Избранные сочинения в 3 томах. Том 2. Дар. Весна в Фиальте. Пушкин, или Правда и правдоподобие

Помню, учили мы творчество Владимира Набокова в университете. У нас историю русской литературы вел очень пожилой, вечно брюзжащий, предвзятый и вредный преподаватель. Я имею полное право это сказать, поскольку ко мне он относился значительно лучше, чем ко многим другим. Предвзятость эта выражалась не только по отношению к студентам, но и по отношению к авторам произведений. Вот например Достоевского он уважает, а Булгакова, одного из моих любимых авторов, презирает, потому, что он видите ли знаменитее Платонова и что даже последний двоечник и книгоненавистник слышал о "Мастере и Маргарите", даже если не читал его, а великого Платонова незаслуженно забыли...
Продиктовав тему лекции "Жизнь и творчество Владимира Набокова", он сделал драматическую паузу и пафосно воскликнул: "Знаю-знаю, о чем вы подумали, только через мой труп!". Это он роман Лолита имел ввиду. К слову, "Лолиту" я еще не читала. Набоков ворвался в мою жизнь литературными фейерверками под названием Приглашение на казнь (отзыв) и Защита Лужина (рецензия). И теперь вот "Дар".
Что ж, узнаваемое великолепие слога этого писателя, потрясающие образы и сюжеты. "Прекрасно до отвращения", как говорит моя подруга EffieTrinket .

Тема гениальности, творчества, писательства всегда мне была интересна. Одновременно я читала несколько книг в рамках "Игры в классики", в частности Джек Лондон "Мартин Иден" (Рецензия) с похожей темой.
Набоков как всегда не разочаровал. Потрясающая вещь!

Хочу поделиться своим восторгом от последнего русскоязычного романа самого главного мистификатора и "искателя словесных приключений" в русской литературе.

Только, пожалуйста,  не бегите все за "Даром" В. В. Набокова. Многие из вас вполне способны разочароваться. А то и хуже))) Это, конечно, не Милорад Павич, но этот роман, явно, не для любителей увлекательного сюжета. Он для тех, кто любит удивляться и смаковать слова на языке, гонять их из правого полушария в левое, примерять и осознавать, насколько уникален язык Набокова.

Лично для меня, "Дар" -  это своеобразное подведение итогов Набоковым, рубеж в его русско-американском творчестве. И эта книга насквозь пропитана всей той "русскостью", которую любят в авторе его поклонники.

Роман о романе Фёдора Константиновича Годунова-Чердынцева о романе Чернышевского)  Специально для любителей словесный игры и наслаждения виртуозным жонглированием средствами художественной выразительности - литература в кубе. Просто практикум по теории литературы с восхитительной интертекстуальностью.

Здесь вам и сладкие воспоминания о русском детстве, и пропитавшая кровь тоска по потерянному раю, и эмигрантская жизнь в серой и непонятной Германии.

Владимир Набоков не просто использует цветопись или звукопись - он играет на всех пяти чувствах плюс его любимых субстанциях - времени и пространстве, так глубоко погружая в свой роман, что возникает ощущение стопроцентного погружения в сконструированный им мир. Он беспрестанно отклоняется от сюжета, растекаясь запутанной и порой непонятною мыслью по древу, но такой необыкновенно-неповторимой и удивительной.

В письме к редактору Владимир Набоков отметил, что «мертвые сраму не имут». Если просмотреть его прозу, то заметно, как часто он следовал жестокой русской поговорке.

Незадолго до войны Набоков написал роман «Дар». В четвертой главе представлена специфическая реконструкция литературных и политических процессов России XIX века, а в центре повествования находится фигура революционера-демократа Николая Чернышевского. Также появляются Иван Тургенев и Федор Достоевский. Про Тургенева говорится, что «его уговорили произнести приписываемые ему слова «Спасите, спасите, я единственный сын у матери!». То есть Набоков отсылает читателя к постыдному эпизоду из жизни создателя «Отцов и детей», когда будучи юношей во время пожара на корабле «Николай I» он запаниковал и устремился к шлюпкам, распихивая женщин и причитая, что он богатый сын вдовы и должен быть спасен. Этот инцидент, к слову, Тургенев не мог забыть всю жизнь и незадолго до смерти написал о нем покаянную миниатюру «Пожар на море». Про Достоевского также приводятся компрометирующие сведения, в частности, что он писал «смиренно-просительные послания … из Семипалатинска к сильным мира сего». Любопытно, но этот пассаж вызвал в свое время саркастическое замечание публициста Виктора Ерофеева: «Тебя бы самого в Семипалатинск!». И действительно, если посмотреть исторические статьи про поселение в Семипалатинске, куда после фарсового расстрела был этапирован Достоевский, становится понято, что условия там были не из лучших. Будущий автор «Идиота» жил в грязной казарме с солдатами, потом его перевели в маленький, затерянный в песчаных пустырях сруб, где кишели блохи и тараканы. Набоков однажды сказал, что одно из ужасных воспоминаний его жизни – коллективный поход с одноклассниками, когда в течение суток он не принимал ванну. Что бы с ним стало, окажись он на месте Достоевского? Воображение отказывается представить эту картину.

