Nora oder ein Puppenheim

Кажуть, що книги Генріка Ібсена завершуються тоді, коли інші починаються. Тоді, коли, здавалося, має бути розв'язка, але герой натикається на іншу проблему — на іншу зав'язку.

Нора Хельмер жила щасливо. Її любили, вона була в очікуванні багатства і достатку, яке обов'язково на них звалиться, коли її чоловік отримає підвищення. Вона поводить себе досить легковажно, нібито грається, грається увесь час, це її роль — приносити щастя та радість у дім. Навіть тоді, коли починаються розмови про смерть. Атмосфера книги також святкова-святкова, ніби сама застигла «в очікуванні дива». Нора не думає про погане і своїм оптимізмом, веселістю ніби навіває радість на читачів — хочеться разом з нею сидіти біля каміна, сміятися, просто говорити.

Її сім'я здавалася ідеальною. Чоловік її, здавалося любив безмежно, плекав, діти обожнювали матусю. Любов виявилася не любов'ю до неї. Її не любили, вона не любила. Все вирішилося в один момент, в один вечір, коли всі застигли «в очікуванні дива»: і читачі, і глядачі, і сама Нора. Ми чекали на те, що все закінчиться по-іншому. Чекали на свято, на щасливе вирішення. Проте найбільший винахід саме «нової драми» — відкритий фінал.

Торвальд Хельмер — чоловік Нори — не любив Нору. Він любив її красу, любив її, як ляльку, з якою можна насолоджуватися, якою можна хвалитися, показувати іншим, одягати та берегти. Для нього Нора лише лялька, з якою цікаво гратися, як і для Нори її ляльки це її діти — їй також подобається з ними грати, стрибати, бігати. Рішення Нори — її перше власне рішення заради себе. Вона від нього не відмовиться.

У фіналі «в очікуванні дива»  лишаються всі, проте не Нора. Диво для неї уже сталося, проте зовсім інше, не таке, про яке вона думала. Оце очікування, напружене чекання лишилося Торвальдові. Він ніби застиг у вичікуванні, вслухуючись, чи не сталося диво для нього.

Перетягиваю рецензию (с минимальными изменениями) со своего удалённого аккаунта (кто не верит в моё авторство, пусть отдаст тексты на экспертизу... шутка). Кстати странно, что хотя аккаунт назывался Magister_Ludi (Ах Гессе, Гесее, тот самый Гессе, который жил до него), но при переходе на страницу рецензии пользователь меняется на пустой аккаунт "glory", но это лирика.

Отзыв касается не столько сюжета пьесы, сколько воздействия оной на читающего, поэтому рассказанные в нём вещи смело могут быть отнесены не только к «Кукольному дому», но и к другой прочитанной мной до конца ибсеновской вещи - «Приведения» (подозреваю: как и ко всему творчеству автора, исключая, разве что, стихотворения).

