Крещённые крестами Записки на коленках

Очень сложно написать что-то об этой книге. Слишком много эмоций и мало слов. Так что будут просто сумбурные заметки.
В первую очередь хочу отметить язык, которым рассказана эта история. Он очень живой. Создается ощущение прямого общения с автором, который вспоминает свое детство.
А вот то, что было в этом детстве вызывает самые разные эмоции. Во-первых, это огромное удивление, как ребенок смог выжить во всех тех передрягах, что случались с ним, как он смог добраться до Ленинграда и найти мать. С одной стороны, это, конечно, большое везение, и автор сам это признает. А с другой немалую роль сыграл в этом и характер маленького Эдуарда. Во-вторых, интересны люди, с которыми приходится сталкиваться автору во время путешествия. Причем тут я бы отметила именно его спутников и жителей "вольных мест". Это как раз в значительной степени везение.
Другая сторона - это обитатели "казенных домов". И тут даже неизвестно, кто страшнее: воспитанники или воспитатели. Пожалуй, воспитанники более предсказуемы и еще не настолько опытны. А вот воспитательная система оказывается потрясающе чудовищной. Не зря книга называется "Крещенные крестами". Все эти детские учреждения по сути прямые поставщики контингента в эти самые Кресты. И опять-таки удивительно, как можно выжить в этих условиях и остаться нормальным человеком. Эдуард далеко не идеальный мальчик и приходилось делать всякое. Но даже в таких условиях был внутренний стержень, который позволял не переступить определенную грань.
Очень честная и, несмотря ни на что, увлекательная книга. Очень хочется продолжить знакомство с книгами автора.

Пронзительная история. Впервые читаю жизнь от сталинских репрессий до послевоенной жизни России глазами беспризорника. Язык богат оборотами, которые я неосознанно использую сама всю свою жизнь. До чего смачно звучит "япономать". Персонаж глаголит по-фени. Он воспитан улицей, детприемниками и жизнью.
Я думаю эту книгу можно смело переименовать в "как закалялось сталь". Ведь главный персонаж (а книга это автобиография) прошел через многое и был многим.
Его цель тривиальна и проста - найти матку Бронку (свою мать) в Питере. Поляк Эдуард оторванный от родителей в самом раннем возрасте хочет вернутся домой. По дороге он встретит и друзей, и врагов, и тех кто сердоболит детям, и тех кто выполняет долг али просто плохой человек. Очень пронзителен эпизод со слепым мальчиком. Да, что уж там. Книга вся пронзительна и очень настоящая.
Я не ожила такого конца книги, но он меня бесконечно порадовал, оказывается и так бывает.
На этом все. Книга стоит многих слов, но достаточно сказать, что книга должна быть читана или прослушана хоть раз.

Бедный мальчик! Весь в огне,
Всё ему неловко!
Ляг на плечико ко мне,
Прислонись головкой!
Я с тобою похожу...
Подремли, мой мальчик,
Хочешь, сказочку скажу:
Жил-был мальчик с пальчик...
(А. Майков)

Это произведение можно поставить в один ряд с такими книгами как "Ночевала тучка золотая" , "Сахарный ребенок" , "Республика ШКИД" . Но главный герой почему-то ассоциируется у меня с мальчиком совсем из другой эпохи и страны - с Гаврошем, который был перенесен в послевоенную Россию, но также должен был выживать среди хаоса и разрухи, в стране, где и взрослые не знали, как снова построить мир. И можно сказать, что лучше них смог приспособиться к той сложной ситуации, в которую превратилась вся его жизнь, не унывать при первых неудачах, а пробовать снова и снова, с каким-то отчаянным и задорным оптимизмом продолжая пробивать себе дорогу.

А ведь главный герой - всего лишь ребенок. Мальчик, который повзрослел буквально с пеленок. Имя его появляется только в конце. А до тех пор его все кличут как взрослого по отчеству – Степанычем. Мальчик, у которого, как у многих других его сверстников в то время, было очень суровое детство.

