Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Дар. Отчаяние

Очень многие герои Набокова похожи одной характерной чертой: они эмигранты, так или иначе, они встраиваются в совсем другую, отличную от российской действительности. Но полноценной жизнью это не назовешь. И счастливыми героев – тоже. В этом отношении герой «Отчаяния» Герман, по роду занятий связанный с очень привлекательным продуктом- шоколадом, довольно-таки родственен таким героям. Но жизнь Германа, как можно догадаться, совсем не шоколадная. Вообще догадываться приходится о многом: герой еще тот лжец. Он постоянно признается в этом, много раз меняет версии происходящего. Запутывает читателя. Очень часто ловишь себя на мысли, что книгу нужно было назвать Записки сумасшедшего» И не названа она так лишь потому, что Герману такое название кажется слишком банальным, а история его жизни, которую он рассказывает и которая собственно говоря является романом «Отчаяние», должна быть,по его мнению, чем –то более ярким и запоминающимся.
Сюжет этой книги построен на очень популярной среди русских авторов теме двойничества. Герман однажды встречает человека, как он считает, очень похожего на него внешне. Это сходство настолько поражает его болезненное воображение, что он постоянно к нему возвращается и в мыслях, и в действиях. Постепенно в голове Германа рождается гениальный план, как одним махом избавиться и от проблем в бизнесе, и в жизни в целом. Очевидно, что эта – эмигрантская жизнь- его не устраивает, гнетет, хотя он никогда особо не жалуется и не сетует. Как известно, очень часто претворение гениальных планов в жизнь осуществляется за чужой счет. И также часто гениальные планы проваливаются из-за какой-нибудь неучтенной мелочи. И тогда ничего кроме отчаяния не остается.
В целом, книга достойная и легко читаемая, но набоковский стиль здесь немного ушел на второй план, скорее всего, это было осознанным намерением автора. Набоков остается Набоковым.

"От стихов она требовала только ямщикнегонилошадейности..."

Я тоже. И не только от стихов.

Правы были те люди, которые говорили мне, что не нужно начинать знакомство с Набоковым с "Лолиты". Жаль, что они говорили это уже после того, как "знакомство" состоялось... Но не суть.
Думается мне, если бы на книгах проставлялись уровни сложности, у Набокова они были бы максимальными. И тот факт, что в процессе чтения мозг мой взрывался яркими, волшебными, порой до слёз смешными, "брил­ли­ан­то­во­лун­но­ли­ли­то­во­си­зо­ла­зо­ре­вог­роз­но­сап­фи­рис­то­си­не­ли­ло­выми" фейерверками, не отменяет того, что он всё-таки взрывался. Но так даже лучше, мне нравится, когда так.

Я всегда знала, что не-знакомство с творчеством В. Набокова - моё большое упущение. И вот "Дар" прочитан, осмыслен, я в восторге. Такая умная проза, ценная не только русскому, но и европейскому читателю.

Главы романа, каждая завершенная, каждая со своим стилем и преобладающим тоном, производят разное впечатление. Глубоко поразила глава про отца, все эти истории про бабочек (сам Набоков, собственно, лепидоптерологией и увлекался), цельность характера отца, пробивающаяся во всяких мелочах, пренебрежение к политике. Даже фигура востоковеда, который все умолял путешественника привезти из далеких тибетских гор "хоть какую-нибудь" свадебную песню, "хоть какой-нибудь" узор или наряд, казалась не пародией, а очень жизненной деталью.

Биография Чернышевского, она же четвертая глава... Уж и не знаю, чем она так возмущала советскую публику, может быть, дело все в том, что меня не заставляли роман "Что делать?" в школе читать, и поэтому я Чернушевского знаю из курса истории. А историю нам преподавали либерально, и такая человечная история про очкарика, которому все время изменяла жена, который все время на что-то надеялся, был кумиром революционеров и в то же время таким беспомощным кумиров, - нет, это отменное искусство, так написать о личности.

А несостоявшиеся диалоги между Кончеевым и Годуновым-Чердынцевым? Несмотря на всю их желчность (разве можно так не любить абсолютно всю русскую литературу?), это гениальная психологическая деталь, мне очень близкая и понятная.

И если на первых страницах мне хотелось обвинить автора в наглом слизывании не только с прустовской "Комбре", но и с "Большого Мёльна", то потом очарование языка, чувство стиля, само повествование увлекли меня. Нет, это определенно оригинальный русский роман, которым мы должны гордиться, который надо читать в рамках школьной программы. И Набоков, да, действительно, стал тем писателем, по которому Россия изнывает.