1. Пожалуй, самой поразительной чертой ибсеновских пьес является их вопиющая анти-пошлость. На поверхности - какой-то быт в самом примитивном его понимании, нелепое щебетание, пустые разговоры о том, чем люди мертвы - вся эта суета сует, а в глубине иное.
2. Между Сциллой и Харибдой: рискуя разорвать и без того эфемерную связность повествования, хочу добавить одно замечание. Его можно было бы добавить в виде дополнения в конце, но так как я хочу, чтобы его прочли, то и помещаю его здесь, ибо, по справедливом размышлении, понимаю, что и без того слишком злоупотребляю читательской благосклонностью, и практически никто не станет дочитывать эти вирши до конца. Замечание следующего характера: говоря выше о быте, нелепом щебетании и прочих интересностях, я, фактически, применительно к сюжету пьесы, осудил те попытки построения семейного счастья, то простенькое и неказистое счастьице земли, которое (героически?) пытаются построить Нора и Торвальд. Не слишком ли я поторопился? В конце концов, может быть, в глубине души все люди хотят чего-то подобного. Все, даже такие, кто, подобно тому пасторскому сынку, зовут прочь от всякого благополучия, от тёплого очага, от стабильной работы и мягких тапочек, на стужу, босяком в ледяную ночь. Пока я это писал, пришла новая мысль. А не спас ли Ибсен, введя в сюжет цепь событий, которая фактически приводит к распаду семьи и сожжению этого кукольного домика, Торвальда, а не Нору, - спасает его через боль и потрясение от полного превращения в пряничного человечка с окаменевшим сердцем? [С другой стороны, - дополнение сегодняшнего дня, - есть ли в тексте намёки на то, что именно Торвальд и его возрастание в центре истории?] Ведь именно будущее этой дамы — Норы, а вовсе не будущее Торвальда, видится мне наиболее сомнительным: фактически, в финале она в «густоте недомысли» сжигает все мосты за своей спиной, зная с определённостью, что на них есть прохожие!.
3. Так вот, быт, патока, щебет, но вдруг, простейшим вмешательством, ударом той же масти, вроде бы - быта, который обещает простейший бытовой конфликт, как максимум - неказистую трагедию с лодчонками, разбитыми о незыблемый монумент быта, всё в итоге становится с ног на голову: разверзается бездна страстей, да такая, что невольный ужас смешивается с невольным удивлением: откуда? откуда вот в этих людях взялось это? Почему эти марионетки, которых следовало лишь вывести на сцену, чтобы они пробубнили под нос несколько мыслей драматурга уставшей толпе, вдруг являют миру поразительное страдание и поразительный порок? Вместо бытового конфликта попадаёшь прямиком на метафизическую пытку, где пытают, перемалывают кости и выворачивают душу почему-то не им, а тебе! (Этим Ибсен напоминает мне другого "безумного норвежца" - Стриндберга, только тот достигал схожего эффекта совсем иными методами, в чём, кстати, и кроется, быть может, одна из главных прелестей искусства.) Впрочем, что удивительного в том, что самый оголтелый порок обнаруживается под скучным смятым одеялом?
4. Здесь я предлагаю договориться, что описанную выше метафизическую пытку, мы с вами будем нызывать "ибсеновский элемент". И проиллюстрировать важность этого «элемента» я берусь с помощью пары крошечных эпизодиков (которые по духу можно свести в один эпизод) из моей читательской практики. Так вот: случилось у меня как-то помрачение рассудка, результатом которого стало то, что я пару раз открывал (ибо больше 5-ти минут не выдерживал творящейся там саббры-кадабры, неудобоваримых шерри-бренди и мутной гипнэротомахии) книжку о сексуальной жизни подростков, само собой, американских (два Биг-Мака и корюшку), представлющую из себя беседы психо-аналитика/терапевта - я не разбираюсь - с местным конгломератом. Представленное действо, скажем прямо, достойно лучших театральных подмостков, - таинственная, сиречь ни чем не оправданная, ассоциация с "Лысой певицей" Ионеско: категорические речи, безапелляционно-догматический тон, нарочитое заламывание вымытых с мылом ручек, жеманно закатанные к небу глазки и тонны пафоса, тонны, тонны пафоса на наши нежные души и уши, а над всем этим наш психоктототам задорно скачет вкруголя, разбрызгивая вокруг себя из горшочка а-ля Винни-Пух розовое масло, распевая: Друзья, с вами всё в порядке - это нормально, - и в конце обязательная улыбочка. И смешно и гадко, и гадко и смешно (хоть бы раз кому-то она сказала: нет, грязный садо-педо-лоликонщик, ни хрена это не нормально [Вообще, интересная работа у этой женщины - этот хитрожопый аргонавт получает деньги за то, что доказывает юному дегенерату, какую ерунду бы он не отчебучил, что с ним всё в порядке]).
5. Так вот, ежели выкинуть из пьес Ибсена "ибсеновский элемент", - эти дрожжи, позволяющие банальнейшим, пошлейшим, скучнейшим и, пожалуй, отчасти карикатурнейшим сюжетам подняться на невиданную по воздействию на читающего (предпочитаю иметь театр непосредственно в голове, ибо его не испортят ни актёры, в том числе и неудачный подбор оных, ни постановщик) высоту, - и на выходе получим ровно то же убогое и, в общем-то, оскорбляющее хороший вкус, действо, что и в книженции о подростках и их случках. "Кукольный дом" (хочется сказать: прекрасное в своей беспощадной меткости название) в этом варианте выглядел бы так:
Нора (Плаксивым истерическим голосом): Нет, я не могу, я ухожу! Я должна разобраться-а-а-а-а!
Торвальд: (басит, подняв глазу к потолку и простирая к Норе руку) Стой, дура!
А это уже "Санта-Барбара" какая-то и прочий Гарсиа Маркес.