Детство…Что вспоминаем мы при этом слове? Маму, самую лучшую, самую добрую, самую красивую, защищающую собой от ветра, маму, рядом с которой слезы высыхали, а ссадины на коленях затягивались будто сами собой, маму, которая будит по утрам, а перед сном сидит у твоей кровати.
Детство…Игрушки, цветные карандаши, катания с горки, дни рождения. Всего этого мальчишка был лишен, лишен бездумно тем человеком, чей профиль он гнул из проволоки, про кого он распевал хвалебные песни и с кем не связывал до поры свое несчастье. Удивительно, что автор, записывая воспоминания спустя десятилетия, когда уже можно и даже нужно было обо всем открыто говорить, удержался от осуждения политики Сталина, не вплел в свои рассказы критику вождя, когда вовсю шло развенчание культа личности. На самом деле довольно непросто оставить в книге именно свои детские воспоминания, оставить их нетронутыми своим взрослым взглядом.

Википедия нам о детстве говорит так:

Вот и Степаныч научился понимать окружающий мир – жестокий, неприветливый, почему-то не любящий его. А уж навыки он приобрел самые разные. Какой ребенок в 8 лет умеет разжигать костер с сырыми дровами? Какой ребенок в 8 лет рискнет пробираться через полстраны, зная лишь направление – на Запад, и цель – Ленинград? Кто в 10-12-14 лет будет думать о том, какое еще ремесло поможет ему выжить в это непростое время? Он сам себе стал взрослым. Стал себе защитником, наставником, добытчиком. При этом мальчика нельзя назвать сиротой - мама-то жива, да и беспризорником он не был (сознательно "сдавался" в детприемники, учился), даже бродягой его не назовешь - он не от нечего делать скитался по стране, он возвращался домой. У него была цель. Но как он доедет до Питера-Ленинграда, где будет искать свою маму, матку Броню, если даже сам город-то не помнит, да и фамилию свою родную не знает? Кто знает зачем, тот не спрашивает как.

Эдуард Кочергин в одном из своих интервью сказал, что он не описывал самое страшное, иначе это невозможно было бы читать. И тем не менее по этим наброскам можно увидеть всю картину неразберихи послевоенного времени. А своеобразный стиль повествования - жаргонный язык - вполне передает атмосферу. Вроде и нет пронзительно-надрывных фраз, события описываются так тихо и блекло, будто на выцветшей фотографии. Но за спокойными словами ты видишь страшные вещи.

Горячие сны, упадок культуры,
Одни сапоги, худые фигуры,
Страдающий взгляд, бегущая даль,
Холодный удар и черная шаль.
Вот всё что осталось для наших детей,
Им сказки дарили ударом плетей,
Им небо холодным бесформенным ядом
Меняло постель на почву у сада.
(Бессонов)

Почему они, все эти «воспитатели», относились с остервенением и были равнодушны даже к совсем маленьким детям? Да, это были непростые ребята в непростое время, некоторые детины сами напрашивались на жесткий отпор-ответ. Но непонятно откуда у людей эта безумная жестокость в то время, когда каждому отчаянно хотелось доброты, теплоты, защищенности. Причем это были мирные люди, которые мобилизировав свою агрессию, предпочли выбросить ее на тех, кто не сможет дать сдачи, не сможет послать ответную пулю как фашист, не сможет отправить по доносу в лагерь. Почему чаще военные заступались за этих мальчишек, за Степаныча, Митьку? Потому что они воевали за них и погибали, чтобы ребята жили, чтобы Родина продолжалась. И они, солдаты, офицеры, знали, как нелепо звучит фраза "сын/дочь врага народа". Здесь невозможно не коснуться темы репрессий. Это глупо, когда Родина сначала приютила людей, включила их в свой народ, а потом назвала их врагами, просто потому что у них недолжное происхождение, язык, цвет кожи. Почему были созданы резервации-лагеря для своих же, своих же?! "Я тебя породил, я тебя и убью!" Но за что? Кому-то что-то показалось…

Тем удивительнее, что маленький Степаныч, проходя, пробегая, проезжая послевоенный бедлам, научился дружить, не озлобился, умел отличать хорошее от плохого и сам удержался от всего дурного. Мы знаем, что главный герой (а это реальный человек) вырос, выучился и стал театральным художником. Можно сказать, что все благополучно? Но сколько детей слишком рано закончили свой путь под вроде бы уже мирным небом над головой?..

Стоит ли былое вспоминать,
Брать его в дорогу, в дальний путь?
Все равно - упавших не поднять,
Все равно - ушедших не вернуть.

И сказала память: "Я могу
Все забыть, но нищим станешь ты,
Я твои богатства стерегу,
Я тебя храню от слепоты."

