Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца

Долгая прогулка 2016, январь.

Нет, Слово - это с другой оперы. Сначала был вздох...

Что точно, то точно... Один вздох - и спокойной жизни конец. Завертелось всё, закрутилось, как карусель. Один вздох и началось путешествие Лазика, простого портного из Гомеля, по городам и весям. Киев, Москва, Берлин, Париж... Голова кругом! Кто-то скажет - ведь это мечта. Таки нет, не мечта. Ведь с каждым городом наш несчастный Лазик начинает знакомство с казённого дома на казённых харчах. Такой вот он наш герой. Он не вор, не убийца. Нет, что Вы! Не подумайте сразу худого. Простой гомельский портной, маленького росточка. Вот только язык у Лазика не по росту длинен. От его историй да баек голова кругом вертится да заткнуть его частенько охота. И вот этот язык совместно с выше упомянутым вздохом и ведёт нашего героя по миру всё дальше и дальше. От тюрьмы до тюрьмы...

Не знаю, как кого, но меня этот Лазик утомил практически с первых страниц. Умом я понимала, что эта книга написана в жанре сатиры, дабы исподволь показать тогдашнюю систему и человека в ней. Но наверное такие книги не для моего скудного умишка. Или ирония в этой книге уж слишком для меня иронична. С "Чёрной книгой" Эренбурга мне было как-то проще в плане чтения... Хотя от прочитанного ужаса волосы становились дыбом.

Короче, со всех притч и скитаний несчастного Лазика я поняла одно - вздыхать чревато последствиями. Так что, товарищи, на людях вздыхайте с осторожностью. А лучше и вовсе не вздыхайте...

1920-е годы – плутовская эпоха фокстротов и закрывающейся форточки свободы. Именно этот период отражён в романе Ильи Эренбурга о странствиях гомельского портного с говорящей фамилией Ройтшванец

В майском туре забега 2015 мне досталась "Чёрная книга". С творчеством Василия Гроссмана была знакома по дилогии о Сталинграде, теперь пришло время почитать сатирический роман Ильи Эренбурга.

Судьба романа не менее интересна, чем судьба автора – написанный в 1927 году в Париже, он был отправлен для публикации в Москву, но в нашей стране напечатан только в самом конце перестройки. Впрочем, уже с первых глав становится ясно, почему «Лазик» попал в немилость к «сильным мира сего» – как вам, например, такая реплика:

Следом - опасения кантора Гершановича, связанные с отъездом в Нарым. Тут же "покрасневшие" учреждения, смена фамилий на более революционные, профессиональная доносчица гражданка Пуке "со стажем в девять месяцев" - и ещё множество примет переходного времени.

В Гомеле евреи живут в обособленном мирке, где Лазик не отличает белорусского языка от украинского, а русские партработники – приезжие.

Композиционно книга делится на две части – приключения в СССР и за рубежом. В "советской" части меня не покидало ощущение, Что читаю по кругу повести Булгакова или черновики сатирических глав «Мастера и Маргариты»: квартирный и религиозный вопросы, бюрократия и устные доклады жутким новоязом, развитие животноводства любой ценой (Рокк выращивал цыплят под "красным лучом", а Лазик плодил кроликов на бумаге). Подчёркивает сходство ещё один поэт Бездомный, пишущий не о Христе, а «о ненормальных комбригах".

Зато в европейской части романа высмеивание быта уступает место предрассудкам о России и выпячиванию национальных особенностей разных народов, предчувствующих приближение смутных времён.

Книга полна намеков между строк, в которых и не всегда разберешься (вот что за корова на долларе? А это статуя Свободы), причем не всегда эти намеки касаются критики буржуазного строя.

И напоследок дам совет будущим читателям этой книги – куда лучше читать роман понемногу, как сборник рассказов, в день по одному советскому городу или европейской стране, куда занесло бедного Лазика Ройтшванеца.

Первый залп.

Что же, Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца похожа много на что.
Она похожа на муравейник, естественное образование природы, с южной стороны пологий, совершенный в своей несовершенности, бурлящий.
Похожа на горы. Форма одна, фактически неизменная, по крайней мере, изменения не видны глазу одного поколения людей, но каждый день, каждый час - разные, в новом свете, в ином настроении. Фундаментальные.