Погибших от голода заройте хлебом…

Отзыв касается не столько сюжета пьесы, сколько воздействия оной на читающего, поэтому рассказанные в нём вещи смело могут быть отнесены не только к «Кукольному дому», но и к другой прочитанной мной до конца ибсеновской вещи - «Приведения» (подозреваю: как и ко всему творчеству автора, исключая, разве что, стихотворения).

Пожалуй, самой поразительной чертой ибсеновских пьес является их вопиющая анти-пошлость. На поверхности - какой-то быт в самом примитивном его понимании, нелепое щебетание, пустые разговоры о том, чем люди мертвы - вся эта суета сует [Между Сциллой и Харибдой: рискуя разорвать и без того эфемерную связность повествования, хочу добавить одно замечание. Его можно было бы добавить в виде дополнения в конце, но так как я хочу, чтобы его прочли, то и помещаю его здесь, ибо, по справедливом размышлении, понимаю, что и без того слишком злоупотребляю читательской благосклонностью, и практически никто не станет дочитывать эти вирши до конца. Замечание следующего характера: говоря выше о быте, нелепом щебетании и прочих интересностях, я, фактически, применительно к сюжету пьесы, осудил те попытки построения семейного счастья, то простенькое и неказистое счастьице земли, которое (героически?) пытаются построить Нора и Торвальд. Не слишком ли я поторопился? В конце концов, может быть, в глубине души все люди хотят чего-то подобного. Все, даже такие, кто, подобно тому пасторскому сынку, зовут прочь от всякого благополучия, от тёплого очага, от стабильной работы и мягких тапочек, на стужу, босяком в ледяную ночь. Пока я это писал, пришла новая мысль. А не спас ли Ибсен, введя в сюжет цепь событий, которая фактически приводит к распаду семьи и сожжению этого кукольного домика, Торвальда, а не Нору, - спасает его через боль и потрясение от полного превращения в пряничного человечка с окаменевшим сердцем? Ведь именно будущее этой дамы — Норы, а вовсе не будущее Торвальда, видится мне наиболее сомнительным: фактически, в финале она в «густоте недомысли» сжигает все мосты за своей спиной, зная с определённостью, что на них есть прохожие!], но после, опять же, простейшим вмешательством, ударом той же масти, вроде бы - быта, который обещает простейший бытовой конфликт, как максимум - трагедию, всё в итоге становится с ног на голову: разверзается бездна страстей, да такая, что невольный ужас смешивается с невольным удивлением: откуда? откуда вот в этих людях взялось это? Почему эти марионетки, которых следовало лишь вывести на сцену, чтобы они пробубнили под нос несколько мыслей драматурга уставшей толпе, вдруг являют миру поразительное страдание и поразительный порок? Вместо бытового конфликта попадаёшь прямиком на метафизическую пытку, где пытают, перемалывают кости и выворачивают душу почему-то не им, а тебе! (Этим Ибсен напоминает мне другого "безумного норвежца" - Стриндберга, только тот достигал схожего эффекта совсем иными методами, в чём, кстати, и кроется, быть может, одна из главных прелестей искусства.) Впрочем, что удивительного в том, что самый оголтелый