(В. Шефнер)

С автором я уже была знакома по "Ангеловой кукле", но это произведение понравилось мне больше, да и хронологически оно должно идти первым. В Кукле больше запомнилось описание воровской шайки, а это мне было не слишком интересно читать, в Крестах же на первый план выходит система детских домов, в которых содержались дети "врагов народа".
Прежде чем ужасаться тому, что пришлось повидать ребёнку, думаю, стоит вообще вспомнить уровень жизни населения в то время. Потому как сравнивать происходящее с современным временем явно бесполезно. А пишет автор о военных и послевоенных годах, в стране царит разруха, голод, множество мужчин погибло, улицы полнятся калеками. Все силы государства брошены на военное производство. Так что то, что дети не знали вкуса мороженого, это общая примета времени, а не только детдомов.
А вот, сделав эту поправку, можно уже более трезво подходить к оценке детских советских учреждений. Но и теперь по времени не будем забегать вперёд, но заберемся ещё чуть глубже в историю. Это сейчас в некоторых странах за шлепок ребёнка по попе могут этого ребёнка изъять, а родителей привлечь к ответственности за насилие над личностью, да и у нас в России прецеденты появляются, а вот в дореволюционной России телесные наказания считались необходимыми при воспитании юношества. И розги, и линейкой по пальцам, и в угол на горох, все это в школах было в порядке вещей. А если заглянуть в Англию времён Чарльза Диккенса, то мы и там увидим работный дом с полуголодными сиротами, да ещё и обязанными трудиться, выдавая готовую продукцию.
Тех известных ныне психологов и теорий развития детей тогда ещё просто не было, вернее, они только начинали появляться. Макаренко начал свою работу в 20-х, да и то его казарменную систему воспитания посчитали неподходящей. Кстати, в этой книге меня очень резанул (бездоказательный!) выпад по его адресу. На чьих словах он основывается? На словах своих "воспитателей"? Простите, но вряд ли их можно считать авторитетами в этом вопросе. Вряд ли сам автор считал их авторитетами в каких-то вопросах (кроме, разве что, полублатного мира). Я здесь вижу только детскую обиду и зависть к чудесному, но недостижимому миру, приправленную взрослым отношением к системе вообще и ко всем лицам, которые её так или иначе поддерживали. Впрочем, кроме этого выпада, других режущих мой взгляд вещей здесь не было. Что до обвинения в ярой антисоветчине, бесполезно требовать от человека, пострадавшего от режима, обзора проблемы с двух точек зрения. Во-первых, психологически это очень сложно, забыть и простить загубленные года и погибших родных людей, а во-вторых, жизнь только одна, и нельзя провести детские годы сразу в нескольких разных вариантах условий, чтобы иметь возможность сравнить. Поэтому я, читая подобные воспоминания, первым делом обращаю внимание на факты, которым они были очевидцами, а не на их последующую оценку всего строя в целом.
А факты, конечно, впечатляющие, несмотря на все вышеописанные поправки. Про исчезновения людей в годы Сталинского режима написано немало. Про тюрьмы, про лагеря, куда попадали не только взрослые, но и подростки. А вот совсем малышей отдавали в детдома, но и тогда их не выпускали из под контроля системы.
Как я понимаю, что подтверждается одним из высказываний автора, детей "врагов народа" и содержали в отдельных детприемниках. А занимались ими там не профессиональные психологи, а либо случайные люди, либо люди из той же системы НКВД. Бывшие охранники, или даже урки, начавшие сотрудничать с властью. И это было для них благословенное место, тут и возможность подкормиться за счет детского пайка, и подзаработать за счет продаж "излишков" налево, да и всласть потешиться над слабыми, если кому-то надо было таким образом самоутверждаться. Бывали временами и проверки в таких учреждениях, или же они участвовали во всяких праздничных мероприятиях. Но и тогда вокруг слепило глаза от показухи, не было ничего, идущего от сердца.
Климат, в котором живет или работает человек, очень важен для благоприятного психологического состояния. Тем более это важно для детей, личность которых еще только формируется. Какие бы там не были заложены гены, так можно изломать людей на всю жизнь. И лишь обладая очень сильным характером можно было там выжить. Учитывая окружающую обстановку, не повернется язык осуждать автора ни за разговоры на блатном жаргоне, ни за то, что бродяги и даже воры были ему куда ближе, чем милиция. Но именно его сильный характер позволил ему найти лазейки для выживания в детприемниках, а потом совершить далекое путешествие по железной дороге, которое длилось не один год и часто прерывалось в очередном детприемнике. А еще у него оказался талант, способность к рисованию. Именно она и вывела его в люди. Сначала она позволяла завоевывать покровительство "братвы" при рисовании колод карт, потом кормиться в дороге тем же способом, эта страсть остановила его на лето у обрусевшего китайца, у которого можно было научиться новой технике, а потом она же сделала его главным художником БДТ, и поэтому его воспоминания не пали в забвение, не сгинули в бутылке водки, а вылились на бумагу и пользуются большим спросом.

"Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети"
Песня Мамонтёнка из м/ф "Мама для мамонтёнка"

Всю жизнь человеку приходится любо бежать, либо прятаться. Я как-то спрятался от мира на очень долгий срок, теперь я бегу за ним, пытаясь догнать. Иногда догоняю, иногда опять прячусь. Вечное чередование, такой персональный уроборос, где голова змеи-догонялки вечно пытается поглотить убегающий от неё хвост.

Причём, оба этих действия можно делать одинаково в разных ситуациях: можно бежать от преследователей, можно от них спрятаться; можно бежать от проблем, можно пытаться от них спрятаться; можно бежать от непогоды, можно от неё прятаться; можно бежать, а можно прятаться. Выбор только за тобой. Беги и прячься, прячься или беги.

Маленького Эдуарда буря народов унесла за тридевять земель. Ну и что, что он остался в той же стране, она ведь такая большая, что про один и другой её концы можно сказать, что их разделяет бесконечное пространство земель! Особенно, если ты ребёнок. Он бежит домой и временами прячется. Бежит к цели, прячется от преследователей.

В казённом заведении можно спрятаться и можно из него убежать. Можно спрятаться в лесу и можно из него убежать. Я вижу свет и бегу от него, иногда — за ним, а иногда — прячусь. Судьба страшная преследовательница. Говорят, от судьбы не убежишь. Это ложь. От злой судьбы надо бежать или прятаться, но лучше и то, и другое, как Тень.

Вечное возвращение...

Прыг в вагон. Спрятался в него, а он — бежит. Бежит, бежит, бежит, а ты сидишь спрятавшись в нём. Потом он прячется, стоя на запасных путях, а ты из него бежишь. Бежишь, чтобы опять где-нибудь спрятаться и дальше бежать. Маленький вагон бежит по большой стране, неся в себе маленького мальчика, бегущего к большой цели.

Я столько прятался от жизни, теперь мне надо её догонять. Как и маленький Эдик, иногда приходится прятаться, но всё равно возвращаться к бегу. По вагонам, по городам, по чужим домам, по перронам, по лесам. Везде побывать, всё повидать, многих встретить и потерять. И в этом помогут такие книги. Вот она жизнь: движение и остановки.

Отстав от жизни, спрятавшись от неё, рано или поздно придётся выйти и догонять её. Всё быстро меняется. Узнавать, чего навеяло временем нового на большую поверхность, пока ты прятался в глубине. Столько всего проходит мимо, самая простая мелочь — светофор, марципан, музей — что это такое? Не видишь, не знаешь. Не увидишь — не узнаешь.

Жизнь состоит из догонялок и пряток. Главное словить ритм и их правильную последовательность, знать, а лучше — чувствовать, когда надо бежать, а когда прятаться. От кого бежать, от кого прятаться; куда бежать, где прятаться. С кем бежать и с кем прятаться. Видишь врага: бежать или прятаться? Большие решения для маленького героя.

В плохие времена дети перестают быть детьми. Остаются малы телом, но величают духом. У них меньше грудная клетка и рост, но играют с теми же весами и такими же пулями. Принимай большие правила или выйди из игры. Тяжело быть ребёнком во взрослых играх! Взрослые тяжести для столь малых плеч почти неподъёмны.

Иногда нет сил и хочется сдаться под этим грузом. Хочется остановиться, когда надо бежать или, наоборот, бежать, когда надо спрятаться. Тогда так никогда не узнаешь, чем бы всё могло закончиться. Если стремиться к цели, вовремя бежать и вовремя прятаться, то есть шанс её достигнуть. И тогда уже не надо будет больше ни бежать, ни прятаться.