Мой шанс, что мне понравится "Бурная жизнь" сочинения Эренбурга, был, в общем, сто из ста. Но поначалу мне казалось, что это такая бравурная пьеска. Когда ты смеёшься даже над тем, что бьют человека. Лазика били много. О! И поначалу-таки было смешно. Скорее - смехотворно. Какой-то фильдеперс с фаршмаком. И не более.
И да, закончи я все четыре университета, я никогда не научусь говорить так, как Лазик. Меня даже не хватит на китайское дважды два, что понятно, конечно, всем.
Да-да, Лазик Ройтшванец говорит много. И дело в том, что в двадцатые годы в пластилиновой среде большевизма, в большинстве случаев от него ждут молчания и повиновения, но никак не оригинального, тонкого, мудрейшего переложения Талмуда на бытовые нотные страницы.
В голове Лазика Талмуд. А в сердце Лазика любовь.

А вы, взрослые люди, чьё детство миновало много лет назад или всего недавно, вы часто встречаете в жизни людей, в чьём сердце живёт любовь ? Тех, кто умеет любовь не произнести вслух, или вовсе влюблённо помолчать о ней, а - подарить любовь ?

Через историю о цадике из Бердичева к истории человеческого скакуна из Рима, Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца становится притчей. Рассказ Лазика католику Кацу о его, Каца, Господе Иисусе разрывает все жилы, нервы, все ваши нервные окончания, мозговые связи, всё, что есть у вас там внутри, сердце обрывается. Свет в горах изменился.

Я думала, что это пик, недостижимая вершина Бурной жизни. Но Эренбург гений, и порванная раз душа - это совсем ещё не всё.
Путешествие Лазика в Палестину, история о ровенском цадике, и история о дудочке - вот слепок жизни, живые слёзы.

У меня есть глубинное, глубочайшее, самой глубокой воды ощущение, что, пусть если даже еврейская бытность, эстетика жизни, философия вам не близка, - пусть так, всё равно эта жизнь заставит вас хотя бы на миг задуматься, вспомнить общечеловеческую мудрость, то, что по-настоящему только ценно.
И если озарение будет длиться всего один миг, дорогой человек, даже так, - один этот миг я называю гением Эренбурга.
Гора может успокоить, а Эренбург может сподвигнуть.

Я не могу не сказать этих слов. И я говорю их от всей души, от всего сердца.
Прости, Лазик!! Прости за всё!!

Тема произведения моя любимая от Колобка до Одиссея, это скитания физического тела в пространстве на фоне умственных метаний внутри героя.
Основная мысль автора: социальное неравенство такая глупая штука, хуже фракций в Дивергенте, еще глупее только ксенофобия одних народов по отношению к другим...
Основная мысль произведения: мне приснилось, миром правит Любовь, а мерзавцы и добряки - это вне сословные и вне национальные понятия. А кровь у всех красная, а движет всеми - жажда наживы и голод, который бывает разный, но вот голода познавательного, голода исследовательского не встречено ни у одного из персонажей, за это книге минус 1 балл.
Главным героем движет явное желание найти еду и подспудное желание обрести землю обетованную. Просто умопомрачительно - во что можно влипнуть и сколько стран посетить, имея обычный среднестатистический аппетит.
Основной конфликт произведения замкнут на главном герое исторически и событийно, он, герой, как бесстрашные пацаны в аниме "Волчий дождь": "Если я буду много смеяться, и много плакать, и много любить, что же, может быть, тогда я увижу на краю могилы мой окровавленный рай".
Причинно - следственные связи в произведении предельно просты: захотел кушать - нашел работу - сказал, что думал - получил по шее - сел - вышел - захотел кушать. И покатило Колобка дальше...
Язык книги цветист и прекрасен. Это как если бы Зощенко написал "Мастера и Маргариту" или как если бы Бабель написал "12 стульев". Язык книги образен - словно смотришь кинохронику из жизни рожденного смешить Бога забавного гомельского портняжки, храброго как берсерк и готового беззастенчиво врать ради куска хлеба и даже богохульствовать, но ни разу не запятнавшего светлых чувств в своей душе по отношению к женщинам, оберегающего каждую свою нелепую любовь так, как будто, это не парижская или гомельская шлендры, а как минимум оригинал Джоконды или Венера Милосская.
Горе – Лукойе, Лазик Ройтшванец, 40 кг обаяния, сказочник без зонтика, рассказывающий байки взрослым, а более всего - самому себе...вечный ребенок, позволяющий себе неслыханную роскошь - говорить то, что думает, не взирая на чины и обстоятельства, колобком скачущий по ухабам своей судьбы, ушедший живьем из утроб 19 тюрем, от всех бабушек-дедушек, кроме одной, последней Безносой, но и для нее наш уклонист Талмуда и пасынок Торы найдет и сказку и улыбку...

