Другие берега

Книга "Другие берега" - это автобиография Набокова, поэтому приготовься, читатель, лицезреть личность писателя.

Аристократ до мозга кости Набоков питал отвращение к "обществам", презирал институт школы и не терпел "музычки - и задушевных бесед" (из-за чего, кстати, не сложилось его знакомство с Буниным). За это я не могу его осуждать, этим он мне даже близок и понятен. Но его отношение к простым людям вызывает по меньшей мере недоумение. Например, как он высмеивал своего гувернёра, который разыгрывал перед ними, неблагодарными детьми, целые театральные представления. А эпизод про девушку вообще меня ошеломил. Несчастную автор назвал потаскушкой только за то, что она разглядывала шляпку на витрине магазина.
Пытаюсь представить себя в его мире. Интересно, каким эпитетом он одарил бы меня. Витринами и шляпками я мало интересуюсь, но это вряд ли помешало бы великому писателю подобрать меткое словцо.

Из интересного и удивительного - агрессивные выпадки в сторону фрейдистов - я насчитала три. И вкупе с этим симптомы обсессивно-компульсивного расстройства.
А писатель он действительно прекрасный.

Понравилась первая часть книги, а именно роман "Другие берега", хотя вначале пришлось приспосабливаться к необычному слову писателя, читалось медленно, чтобы не упустить ничего, роман требует сосредоточенности, полной концентрации, это как медитация, стоит только отвлечься и все - картина не складывается. Больше всего тронули слова автора о своем отце, так нежно и с такой любовью. Нигде раньше не встречала подобного. Рассказы немного разочаровали, кроме, пожалуй, двух "Королек" и "Лик", остальные же просто пробежала глазами, не зацепили.

Ощущение доверительной беседы во время приятной прогулки. Как будто Набоков взял меня под руку и провел по своим воспоминаниям. И, медленно шагая, мы осторожно заглянули в дом на Морской, в комнату, где он жил во время учебы в Кембридже, проехались в поезде до Крыма. Даже побегали за бабочками.

Как же хотелось бы быть такой девочкой, которую когда-нибудь описал бы талант, сравнимый с Набоковым. С его нежностью, в малейших, но очень важных деталях, в перечислениях того, за что эту девочку можно было полюбить. Да так, что каждый читатель невольно влюбится в неё так же, как автор в юности.

CAUTION!!! ДИКОЕ ЧТИВО!!!

Когда я полез в хотелки, дабы выбрать следующую книгу для прочтения, мой глаз неумолимо пал на такой себе нон-фикш о монументальном новаторе, у которого голова разговаривает по-английски, сердце по-русски, а ухо по-французски. Да, да, вы думаете именно о нем - великий и ужасный Владимир Владимирович Набоков. С первых строк книги, я начал "рыдать" от двух вещей: 1) архисложний язык, который просто разрывает твое сознание на мелкие части; 2) вагон исторических сведений и прыжков во времени; Можно было подумать, что Набоков поставил перед собой цель - поглумиться над невежеством и необразованностью читателя, знакомящегося с его мемуары. Но когда я подошел до сердцевины книги, и узнал, что формировало юного гения, в каких рафинированных кругах он воспитывался (по выходным пил чай с Толстым и Чеховым), безвылазно торчал в библиотеках, все стало на свои места, и я простил ему его витиеватый язык. Нельзя целостно оценить степень одаренности этого человека, ознакомившись только с его литературным творчеством. Помимо пера, он был выдающимся переводчиком, футболистом, теннисистом, шахматистом и энтомологом; диву даюсь, как можно земному человеку совмещать все эти занятия. Но он умудрялся успевать все:

Это была поистине выдающаяся персона, которая дала миру целый вагон произведений на разные вкусы, которые читают и по сей: начиная от подростков, заканчивая стариками.
Итог: Читать было сложновато и скучновато, но если хочешь читать Набокова, то «Другие берега» - то, что доктор прописал для первоочередного чтения.
P.S. только Набоков мог писать так:

Дальше...

Писать о Набоковое - дело всегда проигрышное. Он хитрее, чем любой другой, играет с нами, с нашим воображением. Хотя и это вопрос - для нас ли (которое всегда беспощадно превращается в безликое "мы") написан этот роман? Мне кажется, что совершенно мы не имеем к этому никакого отношения. Лишь можем стоять неподалеку, воспитанные на том, что Шишкин - великий русский художник, и только годам к 16, а то и позже, разобраться, что этот вопрос все таки можно поставить под широкое сомнение. Набоков же совершенно с легкостью, даже пренебрежением путает имена, вспоминая самое главное - свидания в петербургских музеях. Переплетенный запахами, оттенками, этот роман есть одно сплошь видение, в котором сливаются образы прошлого и лишь одно раскрывается во всем цвете - бабочки.