Путешествие героя по шпалам очаровывает меня. Додескаден, додескаден, додескаден. Стук колёс вгоняет в транс, приятное забытье и только картинка Тени на фоне огромной страны. Солнце идёт, время бежит — тень движется. Есть что-то в этом завораживающее в этих железных дорогах, в этой паутине, охватившей Европу и мир.

Ты можешь делать профили вождей, можешь рисовать карты, можешь набивать наколки. Ты всё сможешь, если захочешь... выжить. Ничто в мире так не значимо, как ремесло. Пусть это будет художественное сгибание проволоки, но если это тебе даст хлеб, то почему бы и нет? Урок жизни: не брезгуй ничем, что тебя может прокормить. Учись.

Если бы Эдуард был старше, то не было бы "Крестов", потому что уже был "Доктор Живаго". Если бы Эдуард был на две тысячи лет старше, то его бы не было, потому что была "Одиссея". Все хотят вернуться домой, всех на пути ждут испытания. Каждый делает это по-своему, но каждому приходится сражаться с другими и с собой прежде всего.

Тень. Тень падает от предметов, прячется за них, движется вместе со светом. Ночью тени нет. Нет света — нет тени, казалось бы. Тень же был всегда, просто его, как и тень, не всегда видели. В такие тёмные времена не все всё видят. Хорошо быть тенью — тогда можно и бежать, и прятаться, и других прятать в себе. Урок жизни: будь как тень.

Мир как сказка. Есть добрые персонажи на пути, есть злые. Герой прыгает с леса в поле, в город, в поезд. Из дома на вокзал, из укрытие на площадь. То там, то сям встречаются дяди и тёти. Кто-то поможет и подскажет, кто-то пытается схватить и утащить в противоположное цели направление. И тут, внезапно, Эстония. А как же Питер?!

Страшная бюрократия и озлобленность. Нагромождение иерархий. Такой ли мир мы хотели? Может, стоит от него спрятаться? Или бежать, чтобы обогнать и уйти вперёд? Урок жизни: помни о главном. Что для тебя главное? Может быть мать или родня? Беги и прячься, когда надо. От мира иногда надо отстать, чтобы потом его догнать и понять.

Тот, кто прятался от мира,
Теперь — его догоняет.
А.

Книга написана живым, самобытным языком, и стоит только включить воображение, и вы сразу представите маленького мальчика, который прячется от черно-малиновой железнодорожной милиции за ящиками со снарядами, а в виски ему бешено колотит одна-единственная мысль: только бы не нашли, только бы не нашли, только бы не нашли! На своем пути этот мальчишка, беспризорник, "затырщик", встретил воспиталок мальков-колупашей» и прочую челядь: воспитателя Крутирыло, счетовода Ефимыча, теточку Машку Коровью Ногу, милиционеров, военных, "лесных волков", промышлявших гашишем, и многих других людей и нелюдей.

Степанычу многое предстоит пережить: пройти школу скачка-поездушника, научиться делать наколки японским способом, оказаться в "чухонском колонтае", и много чего еще.

Взгляд ребенка превращает безжалостную реальность в страшную сказку, из которой лексики воровской фени, как слова из песни, не выкинешь.

Но этот мальчишка по прозвищу Тень сумеет добраться до Ленинграда и найдет свою маму.

При встрече сына и матки Брони в царстве фараонов под присмотром портретов Козлобородого и Уса, чистенький капитан сказал матери: «Ты что ему пшекаешь? Ботай с ним по фени, он в этом языке больше разбирается».

А потом судьба вновь улыбнется ему, и мальчик станет учеником "знатной питерской рисовальной школы". И, спустя почти 60 лет, будет сидеть в зрительном зале театра и смотреть на историю своего детства, рассказанную актерами.

«Ангелова кукла» одна из лучших книг, прочитанных с начала этого года. Это второй роман автора, но описываемые события в нём предшествуют, а местами даже перемежаются с сюжетом первой книги.
Напомню, прежде, чем попасть в Петербург «Ангеловой кукды», автор провел шесть лет в пути через всю Россию, сбежав сразу после окончания войны из Омского спецприемника НКВД.
Собственно об этом длинном путешествии и пойдёт речь в этой книге.

И все же сначала был детский дом…
Стоит ли удивляться тем почти тюремным порядкам в нем, если сам он располагался в бывшей тюрьме - атмосфера соответствующая. Персонал состоит из отъявленных негодяев, косящих от военной службы. Чего стоит только одна директриса Жаба , умело сочетающая садизм с талантом художницы, пишущей образы Сталина во всех возможных проявлениях.
Дети тоже, как самые настоящие уголовники разговаривают по фене и имеют свою детдомовскую иерархию.