порок обнаруживается под скучным смятым одеялом? Здесь я предлагаю договориться, что описанную выше метафизическую пытку, мы с вами будем нызывать "ибсеновский элемент". И проиллюстрировать важность этого «элемента» я берусь с помощью пары крошечных эпизодиков (которые по духу можно свести в один эпизод) из моей читательской практики. Так вот: случилось у меня как-то помрачение рассудка, результатом которого стало то, что я пару раз открывал (ибо больше 5-ти минут не выдерживал творящейся там саббры-кадабры, неудобоваримых шерри-бренди и мутной гипнэротомахии) книжку о сексуальной жизни подростков, само собой, американских (два Биг-Мака и корюшку), представлющую из себя беседы психо-аналитика/терапевта - я не разбираюсь - с местным конгломератом. Представленное действо, скажем прямо, достойно лучших театральных подмостков, - таинственная, сиречь ни чем не оправданная, ассоциация с "Лысой певицей" Ионеско: категорические речи, безапелляционно-догматический тон, нарочитое заламывание вымытых с мылом ручек, жеманно закатанные к небу глазки и тонны пафоса, тонны, тонны пафоса на наши нежные души и уши, а над всем этим наш психоктототам задорно скачет вкруголя, разбрызгивая вокруг себя из горшочка а-ля Винни-Пух розовое масло, распевая: Друзья, с вами всё в порядке - это нормально, - и в конце обязательная улыбочка. И смешно и гадко, и гадко и смешно (хоть бы раз кому-то она сказала: нет, грязный садо-педо-лоликонщик, ни хрена это не нормально). Так вот, ежели выкинуть из пьес Ибсена "ибсеновский элемент", - эти дрожжи, позволяющие банальнейшим, пошлейшим, скучнейшим и, пожалуй, отчасти карикатурнейшим сюжетам подняться на невиданную по воздействию на читающего (предпочитаю иметь театр непосредственно в голове, ибо его не испортят ни актёры, в том числе и неудачный подбор оных, ни постановщик) высоту, - и на выходе получим ровно то же убогое и, в общем-то, оскорбляющее хороший вкус, действо, что и в книженции о подростках и их случках. "Кукольный дом" (хочется сказать: прекрасное в своей беспощадной меткости название) в этом варианте выглядел бы так:
Нора (Плаксивым истерическим голосом): Нет, я не могу, я ухожу! Я должна разобраться-а-а-а-а!
Торвальд: (басит, подняв глазу к потолку и простирая к Норе руку) Стой, дура!
А это уже "Санта-Барбара" какая-то.

Нора,Нора ,Нора.... Все ее любят ,все ею восхищаются. Легкомысленная ,веселая ,которая гордится своим поступком ,вернее проступком ,считая что тем спасла мужа. Но ведь нетрудно занять деньги ,подделать подпись. Труднее отдавать деньги. НО что на это говорит Нора-Если случится ужас ,то мне все равно есть ли у меня долги или нет.А люди у которых заняла ,то что о них думать,они ведь чужие!
И последний поступок ,уход из дома так же легкомысленен как и ее займ. Хотя если она уверена ,что ей перепадет наследство от врача ,то не так уж и тяжко ей будет.
Муж ее неприятен,двуличен. Но такие как раз и бывают руководителями.
Фильм 1973 года по этой книге очень удачна. Рекомендую.

До чего дошел прогресс!
До невиданных чудес!
И идею феминизма
Он возвысил до небес!