Что до главного героя четвертой главы «Дара» – Николая Чернышевского, то писатель по отношению к нему ведет себя с гуманизмом вивисектора и сортирным юмором стендап-комика. В письме к современнику, поэту и критику Владиславу Ходасевичу, Набоков отметил, что начав изучать жизнь своего героя, пришел к выводу, что он был «бездарнее многих, но многих мужественнее». Однако взявшись за сочинительство, Набоков акцентировал внимание в основном на отталкивающих сторонах его натуры, физиологических подробностях. Сосланный царем на каторгу за антиправительственную брошюру «Великорусс», Чернышевский показан жалким недотепой: случайная женщина, дернув дверь общественного туалета застает его со спущенными штанами («Однажды он бросился за большой нуждой в дом на Гороховой… и уже оправлялся, когда «какая-то девушка в красном» отворила дверь»), жена ему изменяет, а свои мужские потребности он разрешает способом, который практикуют пубертатные подростки. В общем, неудивительно, что при публикации «Дара» в журнале «Современные записки» четвертая глава была опущена редакторами, а когда спустя 14 лет вышла полная версия многие русские интеллигенты не смогли простить Набокову его пристрастный портрет Чернышевского. Известный филолог Омри Ронен, как-то спросил у гарвардского слависта Романа Якобсона, как тот относится к роману «Дар». «Но ведь он там пишет, что Чернышевский занимался онанизмом» – нахмурился Якобсон. «Он написал: неравная борьба с плотью, кончавшаяся тайным компромиссом» – поправил Ронен. «Ну, а что это значит?» – спросил Якобсон. Смысл диалога в том, что никакой дар, стиль, метафоры и перифрастические обороты не скроют и не компенсируют глумление над человеком. А также, вероятно, в том, что не все как Набоков считают будто «мертвые не имут сраму».

Долго меня пугали этой книгой: «произведение хорошее, но написано очень уж сложно и осилить его может далеко не каждый» - говорили мне даже те читатели, которые считают Набокова любимым автором. Достаточно прочесть несколько первых рецензий на лайвлибе, чтобы остерегаться читать этот роман. Однако, убедившись в том, что Набоков – однозначно мой автор, я решился прикоснуться к его Дару в прямом и переносном смысле этого слова. Впечатления от чтения неоднозначные, поэтому в рецензии изложу короткие тезисы, стараясь избегать пространных рассуждений, чтобы не попасть в неловкое положение. Итак, начнем.

1 Автор, как всегда, восхищает своим стилем, который не может сравниться для меня с каким-либо другим писателем. Слог Дара, безусловно, тяжеловесен, стиль не доставляет такого наслаждения, как в Приглашении на казнь или Лолите. Книга читается не так быстро, как другие труды Набокова. Однако Дар совсем не похож на 4 произведения автора, которые я прочитал ранее. В этом для меня и заключается главная ценность данного романа, ведь Набоков в очередной раз показал свою многогранность, умение быть столь разноплановым в своём творчестве и способность виртуозно орудовать тем писательским даром, которым наградила его судьба. Ведь даже самые банальные эпизоды, написанные пером мастера, способно привлечь внимание читателя, как то: поедание борща, в котором Набоков разглядел «восклицательный знак сметаны», сцена болезни героя, в которой измерение температуры буквально превращается в магическое действие, прогулка по лесу, не оставляющая равнодушным даже самого черствого циника, давно утратившего способность любоваться природой. Перечислять можно ещё много, но лучше всё прочесть самим и вкусить набоковский деликатес натощак))

2. безумно интересно было открыть для себя Набокова-поэта. Вообще я более чем далек от стихосложения и теории литературы, подобно Онегину, Ваш покорный слуга не в состоянии отличить ямба от хорея ( стыдно, но зато честно). Однако образы, метафоры, рифмы, аллитерации и прочие изыски, встречавшиеся в произведениях главного героя, были очень любопытными для меня. Творчество Фёдора Константиновича представляло для меня, главным образом, эстетический интерес. Я буквально смаковал тот незабываемый вкус, который приобретали обычные слова, попавшие под власть гениального литератора. На мой взгляд, читать эти стихи приятно, даже если особо не получается вникнуть в их смысл. Только Набоков способен заинтересовать тем, что обычно кажется мне скучным. Это и есть настоящий ДАР!

