Смерти.net

Когда-то я сформулировала, что все сто́ящие книги, о чем бы они ни были, на самом деле — о жизни, смерти и о том, что значит быть человеком. И, как ни пытаюсь, другой формулировки у меня не находится: все так. Так вот с этой позиции «Смерти.nеt» совершенно идеальная книга, потому что она вся об этом. О жизни. О смерти. О том, что значит быть человеком.

Что, если наше сознание можно скопировать на цифровой носитель? (Идея совершенно не новая, гуглить по слову «трансгуманизм». По этому слову вообще много важных вещей можно гуглить и думать о них, думать, думать).

Что, если эта процедура однажды станет обычной услугой — недешевой, но доступной?

В недалеком будущем главной героини так и произошло. Загрузив однажды копию своего сознания, вы приходите, как на плановый осмотр к врачу, каждые полгода, чтобы обновить копию на актуальную. Садитесь в кресло, вам на виски пристегивают электроды, потом их снимают и спрашивают, какой сегодня день. Вы называете правильную дату, идете домой и не заботитесь ни о чем до следующего обновления.

Но однажды вам называют другую дату. Не ту, которую вы запомнили с утра, собираясь на процедуру. И это значит, что вы, вставший с кресла, — последняя сохраненная копия (их называют «дубликаты») умершего несколько месяцев спустя человека. И что вся ваша жизнь (или не-жизнь) теперь — только память. Что дом, куда вы вернетесь — сохраненная в памяти копия вашего настоящего дома. Что единственная ваша связь с миром живых — разговоры по видеосвязи с теми из друзей и родственников, кого вы перед копированием внесли в контракт, и только при условии, что они примут ваш запрос в посмертные друзья. Никаких контактов кроме, никакой возможности влиять на мир, общаться с миром вне узкого круга горюющих близких у мертвых нет — это закон.

И конечно, мертвым это в конце концов надоедает, и они начинают бороться за свои права. В разгар подготовки к восстанию мертвых в том самом кресле приходит в себя героиня. И узнает, что она (или ее оригинал) погибла в теракте.

Жизнь в качестве цифрового дубликата оказывается сплошным экзистенциальным кризисом. Я живу или только думаю, что живу? Я думаю или только помню, как думала раньше? Я чувствую — или это память о чувствах? Я люблю — или это память о том, как любить? Мне больно — или это память о боли? И что вообще такое «я»? Есть ли вообще на свете «я» после моей смерти? И кто задает этот вопрос, если нет?

Заниматься посмертными самокопаниями героине здорово мешает одна проблема: любимый муж, с которым прожили 23 года и ради которого, чтобы никогда не потерять друг друга, она и решилась на копирование, — не принимает запрос в друзья. И никакой возможности (закон!) хотя бы узнать, в чем дело, у героини нет.

Правда, кое-что она все же узнает — в ходе восстания мертвые взломали базу документов. И лучше бы ей этого не знать: никакого теракта не было, а муж не отвечает просто потому, что он в тюрьме. За убийство жены. 23 удара ножом — по числу прожитых вместе лет.

Вместе с базой документов восставшие взломали еще и базу неактивированных копий: «чтобы любимые были с нами». И у героини дома объявляется муж — копия мужа, снятая до убийства.

Дубликат умершей героини и дубликат сидящего в тюрьме мужа вместе должны разобраться сразу во всем: кто они такие, живут ли они и что им делать, если нет? Что такое окружающий их мир — фальшивка, память, застывший во времени музей? Или место, где можно построить какое-то будущее? И вправе ли они вообще говорить о будущем, не будучи живыми? Кто они теперь друг другу? И главное — почему же он все-таки ее убил. Гремучая смесь экзистенциального поиска, любовной драмы, детективного расследования и политической борьбы, записанная в форме длинного письма бабушке, умершей еще до эры копирования.

Там много разных важных тем поднимается, я точно не расскажу про все. Одну еще упомяну. Про зомби.

В мире мертвых есть свои зомби. Это люди, буквально возникшие из памяти. Их никто не копировал, они не воскресали дубликатами, но если в мире мертвых собирается достаточно тех, кто знал и любил кого-то, — давно погибшую дочку, сестру и жену или, например, известного музыканта, — этот «кто-то» появляется и ведет себя, как живой. При этом не являясь человеком, а неким феноменом коллективной памяти.

Их называют «нейрозомби» — имея в виду теорию философского зомби, который не имеет личности, разума и чувств, но ведет себя так, словно имеет. У нейрозомби нет в мире мертвых никаких прав, их даже не считается преступлением убить (некому там страдать). А убить их можно, в отличие от дубликатов. Достаточно собрать в одном помещении буквально всех, кто их помнит, и начать интенсивно обсуждать прошлое. Некому там страдать, некому там чувствовать, некому там умирать, — в это очень важно верить дубликатам, которые и в собственном-то существовании не уверены, про себя-то не знают, есть ли там кому страдать. А тут еще более ненастоящие ходют и мнят себя людьми. Ну как не начать травить?

Мне очень, очень нравится, как решилось дело. Под конец истории выяснилось, что мир мертвых может стать чем-то бо́льшим, чем музей, может стать настоящим миром. Самым простым способом: если в нем начнут рождаться дети. Настоящие живые смертные дети, которые растут, ревут, болеют, дерутся, хохочут, ради которых придется строить детсады и школы — строить новые, а не обходиться памятью о том, что осталось в мире живых.

И это, оказывается, возможно. Но при одном условии: чтобы родился ребенок, один из родителей должен быть дубликатом, а другой — нейрозомби.

И все. Какая там борьба за права? Это просто выбор между жизнью и нежизнью.

Я бы очень хотела, чтобы любая травля, любая дискриминация в нашем мире заканчивалась так же. Чтобы вдруг выяснялось, что без этих, неправильных, которых и за людей-то считать нельзя — без них у нас просто нет никакого завтра.

А с ними есть. И вопрос снимается.

Я плохо рассказала, наверно, но вы просто поверьте, что книжка сто́ящая.