В который раз убеждаюсь - не мой это автор, Набоков, абсолютно не мой.
Читалось со скрипом и искусственно создаваемым интересом, а сейчас (через два месяца после прочтения) с трудом вспоминается сюжет.
А сюжет не очень и оригинален: мужчина встречает своего двойника (это он так думает) и решает выдать его за себя, убить, а потом получить страховку. Целую книгу, неспешно и с мельчайшими подробностями, мы читаем о приготовлениях и рассуждениях героя. И вот дело сделано, но все пошло как-то не так, ГГ переживает, волнуется и самое интересное, что я ни капли не симпатизируя ему тоже переживаю и хочу чтобы все у него получилось.
Печально, что самый конец я забыла, и теперь думаю открывать ли Флибусту или пусть так и будет...

…Но в конце концов он никогда и не сомневался, что так будет, что мир, в лице нескольких сот любителей литературы, покинувших Петербург, Москву, Киев, немедленно оценит его дар.

Дар Набокова я давно оценила, главным образом – по стихам. Первая любовь с Набоковым была у нас в стихах. Проза - потом: рассказы, из которых больше всех понравился «Истребление тиранов», романы: «Машенька», «Защита Лужина», «Камера обскура», «Приглашение на казнь». Но прежде – стихи: в них он добрее, что ли… и проще. Потому думала, натужно перелистывая «Дар» (переплет был тоже туговат), вспоминая цитату smereka , что ничего, в общем, за стихи не разлюблю же, пусть и разочаруюсь в прозе чуток.

Дар героя, Федора Константиновича Годунова-Чердынцева, оценила, проглотив знаменитую «Главу четвертую» о Чернышевском. Интриговала уже подготовка Федора к написанию, поиск и освоение материалов. Конечно, сыграл роль свою собственный мой интерес к властителям дум века 19-го, но и Годунов-Чердынцев исполнил замечательно! Здорово сделано, и чем противоречивее фигура Чернышевского, тем живее. Знаю, глава – только часть романа, но для меня – много искупившая: я к Федору пригляделась пристальнее, чем до нее; позже, правда, интерес опять поостыл.

P.S. Отрадно, что в предисловии к английскому изданию Набоков пишет, что он «не Федор Годунов-Чердынцев и никогда им не был», хотя и «жил в Берлине с 1922 года, т.е. одновременно с молодым героем».

"Дар" я читала долго: начинала три раза, причем каждый раз сначала, читала иногда по 6 страниц в час, перечитывала отрывки по несколько раз, возвращалась. В аннотации к книге написано, что этак книга - "вершина русскоязычного периода творчества". Эта холодная пафосная фраза похожа на правду, так как текст очень текучий, трудный, он полон литературных ребусов и загадок (про ребусы и загадки я нашла у Апресяна, к тексту которого обратилась после самого "Дара"), главный персонаж, как мне показалось, - сама литература, причем и поэзия, и проза. Вначале я долго входила в роман, примерялась к его спокойному ритму, переставала ожидать динамики и начинала наслаждаться текстом, потом (с середины книги, наверное, с начала текста про Чернышевского) втянулась, увлеклась и тут и дочитала. Трудно сформулировать какие-то впечатления от книги, так как они пока что относятся к процессу чтения, а не к "сухому остатку" от книги. Но эта книга и есть книга-процесс: в ней Набоков играет словами, главный герой сочиняет стихи и книги, в ней нет действия, есть повседневность, творчество, прошлое и будущее, огромное количество описаний и процессов. Пока все. И цитата еще:

"Хотите теперь - поговорим о ваших стихах?»
«Нет, пожалуйста, не надо, - со страхом сказал Кончеев. - У меня есть основание думать, что они вам по душе, но я органически не выношу их обсуждения. Когда я был мал, я перед сном говорил длинную и мало понятную молитву, которой меня научила покойная мать, - набожная и очень несчастная женщина, - она-то, конечно, сказала бы, что эти две вещи несовместимы, но ведь и то правда, что счастье не идет в чернецы. Эту молитву я помнил и повторял долго, почти до юности, но однажды я вник в ее смысл, понял все ее слова, - и как только понял, сразу забыл, словно нарушил какие-то невосстановимые чары. Мне кажется, что то же самое произойдет с моими стихами, - что если я начну о них осмысленно думать, то мгновенно потеряю способность их сочинять. Вы-то, я знаю, давно развратили свою поэзию славами и смыслом, - и вряд ли будете продолжать ею заниматься. Слишком богаты, слишком жадны. Муза прелестна бедностью».