3. Очень интересно описал Набоков творческое становление Фёдора Константиновича. Кратко, но ёмко. Чувствуется, что и сам автор романа прошел этот тернистый путь. Муки поэта воспринимаются так, будто речь идёт о твоём собственном сборнике стихов или первой художественной биографической книге. Иногда складывалось ощущение, будто сам молодой гений не до конца понимает себя, и пытается выразить в творчестве свою исключительность, ибо другие способы это сделать ему недоступны. Чего только стоят его размышления о чувствах к Зине или поведение поэта на литературных кружках.

Теперь о некоторых чисто субъективных минусах произведения.
1 Вкрапление в основной текст романа биографии Чернышевского. Эта часть чтения была действительно самой сложной для меня. Нередко действительно испытывал скуку и хотел, чтобы повествование поскорее вернулось в прежнее русло. Ну не близка мне та эпоха, о которой рассуждал Федор Константинович. Ну не могу я проникнуться личностью Чернышевского и сочувствовать арестованному философу. Интересно, конечно, было читать о жизни Николая Гавриловича в сослагательном наклоненнии, но всё равно это было очень тяжело. Однако я прекрасно понимал, что моё восприятие текста обусловлено вовсе не бездарностью автора, а собственной непросвещенностью. Потом я сравнивал себя с критиками, писавшими разгромные рецензии на биографию Чернышевского после её выхода в печать. Ведь было очевидно, что мы просто не в состоянии постичь глубину Дара истинного гения, который осмелился высказать то, о чем другие молчали, который решился написать так, как другие писать боялись. Ведь практически все великие таланты были изначально приняты в штыки широкой общественностью….

2 Ещё я не очень доволен размытостью финала и особенно непонятной развязкой интригующей сюжетной линии судьбы отца главного героя. Впрочем, последние строки романа дают отпор возмущениям посредственных читателей:

Подводим итоги: пятая встреча с Набоковым стала действительно сложнейшей для меня. Однако я в очередной раз убедился в потрясающем Даре автора. Поэтому 4 звезды я ставлю не Набокову, а себе любимому, ибо ещё не дорос до литературы такого уровня. Однозначно буду дальше знакомиться с творчеством гениального писателя.

В общем и целом Дар- книга на любителя творчества Набокова. Если Вы читали автора раньше, и его произведения не пришлись Вам по вкусу, пожалуйста, не читайте этот роман и не пишите гневных рецензий, ибо постичь Дар гения –невероятно сложная, если не сказать, невыполнимая задача.

8,5/10.

Всем, кто не любит спокойное повествование-отойти от экранов!! Шучу! 

Начнем с того, что книга о сочинении и написании самого романа. Произведение отчасти автобиографичное, что становится понятным спустя пару страниц. Повествование спокойное, легкое и, как всегда, мелодичное. Язык Набокова сложен, сказать нечего, но насколько он интересен и многогранен, сколько новых художественных оборотов можно выделить для себя-этого не счесть.

Сюжет крутится вокруг эмигранта Федора Константиновича Годунова-Чердынцева, который пытается сочинить роман; как он проживает свои годы вдали от Родины, чем он живет и его поток мыслей-все это перед нашими глазами. Что интересно,так это то как совпала судьба романа в книге и в реальности. В реальности- роман отвергали и выпускали без 4 главы( биография Чернышевского), в книге- роман не хотели выпускать. Получается, автор предугадал судьбу своего создания. 

Набоков не обошелся без скрытых смыслов, где серый трамвай- неродной Берлин, потерянные ключи-знак, что Россия будет жалеть об упущенном и великое множество других скрытых смыслов. 

«Дар»- это скопление всего, за что не любят Набокова: почти отсутствие сюжета, зато многобуквие, высмеивание ценностей культуры, постановка героя выше всех и всего. Да еще и неопределенный жанр и стиль, помимо обыденной нам прозы Набоков вставляет элементы поэтичности. 