Эдику Корчагину было 8 лет, когда он пустился в опасное путешествие…
Так начнется его роман-скитание по просторам России второй половины 40-х годов. Один вокзал сменял другой, менялся товарный вагон, в зависимости от нужного направления, с наступлением холодов — сдавался милиции, чтобы перезимовать в очередном детском доме, с наступлением весны — опять бежал, сменяя один вокзал на другой…

Фронтовики, «шлепперы», «поездушники», «скачки» — поездные воры, у которых мальчик прошел полный курс «подворыша», нищие «богодуи», калечащие детей, чтобы больше жалобить подающих, благородные «лесные волки», доставляющие наркотики на зоны, чьи уроки выживания в лесу, еще не однажды спасут жизнь, старый китаец и уральский эстонец «Японамать», первые учителя, что преподали первые «рисовальные уроки» и много-много кто ещё…

Удивительно, что читая эти «записки на коленках», абсолютно не чувствуется обиды на сложившиеся обстоятельства, нет озлобленности на режим, нет ненависти к советской власти.
Правдиво и искренне, сложно представить, сколько опасных переживаний выпало на долю мальчика. И тем не менее, это так!

Автобиографические мемуары от лица мальчишки, которые читаются как художественный роман и одновременно как мрачная сказка о путешествии сквозь лишения и преграды к маме, - вот что «Крещенные крестами». Честно скажу, что при моей нелюбви к мемуарам, при моей антипатии к повествованию детским языком я была удивлена интересом, с которым прочиталось и прослушалось это проникновенное произведение. Талант и автора, и чтеца, Александра Клюквина, создали живую, трагическую, но не пессимистическую картину послевоенного времени. Хотя рассказ ведется от лица ребенка, ни в языке, ни в глубине переживаний, ни в серьезности испытаний этого не чувствуется. Чувствуется это лишь в дополнительных опасностях, которые угрожали детям в то тяжелое время. Тем более это подчеркивается намеренно сниженным жаргонным выбором слов, характерным для взрослых заключенных. А уж масса метких прозвищ, едких ругательств и частушек придают роману еще больший колорит.
Скитания, голод, унижения, побои и лицемерие удивительным образом только закалили душу главного героя, сделали его чище, человечнее, парадоксально несмотря и на те преступные действия, которые ему довелось совершать по пути домой.
Переживала и за него, и за его друзей, которым повезло меньше, чем Эдуарду, и рада, что конец повествования именно там, где автор счел нужным его закончить.