дивилась перипетиям судьбы гомельских портных на старте Долгой Прогулки 2016, команда МинистерВство самообразования им ТЕЛКи

Лазик Ройтшванец - очень необычный персонаж. Вначале он вызывал лишь жалость, толику интереса и немного раздражал своей болтовнёй, но к 3-4 главе этот маленький человек начинает вызывать восхищение. Его аллегории - это нечто.
20 тюрем. В перерывах между тюрьмами персонаж успел попробовать себя во всевозможных профессиях. С каждой новой тюрьмой, с каждым новым лишением и синяком, которых было великое множество, Лазик постепенно терял свою наивность. Именно эта наивность и вышеупомянутые аллегории зацепили меня в этом произведении больше всего.

Уже ближе к концу книги на месте молодого человека был старик, хотя между началом и концом книги прошло не более 3 лет.
Постепенно наивность почти полностью сменилась житейской мудростью и под конец книги Лазик всё больше молчал.

Всё началось со вздоха и закончилось жестяной дудочкой.

Спи спокойно, Лазик.

Книга мне не понравилась. Вообще. Но все же плохой, да так чтобы ругать, ее не назовешь. Ну вот как писать рецензию с такими впечатлениями? А положение обязывает: игра "Долгая прогулка". Не похвалишь, не поругаешь. Яркий случай из категории - это просто не мое.

О чем же книга? Заглавный герой Лазик Ройтшванец - еврей, непроходимый болтун. Жизнь его может и не бурная, это на вкус и цвет, но точно неприкаянная. На страницах этой книги Вы найдете скитания, в которых есть отправная точка, но вот с целью беда. Как говорят в народе "язык до Киева доведет", нашего героя он довел даже дальше. И все бы ничего да вот конца и края нет. Герой ни рыба, ни мясо, болтает и катится по жизни, хотя он не так глуп, как кажется на первый взгляд, но все же не шибко умен, чтобы что-то удавалось. Маленький человек, неприкаянный и никому не нужный, без стержня, но на выдумку горазд, этим и живет. Нигде не задержался, но везде философствовал. Диалоги из бесконечных монологов скатываются в явный гротеск. Так как встречаются Лазику такие же болтуны. Болтун на болтуне болтуном погоняет. Об этом и книга. О пустоплясах, пустословии, глупости, пижонстве. Об отсутствии здравого смысла там, где ему следовало бы присутствовать. И все это выписано в рамках сатирического жанра, что позволило автору наиболее живо передать всю абсурдность суждений и жизни персонажей.

Книга-классика, написанная хорошим языком, но вот мне не пошла. Скучно. Отвлекало все, везде, через каждые двадцать страниц. И каждая новая встреча героя все одно да потому чуть под разным углом. Один болтун, второй болтун, третий болтун, четвертый болтун... продолжать? Я думаю, вы поняли. Хотя в рамках сатиры это вполне уместно. Возможно для любителей жанра книга пойдет на ура))

До "Долгой прогулки" я вообще никогда не слышала об этой книге. Прежде чем начать чтение я не посмотрела год ее выхода. Начала читать и все. Потом с каждой строчкой мне становилось все страннее и я решила все таки справки навести. Посмотрев информацию о дате публикации, об авторе, поняла, что книга была крайне остросоциальная на момент выхода. Ведь автор высмеял все, что только можно было высмеять. И началось все с того, что Лазика посадили... и посадили не за что-нибудь, а за вздох. Вот так. И покатилась его жизнь по тюрьмам, странам, городам и новым поприщам. Яркая сатира на советский строй, бюрократию, подхалимство. Даже в фамилии героя Ройтшванец, что значит красный конец (хвост), скрывается насмешка. Но главная ценность в том, что по сей день в нашей стране некоторые поднятые вопросы актуальны. Все бы нам на авось да в бумажках рыться. Так много людей ничего не умеют, не делают, но ждут большего и катятся по жизни. Поэтому и классика, поэтому читать и стоит. Но я советовать не буду)) ваше дело, мне не пошло, было скучно.