Но мне бесспорно понравилось. Да, было сложно, временами непонятно, но безумно красиво и интересно. 

Набоков, которого я не люблю. С самых первых строк вычурный и печально знакомый авторский язык пронзает привычным нагромождением вещей и описаний. Начальные главы поразительно напоминают Другие берега и заставляют ломать голову над предложениями длиной в абзац. Метароманам редко удаётся меня радовать. Да, временами Дар был диво как хорош. Таковы некоторые воспоминания, лесные прогулки и праздные мечтания героя. И тем не менее колоссальные усилия, затраченные на мои тщетные попытки прочитать с предельным вниманием и оценить роман, пошли прахом. Я бы распрощалась с Набоковым навсегда, если бы это было наше первое знакомство.

В Даре автор рисовал безграничное поле мысли. На этом поле страница за страницей вызревает роман в романе, фривольно изложенная биография Чернышевского, рассказанная не менее фривольным Фёдором Годуновым. История жизни незнакомого человека поразительно овладевает главным героем и неизбежно вплетается в его повседневность. Интересная идея для метаромана, но как будто неудачно выполненная, назойливая и временами вовсе несуразная. Четвёртую часть, а именно жизнь Чернышевского, я предательски мечтала проскочить. Осознавать, что этот пасквиль является ядром и центральной задумкой романа, чертовски не хочется. Зацеплюсь за историю любви с Зиной. Она вышла трогательной и очень светлой, светящейся. Забавно, что на этой ноте заканчивается не только моя рецензия, но и сам роман.

Наверно это выглядит плохо, когда Набокова я оцениваю ниже чем девчачий Young adult . И кто-то скажет много не лестного о моем литературном вкусе. Но я считаю, каждая книга читается по отдельности и оценку получает тоже не в сравнение с другими, а сама по себе. И если мою книжный марафон меня чему-то научил, так это смелости говорить свое честное мнение о прочитанном, не оглядываясь на автора и высокий рейтинг книги.
После прочтения "Дара" я поняла, что у меня резкая антипатия к книгам, где главный герой "скучающий молодой человек на пути становления". Моей душе не понятны такие терзания, все мысли и метания кажутся мне пафосом и кроме как желания огреть ГГ чем-то тяжелым никаких других эмоций не вызывает.
На сегодняшний момент я прочитала еще и третью книгу автора, и это окончательно убедило меня, что Набоков не мой писатель.

Прочтение "Дара" полностью перевернуло моё представление о Набокове.

Теперь я понял, почему он после этого романа перестал писать по-русски. Видимо, сам стал путаться в своих придаточных и вводных предложениях, замечаниях в скобках и прочих синтаксических причудах. Конечно, грамматически всё правильно, но понять местами очень трудно. Такое впечатление, что "Дар" писал совсем не тот человек, который создал "Лолиту" и "Защиту Лужина". Впрочем, "Лолита" известна нам в авторском переводе с английского. Видимо, ясный строй английского языка сильно помог Набокову. И слава богу. Но в русском варианте читать "Дар" совершенно невозможно.

Кстати, сын Набокова попытался перевести "Дар" на английский язык, но сломался после первой главы. Ясно почему.

Словом, если любите головоломки, почитайте. Не пожалеете.

PS
Игорь Волгин и гости его программы изо всех сил постарались объяснить мне, что хотел сказать своим романом Набоков. Даже им это не удалось...

Об этом любимейшем рассказе я могу либо говорить бесконечно, либо же ничего не сумею сказать вообще. Поэтому всё же попробую говорить бесконечно... О, нет, не пугайтесь! Просто много.

Рассказ «Облако, озеро, башня», написанный в 1937-м году, стал не только данью своему времени, но и одним из тех редких произведений, в которых не важны достоверность времени, места, историчность персонажей: такие тексты существуют вне самого понятия времени, в особой авторской реальности, и в неё приглашают читателя. Здесь нет ни дат, ни фамилий, ни точных названий с географической карты, мы не можем сказать, существует ли в действительности хоть где-то «синее озеро с необыкновенным выражением воды», чёрная башня на «облепленном древесной зеленью» холме, отражающееся в воде большое облако. Но разве важна реальность, когда и выдумка очаровывает, пугает, заставляет в себя поверить?..

Дальше...