Совсем небольшая книга по объему, но охватывающая достаточный промежуток времени и насыщенная трагическими, бытовыми событиями, внутренними переживаниями героя, обрывками воспоминаний, сложившихся в неплохой роман-путешествие. Автору удалось погрузить меня в процесс побегов, поездов, ежеминутно сыпящихся на героя неприятностей, удалось его глазами посмотреть и проехать длинный путь и ощутить радость от встречи с матерью.
Путешествие пацанка, Гавроша, ребенка войны и режима, безусловно, привлекают и как история приключений и переживаний, взросления, выживания, так и как срез географии и конкретного времени победы по определенной траектории движения. В книге интересно было отслеживать накопление опыта героя, необходимых навыков, профессий, не только позволяющих выжить в процессе побега, но и определяющих дальнейшую профессиональную судьбу.
Достоинством служит и условно простая манера сказителя, литературная, понятная, несмотря на обилие жаргонных блатных словечек. Настоящая, такая как у интеллигентного человека, который из памяти детства вытаскивает эти знания фени и пытается придать с помощью этого приема определенный колорит и окрас. В любом случае лучше, чем имитация с помощью словарей. Язык, кстати, напомнил занятные книжки об определенных закрытых системах. Сочетание нормальной речи с феней и уличным сленгом, часто встречается в книгах о тюрьмах, колониях, воровских бандах и придает книгам антураж и определенный колорит, даже обаяние. Также всегда интересно изучать распределение ролей в таких закрытых системах. Такое разграничение понятно, так как любая закрытая система стремиться к упорядочиванию, в том числе и с помощью спецслов и обозначений. Приходилось читать и об иерархиях тюремных и о колониях, в том числе и детских, и женских с машками, чушками и прочими прелестями причем не все это не только в «эсесерии»,но и в наши двухтысячные…
Истории, из которых соткан роман чем-то напомнили истории Эфраима Севелы, наполненные горькой иронией, нарочитым грубоватым юмором. Конечно более трогательные, менее обаятельные и нет такой кажущейся легкости, как у Севелы. Здесь все спрятано по уголкам памяти, и если некоторые отрывки яркие, как в главе лесные жители, чувствуется, что врезались автору в память очень крепко, то некоторые насильно вытащены из потайных кармашков и раскрашены уже искусственно после.
Поразительны большие и яркие обрывки памяти героя в период с двух до пяти… Не хочу поставить под сомнение, и в конце концов это художественное, а не документальное произведение, но в таком возрасте скорее в нашей памяти остаются не воспоминания фактов, а субъективное отношение к происходящему в детском возрасте под влиянием взрослых ощущений и рассказов других о том периоде. Разлука с матерью, начало войны, страшный спасительный самолет. Общественная жизнь, строгие правила, недоедания, неприятие себя как отдельной личности так же оставляют отпечаток на воспоминаниях. Не сразу поняла, почему для мальчика-героя все взрослые в Омском детприемнике, да чего уж, и не только в Омском, предстают уродами и монстрами, даже те, которые вроде бы нормальные, и они имеют серьезные физические недостатки. Это кстати распространяется на всех охранников, вохровцев, воспитателей и прочих номенклатурных лиц. Поразительные сравнения, метафоры, эпитеты и преувеличения использует автор при описании их, как будто такая должность чудовищная для героя, по сути, меняет облик носителя оной до неузнаваемости. Возможно, здесь больше детского отзеркаливания, т.е. когда ребенок сам считает себя чем-то низшим и ненужным, в чем его как раз и убеждает эта общественная «житуха», видит себя сквозь призму окружающих людей…
На первый взгляд простой и незамысловатый рассказ иногда начинает немного смущать, и, читая, не сразу смекаешь, что что-то не так. Автор очень тщательно пытается писать беспристрастно, чтобы это казалось житейскими наблюдениями, так, чтобы вывод делал читатель самостоятельно, но не везде, не всегда получается. И где вылезает эта тихая потаенная злоба, слегка, становится противно от того, что автор наводящими фразами в рот кладет нужные мысли. Может быть дело именно в этом «слегка».

И я не про название «обрубок». Инвалидов после войны действительно так называли, много где читала, но вся последняя строчка… Читала-читала и мне страшно стало – а что, с почестями нельзя было его встречать, если бы не «сильно отличился»? Дорогой человек вернулся живой, неужели в мыслях ребенка возникла такая фраза. Именно эти вскользь брошенные автором гаденькие замечания, показывающие пренебрежение и коробят.
Герой бежал пять лет, а зимы пережидал в детприемнике. Сбежав из очередного учреждения автор пишет об очередном населенном пункте

Не судьба, не жизнь, именно государство…
Многим не за что говорить спасибо своей стране, почти по каждой семье прошлись вилы режима не одного так другого, но читая очередное откровение о тяжести бытия, в удачную волну, зная что тема актуальная как никогда, горячая… Очень у многих неожиданно всплыли страшные воспоминания о бабайке - эсэсерии, живописные, трепещущие, что в целом почему бы и да, в конце концов для проявлений творчества границы и преграды только мешают, и под воздействием определенных окружающих побудительных к творчеству ситуаций, периодов, мотивов, воспоминаний, отражение прочитанного и увиденного создается собственное творение, которое всегда имеет право на жизнь, а уж сооруженное добротно, качественно, и с «душой» вообще только обогащает литературный фонд . Но… Когда это происходит «на разрыв» - восстание против режима, когда нельзя не писать чего бы это не стоило, и не важен конечный результат, потому что не для других, чтоб нравилось, а потому что нужно чтоб узнали, в тюрьме, как Даниил Андреев, протест ради совести, а не потому что «а чего б не написать, теперь все пишут». А истории спустя шестьдесят лет о стране кой уж и нет, когда уже все награды и премии получены - ну не знаю... Каждый имеет право на субъективность и писатель и читатель. Поэтому - судить нельзя понять и запятую ставить отказываюсь!
В общем и целом, качественные мемуары, как в любой автобиографии о детстве субъективно, трогательно и с легкой перчинкой, чтоб впечатлительные поохали, саркастичные ухмыльнулись, наивные поверили в каждое слово, патриотичные плюнули, в общем, чтоб "народ" проняло.

