Тускуланские беседы

...порешим, что вся суть хорошей жизни — в силе души, в высокости духа, в презрении и пренебрежении ко всем людским делам и, наконец, во всяческой добродетели.

...зани­мать­ся фило­со­фи­ей. Насколь­ко полез­ны эти заня­тия для дру­гих, не мне судить, для меня же это было сре­ди обсту­пив­ших меня невзгод и тяг­чай­ших горе­стей един­ст­вен­ное облег­че­ние в моей уча­сти.

Но Пифа­гор не толь­ко при­ду­мал сло­во «фило­соф» (то есть «любо­мудр»), он и саму фило­со­фию рас­про­стра­нил шире, чем преж­де.

Ведь для нас не так важ­но, зло или не зло есть боль, как важ­но понять, чем укре­пить душу про­тив боли.

Но страх – это тоже горе, только причиняемое не тем, что есть, а тем, чего еще нет. Освободиться от горя – значит освободиться от страха.

Когда Лиси­мах гро­зил Фео­до­ру смер­тью, тот отве­чал: «Вели­ка важ­ность! любая ядо­ви­тая муха сде­ла­ет то же».

...кто уме­ет раз­го­ва­ри­вать с самим собой, для того не нуж­ны собе­сед­ни­ки.

А если Гомер, изо­бра­жая сво­его чудо­вищ­но­го и дико­го Поли­фе­ма, заста­вил его гово­рить с бара­ном и завидо­вать бара­ну, что он может идти куда гла­за глядят и брать, на что гла­за глядят, то и здесь поэт не ошиб­ся: ведь сам кик­лоп ничуть не умнее, чем баран.

Да и что это за оте­че­ство, кото­рое изго­ня­ет людей достой­ных и муд­рых?

Нако­нец, самый убеди­тель­ный и про­стой довод для тех, кто мерит жизнь наслаж­де­ни­ем: где оно дости­жи­мее, там и воз­мож­на бла­жен­ная жизнь. Поэто­му на все жало­бы Тев­к­ра доста­точ­но одно­го отве­та: «Где хоро­шо, там и оте­че­ство».