Знакомясь с текстом и делясь впечатлениями, я встречала самые разные взгляды на него, могла лишь подивиться тому, как в столь небольшом произведении автор сумел укрыть настоящий клад: самые разные стороны произведения вдруг приобретают первостепенное значение и сияют, словно драгоценные камни, в зависимости от того, что жаждет найти читатель. Для одних главной становится тема тоски по Родине и противопоставление ей жизни на чужбине, где эмигрант никогда не станет своим и будет чувствовать во всём свою непохожесть. Другие просят обратить внимание на бросающуюся в глаза разницу между героем и его окружением, их пошлостью и его чистой, вдохновлённо-романтичной душой. Третьи лишь качают головами и твердят, что главное в нём — бессмысленное движение по кругу, лишь вырвавшись из которого можно найти успокоение. А правы, конечно же, всё.

Главный герой рассказа — «скромный, кроткий холостяк, прекрасный работник», однако наш добрый рассказчик не может вспомнить его имя и отчество, о чём и предупреждает читателя: «Кажется, Василий Иванович». Здесь нет полного, объёмного портрета, однако доброжелательное авторское отношение сразу же побуждает проникнуться к нему симпатией. С первых строк он представляется нерешительным, мягким и податливым, словно тёплый воск, неспособным на самостоятельные решения, взрыв негодования или сильные чувства — мы видим человека, плывущего по течению жизни и никак не старающегося изменить кем-то выбранное направление. Он работает в Берлине, оттуда начинает свой путь, в него же возвращается — даже географически повествование замывается в круг. Маршрут заканчивается в исходной точке, но изначально определён не героем, а кем-то другим. Попытка отказаться от поездки и продать билет, полученный на балу русских эмигрантов, заканчивается ничем — узнав, через сколько трудностей ему придётся пройти ради того, чтобы не получить никакой выгоды и морального удовлетворения, Василий Иванович не проявляет никакой личной инициативы и решает отправиться в путешествие.

Но даже о нём, которое, как чувствует герой в ночь перед отъездом, может принести ему (да что там, непременно принесёт!) непривычное, чудесное счастье и странное, почти детское волнение, он думает как о «поездке, навязанной случайной судьбой в открытом платье». Словно предвидит, сам того не осознавая, что почти всё покажется вульгарным, чуждым тонко чувствующей душе, грубо вырвет из привычного и уютного мира. Ведь оно, действительно навязанное герою под видом увеселительной прогулки — от первого и до последнего сделанного шага есть не что иное, как ограничение свободы, подавление личности и воли одного большинством, подчинение стадным желаниям круга грубых и недалёких людей.

Ещё в поезде Василий Иванович говорит себе: «Как это все увлекательно, какую прелесть приобретает мир, когда заведён и движется каруселью!», но не знает, что всё его путешествие и есть карусель, набирающая ход. Да что путешествие — вся жизнь! Ведь невозможно сойти на твёрдую и надёжную землю тогда, когда ты сам этого захочешь: желание остановить безумную и бесконечную круговерть подчинено другому, тому, кто не считает нужным понять или хотя бы прислушаться к тебе. Необычайно любопытно в этой сцене и описание вида за окном, который Василий Иванович может наблюдать лишь украдкой. Оно только усиливает эффект, вновь наводит на мысли о карусели и повторяющемся движении:

Эта «страшная для души анонимность всех частей пейзажа» — лишённый ясных форм бег по кругу, когда весь яркий и многогранный мир сливается в смазанный, перепутанный хаос, из которого взгляд выхватывает лишь отдельные объекты, но не может долго на них задерживаться. Ведь скорость, движение, неведомая и грубая сила увлекают вперёд. От того получается, что ничто, окружающее героя, не имеет ни конкретной формы, ни общего смысла. Даже товарищи, навязанные обществом увеселительных поездок, больше напоминают осколки разбитого витража. Видя разбросанные стёкла разных цветов, форм и размеров, мы с трудом представляем себе то, что они изображали. Так и здесь: Василий Иванович подмечает лишь некоторые, самые броские черты спутников, а всё остальное смазывается, исчезает, что делает их похожими на бесформенное многоликое чудовище. Таковым они, в принципе, и станут по мере развития сюжета — многоголовой гидрой, которая нависнет над ним, пристально следя, подчинит себе и не даст вырваться из когтей, будет пугать и лишать воли.

Как же рассказчик описывает нам «добрых людей»? Карикатурные образы приземлённых, неприятных людей; несколькими точными мазками кисти Набоков невыгодно отделяет их от Василия Ивановича: тогда как сам он словно бы состоит из мягкой игры тёплых красок, его спутники слишком яркие, броские, у каждого есть гиперболизированная до отторжения черты. Эта антитеза, контраст между главным героем и его спутниками, очевидна:

И обеих девиц, что совсем не удивляет читателя, зовут Гретами.

