Рецензия на книгу
У нас дома в далекие времена
Ганс Фаллада
Аноним8 июля 2017 г.Обычно за автобиографию я берусь, уже имея преставление о творчестве автора. Всегда хочется знать, как и почему он написал то, что написал, уловить моменты его жизни, проскальзывающие в его произведениях. Тут же совсем иначе. Я читаю автобиографию человека, о творчестве которого не знаю ничего вовсе.
Нам рассказывают, предварительно уведомив и извинившись за допущенные фантазии при написании воспоминаний, жизнь мальчика, подростка в Германии перед войной, вскоре охватившей весь мир. Его воспоминания о детстве отличаются неторопливостью, обстоятельностью и неспешностью. Это воспоминания о той поре, когда мир наиболее проявляет, как мне кажется, свою огромность, волшебность и враждебность.
Мальчик тридцать три несчастья, у которого мало что ладится, мало с кем дружится, и мало что получается. Мальчик, обладающий изумляющей способностью находить неприятности и подхватывать болезни, лишаться с трудом приобретенной компании, а успех, достигнутый изматывающим трудом и зубрежкой, превращать в ничто первой же поездкой, впервые сев на только что подаренный велосипед.
Отец требует соблюдения правил, ценит порядок и правдивость, стремится к строгости и требовательности. Мать, воспитанная отцом, он забрал ее в жены из рук дядюшки, которого автор считает в сущности добряком, но я не соглашусь: да, дядя не подымал руку на девочку, но издевка над ребенком, недавно потерявшем отца, для меня многократно хуже.
Отец стремится к строгости, но любит и уважает своих детей, позволяя делать им свой выбор. Только раз он поднял руку на своего сына-горемыку, да и то, думается мне, не потому, что мальчик невероятно опоздал и бродил по трущобам города, а потому, что соврал. И здесь автор пускается в область допущений: если бы отец не… то все сложилось бы иначе. Но ведь если бы Ганс сказал правду, тоже все могло сложиться иначе. А может, все бы осталось таким, каким помнится-придумывается автору.Наиболее зацепила меня история про поездку в Голландию вместе с другими мальчиками. Тут скорее намек на Голландию, прерывающиеся, еле улавливаемые глазом штрихи: доносящийся издалека запах гиацинтов, поля цветов, на которых, как по волшебству, напитанная синь неба смешивается с розовеющим закатом и всполохами кремизны, домики, окрашенные в голубизну и зелень травы, вымытые, поблескивающие деревом башмаки, выставленные у порогов по ранжиру, горы сыра цвета солнца и огня. И по контрасту с такой картиной – тиф Ганса.
Приближающиеся беды врываются в повествование лишь парой фраз. Обидой на отца, который переволновался за сына и потому сперва взялся за палку, а потом разговора не случилось. И брат Эди, поступивший на врача, Эди, искрящийся счастьем и весельем при встрече с отцом и матерью, и погаснувшие глаза Эди, когда он думает, что его никто не видит. Возвращение на фронт, с которого он уже не вернется.
648