичных книг. Пусть бы оставалось хорошее впечатление почти идеальной семьи из книги. В реальности же – надо полагать, не от хорошей жизни и не от психологически здорового, радостного детства – попытка суицида и попытка убить жену. И после этих фактов У нас дома в далекие времена кажутся отчаянными потугами автора выдумать свое прошлое – такое, которого не доставало, такое, какое хотелось бы; и убедить себя и других, что на самом деле так и было.

А книга хорошая и очень уютная, и параллельно с сюжетом вспоминаются эпизоды из собственного детства. Ностальгия. У книжного Фаллады была прямо-таки образцово-показательная семья, в лучшем и совершенно не саркастичном смысле слова. Строгий, но справедливый отец, добрая, всегда готовая выслушать и защитить, мама, брат и сестры, размолвки с которыми были неизбежны, но эти ссоры вовсе не были злыми и в итоге еще больше сближали, а не разъединяли.

Странно и совсем из другой эпохи, но есть ассоциация со «Щелкунчиком» Гофмана. Такая же атмосфера, теплая, дружеская, с чувством уверенности и защищенности; это словно образ семьи, собравшейся нарядить рождественскую елку, где и взрослые и дети томятся в радостном предвкушении и беззлобно подшучивают друг над другом, но атмосфера сохраняется на протяжении всей книги, а не только в предпраздничные эпизоды.

Прекрасная книга о старых добрых временах, когда взрослые и помыслить не могли о мировых войнах, а дети хотели остаться детьми и не стремились как можно скорее повзрослеть.