Кто из них с момента первого же своего появления заставляет нас проникнуться симпатией? Никто: одни похожи до такой степени, что перестают быть личностями, другие же непременно имеют во внешности нечто неприятное, отталкивающее, будь это «щетинисто сизый череп» или что-то «бархатно-гнусное в облике и манерах». А на другой чаще весов Василий Иванович, во всём непохожий на них, старающийся любоваться видами из окна, но не имеющий права даже на столь быстротечный покой.

В группе, состоящей из четырех женщин и стольких же мужчин, он лишний изначально, выбивающийся и из пошлого мира этих людей. Об этом свидетельствуют состав компании, происходившее во время игр («три раза ложился в мерзкую тьму, и трижды никого не оказывалось на скамейке, когда он из-под неё выползал»). Подчёркивается то, что герой не принадлежит к их кругу: когда в поезде решают петь песни, то дают «нотные листки со стихами от общества», членом которого он, единственный из всей группы, не является.

После чуждых ему потех, унижений и подавления воли этим многоликим чудищем, берег озера и башня кажутся самым настоящим раем, землёй обетованной, где «и открылось ему то самое счастье, о котором он как-то вполгрёзы подумал». Пейзаж здесь дышит покоем, пропитан лёгким дыханием поэзии («высилась прямо из дактиля в дактиль старинная черная башня»), каждая деталь мягко, неброско, но с удивительной нежностью нарисована автором. Озеро, облако и башня вновь создают контраст между желанием и реальностью, человеком и окружением, прошлым миром Василия Ивановича и тем новым, в котором ему будто предначертано остаться. Но на фоне благоденственного края, желанного места в мире, где Василий Иванович наконец-то чувствует, что должен остаться, прожить всю жизнь, стать частью гармоничной и столь близкой его сердцу картины, рассказ достигает кульминации. Ведь спеша отказаться от прошлого и страшного возвращения обратно в Берлин, он встречает непонимание, даже явное нежелание понять и против собственной воли продолжает путь вместе с теми, кто теперь уже открыто истязает его, не сумев прежде искоренить инаковость «лишнего» путешественника.

Рассказчик говорит, что видел его позже — тихого, изменившегося, не имеющего больше сил быть человеком, — и отпустил. Это сам Набоков (а в добром отношении рассказчика к герою, в том, как вместе они, словно единые в одном лице, участвуют в каждом дне путешествия, в понимании чувств и желаний героя – во всём нам непременно мерещится сам автор) отпускает его домой в несуществующий, наверное, но сладостно-родной край ожившей мечты.

Прочитав, невольно сопоставляешь эмигрантское прошлое героя, образ нежно хранимой в памяти любви, оживающей в пейзаже за окном быстро несущегося вперёд вагона, нежность и тоску в описании мест, путь через которое приближает Василия Ивановича к озеру, облаку и башне, и спрашиваешь себя: «Уж не покинутая ли Россия, не оставленная ли Родина видится этой душе в проникновенной и чистой красоте того райского сада, что открылся Василию после душного, чужого, громкого Берлина, не желавшего его отпустить? Ведь неспроста сам город и недавно оставленный уклад жизни тянули руками этих «добрых людей», тянули по кругу обратно в свои кандалы?»

Как и другие произведения Набокова, финал этого рассказа нельзя назвать однозначным. Ведь если взять его на суд разума, испугаешься, удивишься: человек, совсем неприспособленный к жизни, чужой в ней, вдруг отказывается от всего, оставляет работу… И всё, чтобы поселиться в понравившемся месте! Мыслимо ли это, разумно, верно? Но в том, наверное, и заключается отличие героя от многих живых, реально существующих людей: они взвешивают решения не умом, а сердцем, и только оно может подтолкнуть к верному решению без страха перед трудностями. Василий Иванович был прав: эта поездка привнесла в его жизнь новое, пробуждающее дыхание славных перемен.

И очень удачен столь лаконичный, но многое говорящий финал: ни слова не повествует более о герое, не отвечает на наши вопросы (вернулся ли он к заветному краю, нашёл ли в нём искомое счастье?). Пожалуй, именно из-за недосказанности в финале этот текст кажется пропитанным солнечной и доброй надеждой. Рассказчик (и автор в одном лице) позволяет самим ответить на свой же вопрос… и отпускает не только кроткого холостяка, но и нас, искать свои озеро, облако и башню.