Книга стала для меня настоящей неожиданностью, потому что с таким Эренбургом я еще знакома не была. В прошлогодней ДП в канун дня Великой победы я познакомилась с его "Черной книгой", и надо сказать, что она разительно отличается от "Бурной жизни Лазика Ройтшванеца". В принципе, и даты написания обоих произведений разделяет два десятка лет, а если учитывать, что «Черную книгу» свет увидел только совсем недавно, и того более. Но что в 1928 году, что в 1947, собрав воспоминания и рассказы людей, Эренбург писал об одном: о бесконечных притеснениях и гонениях еврейской расы.

Несомненно, тяжело жить на свете маленькому человеку. И Лазик в полной мере испытал это на своей шкуре. Причем куда бы ни занесла его судьба, везде его ждало одно: постоянная неудача и несчастье. Любой его жест или слово и даже вздох органы правопорядка расценивали как нарушение не только общественного спокойствия, но и политической агрессии. И попробуй, докажи, что ты не хотел нарушить то или иное правило или закон. Несомненно, все пользовались Лазиком в своих целях, а затем безжалостно кидали на произвол судьбы – мол, разбирайся в этом как хочешь.

Конечно, можно поспорить: да сам Лазик виноват, неужели нельзя быть посообразительнее, где-то повнимательнее, похитрее. Может, и не попадал бы он без конца из беды в беду. Но как, скажите на милость, выжить в таком мире, где твои слова и действия могут расцениваться любым образом, как только заблагорассудится власти? К сожалению, в мире как решали, так и решают все могущество и деньги.

Роман, конечно же, не пришелся по вкусу власти, и долгое время был запрещен к изданию, а также был лишен упоминания во всех источниках о творчестве Эренбурга. Правда, как говорится, глаза колет, и выпустить роман было бы признать,что в стране такой порядок имеет место быть.

Издали книгу только в 1989 году. Она ждала своего часа 60 лет! Зато сейчас мы в полной мере можем насладиться прекрасной сатирической, хоть и довольно грустной книгой Эренбурга. Она стоит того, чтобы ее прочитать. Хотя бы для того,чтобы узнать, что маленький человек, Лазик Ройтшванец, не потерял веру в людей и не пал духом, с шутками и юмором вынося все лишения.

Какая там бурная жизнь бедного-несчастного еврея? Какая сатира о социальном неравенстве? Это ж книга о том, как все мы любим вкусно поесть.
Главный герой произведения - простой гомельский портной однажды имел неосторожность не так и не там вздохнуть, за что поплатился свободой, был отвергнут любимой женщиной и пустился в странствия по миру.
И вот с этого момента книга превращается в страдания по еде.
Лазик мечтает о бананах и кроликах, но дайте ему хотя бы корочку хлеба и он вообразит её дивным кушаньем. В моментах связанных с едой, я превращалась в главного героя, мечтающего безусловно о высоком, но в начале страждущем утолить зверский голод. А эпизод обеда с Луи Кон, просто заставил обливаться голодной слюной.

Но, как говорит сам Лазик «странно, но аппетит тоже кончается». Удовлетворив свои желудочные позывы, я постепенно прониклась и байками главного героя, и сатирой автора. А ведь сначала и не заинтересовала, и не понравилась заурядная жизнь очередного маленького человека. Но судя по всему путь к сердцу читателя тоже можно проложить через желудок!

Один тяжелый вздох - книга Эренбурга. Притча, пропитанная грустным еврейским юмором. Плутовской роман с характерной картавинкой. Одиссея жидка, который вышел из дома и никак не может вернуться, прошел Москву и Париж, Лондон и Палестину, но так и не нашел желаемого покоя на своей святой земле - в Гомеле над "бурными водами великого" Сожа.