Удивительно, как в последние дни стала вновь актуальна тема феминизма, места женщины в обществе, отношения с мужчинами, точнее, мужчин к ним. До того актуальна, что некоторые министры разных зарубежных стран не только карьеру заканчивают, но и собственно жизнь свою после обвинений в недостойном отношении к этим самым женщинам. А с чего все начиналось?
Начиналось с того, что уже в позапрошлом теперь уже веке женщины стали задавать разные вопросы, пытаться найти новое место в мире да и вообще смотреть на жизнь иначе. Вот и пьесы Ибсена как раз про такую кукольную Нору из кукольного домика, где все постоянно выражаясь ее любимым словом "чудесно". Но мы-то с вами знаем, что чудеса имеют свойство заканчиваться. Да есть ли чудеса вообще или это просто ловкость рук судьбы, великого мага из передвижного шапито жизни? В случае Норы завеса чудес падает достаточно быстро и в сухом остатке героиня получает на руки трусливое и самолюбивое создание по прозвищу Муж. Дальше только ей решать принимать ли эту новую реальность или пойти по пути того самого феминизма.
Что выбрала Нора, мы все знаем. Тут вот, на мой взгляд, интересен такой момент - из всех известных мне произведений Ибсена главные персонажи всегда почему-то выбирают уйти. Всю пьесу куда-то бежит Пер Гюнт, в "Столпах общества" уезжает в Америку Дина, вот и Нора срывается в ночь, даже не обняв на прощание детей. Да-да, знаю, многим именно этот момент не по душе и кажется не реалистичным. Но, как я где-то читала, автор, поддавшись уговорам актрисы, один раз концовку изменил и именно в этом случае постановка успеха не имела. Видимо, все-таки не автор пишет книгу, а произведение диктует писателю свою волю. А уж нравится это или нет, остается решать уже не Норе, а нам, читателям.

как красноречиво и пылко любимый ею Хельмер возводил свою женщину в ранг глупой святыни развлечения, как убежденно и точно он следовал законам, за которые сражался непомерно и отчетливо... непоколебимой была его вера в работу, приносившую Хельмеру наслаждение; карьера, порядок, конкретика... скучный, скучный мальчик!

знакомясь с пьесой, я восхищалась тонкой нитью чуть детской влюбленности, проскакивавшей между двумя взрослыми; красота жаворонка-пташки была такой вкусной на языке, что казалось, словно эти двое — то самое, немного приторное, но непосредственно вечное.

но вот, пелена внешнего благополучия стремительно растворялась удушающей дымкой истины, Хельмер, ее дорогой Хельмер оказался жалким предателем, учитывавшим лишь мнение общества и собственное положение в нем.

а она... она пошла ради него на обреченные страдания, запятнанную репутацию, потерю всего одновременно... Нора пошла на великий и великолепный подвиг сильной духом женщины, внешне хрупкой, но неуловимо стойкой и смелой, и для нее брак был лишь концом большого и по-настоящему правильного начала.

Нора справится, но Хельмер... поймет ли он?

«— но кто же пожертвует даже для любимого человека своей честью?
— сотни тысяч женщин жертвовали».

Отношения в доме семьи адвоката Хельмера очень натянуты, в них нет ни намёка на близость, душевную и эмоциональную, каждый скрывает практически всё, что с ним происходит. Поэтому неудивительно, что, когда произошло раскрытие одной из самых страшных тайн Норы, Торвальд был на неё зол и показал всё своё нутро и отношение к ней.

Нора тоже довольно инфантильная дама. После всего, особенно, когда ситуация разрешилась мирно, она решила развестись с супругом, уехать на родину и, внимание, оставить детей и никогда их не навещать.

Мне всегда тяжко давались для чтения пьесы, но эта была более простая, т.к. в ней до 10 персонажей, а со словами и того меньше. Произведение мне не понравилось, даже не смотря на то что в его основу легла реальная история. Я не поняла Нору, не когда она подделала документ, не когда она ушла из семьи. Особенно учитывая, что это 19 век. Также есть второстепенные персонажи, действия которых тоже не внушают доверия и веры в их адекватность, Крогстад вообще показался мне немного не в себе, ибо вёл и разговаривал он странно. Слог в целом неплох, читать не так уж и сложно, но растиражированности и популярности не понимаю.