Кассандра

Из-за политики не плачут. Слезы затуманивают сознание.

Когда я отшатнулась от ее взгляда и снова скорчилась на своем месте возле скулящего Агамемнона, я спросила саму себя, из какого же прочного материала свиты веревки, привязывающие нас к жизни.

Таблички писцов, твердеющие в пламени Трои, сохранят для будущего дворцовые счета, записи об урожае, кувшинах и оружии, о пленных. Но для боли, счастья и любви нет знаков. По-моему, это особенно больно.

...любовь, если она внезапно вступает в игру, может помешать всем правилам...

Я извлекала из всего, что видела, страсть, не надежду, нет, и продолжала жить, чтобы видеть.

Глубже, чем любым иным чувством, глубже даже, чем страхом, я пропитана, отравлена равнодушием бессмертных к нам, смертным. Напрасно тщимся мы смягчить их ледяную холодность нашей невеликой теплотой. Напрасно пытаемся мы бежать от их насилия — это я знаю давно.

Я думала, взрослая жизнь состоит из этой игры: терять самое себя.

То, что признается официальным, становится реальным.

Война, ведущаяся из-за призрака, может окончиться только поражением.

Что я называю «живым»? Не пугаться трудного, менять свое представление о себе самом — вот что я называю «живым».

Впрочем, слова «убить» и «зарезать» неизвестны ни убийцам, ни мясникам.