Лазик неприятен - маленький, необразованный, болтливый, заземленный (пожрать да поспать); контраст маленького роста, малых потребностей и великих событий, больших людей, что опекают Лазика, сами возносят и опускают его. Почему же этот шлымазл, полный неудачник вызывает сострадание?..
Может, потому что знает свой рост, предел, минимум, хотя бы в отношениях с женщинами? Не претендует на большее, хотя и готов взять все, что можно, от каждой минуты. Не строит долгосрочных планов. Люди рады обмануться - ну что ж, пусть. Ведь и самый никчемный человек заслуживает жизни! Ну, и иногда высказаться. Лазик любит поговорить, хотя это не идет ему на пользу. А мир жестоко перемалывает гомельского шлымазла.

Это было время общественных сдвигов, время трикстеров, великого комбинатора Бендера, Самсона Самасуя да малых Лазиков. И это карикатура на эпоху: бюрократия совка (график размножения дохлых кроликов); арест за один вздох; "гуд" пролетарских писателей-бдистов; вечная свара многопартийной эмиграции; модерновое искусство; псевдопатриотизм палестинцев...

Нет, главное не сюжет, не герой. Не слово, а вторичное, невербальное, что трудно осознать и назвать, но что так мастерски передано - интонация, акцент, мелодика, вздох. Не библейские высокие метафоры - путаница лозунгов, штампов, неологизмов, характерных для 1920-х, которыми жонглирует Лазик. Не глубины мудрости Торы и Талмуда - анекдоты и мидрашы (о Давиде и лягушке; о Христе, сошедшем с небес, чтобы (снова) подменить бедного еврея и пострадать за него; о Страшном Суде, настоящем и мнимом покаянии и дудочке). Не трагизм - исключительно трагикомедия.
Кто услышит эту интонацию, кто посочувствует - только тому понравится книга.

Па-беларуску

Тут...

Як адзін цяжкі ўздых - кніга Эрэнбурга. Прыпавесць, набрынялая сумным габрэйскім гумарам. Плутаўскі раман з характэрнай картавінкай. Адысея гомельскага жыдка, які выйшаў з дому і ніяк не можа вярнуцца, які прайшоў Маскву і Парыж, Лондан і Палестыну, але так і не знайшоў жаданага спачыну на сваёй святой зямлі - у Гомелі над "бурнымі водамі вялікага" Сожа.

Які ж несімпатычны Лазік - малы, неадукаваны, балбатлівы, заземлены (пажраць ды паспаць); кантраст малога росту, малых патрэбаў і вялікіх падзей, вялікіх людзей, якія апякуюць Лазіка, самі ўзносяць і апускаюць яго. Чаму ж гэты сапраўдны шлымазл, поўны няўдачнік выклікае такое неадольнае спачуванне?..
Бо ведае свой рост, свой мінімум, прынамсі ў стасунках з жанчынамі? Не прэтэндуе на большае, хоць і гатовы ўзяць усё, што можна, ад кожнай хвіліны. Не строіць доўгатэрміновых планаў падману. Людзі радыя падмануцца - ну што ж, няхай... Бо і самы нікчэмны чалавек заслугоўвае жыцця! Ну, і выказацца час ад часу. Так, Лазік любіць пагаварыць, хоць гэта не ідзе яму на карысць. А свет жорстка перамолвае гомельскага шлымазла.

Тое быў час грамадскіх зрухаў - час трыксцераў, вялікіх камбінатараў Астапаў Бэндэраў ды Самсонаў Самасуяў, а таксама малых Лазікаў. І перад намі карыкатура на эпоху: бюракратыя саўка (размнажэнне памерлых трусікаў); арышт за адзін уздых; "гуд" пралетарскіх пісьменнікаў-будзістаў; вечная свара шматпартыйнай эміграцыі; мадэрновае мастацтва; псеўдапатрыятызм палесцінцаў...

Не, галоўнае не сюжэт, не герой. Не слова, а другаснае, невербальнае, што цяжка ўсвядоміць і назваць,але што так па-майстэрску перадаў аўтар - настрой, інтанацыя, акцэнт, мелодыя, уздых. Не біблійныя высокія метафары - блытаніна лозунгаў, штампаў, неалагізмаў, якімі адметныя 1920-я і якімі жанглюе Лазік. Не глыбіні мудрасці Тары і Талмуду - показкі і мідрашы (пра Давіда і жабу; пра Хрыста, які сыходзіць з неба, каб (зноў) падмяніць змардаванага габрэя і адпакутаваць за яго; пра Страшны Суд, сапраўднае і ўяўнае пакаянне ды дудачку). Не трагізм - выключна трагікамедыя.
Хто пачуе яго, хто паспачувае - толькі той упадабае кнігу.

