Рецензия на книгу
Ляльковий дім
Генрік Ібсен
Magister_Ludi13 февраля 2018 г.Одиночество и/или свобода?
Погибших от голода заройте хлебом…
Отзыв касается не столько сюжета пьесы, сколько воздействия оной на читающего, поэтому рассказанные в нём вещи смело могут быть отнесены не только к «Кукольному дому», но и к другой прочитанной мной до конца ибсеновской вещи - «Приведения» (подозреваю: как и ко всему творчеству автора, исключая, разве что, стихотворения).
Пожалуй, самой поразительной чертой ибсеновских пьес является их вопиющая анти-пошлость. На поверхности - какой-то быт в самом примитивном его понимании, нелепое щебетание, пустые разговоры о том, чем люди мертвы - вся эта суета сует [Между Сциллой и Харибдой: рискуя разорвать и без того эфемерную связность повествования, хочу добавить одно замечание. Его можно было бы добавить в виде дополнения в конце, но так как я хочу, чтобы его прочли, то и помещаю его здесь, ибо, по справедливом размышлении, понимаю, что и без того слишком злоупотребляю читательской благосклонностью, и практически никто не станет дочитывать эти вирши до конца. Замечание следующего характера: говоря выше о быте, нелепом щебетании и прочих интересностях, я, фактически, применительно к сюжету пьесы, осудил те попытки построения семейного счастья, то простенькое и неказистое счастьице земли, которое (героически?) пытаются построить Нора и Торвальд. Не слишком ли я поторопился? В конце концов, может быть, в глубине души все люди хотят чего-то подобного. Все, даже такие, кто, подобно тому пасторскому сынку, зовут прочь от всякого благополучия, от тёплого очага, от стабильной работы и мягких тапочек, на стужу, босяком в ледяную ночь. Пока я это писал, пришла новая мысль. А не спас ли Ибсен, введя в сюжет цепь событий, которая фактически приводит к распаду семьи и сожжению этого кукольного домика, Торвальда, а не Нору, - спасает его через боль и потрясение от полного превращения в пряничного человечка с окаменевшим сердцем? Ведь именно будущее этой дамы — Норы, а вовсе не будущее Торвальда, видится мне наиболее сомнительным: фактически, в финале она в «густоте недомысли» сжигает все мосты за своей спиной, зная с определённостью, что на них есть прохожие!], но после, опять же, простейшим вмешательством, ударом той же масти, вроде бы - быта, который обещает простейший бытовой конфликт, как максимум - трагедию, всё в итоге становится с ног на голову: разверзается бездна страстей, да такая, что невольный ужас смешивается с невольным удивлением: откуда? откуда вот в этих людях взялось это? Почему эти марионетки, которых следовало лишь вывести на сцену, чтобы они пробубнили под нос несколько мыслей драматурга уставшей толпе, вдруг являют миру поразительное страдание и поразительный порок? Вместо бытового конфликта попадаёшь прямиком на метафизическую пытку, где пытают, перемалывают кости и выворачивают душу почему-то не им, а тебе! (Этим Ибсен напоминает мне другого "безумного норвежца" - Стриндберга, только тот достигал схожего эффекта совсем иными методами, в чём, кстати, и кроется, быть может, одна из главных прелестей искусства.) Впрочем, что удивительного в том, что самый оголтелый порок обнаруживается под скучным смятым одеялом? Здесь я предлагаю договориться, что описанную выше метафизическую пытку, мы с вами будем нызывать "ибсеновский элемент". И проиллюстрировать важность этого «элемента» я берусь с помощью пары крошечных эпизодиков (которые по духу можно свести в один эпизод) из моей читательской практики. Так вот: случилось у меня как-то помрачение рассудка, результатом которого стало то, что я пару раз открывал (ибо больше 5-ти минут не выдерживал творящейся там саббры-кадабры, неудобоваримых шерри-бренди и мутной гипнэротомахии) книжку о сексуальной жизни подростков, само собой, американских (два Биг-Мака и корюшку), представлющую из себя беседы психо-аналитика/терапевта - я не разбираюсь - с местным конгломератом. Представленное действо, скажем прямо, достойно лучших театральных подмостков, - таинственная, сиречь ни чем не оправданная, ассоциация с "Лысой певицей" Ионеско: категорические речи, безапелляционно-догматический тон, нарочитое заламывание вымытых с мылом ручек, жеманно закатанные к небу глазки и тонны пафоса, тонны, тонны пафоса на наши нежные души и уши, а над всем этим наш психоктототам задорно скачет вкруголя, разбрызгивая вокруг себя из горшочка а-ля Винни-Пух розовое масло, распевая: Друзья, с вами всё в порядке - это нормально, - и в конце обязательная улыбочка. И смешно и гадко, и гадко и смешно (хоть бы раз кому-то она сказала: нет, грязный садо-педо-лоликонщик, ни хрена это не нормально). Так вот, ежели выкинуть из пьес Ибсена "ибсеновский элемент", - эти дрожжи, позволяющие банальнейшим, пошлейшим, скучнейшим и, пожалуй, отчасти карикатурнейшим сюжетам подняться на невиданную по воздействию на читающего (предпочитаю иметь театр непосредственно в голове, ибо его не испортят ни актёры, в том числе и неудачный подбор оных, ни постановщик) высоту, - и на выходе получим ровно то же убогое и, в общем-то, оскорбляющее хороший вкус, действо, что и в книженции о подростках и их случках. "Кукольный дом" (хочется сказать: прекрасное в своей беспощадной меткости название) в этом варианте выглядел бы так:
Нора (Плаксивым истерическим голосом): Нет, я не могу, я ухожу! Я должна разобраться-а-а-а-а!
Торвальд: (басит, подняв глазу к потолку и простирая к Норе руку) Стой, дура!
А это уже "Санта-Барбара" какая-то.4298