Увечный бог. Том 2

Разве необузданные амбиции не гарантируют того, что болвана ждёт неизбежное падение? Я рискнул бы предположить, что именно мы в данном случае представляем собой фатальную недооценку событий тираном, и это не может не забавлять.

Вы про харизматичных тиранов? Это верно, такие время от времени появляются, ярко вспыхивают смертоносным пламенем, но и тухнут столь же быстро. Среди людей подобные личности с неизбежностью подвержены саморастлению, и даже если они и формируют историю, то чаще всего просто в силу своей тиранической страсти к разрушению.

Мы можем сидеть на куче монет под стать королевской сокровищнице и даже их не замечать. Поскольку иное богатство застревает в глотке, захочешь проглотить — подавишься насмерть.

Мы себе места не находим. Прячем глаза. Внутри нас будто что-то ломается, мы начинаем сами себя грызть, а для посторонних всё это выглядит непонятными. Им представляется, что мы должны улыбнуться, сделать ручкой, напустить на себя гордый вид. Но мы-то ничего подобного делать не хотим, даже если проходится. Потому что мы оставили на полях сражений множество друзей и знаем, что всё уважение причитается именно им.

У нас, солдат, есть лишь одна хоть чего-то стоящая валюта, и зовётся она уважением. Мы её копим, прячем от остальных, и уж транжирами нас никто не назовёт. Мотовство нам не свойственно. Но есть чувство ещё менее приятное, чем когда приходится расставаться с монетой, — это если кто-то выйдет и швырнёт её нам обратно.

Чужой ужас точно так же невозможно почувствовать. Ужас понятен нам только тогда, когда мы сами с ним лицом к лицу оказываемся.

Никого нельзя свернуть с пути, на который он намерен ступить. Если только показать ему, что существует множество других путей, — это и правда возможно. А дальше-то? Человек всё равно отправится туда, куда сочтёт нужным.

Я и в жрецы-то пошёл в поисках мудрости. А уже потом обнаружил, что двигаться следовало в противоположном направлении.

Святость тут ни при чём. Поклоняться здесь нечему, разве что прошлому, которое никогда уже не вернётся, а название этому другое — ностальгия. В невинность предков я тоже не верю.

Иной раз мне кажется, мы и войну-то изобрели оттого, что зверья, которое можно убить, не осталось.