Добрая традиция зануды – устраивать своей семье ненавязчивый, минут на 40, ежевечерний дайджест «Что я сегодня прочитала». Обычно можно обойтись вольным пересказом, обобщениями «что хотел сказать автор», ссылками на другие книги и прочим культурным дискурсом.

В случае с «Бурной жизнью Лазика Ройтшванеца» я была поставлена в тупик. Книга мне очень понравилась, я прочла ее на одном дыхании – но как рассказать о ней?

Дальше...

Ну, для начала пришлось дать краткую биографическую справку (удивительно, все знают имя Эренбурга, далее самые высококультурные припоминают его мемуары и то, что он, как и Левитан, был личным врагом Гитлера, а потом наступает смущенное молчание).

Дальнейшие попытки пересказать сюжет кончились ничем – что там пересказывать? Действительно, можно обойтись списком «Где и за что сидел Лазик». Наверное, при большом желании и с натяжкой в этой последовательности можно усмотреть некий смысл… но это всё не то, не читать же всем книгу с блокнотом наперевес! А блокнот нужен – потому что вехи сюжета безнадежно тонут в деталях, сторонних историях, монологах Лазика и просто во вкуснейшей словесной мишуре, которая переполняет книгу.

Поэтому, в последней отчаянной попытке таки посеять доброе и вечное, я решительно достала книжку и начала зачитывать полюбившиеся цитаты. И тут настал звездный час Эренбурга в моей отдельно взятой семье.

К чему я пишу тут эту историю несения света в массы? Видимо, чтобы оправдаться, почему я не пишу классическую рецензию по всем школьным канонам – что хотел сказать автор и прочее. Желания и помыслы автора надежно зарыты всё в той же словесной мишуре – и это яркий пример того, как в книге превалирует форма. Великолепный, легкий, не надоедающий стиль. Можно было бы назвать его стилем еврейского анекдота, но книга однозначно относится к настоящей литературе. От стиля выступлений в жанре «стенд-ап» (грешна, мелькало у меня и такое сравнение) роман тоже бесконечно далек – из-за того, что в пресловутую мишуру таки зарыто нечто большое и ценное, а не пошленькая «жизненная» ситуация, как в номерах многочисленных комиков.

Что же там зарыто? Толстый том хасидских сказок! – вот что, по признанию самого автора. Хасидские – значит, еврейские, наполненные смехом и слезами этого народа. Сказки – значит, волшебные, с сумашедшинкой, с непременным «В сказке ложь, да в ней намек» то есть с мудростью, доброй и печальной.

Здесь, по законам рецензий, хотелось бы изящно подытожить и перейти от злоключений гомельского портного к метаниям и потерянности некоего абстрактного человека в круговороте истории, дежурно облачить его в шинель Гоголя и тд. и тп., но это будет неправдой и нечестно по отношению к Эренбургу. Книга все-таки про евреев и неотделима от их истории и культуры, на лавры всечеловеческого откровения не претендует и только выигрывает от этого. И вопросы (если до них докопаться) чисто еврейские – окончательно раствориться или гордо нести свою уникальность, слиться со своими соплеменниками или держаться особняком, следовать ветхой Торе или - вперед, в будущее… Нет, опять не то! Получается у меня морализаторство и банальность вместо живого, искрящегося Эренбурга. И про сказки зря вставила – можно подумать, что автор написал нечто состоящее из волшебностей и красивостей, терпких ароматов востока и испарений викторианского сада, а-ля некоторые представители современной прозы - отчаянно пустопорожней большей частью.

В общем, не удается у меня традиционная школьная рецензия. Сюжет пересказывать бессмысленно, «что хотел сказать автор» не сформулировать, описать стиль не получается. Так как же объяснить, прочему мне так понравилась эта книга? Все, что остается – это по уже отработанной методе зачесть пару цитат, смешную и грустную:

Вот где-то там, между этих двух полюсов и живет эта прекрасная неуловимая книга. По-моему, этого достаточно, чтобы отправляться читать её полностью.