«Искусство – это зеркало, с которым идёшь по большой дороге. Можно повернуть его так, что оно отразит кучу навоза, а можно так, что оно отразит прекрасный розовый куст». Автор этих слов был оптимистом и розы у него в романе цветут и пахнут. Товарищ Кочергин по навозу больше.

В цикле автобиографических рассказов «Крещённые крестами» сплошь стереотипы уже немодной нынче моды. Россия (Ну, СССР) показана огромной массой тупого, блатного, звереподобного люда, война – «драка двух усатых вождей», повсюду рыщут охотники на шпионов и их детей, милиция - маньяки, которые только и делают, что детей ловят, будто в послевоенной стране дел больше нет, воспитатели детских домов уроды внешне и внутренне, все, как на подбор со злыми глазками и физическим изъяном. Вот грязь, а вот ещё грязь, а вот тут бьют и есть не дают, а вот тут мальчика сейчас изнасилуют, и за всем этим с каждой стеночки наблюдает кустарно намалёванный Большой Брат и похабно лыбиться. А автор идёт по стране, среди говна и уродов, весь в белом, помесь оливеровтвистов, былинных садко одиссевичей и библейских героев, рассказывая историю этой срани через свою историю, лихо ботая на фене, и фени этой так много, что хватит на словарь. Я не против нецензурщины в литературе, ну тут её настолько много, что ощущение, будто кушаешь (хаваешь, шамаешь) халву в шоколаде, облитую мёдом, посыпанную сахаром и шоколадной крошкой, запивая это очень сладким чаем.

Это было страшное время. Деспотизм, разруха, голод, десять лет без права переписки, архипелаг гулагов, доносы, и дочка работника известной конторы просит папу погасить луну. И Эдуард Кочергин описал всё плохое, что было. Начало не особо оригинально - я родился с испугу, первое воспоминание.. А кто-то родился при свете лампы, а кто –то при рождении сильно заревел, а потом затих, потому что чуть кровью не истёк из-за слабо перевязанной пуповины. Будем считать, что традиция, ну. И рассказ про деревянный самолёт, это, пожалуй, единственный эпизод о людях. Дальше звереподобный рожи, кликухи вместо имён, да и сам автор называет себя «зверёныш». Много книг, где описаны события тех страшных лет. Голод, война, блокада, концлагеря, детдома, допросы – и там люди оставались людьми. Может, и страна не умерла, потому что всегда был тот, кто оставался человеком, и войну выиграли люди. Ну, если товарищу автору нравится себя нечеловеком называть – флаг в руки, спорить не стану, ещё и от себя добавлю.

Я тут о книге пишу, а не об авторе. Книга, конечно, на реальных событиях, с упомянутой большой дороги. Только навоз навозом и останется, и толк от него будет только в сочетании с розами – они цвести лучше будут.

А теперь время жизненных историй книгочтейки LadyRenita, которая посмела не задохнуться от восторга, читая эту повесть о земле сибирской. Прошлой весной довелось мне быть ведущей встречи «Детей блокады» со школьниками, приуроченной к 11 апреля, Международному дню освобождения узников нацистских концлагерей, если кто забыл, ну и жителей Ленинграда приплели. Пришли три милые старенькие бабушки, хрупкие, седенькие, как одуванчики, совсем не похожие на истории из книги «Последние свидетели». Они рассказывали о голоде, о хлебе, о Дороге жизни. Одна из бабушек в детстве попала в концлагерь, потом их освободили и эвакуировали в Сибирь. Дети, которые сначала старательно скучали, притихли. Я внушала себе, что я на работе, и эмоции мои тут никому не нужны. Шефиня моя откровенно рыдала. Эти бабушки были такие светлые и уютные, как солнечные лучи, как доброта, как человечность в человеке. Неужели. Они. Такие же?

А сегодня выполняя мелкую работу – делала копии с документов дедушке - выслушала его краткую лекцию о том, что вокруг одно жидовьё и поэтому мы все так плохо живём, из-за жидов, значит, а он книг много читает и всё знает. А вокруг левиафаны валяются. Давайте каждый книгу напишет о своих обидах на весь мир. И тогда мир точно превратится в ад.