Тускуланские беседы

Когда я был кве­сто­ром, я отыс­кал в Сира­ку­зах его [Архимеда] моги­лу, со всех сто­рон зарос­шую тер­нов­ни­ком, слов­но изго­ро­дью, пото­му что сира­ку­зяне совсем забы­ли о ней, слов­но ее и нет...

Ибо луч­ше тер­петь, чем тво­рить неспра­вед­ли­вость...

Как глу­пость, добив­шись, чего жела­ла, домо­га­ет­ся еще и еще, так муд­рость, все­гда доволь­ная тем, что при ней, нико­гда не зна­ет недо­воль­ства собой.

Тут я и вспо­ми­наю зна­ме­ни­тые весы Кри­то­лая, кото­рый поме­щал на одну чашу все душев­ные бла­га, а на дру­гую — все телес­ные и внеш­ние, и утвер­ждал, что чашу с душев­ны­ми бла­га­ми не пере­ве­сит и целый мир сво­и­ми моря­ми и зем­ля­ми.

А Сократ, этот чино­на­чаль­ник фило­со­фии, рас­суж­дал так: како­вы у чело­ве­ка склон­но­сти духа, таков и сам чело­век; каков чело­век, тако­ва его речь; како­ва речь, тако­вы дела; како­вы дела, тако­ва жизнь.

Далее, все хоро­шее в людях радост­но; что радост­но, тем мож­но гром­ко гор­дить­ся, ибо оно досто­слав­но; что досто­слав­но, то похваль­но, что похваль­но, то нрав­ст­вен­но; ста­ло быть, все хоро­шее в людях — нрав­ст­вен­но.

Ста­ло быть, если о душе дол­гое вре­мя забо­тить­ся и следить, чтобы зря­честь ее не омра­ча­лась ника­ки­ми заблуж­де­ни­я­ми, то она ста­но­вит­ся совер­шен­ным умом, безот­но­си­тель­ным разу­мом, ины­ми сло­ва­ми — доб­ро­де­те­лью.

Если о «выс­шем» мож­но гово­рить толь­ко в срав­не­нии с чем-то, то чело­ве­че­ская душа про­изо­шла от боже­ст­вен­но­го духа и срав­ни­ма быть может толь­ко с самим богом, еже­ли не греш­но так гово­рить.

Ведь смот­реть надо не на сло­ва, а на суть.

Я огра­дил­ся от тебя, Судь­ба, я пере­хва­тил все под­сту­пы, чтобы ты не мог­ла подо­брать­ся ко мне. -(Метродор).